Дмитрий Владимирович Потехин
Болван
– А-а… Не-ет, гнида… Сначала ты все исправишь! Вернешь как было.
Толян схватил урода за глиняные плечи.
– Давай! Д-делай! О-о-ох…
Он в изнеможении сел на пол. Из глаз потекли пьяные слезы.
– Все, гад! Сдаюсь! Слышь? Твоя взяла! Бери все мои деньги! Все, все бери! Вытащи только! Спасай…
Толян умоляюще глядел в мертвые глаза истукана.
– Не хочу завтра к Директору! Спрячь меня! Хоть куда! Хоть в ад! Пусть меня… ч-черти заберут отсюда! Сука!
Толян кое-как встал на ноги и совершенно изможденный поплелся спать.
Лежа в полудреме, не вполне сознавая границу между реальностью и сонно-хмельным бредом, Толян услышал мерные, словно стук часов, приближающиеся шаги.
Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий человек с заостренным бледным лицом в черном макинтоше и шляпе, поля которой подпирали торчащие из его лба миниатюрные рожки.
– Ну что, пошли? – черт криво ухмыльнулся и подмигнул Толяну.
– К-куда? – выдохнул Толян, вцепившись в одеяло.
– Что значит «куда»? – оскалился черт.
Толян хотел закричать, но позабыл, как это делается.
Новый хозяин
В полдень к воротам усадьбы Толяна подъехал черный внедорожник. Из салона вылезли Каленый, Сашок, Жека и Карим.
– Набери-ка его еще раз, – посоветовал Карим Сашку.
Сашок вынул мобильник и приложил к уху. Проползла минута. Ответа не было.
Жека нажал кнопку радиозвонка.
– Да не работает у него! – промолвил Каленый, который, встав на цыпочки, пытался нащупать верхнюю задвижку ворот.
Недолго повозившись, братки смогли попасть на участок.
Мертвая тишина окутывала двор. Даже птицы и кузнечики словно сговорились играть в молчанку.
– Колеса на месте, – Карим кивнул на скверно припаркованный «Вольво».
– Вижу, не слепой, – буркнул Каленый, с подозрением разглядывая главный дом. – Значит так, мы с Сашком сюда, вы туда!
Каленый и Сашок обошли весь дом, заглянув в обе ванные, проверив балконы и даже кладовки.
– Одежда в шкафу висит, – доложил Сашок. – Не голый же он ушел!
Каленый пронзительно свистнул, точно хотел пробудить спящего дракона.
– Толян!
– Надо в бане посмотреть.
Спустившись на первый этаж, они наткнулись на Жеку и Карима. Жека красноречиво всплеснул руками:
– Как сквозь землю…
– Че-то вообще не понимаю! – покачал головой Сашок.
– Да че тут непонятного… – проворчал Карим, зажигая сигарету. – В подвал надо идти – труп искать.
– А из этих… здесь никого не было? У него ж вроде баба какая-то была, повар.
– Не знаю.
– В доме все чисто. В зале только бутылка разбитая. И кочерга почему-то в биллиардной лежит.
– Может, там драка была?
– Да не…
В кармане Сашка вдруг запел мобильник.
– Это он! Его номер!
Сашок, не веря своим глазам, нажал кнопку вызова.
– Алло!
– Привет, – раздался из трубки спокойный, до странности невозмутимый, непривычно глухой голос Толяна.
– Э-э… А ты где? Мы тебя обыскались! Звонили, ты не отвечал.
– Бывает.
– Слушай, тебя же Директор вызвал!
– Не сейчас.
– О! Да как же не сейчас? Это ж Директор!
– Он че, бухой что ли? – шепотом спросил Жека.
– Вас там четверо?
– Н-ну да.
– Идите все в комнату, где стоит сейф, – продолжал сурово вещать голос Толяна. – Он открыт. Можете забрать все деньги и разделить между собой.
– Ты че, шеф?! Ты… вообще в себе?
– В себе, Сашок, в себе.
– Ниче се! – забормотал Жека. – Вот это шизец!
– А ты уверен, что это его голос? Ну-ка дай! – Каленый выхватил у Сашка телефон. – Алло!
Через полминуты его привычно каменное лицо ошарашенно вытянулось, глаза округлились.
– Ладно, Толян. Если… если ты отвечаешь…
Они пошли к сейфу и выгребли все его содержимое.
