Дарья Донцова
Вынос дела
ГЛАВА 4
Утром меня разбудили шум работающего мотора, звук шагов и какие-то громкие голоса. Плохо понимая, что происходит, накинула выданный гостеприимной хозяйкой халат и выглянула во двор. Сердце тревожно сжалось. В одном ряду застыли две милицейские машины с синими мигалками, «Скорая помощь» и белый фургончик с красным крестом на глухих дверцах. Такие машины в народе зовут «труповозками».
– Только не пугайся, – сказала, входя в спальню, Таня, – тут беда приключилась.
– Какая? – шепотом спросила я.
– Только не пугайся, – вновь произнесла хозяйка и добавила: – Ваня заболел.
Но я услышала, как лязгнули носилки, вынимаемые из труповозки, и сразу все поняла:
– Умер?!
Танечка кивнула головой. Несмотря на то что спать мы отправились с рассветом, а встали, не отдохнув и трех часов, хозяйка выглядела безукоризненно.
Она мало изменилась за годы, прошедшие после выпускного вечера. Очевидно, не прибавила ни одного килограмма в весе. Сохранила тонкую талию, стройные бедра и прямую спину. Остался прежним и восхитительный фарфорово-прозрачный цвет лица. Небольшие голубые глаза умело подкрашены, тонкие губы тронуты светло-коричневой помадой, волосы аккуратно уложены. Только цвет их изменился – из каштановых превратился в светло-русый, но прическа осталась прежней – классическое каре, прикрывающее уши.
Интересно, она всегда так по утрам выглядит? Я до полудня похожа на бабу-ягу.
– Скорей всего, сердечный приступ приключился, – пояснила Таня, – его Тоша нашла.
– Кто? – не поняла я, ошарашенная страшной информацией.
– Антонина, горничная, – пояснила Танюша. – Лакей вчера Ваньку в зеленую спальню отвел, а Тоша думала, что там пусто, ну и решила убраться… Крику было, неужели не слышала?
Я покачала головой.
– Жуть, – бормотала Таня, глядя, как я спешно натягиваю джинсы и футболку, – просто катастрофа. Ты хоть знаешь, у него есть кто из родственников?
– Понятия не имею, ни разу после окончания не встречались.
– Они мне позвонили примерно за неделю до карнавала, – объясняла Таня, выходя в коридор, – Зойка всех собирала, разыскивала, небось она в курсе…
Очевидно, прислуга убиралась всю ночь, потому что ни в холле, ни в столовой не оказалось никаких следов праздника. Бумажные гирлянды, китайские фонарики и горы мусора исчезли без следа. Полы были застланы светлыми, безукоризненно чистыми коврами, мебель тщательно натерта, в воздухе витал едва уловимый запах полироли.
– В себя прийти не могу, – бормотала Таня, наливая мне кофе, – ну теперь нам мало не покажется!
– Почему?
Хозяйка всплеснула красивыми руками:
– Ты прикинь, как газеты обрадуются! Олег весь на виду, имя незапятнанное. Благосостояние нажил еще до депутатства. Он ведь адвокат, причем известный и дорогой. А тут такой лакомый кусок – в доме Харитонова внезапно скончался человек. Как с цепи сорвутся, дряни всякой навыдумывают. Думаешь, один Никита со своей «Желтухой» такой? Помнишь, что он вчера про фото рассказывал? Кстати, уж не стала вчера ничего говорить, чтобы праздник не портить, но именно его издание накинулось на Олега, когда Валя скончалась. Давай грязным бельем трясти, меня раздевать. Только заткнуться пришлось, потому что мы сразу признали – все правда. И любовницей была, и ребенка родила. А что Олегу было делать? Тина после восьми операций уже не женщина – уколы, клизмы, капельницы, химия… ну как с такой в кровать ложиться? К тому же он всю жизнь мечтал о ребенке, а Валя родить не могла…
Таня замолчала, поднеся к губам дорогую чашку из прозрачного китайского фарфора.
Дверь в столовую приоткрылась, и на пороге возникла молоденькая девушка. Судя по ее опухшим глазам и красному носу, горничная недавно горько рыдала.
– Татьяна Михайловна, – шмурыгнула она носом, – вас эти спрашивают, из милиции, и еще просят гостью к ним выйти.