– Блин, он же подставить нас хочет! – испуганно зашипел Жека. – Не трожьте деньги, братаны!
– Спокойно, друзья, – промолвил голос. – А теперь, Каленый, бери бумагу, ручку и записывай мой ответ Директору.
– А ты сам ему не хочешь позвонить?
– Нет. Зачем?
– Как, зачем? Але, Толян! Ты че, совсем того?
– Пиши, пиши.
Каленый повертел пальцем у виска и взял заранее оставленные для него на столе ручку и лист бумаги.
Братки следили за ним, как зачарованные.
Через час Директор барабанил пальцами по столу, ходил из угла в угол, раз за разом перечитывая письмо и ухмыляясь заоблачной наглости, а, главное, поистине самурайскому бесстрашию своего еще недавно преданного щенка.
– Хм-м… Ловкач, ловкач…
Каленый, Сашок, Жека и Карим прожигали деньги в казино. Было решено, что Толян круто вляпался, дал деру и теперь пытается сбить Директора с толку, кося под психа. Впрочем, дела до него не было особо никому. Никому, кроме самого Толяна, который продолжал существовать, правда гораздо дальше, чем смели предположить его друзья.
Никто из них не подозревал, что деньги в сейфе были аппетитной наживкой с тонким, поначалу неощутимым крючком внутри.
Сверхъестественное
Коля читал «Оно», закинув босые ноги на обеденный стол, когда со стороны поля донеслись сигналы, оповещающие дачников, что приехала молочная машина.
Шло время, грузовик продолжал однообразно дудеть, зовя покупателей. За окном с банкой в авоське протопала баба Нина. Кто-то еще проехал на велосипеде, позвякивая бидоном на руле.
Коля никогда не понимал: откуда такая нужда ходить в поле, если молоко всегда есть в магазине. Может, там его продают дешевле? Или оно лучшего качества? Алина с презрением говорила, что «совок живуч». А вот дед, хоть и с неохотой, все же не упускал возможности затариться.
Сигнал звучал уже в тридцатый раз, не собираясь умолкать. На улице было необычайно людно. Вернувшиеся с поля люди ходили по дачам и стучали в двери соседей.
«Что ж там такое?» – подумал Коля, выходя из дома.
В калитке с бидонами в руках появился дед.
– Кольк! Зови всех! – бодро потребовал он.
– Зачем?
– Не знаю. Народ, вишь, собирается! Говорят, собрание какое-то очень важное. Все должны быть! Может, против строительства митинг?
Через несколько минут Коля, дед и мама (Алине было «по фигу») подошли к обрывкам сетки, с незапамятных пор ограждавшей поле. На воротах теперь висел красно-белый, совсем как в советские времена плакат: «Заходите, не пожалеете!»
– Там, наверно, супермаркет открыли, – предположила мама.
Но и она, и дед ошиблись. Вместо супермаркета или митинга посреди скошенного, наполовину застроенного дачами луга стояли грузовик и черный джип. Кузов грузовика был закрыт, возле джипа прохаживались парни с короткими стрижками, в темных очках.
«Бандиты…» – подумал Коля, вспомнив сериал про ментов.
Огромная толпа, какой дачный поселок не знал за всю историю, гудела и шепталась, объятая смутным предчувствием и напряженным любопытством. Один из братков сжимал в руке мегафон.
– Ну чего созвали-то? – проворчал дед. – Ниче не говорят, молока не предлагают… А эти-то чего здесь забыли?
– Щас денег с народа потребуют! – то ли в шутку, то ли всерьез фыркнул стоявший рядом Иван Петрович.
Один из бандитов кивнул остальным, видимо давая понять, что народу собралось достаточно. Водитель грузовика торопливо начал открывать двери кузова.
– О-ой, как немцы прямо! Щас нас всех из пулемета покосют! – простонала старуха в панамке. – Помереть спокойно и то не дадут!
Бандит поднес мегафон к губам:
– Уважаемые граждане дачники! Короче… У нас тут есть для вас кое-что. Да не пугайтесь, не пугайтесь! С добром мы к вам! Выноси!
Шофер вместе с одним из братков осторожно вынес из кузова и поставил на траву невысокого, пузатого глиняного истукана.
Публика настороженно зашепталась. Главный бандит заговорил с кем-то по сотовому.
– Бредешник! – дед, сердито почесал лоб. – Все, пошли отсюда!
– Идолам поклоняться будем? – крикнул кто-то из толпы.
– За козлов нас держат, что ли? – прорычал Иван Петрович.
Бандит свистнул в мегафон, и у всех протестовавших разом заложило уши. Где-то захныкал ребенок.
– Граждане дачники! Один вопрос: вы любите деньги?
– Любим, любим, не волнуйтесь!
– Любите, да?
Коле вдруг показалось, что бандит-оратор не слишком-то уверен в себе и как будто сам чего-то ждет.
– Вам-то что за дело, граждане крутые?
– Кто любит деньги, пусть щас же встанет на колени!
После этих слов глухое бухтение толпы перешло в оскорбленный гомон. Люди стали разворачиваться и уходить.
Братки обеспокоенно зашептались, явно не зная, что предпринять.
И вдруг…
– Деньги! Деньги! – услышал Коля за спиной.
Изо рта болвана, как из работающего наоборот пылесоса, летели, кувыркаясь в воздухе, купюры в пятьсот и тысячу рублей.
Толпа ахнула. На несколько секунд все застыли, не до конца понимая смысл происходящего. Все ждали, что денежный поток вот-вот иссякнет, что это дурацкий фокус и не более того.
А потом Коля увидел, как люди стали наклоняться, толкаться, вставать на четвереньки, чтобы подобрать, пощупать и поскорее набить карманы. Кто-то, запрокинув голову, разглядывал на солнце водяные знаки. Где-то вспыхнула перебранка.
– Деньги! Деньги дают! – заорали на окраине толпы.
И Коля почувствовал, как сзади начинают напирать. Мама вскрикнула.
Кто-то в гуще (кажется, Борис Генрихович) пытался перекричать всех, убеждая, что деньги – фальшивка.
Какой-то дед сбил Колю с ног и сам повалился на траву. Коля ощутил жуткую боль в колене. На смену недоумению к сердцу подступил внезапный страх перед безумием толпы. Словно волной накрыло.
Над головой рявкнула автоматная очередь. Толпа замерла, оглушенная громом и повисшей следом мертвой тишиной.
– Народ, поорганизованней! – крикнул мегафон. – Не толпиться, не драться, не валяться! Всем хватит!
Истукан продолжал сыпать рублями как ни в чем не бывало. Казалось, у него внутри неисчерпаемый источник наличности.
Приведенные в чувство дачники тихо и мирно, стоя на коленях, собирали купюры.
Коля набил деньгами карманы джинсов. Дед долго мусолил и разглядывал одну тысячерублевку, не веря, что никакого подвоха нет. Потом, бережно свернув, положил ее в карман. Мама спокойно, точно цветы, подбирала с травы деньги.
– Ты что, не понимаешь? Мы же их соучастники! – боязливо шептал кто-то сзади.
– Спаси-ибо вам, сынки ро-одные! – заливалась бабка в платочке.
– Слушай, а как эта штука работает? Я че-то вообще не пойму, сколько у него там денег?
– Товарищи, войдите в положение! Мой отец участник войны!
– Давай, давай, дура, иди в милицию! Чтоб нас обоих потом без голов нашли! Бери деньги и помалкивай!
– Э-эх… Теперь куплю себе «Самсунг»!
Вдруг Коля увидел, как к бандитам подошел пожилой седобородый священник. Он что-то горячо говорил им, кладя руку на сердце, сокрушенно мотал головой, судорожно указывал на ползающих по лугу людей и с почтительным ужасом взирал на плюющегося истукана.
Наконец, старший браток, рассмеявшись, похлопал старика по плечу и сунул ему в руку пачку денег. Священник оторопел. Тщетно попытался вернуть деньги бандиту. Потом стыдливо, как бы невзначай сунул их себе в рукав и, что-то удрученно прошептав, зашагал прочь.
– Да-а, случился-таки праздник на нашей улице! – улыбался дед, идя домой.
– Если только это все законно, – говорила мама.
– А если незаконно, то что? Весь поселок на Колыму сошлют? Не-е, не выйдет!
– Может, они нам эти деньги в долг дали? – предположил Коля.
– В долг без расписки никто не даст! – бодро рявкнул шагавший рядом Иван Петрович. – Не боись, Колян! Не смогут они весь поселок в кулаке держать! Мы не какая-то там деревня посреди тайги! Посмотрим, посмотрим, че они задумали! Главное щас не бояться! Дают – бери, бьют… бей в ответ, так, чтоб зубов не осталось!