– Хорошо, Тоня, – ответила Таня и строго велела: – Подите умойтесь, приведите себя в порядок, ваш внешний вид омерзителен.
Антонина испарилась. Мы переместились в гостиную. Высокий черноволосый парень, в хорошем костюме, при галстуке, был предельно вежлив и корректен. Записав мои паспортные данные, он пообещал Тане, что сделает все возможное, чтобы сведения о случившемся не попали в средства массовой информации. Затем откланялся и ушел.
– Поезжай домой, – велела Иванова, – собери детей, вещи и дуйте к нам.
– Ладно, – протянула я, – только у нас пять собак, две кошки, попугай Коко, крыса Фима и жаба Эльвира.
– Подумаешь, – хмыкнула Таня, – здесь живут Муля, Соня и Топа.
– Кто это?
– Мопс, удав и варан, – пояснила хозяйка, – мы с Олегом обожаем животных, вези всех, только рады будем.
С тяжелым сердцем я уселась за руль и покатила в Ложкино. Пока что все складывалось отвратительно. Ну зачем соврала про взрыв? Придется, вернувшись назад, лгать дальше. Скажу, что дети уже улетели в Париж.
Потом мысли переключились на другую волну, и я невольно вздрогнула. Господи, до чего тонка нить, на которой держится наша жизнь. Еще вчера вечером Ваня пил, гулял и веселился, а сегодня лежит в черном пластиковом мешке.
Уже при въезде в Ложкино поняла, что дома произошло что-то экстраординарное. Всегда плотно запертые ворота стоят нараспашку, и охранников нет в будке. Чувствуя, как внизу живота мелко-мелко задергались мышцы, я завернула по аллее к дому и потеряла способность двигать ногами.
Уютный дом глядел на мир выбитыми стеклами. Крыша почти полностью слетела, дверь выбита, и кое-где осыпался облицовочный кирпич.
– Муся, – заорала Маня, кидаясь ко мне со всех ног, – ну и жуть приключилась!
– Сыромятниковых подорвали? – с дрожью в голосе спросила я.
– Ты знаешь? – удивился Кеша, возникший между милицейской машиной и красным грузовиком пожарных.
Не в силах ответить, я приоткрыла рот.
– Какая-то сволочь, – захлебывалась Маня, – решила убить Николая Федоровича. Только, к счастью, ничего не вышло. И он, и Ира, и Кирюшка выскочили, даже не оцарапались.
– Клауса тоже спасли, – невольно добавила я.
– Ага, – подтвердила Маня, – его Кирька выволок, представляешь, на нервной почве вниз головой схватил, хвостом вверх. А перс даже не пискнул!
– И где они теперь?
– У Злобиных в доме, – пояснил Кеша, – там и милиция штаб устроила, и наших зверей пригрели, а близнецов с Серафимой Ивановной Зайка в аэропорт повезла.
– Зачем?
– Мать, – строго заявил Кеша, – мы теперь погорельцы убогие, дом придется ремонтировать, детям лучше в Киеве, у Марины.
Да, все верно. Ольгина мать приглядит за Анькой с Ванькой, пока будем реанимировать здание.
– А когда это произошло?
– Около трех утра, – пояснил Кеша и добавил: – иди к Злобиным, там и Александр Михайлович приехал, и Андрей.
Но мои ноги по-прежнему не желали слушаться.
Нет, больше никогда не вру. Стоило мне выдумать про взрыв, как он произошел на самом деле.
– Сейчас соберем вещи и подумаем, куда деться, – сказал Кеша, – в гостиницу с животными не пустят, надо срочно снять квартиру.
– Не надо, – пробормотала я, – поживем пока у Харитоновых, Таня приглашала.
– Вот здорово, – пришла в восторг Манюня, – всегда все к нам в гости обваливаются, а теперь мы поедем! Далеко они живут? Туда школьный автобус может и не проехать!
Но брат быстро погасил наивную радость сестры:
– Не переживай, сам буду возить тебя в колледж, так что не забудь учебники и форму.
Поскучневшая Маня побрела собираться.
Через два часа мы въезжали во двор к Харитоновым. Впереди на джипе несся Кеша. Собаки подпрыгивали на заднем сиденье, бестолково тычась мордами в стекла. Аркадий носится как ненормальный, честно говоря, побаиваюсь с ним ездить. Воткнув педаль газа в пол до упора, сынуля высовывает в окно правый локоть и, подпевая магнитофону, на полной скорости входит в поворот. Дорога из центра Москвы до Ложкино занимает у него от силы пятнадцать минут. Кешка управляется с машиной, как с собственным телом, абсолютно спокойно и уверенно. Огромный, похожий на автобус джип слушается водителя беспрекословно – при парковке влезает в узкие щелочки, ловко скачет из ряда в ряд, лавируя между машинами, заводится с пол-оборота и никогда не глохнет на светофоре.
Мой «Вольво» ведет себя иначе. Влезать задом на стоянку я не умею, ездить предпочитаю в крайнем правом ряду и, оказавшись за троллейбусом, вынуждена тормозить на остановках. Моя манера сидеть вплотную к баранке, вцепившись в нее судорожно двумя руками, – предмет для постоянных издевательств со стороны сына и невестки. Даже Машка, ловко гоняющая на мотоцикле, прикусывает губу, наблюдая, как я, затаив дыхание, выворачиваю передние колеса, чтобы отъехать от магазина. И еще никак не могу отделаться от привычки тянуть на себя руль при торможении. Заметивший это Аркадий не утерпел и посоветовал:
– Говори «тпру», а то вдруг не остановится.
Еще хорошо, что никто не знает, как держу у светофора выжатое сцепление. Стоит отпустить педаль, и «Вольво» тут же глохнет.
В свете всего вышесказанного я вместе с кошками и жабой Эльвирой прибыла к Харитоновым через час после Аркадия с Маней и собаками.
Таня встретила меня на пороге. Я поставила перевозку с Фифиной и Клеопатрой на пол.
– Красавицы! – восхитилась Иванова. – Просто красавицы! Варя, иди сюда, глянь на кошечек.
Из левого коридора тихонько вышла рослая, вполне оформившаяся девочка с довольно большой грудью. На лицо ей падали пряди темно-каштановых волос.
– Поздоровайся с Дашей, – велела мать.
Я изумилась про себя. На вид девочке не меньше пятнадцати лет, а с ней разговаривают, как с трехлетней.
Но Танина дочь покорно, слегка невнятно пробормотала:
– Здравствуйте, – и откинула локоны.
В следующую секунду мне понадобился весь мой преподавательский опыт, чтобы не вздрогнуть. Лицо ребенка выглядело отвратительно. Низкий, в два пальца лоб, маленькие круглые глазки, большой рот с вывороченными губами и бесформенный нос картошкой. У дочери Харитоновых была болезнь Дауна.
– Добрый день, детка, – недрогнувшим голосом заявила я, – видишь, сколько у нас зверей, целый зоопарк, не боишься?
– Очень люблю животных, – размеренно ответил ребенок, – вот наша Муля.
К ногам Вари прижимался мопсенок.
– Она очаровательна, – совершенно искренне сказала я.
– Сейчас Соню покажу, – оживилась Варя и убежала.
Таня внимательно глянула на меня.
– Мы с Олегом сразу заметили, что ребенок болен. Умственно она абсолютно компенсирована, учится по программе обычной школы. Правда, дома. Боимся, что из-за ее внешности могут возникнуть трудности. Дети бывают злы к больным. Поэтому и друзей у нее нет. Вот хотим летом везти в Германию – там делают косметические операции, меняют форму рта, глаз, носа. Если пройдет удачно, отдадим в колледж. Твоя Маша как отнесется к Варе?
– Маруся попытается стать ей подругой, – успокоила я Татьяну.
– Муся, – раздался крик, – глянь, какая у Вари Соня!
Девочки слетели вниз, держа в руках довольно крупного удава.
– Класс, – подпрыгивала Маня, – красавица!
– Ты в компьютер играешь? – поинтересовалась Варя.
– Спрашиваешь! – воскликнула Маня. – А у тебя «Розовая пантера» инсталлирована?
– Все части.
– И третья?
– Да.
– А ну, покажи, – велела Маня.
Девочки побежали вверх по лестнице, волоча удава. Муля поковыляла за ними. Преодолев две ступеньки, щенок сел на толстый задик и завыл. Маруся подхватила его под мышку и строго велела:
– Не ной, развивай мышцы.