Всю ночь Коле снились странные, дурацкие сны. Проснувшись к полудню, он почему-то с облегчением подумал, что вчерашние события тоже сон.
«Какие бандиты, какие деньги…»
– Пойдем в поле, может, там еще что-то лежит? – долетело с соседского участка.
Золотые россыпи
Неон мигал, переливался и пульсировал, скользя бликами по изящным кузовам дорогих иномарок, следовавших в Глухово. Зажигался шальными искрами в хмельных зрачках. Пылал в глухой ночи манящим цветком соблазнов.
Глухов-сити отмечал свой второй день рождения. Увидеть подмосковную жемчужину эпохи капиталистического ренессанса съезжались гости всех мастей: лощеные московские воротилы в костюмах от Армани, поотесанные временем воры в законе в бордовых пиджаках, кичливые, ищущие скандалов клоуны шоу-бизнеса, вальяжные депутаты, неизвестные решительно ничем, но полные достоинства. Приезжали журналисты, вожаки молодежных организаций, рок-музыканты и просто те, кто мог приехать, пусть даже только поглазеть.
На месте маленького, никому не известного поселка раскинулась сеть превосходно заасфальтированных улиц, освещенных гирляндами подвесных фонарей. Роскошные казино, залы игровых автоматов в три-пять этажей с подмигивающими неоновыми цыганками и стреляющими ковбоями будто перекочевали из Лас-Вегаса в сильно уменьшенном масштабе.
Посреди городка, опутанная лесами, возводилась будущая визитная карточка Глухово: казино «Пизанская башня». Рядом, впервые за свой долгий век удостоенный подсветки, неуместно и одиноко торчал монумент героям войны. Он был похож на старого ветерана, случайно зашедшего в крутой ночной клуб.
Из ресторанов и баров, пошатываясь, выплывали обладатели стеклянных глаз и слюнявых ртов, держась за талии блондинок. Из окон отеля в расположенный прямо под ними бассейн с гиканьем бросались люди в плавках. Кто-то безобразно ревел караоке. Где-то на все лады визжала сигнализация, заглушая вопли перебранки. Чокнутыми светлячками метались по асфальту и стенам точки лазерных указок.
Попавшему в Глухово с непривычки могло показаться, будто он очутился в центре славного турецкого курортного городка. Контраст между Глухово и окружавшими его темными одичалыми полями, с грустно тускнеющими вдали огоньками дач, поражал и завораживал. Словно роскошный лайнер посреди мрачного ночного океана, который плывет своим курсом и живет своей отвязной жизнью, плюя на волны и мглу за бортом.
Алина и Олег шли по главной сияющей улице в направлении поля, где в этот вечер намечалось грандиозное событие. Алина ела мороженное, Олег посасывал из банки пиво, щурясь от режущего глаза буйства красок.
– А мы твоих не встретим? – спросил Олег.
Их отношения больше не были секретом для матери Алины. Она уже год жила с Олегом и пересекалась с семьей только на даче. Мать не очень любила Олега за необразованность и, как ей казалось, безответственное отношение к жизни. Олег это знал.
– Не-е, ты че! Мои ни в жизнь сюда бы не пошли. Дальше своего курятника ни ногой, тем более ночью.
– А че брат твой, Колька не пошел?
Алина пожала плечами.
– Мама не разрешила наверно. Похитят, убьют, на иглу посадят…
– Хех! Он же взрослый уже!
– Ты ему это объясни.
На окраине поселка начинал толпиться народ. Там посреди скошенного луга сияли мощные прожекторы, освещающие эстраду и внушительные конструкции для грядущего байкшоу. Этой ночью в Глухово должно было прибыть «Племя из ада».
– Когда-нибудь была на байкшоу? – спросил Олег.
– Неа. Мне всегда казалось, что это что-то вроде рок-концерта. Только попьяней и погрязнее.
– В фильмах насмотрелась? – усмехнулся Олег.
Толпа гудела, как возбужденный улей, густея с каждой минутой. Казалось, что в Глухово съехалась вся Московская область.
Из динамиков грянул хард-рок. Через несколько минут до слуха долетел приближающийся, похожий на грохот сотни отбойных молотков, рокот мотоциклов.
– Едут! Едут! – заорали позади.