– По-моему, она просто не заметила Вариного уродства, – потрясенно сказала Татьяна, – честно говоря, думала, что Маша даже не захочет с ней разговаривать.
Я с изумлением глянула на хозяйку. Надо же, она так стесняется своего ребенка, что проецирует собственные мысли на других.
День пролетел в суматохе. Радушные хозяева отдали гостям третий этаж. Они и впрямь любили животных, и наша стая разбежалась по всему зданию. В огромном помещении оказалось не так уж мало прислуги. Охранник Володя заодно исполнял роль шофера. Повар Емельян, угрюмый мужик лет шестидесяти, жил во дворе, в сторожке. На кулинарных талантах мрачность характера совсем не отражалась. К чаю подали совершенно невероятный трехъярусный торт, облитый глазурью. Маруся моментально проглотила свою порцию, ничтоже сумняшеся попросила добавки и побежала на кухню. Я пошла за ней, якобы чтобы проследить за ребенком, а на самом деле желая использовать любую возможность хотя бы для поверхностного обыска.
– Страшно вкусно, – кричала Маня Емельяну, – просто невозможно, никогда такого не ела, а вы умеете вафли делать, ну такие с белым кремом внутри?
В глазах повара мелькнуло неприкрытое удивление, наверное, в этом доме не принято столь бурно выражать восторг. Потом неумелая улыбка тронула губы Емельяна, и он тихо сказал:
– Конечно, и вафли, и расстегаи, и кулебяки…
– Ой-ой, – пришла в полный восторг Маня, – а сделаете?
– Только Татьяна Михайловна велит, обязательно!
Вот, значит, как поставлено у Харитоновых. Хозяйка интересуется всем. У нас, например, меню придумывает кухарка Катя, совместно обсуждаются только блюда для гостей.
Поняв, что при поваре все равно не осмотреть кухню, я вышла в коридор и наткнулась в гладильной на Антонину.
– Вещички измяли, – приветливо улыбнулась та, – несите, несите, поглажу.
– Тяжело небось такой большой дом убирать, – решила я завести разговор.
Но горничная держалась настороженно, хотя отвечала приветливо:
– Я привыкла, и потом третий этаж открывают, только когда кто-нибудь приезжает из своих: родственники, друзья, близкие. Для остальных на первом этаже комнаты предусмотрены, – объяснила Тоня, размеренно водя утюгом по простыне, – ну а если такой прием, как вчера, устраивают, то приходящую прислугу нанимают, из агентства «Домовой».
Я побрела наверх и по дороге вновь заглянула в кухню. Маня ушла, откуда-то доносились возбужденные голоса – ее и Вари. Емельян сидел у большого стола спиной к двери. Перед ним пристроился Банди.
– На, дружочек, – неожиданно ласково, даже нежно сказал повар и протянул Бандюше оладушку. Наш питбуль – страстный любитель пожрать, а оладушки его слабость. В мгновение ока пес проглотил кусок теста и деликатно гавкнул.
– Спасибо говоришь, – умилился Емельян, – вкусно было?
Банди разинул пасть и замел по полу тонким длинным хвостом. Весь его вид давал понять: да, необыкновенно хорошо, ну угостите еще.
Рука Емельяна потянулась к миске.
– Он может съесть сто штук и делать вид, что страшно голоден, – предупредила я.
Повар резко повернулся, и с его лица моментально пропала улыбка.
– Любите животных? – решила я наладить контакт.
– Да, – сухо ответил Емельян и с деловым видом включил электромясорубку. Рев мотора ударил по ушам, и разговаривать стало невозможно.
Спать пошли рано. Около двенадцати ночи я услышала шум и выглянула во двор. От большой черной машины быстрым шагом спешил мужчина с сумкой в руках.
«Поздно, однако, Харитонов возвращается с работы», – подумала я, залезая под одеяло.
Сон все не шел. Я не люблю спать в гостях и всегда предпочитаю на ночь отправляться домой. Чужие кровати кажутся отвратительно мягкими, подушки жесткими, а одеяла тяжелыми. К тому же у чужих людей не станешь вести себя, как хочется. К завтраку придется одеваться, причесываться, а не сползать в халате. И еще я частенько, когда не спится, достаю из холодильника что-нибудь вкусненькое и несу в спальню…
Провертевшись, не смыкая глаз, около часа, я натянула джинсы, футболку и тихонько поковыляла по лестнице. Ладно, использую бессонницу в нужных целях. Изучим потихоньку второй этаж. А если хозяева проснутся, сделаю невинный вид и сообщу, будто хотела найти книжечку для чтения.
В коридорах стояла звенящая тишина. Из-за дверей не вылетало ни звука. Таня объяснила мне, что на «хозяйском» этаже девять комнат. Спальни супругов Харитоновых шли первыми с правой стороны от лестницы. К опочивальне Олега Андреевича примыкали кабинет и библиотека. Слева тянулись покои Вари и гувернантки Анны, комната для занятий, игровая и небольшой тренажерный зал.
Поколебавшись секунду, я направилась в библиотеку. Ну не искать же книгу в спортивном зале. Хотя всегда можно отбрехаться, сообщив, будто запуталась в незнакомом месте.
Кто-то из хозяев обожал детективы. Целая стена была занята соответствующей литературой – Агата Кристи, Рекс Стаут, Нейо Марш, Маринина, Серова, Корнилова, Малышева… Наверное, поклонница криминальной литературы все-таки Таня, Олег Андреевич, скорее всего, предпочитает других авторов.
Я методично обследовала помещение. Свет зажечь побоялась, но прямо в окно била полная, яркая луна, она достаточно хорошо освещала кабинет. Глаза шарили по сторонам. Ничего особенного. Полка, густо заставленная томами. Разброс тем – от греческих философов до комиксов про Микки-Мауса. Посередине овального помещения большой стол, накрытый почти до полу шелковой скатертью, на нем красуется ваза с розами…
Вдруг из коридора послышались шаги. Не понимая, что делаю, я моментально юркнула под стол. Уже сидя там, пришла в полный ужас. Зачем это я спряталась? Куда проще сказать, что мучилась бессонницей и хочу почитать на ночь детективчик! И потом, может быть, кто-то просто вышел попить воды!
Но дверь в кабинет тихо скрипнула, и шаги подобрались к столу. Я сидела ни жива ни мертва. В узкую щель между свисавшей скатертью и полом практически ничего не было видно. Пришлось лечь на бок и прижаться щекой к паласу. Разглядела фигуру человека, стоявшего на четвереньках у окна. Свет луны бил прямо в комнату, и человек, пришедший ночью тайком в библиотеку и зачем-то опустившийся на ковер, казался черной кучей. Стало видно, как бледная рука отгибает край покрытия, роется на полу, потом раздался тихий щелчок, словно сломали карандаш… Пальцы вытащили нечто, секундно сверкнувшее в лунных лучах.
В носу у меня засвербило. Их горничная Тоня убирает так же плохо, как и наша Ира. Во всяком случае, под столом она ленится пылесосить. Я поняла, что сейчас чихну, и, зажмурившись, зажала руками рот и нос, быстро повторяя про себя: «Чихота, чихота, уйди на Якова, а с Якова на всякого». Как всегда, заговор помог, я приоткрыла глаза и поглядела в щелку – никого. Таинственный посетитель испарился.
Я выползла на четвереньках наружу. Может, почудилось? Отогнув угол ковра, принялась шарить по безукоризненно отлакированному паркету. Ничего. Дубовые дощечки плотно пригнаны друг к другу и выглядят абсолютно одинаково. Внезапно одна подалась, раздался уже знакомый тихий щелчок, и в полу приоткрылось небольшое отверстие. Внутри стояла шкатулка. Я вытащила ее наружу и принялась обозревать содержимое.
Штук пять колец, разные дорогие, можно сказать, эксклюзивные вещи: браслет, ожерелье, кулон, серьги – просто пещера Али-Бабы. Но самое интересное поджидало впереди. На дне обитого замшей сундучка лежал сафьяновый мешочек. Я потянула за шелковые завязочки и увидела красивую витую платиновую цепь. С нее свисало несколько подвесок. Разложив находку на ковре, поняла, что вижу имя «Валентина», выполненное из довольно крупных сапфиров.