Гул толпы перерос в неистовый рев. Алина долго не могла разглядеть байкеров. Она видела лишь черный флаг, летящий, колыхаясь, над головами зрителей. В лучах фар, как инфернальный пар из адского котла, курился выхлопной дым.
– Шприц! Шприц! Шприц! – заухала толпа.
На сцену, самоуверенно стуча сапогами, взошел крепко сбитый человек в черном кожаном костюме и бандане. Его глаза скрывали темные линзы очков.
Основатель байкерского клуба «Племя из ада», один из первых байкеров СССР, бизнесмен Богдан Дмитриевич Соломатов по прозвищу «Шприц».
– Здор-рово, глуховцы! Форева ту уилз! – властно крикнул он.
– Почему Шприц-то? Он, что наркоман? – хихикнула Алина.
– Да какой наркоман! Н-не знаю. У них там… Знаешь какие кликухи бывают в их среде… Черт их поймет, откуда берут!
– Поздравляю вас! – продолжал рявкать байкер. – Поздравляю с праздником! Хозяев и гостей, всех с юбилеем! Да-а… Я теперь понял, что такое наш народ! Наш народ, он… вот на голом месте может такую вот красоту за год отгрохать! Блеск! Круто! Просто круто! Мы сегодня для вас зажжем! Не волнуйтесь, – в его черной бороде сверкнула улыбка. – Никто не сгорит!
Два огромных трамплина озарились мощными гейзерами искр. Публика засвистела.
Шприц сделал упреждающий жест.
– Но перед тем, как начать, я хочу пригласить на сцену человека… человека-глыбу, короче, который все это сделал! Сделал все вот это для нас! Которому надо сказать огромное «спасибо» за этот шикарный город! Анатолий Григорьевич, пожалуйста!
Алина привстала на цыпочки, глядя поверх голов.
Спустя десять секунд на сцену, не спеша, поднялся коренастый человек с коротко стриженной головой, в пиджаке и галстуке. Приветственно поднял руку.
Шприц почтительно передал микрофон хозяину праздника.
– Мира, счастья, здоровья!
– Толян! – не веря своим глазам, выдохнул стоявший в толпе рядом с Жекой Сашок.
– У меня, к сожалению, всего пара минут! Поэтому, друзья, желаю вам классно провести время! Наш город Глухов-Сити – это новое, дерзкое, обращенное к будущему лицо нашей великой страны! Я верю, что богатство придет со временем в каждый русский дом, в каждую квартиру, в каждую семью! А Глухово останется в памяти, как первый луч добра и надежды, озаривший наши непростые времена! Добро пожаловать, дорогие глуховцы и гости! Люблю вас всех!
Шприц снял с ремня кривой, сверкающий, зазубренный нож.
– Анатолий Григорьевич, это вам от нашего клуба и от всех байкеров России! И лично от меня!
– Ох ё, куда ж я его положу-то? – растерялся Анатолий. – Ладно. Спасибо, Богдан!
Сидевшая на суку старой березы Ушаня смотрела, как человекоподобный сгусток черного дыма, который все принимали за Анатолия, благодарно кивнув, принял подарок и начал сходить со сцены.
– Толян! – наперебой заорали Сашок и Жека, поджидавшие возле ступенек.
– Ребята, нет времени. Улетаю!
– Никуда ты не полетишь, Толян! – вскипел Жека. – Смотри на меня!
– Ты че с-совсем того?!
– Директор на тебя охоту объявил! Мы тебя щас должны к нему доставить, ты это понимаешь?
– Потом обсудим! – сухо отрезал Толян, даже не глядя на друзей.
Он уселся в свой «Вольво» и стал выруливать к шоссе, сопровождаемый благодарным ревом толпы.
Матерясь, Сашок и Жека сломя голову бросились к «Бэхе», которую как на зло оставили на парковке в полукилометре от эстрады.
Они ехали почти до самой Кольцевой, надеясь все-таки нагнать безнадежно канувшую в ночь машину Толяна. Жека вертел руль, вперив глаза в темную даль, Сашок обзванивал братков.
– Сука, падла, издевается над нами! – прошипел Жека.
– Может, в аэропортах его как-нибудь…
– Ага, сука, щас! Все! Был да сплыл! Мр-разь… Лучше б ты о нем вообще никому не говорил! Опять по башке получим…
– Он так быстро слинял. Не стрелять же в него было.
– А можно было бы и стрельнуть! – мечтательно пробурчал Жека. – В ногу…
– Ты че, нас бы народ на куски порвал!
– Верно. Так и скажем.
Жека скривился в змеиной ухмылке.
– Крыша у него появилась. Мощная! Потому и обурел. На всех плюет, фраер хренов!
Зазвонил мобильник.
– Он! – прошептал Сашок.
– Дай мне! Алло!
– Ну че, набегались? – из телефона веяло ледяной насмешкой.
– Толян, – Жека вздохнул, собираясь силами. – Я твой друг. Ты это помнишь?
– Не поймаете вы меня.
– Погоди!
– Возвращайтесь и смотрите шоу. Не пожалеете.
Мобильник смолк.
Испытание
На утро после праздника в дачном поселке бомбой разорвалась страшная весть: проживавший на крайней улице ничем не примечательный пятидесятидвухлетний Федор Посохин избил жену до полусмерти, а потом разворотил себе мозги электродрелью.
Возле забора дома Посохиных, вздыхая и строя догадки, шатался народ. У калитки стоял милицейский «УАЗ». Карета скорой помощи уже увезла пострадавшую. Вторая готовилась принять труп.
– За что ж он ее так, а? – стонала беззубая старушка в платке. – Себя-то за что?
– Себя – понятно, за что! – мрачно буркнул сухой дед с косматыми бровями, – Я ж говорю, не к добру эти черти на мотоциклах вчера приезжали! Где бога нет, туда они и лезут!
– Господь есть везде, – тихо промолвил возникший за спиной отец Савелий.
Он понимал, как мало значат эти слова. Двадцать лет назад он еще находил в себе силы верить в то, что говорил. Теперь эти силы иссякли.
Отец Савелий знал, что бога в Глухово нет. Как и во всей стране. Как и во всем мире. Бог отошел от дел. Это даже не зависело от того, достроят церковь в поселке или нет, будут туда ходить прозревшие жители или не будут. Но разве он смел о таком помыслить?
В том, что приезжавшие ночью байкеры – плохо сокрытые бесы, отец Савелий даже не сомневался. Они и назвали себя «Племя из ада», куда уж откровеннее? Но вопреки всем убеждениям, к своему величайшему шоку и стыду, он чувствовал, что не так уж и ненавидит их.
«Если бога здесь нет, тогда они тут сила! Что поделаешь, все правильно… Место пусто не бывает. Пусть приезжают, хоть на мотоциклах, хоть на козлах, хоть в одежде, хоть голые с хвостами и рогами. Теперь либо бесы, либо пустыня. Еще неизвестно, что хуже…»
Он тут же обрывал себя и начинал молиться. В голове вспыхивали бредовые картины Босха, увиденные в юности и произведшие на него тогда колоссальное впечатление. Но как ни старался отец Савелий, мысль, что ад все-таки лучше, чем абсолютное ничто, не давала себя победить.
Когда стали выносить накрытого простыней покойника, толпа, ахнув, расступилась. Многие заторопились прочь.
Стоя как вкопанный, отец Савелий смотрел на страшно проступающие под белой материей очертания тела, на торчащие ноги, на свесившуюся землистого цвета кисть, поросшую волосами.
– Помяни, господи боже наш… – прошелестел он, на миг забыв, что перед ним истязатель и самоубийца.
Он посмотрел, как носилки с мертвецом укладывали в кузов, скорбно опустил взор и, шатаясь, будто в полубреду, рассеянно шепча молитву, двинулся по дороге.
Стоял знойный, безветренный день. Солнце щедро поливало лучами главную улицу так, что мелкие камешки сверкали, как блестки на платье. В безоблачном синем небе метались стрижи. Стрекотали кобылки.
Всего через пару часов после трагической новости поселок снова, как ни в чем не бывало, погрузился в ленивую полудрему. До самого шлагбаума не было ни души.
Отец Савелий шел, провожая взглядом уезжающую «скорую помощь», которая на удивление медленно, переваливаясь с колдобины на колдобину, исчезала в сияющей дали.
Он не сразу осознал, что видит лежащие посреди дороги разворошенной стопкой зеленоватые купюры. Доллары.
Отец Савелий подошел к деньгам, нахмурился, в смятении стиснул веки, надеясь отогнать наваждение прочь.
Купюры лежали на своем месте. Он не мог представить, кто, когда и почему обронил их посреди дороги. За время пути ему не встретилось ни одного человека.
Отец Савелий с дрожью вспомнил о жуткой, плюющейся деньгами штуковине, которую последние два года регулярно привозили в поселок бандиты.
Перекрестился. Обернулся по сторонам, силясь разглядеть хоть что-то похожее на человеческую фигуру.
Он подумал, что может взять доллары. Отдача от грешной мысли стиснула душу когтями.
«Так и начинается падение! Диавол во искушение вводит!»
Ему пришло в голову, что, вероятно, это подстроенный соседской детворою трюк. Что, быть может, прямо сейчас за ним из какого-нибудь окошка или из зарослей подсматривают чьи-то бессовестные, озорные глаза.
Одно лишнее движение могло обернуться позором на всю оставшуюся жизнь.
Он еще раз обвел местность пристальным взглядом. В свои годы отец Савелий видел довольно неплохо. Никого.
«Но надо же взять их хотя бы для того, чтобы найти владельца! Или… или отправить на благотворительность? Не пристанут же ко мне эти бумажки!»
Эта мысль показалась ему настолько праведной и заманчивой, что он, боязливо нагнувшись, начал протягивать руку.
«Не-ет… Западня!»
Отдернул руку. Хотел уже было продолжить путь, бросив коварные доллары на произвол судьбы.
Налетевший внезапно невесть откуда мощный порыв ветра подхватил купюры и, точно дразня, поволок их по дороге. Деньги убегали, кувыркаясь и подпрыгивая, будто хотели взлететь.
Отец Савелий содрогнулся. Не вполне отдавая отчет в своих действиях, поймал одну замешкавшуюся сотню.
Его охватил азарт. Он вдруг понял, что оставлять деньги на волю ветра – огромная безответственность и, в сущности, подлое позерство.
«Возгордился, глупец! Пройду мимо, утру богу нос! Прости, господи… Нельзя, нельзя деньги бросать! Чай, не на Канарах живем!»
Он ухватил еще две. Ветер усилился. Отцу Савелию пришлось бежать за деньгами, превозмогая робость и стыд. Он так и видел хихикающих сорванцов, наблюдающих из кустов его нелепую погоню.
Наконец, изрядно запыхавшийся священник с хрустом сцапал последнюю купюру и в который раз, уже с совершенно вороватым видом огляделся по сторонам.
Он ждал конца. Не может быть, чтобы его не видел никто. В такие моменты дьявол обязательно подкинет хоть одного свидетеля.
– Скажите мне! Кто владелец этих денег? – воскликнул отец Савелий пронзительно-высоким голосом. – Если вы не отзоветесь, мне придется сдать их в милицию!
«Так и сделаю!» – с не слишком-то искренним облегчением подумал он.
Он вспомнил, как два года назад нашел в себе силы избавиться от денег, подаренных бандитом.
«Смог тогда, смогу и сейчас…»
До милицейского участка можно было добраться только на автобусе из Глухово. Отец Савелий пришел в поселок и сел на скамейку посреди усыпанного мусором после вчерашних гуляний, обезлюдевшего тротуара.
Автобус не шел. Водитель попутной легковушки запросил денег, которых у священника, кстати, не оказалось.
Обшарив карманы, отец Савелий вдруг понял, что никуда не сможет доехать без кошелька. С собой у него были только чужие доллары. Ездить зайцем он не привык. Тем более, что с недавних пор за безбилетниками стали следить куда пристальнее.
Крякнув от досады, отец Савелий поплелся домой за деньгами.
Солнце накалило седые волосы на его голове. На лбу выступил пот. Очки давили на переносицу и то и дело норовили съехать вниз. Отцу Савелию казалось, что солнце оплело мир вязкой, сухой паутиной, продираться сквозь которую с каждой минутой все труднее.
Ему потребовалась целая вечность, чтобы дойти до дома. Еще одна вечность, чтобы вернуться в Глухово.
Подходя к остановке он увидел, как стоящий в ожидании пассажиров «Лиаз» предательски начал затворять дверь. Чуть не взвыв от обиды, отец Савелий бросился к автобусу. Водитель несомненно видел его. И, вероятно, именно поэтому поспешил надавить на газ.
«Господи… Я ведь не заслужил!» – прошептал отец Савелий, слушая насмешливое бульканье уезжающего автобуса.
Бог по своему извечному обыкновению молчал.
«Что ж мне теперь весь день на это убить? Ладно… ладно… Значит возьму доллары на хранение! Не оставлять же их… Чтобы детишки потом себе героин на них купили. Нет, батенька! Да и кто их, позвольте спросить, в нашей глуши мог обронить-то, а? Уж не один ли из тех, кто этой ночью в казино бесам душу закладывал? Больше некому!»
Эта мысль так взбодрила его, что все сомнения разом отвалились. Отец Савелий понял, что все делает правильно. Доллары надо использовать по уму. И по-божьему закону. Не возвращать их тому, кто сам их украл и заслуженно потерял, одурев от разврата и выпивки. Не отдавать первому встречному, не жертвовать неизвестно куда, неизвестно на что.
Страх перед ответственностью ни в коей мере не мог быть добродетелью. Отцу Савелию предстояло его преодолеть.
«Деньги могут служить великой цели, будучи в праведных руках», – думал он по дороге домой.
Какой именно цели, отец Савелий ещё не придумал. Их можно было бы пустить на позолоту купола новой церкви, строительство которой близилось к завершению. Впрочем, недостатка в средствах благодаря щедрости Анатолия до сих пор не было.
Отец Савелий не знал, как относиться к делам своего могущественного знакомого. Семена порока, посеянные им в Глухово и зловещий, явно языческий ритуал с глиняным идолом, к которому он вероятно тоже имел отношение, хоть и не присутствовал на нем, внушали ужас. Но церковь он построил, как и обещал.
Отец Савелий несколько раз пытался зайти к Анатолию на разговор. Однако хозяин теперь почти не бывал дома, и его железные ворота неизменно были заперты.
Таинственный сумрак окутал всю его жизнь. Сумрак, от которого (отец Савелий сердцем это чуял) следовало держаться подальше.
Подвиг
Аркадий Романович выполз из-под раковины с закапанным грязной водой лицом и перепачканными руками.
– Ну что там, заяц? – осторожно спросила мать.
Аркадий давно свыкся с этим невыносимо нежным прозвищем.
– Сифон… Прокладки старые, загрубели. Надо сантехника звать. Я сам не сделаю.
– А-а, ну ладно, ладно. Молодец, Аркаша! Иди во двор, руки помой.
Аркадий размял затекшие плечи и, многозначительно вздохнув, пошел к уличному рукомойнику.
Никакого сантехника бы не потребовалось, будь жив дед.
«Последний из могикан!»
Аркадий с трудом намылил руки окостенелым хозяйственным мылом. Вымыл и вытер лицо.
Чувствуя в сердце назойливый зуд, требующий сейчас же совершить что-то полезное, Аркадий засучил рукава рубашки, взял топор и принялся колоть сложенные возле бани дрова.
По старой, ещё в детстве укоренившейся привычке, он воображал, что раскалывает головы злодеев.
«Нет, конечно, не головы…»
Аркадий не был настолько кровожаден.
«Скорее их личности, их предательские души в корявых древесных оболочках!»
Многие из тех, кого он ненавидел, умерли еще до его рождения. А куда было переселяться их душонкам? Только в дрова!
Нарубившись до онемелых рук, Аркадий Романович выпил на кухне воды из холодного самовара, спросил мать о ее самочувствии и, улегшись на кровать в своей комнате, начал перечитывать трактат Клаузевица «О войне».
«О войне…»
Аркадий знал о ней более, чем достаточно. Из книг. Ганнибал и Александр Македонский, Карл XII и Фридрих Великий, Суворов и Наполеон, Черчилль и Гитлер. Он хорошо представлял себя в роли тех, для кого война сводилась к стрелкам и флажкам на карте, либо к бушующему человеческому океану под косогором, с которого полководец невозмутимо наблюдает за ходом битвы.
То, что в своей жизни увидел и испытал сам Аркадий Романович было похоже не на войну, а на разлагающий бред. Он никому об этом не рассказывал, кроме матери. Но даже ей раскрыл не все.
Он прибыл в Афганистан младшим лейтенантом, когда война уже перевалила за половину. Пробыл там всего месяц. Моджахеды стреляли с далеких холмов редко и почти наугад. Им отвечали минометным огнем. По-настоящему боялись только снайперов и мин (чаще всего своих же собственных).