Спрятав сокровища в шкатулку, я выскользнула в коридор и постаралась побыстрей добраться до своей спальни. Сон пропал окончательно. «Маленькая ложь рождает большие подозрения, Штирлиц», – говаривал небезызвестный Мюллер. Зачем Олег Андреевич сказал мне, что похоронил первую жену в драгоценностях? Зачем он вообще мне про это говорил? И почему «золотой запас» покойной супруги хранится в таком странном месте? Ведь, скорей всего, в доме есть сейф.
ГЛАВА 5
Утро принесло плохую погоду. Над городом нависли плотные, похожие на ватные одеяла серые тучи. И не поймешь – не то апрель, не то ноябрь. Зевая, я оделась, причесалась и, вспомнив безукоризненный вид Татьяны, намазала лицо тональным кремом. Не хочется выглядеть растрепкой.
В коридоре стояла тишина. Неужели все еще спят? Я поглядела на часы – одиннадцать. В столовой на самом видном месте лежала записка: «Мать, повез Машу в школу, потом встречу Зайку и отправимся в Ложкино. Отдыхай. Аркадий». Так, сын явно не хочет, чтобы мамонька занималась ремонтом. Впрочем, мне это только на руку. Терпеть не могу возиться со строительными проблемами. Нет, пусть сын и Ольга делают все по-своему, а у меня другая задача.
Через полчаса, узнав, что Олег Андреевич уехал на работу, а Таня отправилась зачем-то в город, я свистнула собак и пошла во двор. Давным-давно один мой близкий знакомый, архитектор по образованию, посоветовал:
– Если хочешь знать, есть ли в доме потайные комнаты, внимательно осмотри здание с внешней стороны. Расстояние между окнами может о многом поведать.
Снап и Банди носились по саду, аккуратно обегая лужи. Жюли и Черри осторожно бродили в кустах. Ленивый Хучик, быстро пописав, сел у моих ног и заныл. Наш мопс не большой любитель пеших прогулок. Я наклонилась, чтобы взять его на руки, и поняла, что передо мной не Хуч. Снизу вверх глядела другая собачка, чуть меньше, но такая же очаровательная.
– Ты Муля?
Песик крякнул и лег прямо в грязь.
– Ну уж нет, – возмутилась я, – вставай быстро, простудишься.
Но Муля даже не думала шевелиться. Я подняла ее и принялась разглядывать окошки. Мопсик сосредоточенно сопел на руках, потом принялся извиваться. Отпустив песика, я вздохнула. Пока ничего не говорило о каких-то скрытых помещениях. Окна расположены на одном расстоянии друг от друга. Впрочем, есть еще подвал, чердак, домик садовника, да и комнаты как следует не разглядела… Кстати, ну где же эта калитка, через которую в дом попал Жок?
Так ничего и не обнаружив, я пошла в дом. Надо позвонить Зое Лазаревой и сообщить про смерть Вани.
Зоя немедленно начала причитать:
– Нет, подумать только, какой ужас! Не знаешь, жене сообщили?
– А у него есть жена?
– Есть, – усмехнулась Лазарева, – да ты ее видела. Это Рая Скорина. Красная Шапочка наша.
– Ты ничего не напутала? – изумилась я. – Они держались весь вечер как посторонние, да и домой она без него собралась…
– Абсолютно точно, – заверила Зоя, – у них и телефон один, а почему так странно себя ведут?.. Да пес их знает.
– Дай координаты Раи, – попросила я.
Зоя с готовностью продиктовала номер и добавила:
– Ты там поинтересуйся, может, помощь нужна, все-таки похороны…
Скоркина схватила трубку сразу:
– Алле!
– Раечка, – робко завела я, – как дела?
– Ну ничего себе, – воскликнула бывшая супружница, – хороший вопрос вдове задаешь!
– Ты уже знаешь?
– Конечно, – бодро ответила Рая, – кстати, если хочешь, можешь помочь. Честно говоря, деньги нужны. Да, мне Зойка звонила, сказала, ты теперь у Таньки живешь. Приезжайте вдвоем.
Я оторопело уставилась на аппарат. Ну, Лазарева, ну актриса! Передо мной изображала полное неведение, чуть не зарыдала. А сама, оказывается, давно все знает. Откуда? И кто ей рассказал, что мы гостим у Тани?
В коридоре раздался командный голос хозяйки:
– Антонина, отнеси сумки в спальню.
В следующую минуту подруга всунула голову в комнату и пригласила:
– Пошли кофе пить.
Через полчаса все недоразумения выяснились. Оказывается, Зоя рано утром позвонила Харитоновым, чтобы поблагодарить за прием.
– Ну, конечно, я все ей рассказала, – блестя глазами с накрашенными ресницами, сообщила Таня. – Давай собирайся. Поедем к Райке.
Спустя два часа мы петляли по абсолютно одинаковым улочкам Вешняков-Владыкина.
– Нет, скажи, – в раздражении стукнула ладонью по рулю Таня, – ну как они гостей зовут, уму непостижимо. Этот дом 12, и тот тоже, а соседние 12а и 12б. Нам какой?
Оказалось, что первый. Маленькая дверь, обитая дешевым дерматином, распахнулась, и на пороге возникла Раиса.
– Входите, – весьма весело проговорила она и отступила в коридор.
Таня глянула на меня, пожала плечами и вошла внутрь.
Маленькая темноватая прихожая выглядела отвратительно. Прямо возле входной двери источал миазмы кошачий лоток. Справа высилась гора обуви. Демисезонные ботинки, босоножки, тапочки, зимние сапоги – все вперемешку. Слева громоздилась на простых крючках верхняя одежда. Между лотком и ботиночным Монбланом сверкала свежая лужа.
– Вот дрянь, – равнодушно уронила Рая, – опять нассал в прихожей. Идите в комнату, девочки.
Мы с Таней послушно шагнули в первую дверь.
У стены разложенный диван с весьма несвежим бельем, поцарапанная стенка, явно сделанная в Болгарии, продавленное кресло и несколько шатких стульев.
– Садитесь, садитесь, – засуетилась хозяйка, – сейчас чайку хлебанем, у меня и тортик имеется, вафельный, «Причуда».
Она метнулась на кухню. Из грязных, непонятного цвета простыней выбрался огромный рыжий кот и принялся меланхолично вылизывать хвост.
– Не верю, что она зарабатывает тысячу долларов в неделю, – шепнула Таня, осторожненько устраиваясь на колченогом седалище.
Скоркина влетела в комнату. На подносе громоздились щербатые кружки, разнокалиберные ложки и обсохлый шоколадно-вафельный десерт.
Откусив твердую, совершенно несъедобную лежалую вафлю, я попробовала начать необходимый разговор:
– Мы даже и предположить не могли, что вы с Ванькой муж и жена.
– Ага, – кивнула Рая, с явным наслаждением пережевывая твердокаменную «Причуду». – Мы сразу после учебы зарегистрировались.
– Никому не сказали, – удивилась Таня и полезла за сигаретами.
Рая поставила на стол измазанную пеплом пустую консервную банку из-под сардин. Иванова покосилась на импровизированную пепельницу, но, ничего не сказав, сунула в вонючее нутро едва прикуренный «Рок» и осведомилась:
– Ну, давай, Плюшка, рассказывай, что и как. А то мы с Дашкой, честно говоря, теряемся в догадках. То про суперзарплату рассказываешь, ключами от машины трясешь и с Клюкиным весь вечер не общаешься, а потом выясняется, что он твоя вторая половина… Да и живешь, честно говоря, не слишком шикарно.
Услыхав старое студенческое прозвище, Раиса дернула носом, потом еще и внезапно в голос зарыдала, уронив на столешницу всклокоченную голову.
– Прекрати, – брезгливо поморщилась Таня.
– Да, – продолжала всхлипывать Рая, – хорошо вам с Дашкой: богатые, сами себе хозяйки.
– Между прочим, – веско сказала Иванова, – разное бывало, а ты с серебряной ложкой во рту родилась. Когда в институте учились, мы с Дашкой порой на одной гречке сидели, а ты в «Арагви» каждый день носилась.
– Только пока папа был жив, – тихо отбивалась Рая, – а как скончался, ни одного денечка счастья не видала.
И она снова громко, слегка картинно зарыдала.
– Да уж, – ухмыльнулась Таня, – теперь вижу, что вы с Клюкиным – «сладкая парочка»: он о маме убивается, ты – о папе…
Мне надоела их перебранка, и, крепко сжав Танин локоть, я пробормотала:
– Ладно вам, лучше расскажи, Плюшка, все по порядку.
Собственно говоря, кое-что я знала и так. Раисин отец долгие годы служил председателем городского совета Скальска. Теперь подобная должность называется красивым иностранным словом «мэр». Городок расположен в Сибири, а чем дальше от Москвы, тем больше власти у местных начальников. Лев Константинович Скоркин управлял хозяйством крепкой рукой, не забывая при этом про собственное благополучие. Рая выросла в отличной квартире, в окружении нянек и гувернанток. Мама Раечки давно скончалась, Лев Константинович вдовствовал. Естественно, никаких проблем с поступлением в престижный московский иняз у Скоркиной не оказалось. Вдали от строгого отцовского глаза она радостно загуляла – веселые компании сменяли одна другую, благо для этого были созданы все условия. Жила Скоркина не в общежитии, а на съемной квартире, папа присылал огромную по тем временам сумму – четыреста рублей в месяц. Так она и проплясала до четвертого курса, раздражая женщин-преподавательниц дорогой косметикой и шубами, но в начале пятого года обучения все рухнуло.
Приехавшая из центра комиссия вскрыла в Скальске массу служебных злоупотреблений. Шли застойные годы. Как правило, подобные факты заминались, и проштрафившегося руководителя тихо отправляли на пенсию «по состоянию здоровья». Но на сей раз отчего-то решили устроить показательный процесс.
Льва Константиновича арестовали. «Нет расхитителям социалистической собственности!» – кричали газеты. Бедный Скоркин в мгновение ока оказался в См! О. Расследование начало набирать обороты, но тут у бывшего мэра приключился инсульт, и он благополучно умер до суда.
Раечке все-таки повезло. Она не превратилась в дочь уголовника, отбывающего срок на зоне, и с чистой совестью могла в дальнейшем писать в анкетах: «Отец скончался». За неимением основного подозреваемого дело прикрыли и сдали в архив.
Из института ее не выгнали, скорей всего просто пожалели. Но из отдельной квартирки пришлось перебраться в общежитие и жить на копеечную стипендию. Сокурсницы, недолюбливавшие Раису за наряды и французские духи, тихо злорадствовали.
– Как же ты за Ваньку выскочила? – поинтересовалась я.
Рая вздохнула:
– Он давно на меня глаз положил, только я на него даже не глядела. Знаешь, какие ухажеры были?
Знаю, знаю. Сливки, «золотая» молодежь. Только после истории со Львом Константиновичем все разом испарились, а Ванька остался и предложил руку и сердце.
– Деваться-то некуда! – бесхитростно признавалась Раиса. – Ну не в Скальск же возвращаться? Вот и согласилась. Если бы не мамочка его проклятая, одно имечко дорогого стоило – Гортензия Фелицатовна! – было бы сносно. И ведь она меня раньше привечала и все приговаривала: «Давай, Раечка, выходи за Ванюшу, помогу, чем смогу, деньги есть».
И это была правда. Гортензия заведовала крупнейшим универмагом, и Ванька перед экзаменами и зачетами появлялся в институте нагруженный коробками. Наши преподавательницы щеголяли в одинаковых сапогах «Аляска» и финских трикотажных костюмах. Впрочем, Клюкин не вредничал, частенько водил и нас через черный ход в магазин.
– А потом разом все переменилось, – продолжала Рая, – только Ваня заикнулся о женитьбе, она как заорала: «Не нужны нам тут лимитчицы из Скальска!»
Естественно, дочь городского головы и дочь подследственного – две разные девушки. Но маменькин сынок Клюкин неожиданно проявил твердость и отнес заявление в загс.
Но лучше бы он этого не делал, потому что свекровь просто стала сживать молодую невестку со света. Сначала не дала разрешение на постоянную прописку на своей жилплощади.
– Разведешься с шалавой через три месяца, а она квартиру делить заставит, – бурчала Гортензия Фелицатовна, – голодранка, нищенка, лимитчица… Разве я такую жену Ванечке хотела?
Рая помалкивала, думая, что свекровь в конце концов свыкнется и успокоится. Но через пару лет стало только хуже. У Гортензии неожиданно нашли рак. Придя из больницы, Клюкина вытянула вперед руки и трагически произнесла, указывая на Раю:
– Ты виновата, вся онкология от нервов, убирайся из моего дома.
Рая беспомощно глянула на Ваню, а тот только переминался у двери, бормоча:
