Дэн Марко
Долгие Дороги
Долгие Дороги I.
Предисловие
На улице, за пределами оконных ставней, стоял жаркий летний приятный зной. Он довольно сильно манил за собой, учитывая, что погода, не включавшая в себя отсутствие хоть каких-либо облаков на небе – редкость, если не для всей Англии, то для Лондона, в частности.
Аудитория кафедры была больше, чем студентов, в данный момент заседавших здесь, примерно на половину. И при том, что в этом году, число сумевших поступить именно в британское отделение было достаточно велико. Быть может, если собрать сразу несколько разных групп, помещение будет заполнено полностью. Это многое говорило о масштабах научной и учебной деятельности в данном диковинном Институте.
Прямо сейчас с учениками, практически только поступившими, но уже знавшими основы и определённые, скажем так, «правила поведения их новой жизни» были два не молодых мужчины среднего возраста.
Одного из них, студент Даниэль Вестерфозе знал лично, встретившись с ним после своего обучения в Биркбеке. Это был доктор Уоллес Вьятт, давний знакомый директора, который посоветовал отучившемуся молодому человеку продолжить своё погружение в научную деятельность по докторантуре.
Выбор между теоретическим направлением и практическим. Один был в Лондоне, второй в Торонто. Стремящийся узнать новое учебное заведение, а также, не готовый пересилить свою любовь к перелётам, Даниэль остался в родной Англии.
Тогда это привлекло внимание юноши. Из его группы не было ни одного человека, кроме него самого, кому был предложен подобный выбор. Возможно, он ещё не представлял себе во что ввязываться, но интерес, как всегда, был слишком велик.
В конце концов, всё происходит в рамках закона. Юридические документации, гранты и почётные грамоты указывали на это.
Однако, мог ли он себе представить, что во время стандартного, привычного для него обучения, тема изучения изменит свой вектор направления, а его самого станут чаще вызывать на личные собеседования с подписью договоров о неразглашении полученной в ходе информацией.
Но сейчас, сегодня, когда его, и ещё других студентов вызвали в отстранённый лекционный зал, он окончательно всё понял…
Уже знакомый ему доктор Вьятт подошёл чуть ближе к трибунам. Он смочил губы, немного прокашлялся, что приостановило перешёптывание учащихся друг с другом, и наконец громко обратился к ним:
– Прошу внимания, господа! – голос его был чуть менее торжественным, чем более решительно серьёзным. – Вы же уже не дети, в конце концов.
Рядом стоящий, немного обеспокоенный мужчина, ректор, слегка дёрнул Уоллеса за край рубашки и что-то прошептал. После этого, он кивнул своему коллеге, вновь прокашлялся и снова заговорил:
– Верно. – тон заметно смягчился. – Я понимаю ваше волнение. Вы уже закончили занятия, но вас всё равно вызывают в аудиторию, в отличие от остальных ваших друзей. На то есть определенные причины.
Он тяжело выдохнул ртом, горло першило. Нельзя было сказать, что вина в нервном переживании, однако определённые «симптомы» подобного имелись.
– Вы помните, что, будучи отобранными со всей страны за ваши большие успехи в области изучения самых разных научных и не только дисциплин, прибыли сюда добровольно. Все регистрационные вопросы мы уладили ещё год назад. Остальные документы, подписанные вами, более чем согласованы по закону, в этом можете не сомневаться.
Он осмотрел каждого пристально, немного щурясь.
– Я понимаю, что вы нервничаете. Эти беседы, проверки и согласия не являются частью стандартного обучения в других высших учебных заведениях. Даже, те принесённые в течение года, клятвы. Я вас прекрасно понимаю. Мне самому, в своё время, при поступлении сюда было не слишком комфортно из-за таких условий. Но! – это слово было сказано с особой громкостью и уверенностью. – Я помогу вам. Успокою вас, рассказав вам то, что вы больше всего хотите услышать – правду.
Даниэль слегка приподнялся, заостряя внимание и слух на дальнейших словах.
– Вы все уже взрослые, ответственные, умные люди. И я горжусь вами. Говорю без лести или излишних комплиментов. Я верю в вас и в вашу решимость принять определённые вещи, как данность. И посему, я даю вам ответы на все безответные вопросы, в надежде на то, что вы проявите максимальную сосредоточенность и концентрацию на том, что я сейчас здесь скажу.
Тишина была гробовой.
– Скажите, кто-нибудь из вас знает, настоящее название института, в котором вы проходите обучение?
Было поднято множество рук. Все словно затаили дыхание. Вьятт кивнул, будто себе в подтверждение и бросил взгляд на ректора, которой сразу взявшись за мел на широкой доске написал четыре буквы.
– «R.I.C.I» (РИСИ) – это название расшифровывается как: «Research Institute of Chiral Influence» (Научно-исследовательский Институт Хирального Воздействия). И из всех этих слов, я попрошу вас обратить внимание на одно из них – «Хиральность». Кто-нибудь из вас может дать мне определение этого слова?
Кто-то из студентов поднял руку для ответа и встал с места.
– Это отсутствие симметрии в чём-либо. Свойство в физике, химии, математике, но…
Слова приостановились в нерешительности, и Вьятт продолжил.
– Нет, всё верно. Мировым учёным сообществом продвигается это официальное определение. И оно не лишено смысла. Тем не менее у этого свойства есть другое, более глубокое, и менее популярное понятие, которое известно далеко не всем. Вас готовили по этой теме, долго и упорно именно в этих стенах.
Студент сел обратно на место, а ректор быстро удалился из аудитории, закрыв за собой дверь.
– Этот институт не является таковым в привычном понимании. Мы объединены в огромную межнациональную сеть, расположенную во всех развитых и цивилизованных странах, истоки которой берут своё начало с конца прошлого века. Здесь нет одного единого течения. Мы принимаем в свои ряды людей с самым разными направлениями в науке. Химия, физика, биология, история, лингвистика – всё это нужно нам. Но как вы уже могли понять, мы берём не всех. Только лучшие молодые умы, ставящие свои труд и упорство выше материальных благ, присоединяются к нам, разделяя наше бремя.
В этот момент, в зал вернулся ректор, неся в руках странный закрытый ящик. Он поставил его на стол, прямо перед доктором.
– Это самое бремя, как бы излишне пафосно не звучало, являет собой тайну, хранящуюся у нас дороже всех богатств этого мира – знание. Знание о хиральности, есть нечто большее, чем просто изучение и исследование. Это, в первую очередь, сохранение. – Вьятт немного переменился, его голос стал спокойнее. – Скажите, вы все принесли из кампуса те последние подписанные вами договора?
Студенты, в том числе и Даниэль, подняли к верху бумаги, лежащие у них на столах.
– Отлично. То, что вы держите сейчас – ваша клятва. Клятва вашего таинства и верности, можно сказать. Она подтверждает то, что всё сказанное и увиденное вами здесь же и останется. – Он повернулся к мужчине рядом. – Друг мой, позвольте.
Он одел лежащие рядом прорезиненные перчатки, открыл коробку, достав оттуда странный кубический стеклянный предмет. Грани оного были укреплены металлическими деталями. Оно больше походило на ещё один ящик, но на этот раз, с необычным, даже можно сказать, необъяснимым с виду веществом. Нет. Некая материя, имевшая свойства сразу всех состояний и походившая с виду на… космос?
Ни Даниэлю, ни другим заседающим в данный момент в зале, не был знаком вид этого нечто. Все их внимание было приковано к доктору и стеклянному ящику в его руках.
– Это и есть хиральность. Не совсем верно, конечно. В данный момент у меня образец её более стабильной и скажем так более безопасной, и не менее важно, видимой версии – темпоральности. Однако природа у них одна и та же – материя нашего с вами мироздания. Истинная и единственная.
Учёный прервался и осмотрел изрядно удивлённую группу, некоторые из которых, глядели на него со скепсисом и сомнением.
– Могу понять ваше недоверие сейчас. В такие слова трудно поверить, но, боюсь, всё так и есть. Это правда, от которой бессмысленно прятаться. Именно РИСИ в своё время открыли существование этой материт, как части нашей вселенной, из которой соткана сама суть, сама концепция существования, как таковой. Подобно древнему алхимическому эфиру, сама ткань мироздания, сама явь сущего соткана из невидимой для глаз хиральности. Даже человек, не является исключением из этой системы. Всё, начиная от тела и, что не менее важно, концепции души, объяснить наличие которой пытались все религии, учёные и философы нашего мира, берёт своё начало из природы этой самой хиральности. – Внезапно, Уоллес взял в руку, лежавшую на столе старую, не подключённую лампу накаливания. – Для полноты картины, позвольте мне кое-что продемонстрировать…
Он поднёс лампу к коробке, и практически мгновенно, она ярко вспыхнула. Но почти сразу же, он её убрал.
– Более стабильная темпоральность, несмотря на трудность в добыче, является мощнейшим, и самое главное, неисчерпаемым чистым источником энергии. Топливо для вечного двигателя. Одна из важнейших целей всей человеческой истории – неограниченный ресурс, был найден, открыт, и самое главное, добыт нами, Институтом. Это самый настоящий прорыв в сразу нескольких направлениях, обладает огромным, колоссальным потенциалом развития и определённо может стать поворотным шагом всеобщей эволюции. Революционное открытие, которое заставит нас кардинально изменить свои взгляды на наш мир, веру, возможности… – Было видно, как это впечатлило и даже в некотором роде испугало сидящих студентов, заворожённых рассказом доктора. – Революционное открытие для всего мира… которое, увы, этот мир не увидит.
В последних его словах слышалась отдельная твёрдость и жёсткость.
– К сожалению, но наш современный мир, стоящий на пороге нового 21-го века, ещё не готов к таким открытиям. И судя по нашим, да и не только нашим, прогнозам будет не готов ещё долгое время.
Аудитория погрузилась в тишину. Всех слишком удивила перемена в речах Вьятта.
– Видите ли мы, как РИСИ, являем собой сплав из множества направлений учений. История среди них. И решение хранить в тайне от чужих глаз открытое нам знание, обусловлено, в первую очередь, безопасностью. Стоило наступить веку железной ковки – люди принялись ковать из железа клинки. Стоило европейцам привести из Китая секрет изготовления пороха – на полях боя появился огнестрел. Стоило людям открыть уран и радиоактивный распад для создания нового источника энергии – как следствие, – Манхэттенский проект и ключ к полному уничтожению нашего вида. Учитывая изменчивую и ещё не до конца понятную концепцию хиральности, последствия её нерационального использования может привести к катастрофе за рамками наших догадок. Всё это – факторы более чем говорящие о готовности коллективного человечества принять что-то новое.
Доктор осмотрел слушателей, словно бы своим взглядом подтверждая сказанное.
– Именно поэтому, мы так тщательно охраняем полученные знания. Они станут доступны людям, но только тогда, когда эти самые люди будут готовы принять их, со всей долей ответственности. И как вы могли уже понять, все эти проверки более чем оправданы тем, что вы, как теперь будущая часть всего Института, должны осознавать груз ответственности, лёгший на ваши плечи.
Тон его голоса постепенно стихал.
– Мы ревностны. Да, это так. Но наша ревность исходит исключительно из благих намерений. Открытия сделанные всеми нами идут ради процветания и совершенствования жизни каждого на этой планете. Вы – наше будущее, ровно на столько, на сколько и будущее человечества.
Он указал рукой на дверь и рядом стоящего ректора.
– Я не могу приказывать вам. Ваше решение – ваша прерогатива. Вы можете уйти и вам предоставят… другой формат обучения и место. Но те, кто решит остаться здесь – поступит более чем правильно. Тот, кто останется, станет частью всеобщей будущей истории. Посему, я прошу вас помочь в строительстве этого самого будущего прямо сейчас.
Вьятт закончил свою речь, ожидая дальнейших действий от порядка удивлённых студентов, тихо перешёптывающихся и переглядывающихся меж собой. На лицах многих из них читались ещё остатки замешательства и непонимания, в лицах других же, коих, однако было большинство, скорее виднелась лёгкая неуверенность, перед их выбором. Они уже решили для себя всё, когда эта предварительная подготовка в этом месте обрела для них новый смысл.
Среди них был и Даниэль. Лично для него, подобно открытие тайн, наоборот говорило о многом. О том что он, подобно Прометею, герою древности, был избран, дабы принести всем людям чудеса и добродетель совершенно новых, доселе не виданных знаний. Это была миссия. И для него честью стать таковым не столько для себя, сколь для других, означало исполнить свой долг, как современного искателя истины. И если ему придётся хранить тайну, ища эту истину тут, он разделит бремя учёных РИСИ.
В скором времени, оба мужчины из Института подозвали каждого вниз. Лекция окончилась, и теперь им предстояло право выбора. Те, кто хотели остаться, подходили к Вьятту и подписывали последний контракт. Это было началом более развёрнутого и можно сказать более глубокого изучения, теперь уже известной темы, с дальнейшим устройством на должность сотрудника. Те же, кому такое открытие до сих пор казалось сомнительным, не желая продолжать обучение, подходили к ректору, и их выводили из зала.
Ни Даниэль, ни другие студенты их больше не видели. Каждый из них выбрал свой путь. Их судьбы здесь окончательно расходились.
А для остальных, принявших условия, с этого момента, новые долгие дороги только начинались…
Глава I.
По холодным и слабо освещённым коридорам звенел стук каблуков пары мужских кожаных туфель. Он отчётливо был слышен, лишь иногда перебиваемый гулом электропроводов, шумом труб и треска накалившихся старых ламп, уже давно скучающих по умелым рукам человека. Шаги, казалось, каждый раз меняли своё направление, то направо, то налево, то долго вперёд, то чередуясь на лестничных пролётах. И всё же, они безостановочно шли вперёд. Когда-то пересекаясь с другими шагами, более тихими, или более спокойными, а когда-то снова оставались наедине с тишиной и прерывающими её звуками.
И вот, они остановились. Раздался другой звук, довольно тихий – стук костяшек по полой деревянной двери. Затем щелчок, протяжный скрип, и снова щелчок. Шаги наконец умолкли.
– Вызывали, профессор Ирвинг? – сказал тихий голос, принадлежащий молодому человеку, стоящему возле двери.
– Ах, Даниэль! – ответил профессор с бодростью и нескрываемой радостью в голосе. – Конечно вызывал. Присядь, пожалуйста. Пока ты не приступил к выполнению своей задачи, хотел поговорить с тобой. Уж так давно не виделись! Со времён… какого, 98-го, кажется?
Молодой человек сел на кресло, стоящее прямо напротив такого же, на котором сидел приличного возраста мужчина, выглядевший одновременно уставшим, но в то же время, старающийся быть бодрее. Ирвинг был одет в простую белую рубашку, жилетку, брюки и поношенный твидовый пиджак, он создавал скромный и собранный образ. Что, в прочем, разнилось с тем довольно мягким человеком, которого можно узнать при общении. Зачёсанные когда-то назад волосы, вновь, проредившими прядями сползали на лоб, оголив лысую макушку. Веки его то и дело опускались вниз, не в силах справиться с нехваткой сна. Многое в нём говорило о том, что он страдал от переработки. Но, как и все здесь, умел пересилить себя.
Даниэль, 24-ти лет, наоборот выглядел свежо, бодро и уверенно, хоть и оставался весьма сдержанным. Его простые рубашка, галстук и брюки, наоборот казались мятыми и неухоженным, словно выглаженными в спешке, или вовсе не глаженными. Подстриженные каштановые волосы, однако, выглядели довольно чистыми. На его очках немного проседала пыль, из-за чего ему часто приходилось вытирать их рукавом рубашки.
– Да, профессор. С 98-го, как меня отправили на учения в Штаты. Признаться за то время, что я был там, хоть и научился немалому у коллег, всё же, успел соскучиться даже по нашим обшарпанным коридорам. Здесь мне как-то спокойней, что ли, привычней.
– Верно, верно. У нас сейчас с ремонтом и прочим туго. Все средства на заготовленные рабочие планы ушли. Как только закончим со всеми этими экспериментами и тестами, вот тогда сразу заживём. Деньги чуть ли не рекой польются, поверь мне. Вся эта операция определённо окупит вложения. Думаю, совет директоров будет более чем доволен. – Глаза немолодого учёного зажглись почти ребяческим восторгом от предвкушения. – Знаешь, я себе, после отделки, в этот кабинет даже картину закажу, такую большую, маслом.
– И какую, если не секрет? – Вестерфозе нравилось общаться с Ирвингом, даже в отрыве от их рабочей деятельности. Учитывая страсть мужчины поболтать, молодой учёный всегда удивлялся, как ему за этими стенами удаётся держать язык за зубами.
– Что-то из Эжена Делакруа, я думаю. Или… Нет. О! Точно! Василий Смирнов, «Смерть Нерона», прямо там, напротив тисового шкафа, над моими гардениями, видишь? Как по мне будет идеально соответствовать тону обоев по палитре. – Он наклонился над столом, с живостью указывая на свободный от грамот и портретов уголок стены. В такие моменты, казалось, из важного научного деятеля, он превращался в ребёнка. – Мне кажется, будет идеально.
– «Смерть Нерона»? А почему именно она?
– Что-то в ней есть, тебе не кажется? В конце концов, смерть часть нашей жизни. Даже жизней императоров. Естественный процесс. Мне, как уже старику, виднее, поверь. К тому же, в этой картине можно найти некое успокоение, меланхоличное. Странная смесь возвышенного и одновременно чего-то приземленного. – его тон на мгновение сделался из поэтичного, слегка угрюмым.
– Полно вам, профессор. Что это с вами? Не в такой же день о смерти думать.
– Ох, и то, верно. Прости уж. Что-то в последнее время, мысли всё скачут и скачут в голове. Никак не могу их успокоить. Волнение, наверное.
– Вы, случаем, не больны? Настроение то и дело скачет.
– Нет-нет, не болен, ни чуть. Просто… – он замялся. – Знаешь, этот сегодняшний важный проект через час, не меня одного напрягает. Так много ответственности, так многое стоит учесть. Работа в лабораториях, вся эта подготовка на неделе, отчёты, записи, проверки. К тому же вся эта излишняя спешка как-то не по мне. Ух… Голова кругом идёт, если честно.
– Думаю, я понимаю о чём вы. У самого в последнее время нервы шалят. С тех самых пор, как в американском филиале подготавливать начали. Заучивание теории, физическая нагрузка, имитация темпорального воздействия. До сих пор иногда по телу зуд проходит. И всё для сегодняшнего дня. Прямо дух захватывает, даже через страх.
– Неужто не боишься?
– Боюсь, конечно. Как и все, боюсь. Даже те, кто за аппаратурой и терминалами стоять будет. Те, кто наблюдать будут. Они же тоже волнуются. Но раз именно меня назначили, письмо от самого директора нашего отделения прислали, то уже никуда не денешься. Когда я в лабораториях работал, ведь также рисковал. А там, риск чуть больше, чуть меньше, если задуматься, значения сильного не имеет. Каждый из нас, в конце концов, знал на что шёл, когда прикалывал на халат этот значок с буквами «R.I.C.I.». Ради нашего всеобщего будущего, мы, обжигаясь, несём людям этот огонь истины.
От таких слов, на губах профессора взыграла гордая улыбка.
– Как же ты повзрослел, Даниэль. Со времён того, как ты пришёл к нам, я знал, что ты, при всем твоём упорстве, и в деле и, позволь сказать так, в долге, далеко пойдёшь. Гордость пробирает, уж прости за излишнюю эмоциональность, но не смог сдержаться.
– Я учился у лучших, что уж тут сказать.
– Спасибо тебе, спасибо за тёплые слова. Но! – внезапно прокашлялся Ирвинг, старясь сделаться более важным и серьёзным, в том числе прогоняя сонливость. – Довольно прохлаждаться. И у нас, и у тебя сегодня много работы. Важное дело, как-никак. Считай, новый шаг для всего человечества, если не более… Ты мне вот, что скажи, маршрут то свой помнишь? Ничего не забыл?
– Разумеется. Как только всё закончится, я появляюсь в Великобритании, Лондон, в одном из наших там отделений. Затем продолжаю путь в бюро Тауэр-Хэмлетс, Канары Уорф. Оттуда через Уайтчепел и Лондон-сити к Старому Лондону. А там, с помощью выданной карты, на местности нахожу нужное сооружение и «объект».
– А насчёт Точки, помнишь, что нужно сделать?
– Да, помню. Нужный инструмент выдадут мне перед самим перемещением. Главное – его доставить в целости, и следить за показателями датчиков, когда прибуду к нужному месту. Дальше, всё будет зависеть от состояния объекта. Если оно будет стабильно, я запечатаю её, и вернусь на обговоренную позицию.
– Хорошо, хорошо. – Профессор нервно перебирал пальцами по столу, пытаясь вспомнить не забыл ли он, чего-то. Что-то внутри грезило его, не давая покоя. Хотя озвучить это, так и не смог себя заставить.
Даниэль видел его беспокойство, и постарался успокоить.
– Профессор, вам не стоит так…
– А-а претеританты? Не забыл, какую опасность они могут представлять? Помнишь, как тебе следуют поступать при встрече с ними?
– Избегать любого контакта, разумеется. Не попадаться на глаза. Не разговаривать с ними, только если они не сделают это первыми. Вести себя вежливо, учтиво и пользоваться встроенным голосовым переводчиком.
– И? – подкрепляя до конца, спросил он.
Молодой учёный закатил глаза и устало вздохнул.
– И держаться за спиной моего защитника-компаньона. Профессор, прошу вас, я разучил и повторил эти темы столько раз, сколько моргал за сегодняшний день. Уже всё решено. Рубикон перейдён. Я готов к своему заданию, и более чем осознаю всю возложенную на меня ответственность.
Эти слова, казалось, возымели нужный эффект и успокоили немолодого профессора.
– Да, ты прав. Прости старику его волнение… Просто, не забывай, что связи во время миссии не будет. Ты останешься там на некоторое время… фактически, один. Мы не сможем прийти на помощь, или что-нибудь подсказать.
– Я знаю. Я уже смирился с этим.
Это была правда. Может у Вестерфозе и были волнения раньше, теперь он сумел их перебороть, настроив себя.
– Давайте уже приступим к делу, профессор. Где же тот компаньон, с которым меня обещал познакомить доктор Вьятт?
Напоминание о знакомом коллеге словно пробудило Ирвинга, и тот снова оживился.
– Точно, Вьятт! Ох, прости меня ещё раз, Даниэль. Я чуть не заболтал тебя до смерти. – он недолго посмеялся, и встав окончательно со своего кресла, направился к выходу. – Пойдём, я проведу тебя к остальным. Близится время, и права на опоздание, боюсь у нас нет. Вьятт часто ворчит, когда кто-нибудь опаздывает. Не будем заставлять старика ждать… – его голос сбавился до смеющегося шёпота. – О! Только не говори ему, что я так его назвал. Он часто на это обижается.
Оба мужчины вышли из кабинета и направились всё дальше, вглубь паутины множества коридоров, и дверей, на которых иногда то и дело встречались люди. Они шли молча, словно стараясь не прерывать вечный оркестр спонтанных шуршаний, лязганий и стуков. Казалось, будто они идут в ещё только строящемся доме, создающий новые детали под каждый их шаг. А может, вездесущая темнота вновь решила поиграть с иллюзиями.
Таким образом они приблизились к огромной комнате с серыми, сползающими вниз обоями, оголяющие старые стены и выпирающую проводку. Одну из этих бывалых стен замещает огромных размеров железная вставка, в центре которой находится ржавая гермодверь, походившая больше на ворота крупного сейфа.
Подойдя к панели слева, Ирвинг произвёл некоторые манипуляции с консолью, и тут же разразился колоссальный по своей громкости скрип, раздирающий своим вездесущим звуком барабанные перепонки. Массивная сталь с лязгом и проскакивающими искрами медленно отходила в разные стороны, пока не остановилась на концах. Не смотря на частое использование этого пути, большинство людей, работающих и живущих здесь уже, не так напрягал звук старой двери, как скорость, достигающая нескольких десятков секунд. По крайне мере, видно, что такая массивная конструкция была сделана из соображений безопасности.
Внутри оказалась куда свободней. Состояние комнаты не особо изменилось, за исключением большего количества проводов и кабелей, потоками изливающиеся от одного аппарата к другому. Множество массивных электронных структур, разной степени качества и способности работать, создавали массивные ряды, среди которых, подобно тараканам метались люди в белых лабораторных халатах.
Пройдя ещё несколько подобных отделений и комнат, Даниэль и Ирвинг вошли в более просторное помещение, со множеством стульев и большим экраном, висящим напротив. Здесь они остановились. В этот же момент их окликнул человек, по-видимому, уже продолжительное время ожидающий здесь.
– Ну наконец-то вы пришли! Отправка скоро начнётся. Ирвинг! Только не говори мне, что это ты его задержал. – воскликнул грозный немолодой мужчина в белом халате.
– Уоллес, хе-хе, друг мой. – неуверенно ответил Ирвинг, по-детски слегка прячась за спину Даниэля. – Мы немного заболтались просто, и вот…
– Вот?! Что, вот? Чёрт возьми, Бертон! У нас на пороге, величайшее событие нашего филиала, а ты отвлекаешь исполнительного сотрудника от его работы, при этом сам прохлаждаясь в собственном кабинете. Ты должен был быть здесь уже как десять минут!
Невысокий ругавшийся, хоть и без злости, в важной манере на Ирвинга, мужчина был тем самым давним знакомым Даниэля, Уоллесом Вьяттом. Он почти не изменился с их прошлой встречи. Всё та же круглая голова с парочкой зачёсанных на обширной лысине тонких прядей волос, большой нос и густые, вечно приспущенные на тёмные глаза брови, из-за чего его лицо, практически всегда казалось недовольным. Прямо как сейчас.
– Мне жаль. Но мы же, не сильно опоздали, верно? – стараясь не слишком будоражить своего друга, спросил старик.
Доктор что-то проворчал себе под нос, явно адресованное его коллеге, и переместил свой взгляд и внимание на своём бывшем ученике.
– Даниэль! Рад видеть тут хотя бы одного ответственного человека. – пожимая руку с улыбкой произносит учёный, косо смотря на извиняющегося Бертона.
– Как и я, доктор. – отвечает взаимностью Вестерфозе.
– Ну как, готов к грядущему?
– Думаю, что да. Хотя руки, признаться честно, ещё немного трясёт. Думаю, скоро пройдёт.
– Ещё бы они не тряслись! Подобное не каждый день происходит. Точка Сингулярности. Сколько работы мы и наши коллеги, в том числе из других… скажем так, вариаций нашего Института, проделали над воплощением этого чуда научной мысли. Одни только эти слова, которые мы дали, возникшей в результате ошибки мироздания, аномалии внушает как восторг, так и трепет. А каково это будет увидеть её во всей красе, в материальной форме. Ух! Дух захватывает. Будь я на твоём месте, у меня бы тотчас же сердце из груди выпрыгнуло.
Ирвинг тихо посмеялся, но остановился, когда Уоллес бросил на него недовольный взгляд.
– В любом случае, нам пора готовиться. А мне стоит представить тебе твоего спутника на время этого похода. Надеюсь, вы поладите.
К ним троим, ещё два учёных выводят очень высокую фигуру, целых два метра ростом.
– Стресс, а, следовательно, и страх вполне приемлемы для человеческого организма при подобных условиях. – начал Вьятт. – Посему, для обеспечения безопасности как нашей миссии, так и тебя, в частности, мне удалось договориться с директорами на выделения нам полноценного «послушного» претеританта. Позволь мне представить тебе – Ребис.
Отведя свой тёплый взгляд золотистых очей от доктора, названная фигура, выпрямившись, полностью предстала перед Даниэлем, так, чтобы тот мог как можно детальней изучить данную персону.
Это существо было выше самого Вестерфозе, и лицо их было более молодым и здоровым. Прямая осанка, подтянутое и тонкое андрогинное тело, как и лик, совмещающее в себе мужские и женские черты, несмотря на кажущуюся с вида хилость, говорили об имеющейся силе. Длинные, чуть ли не до поясницы тянущиеся светло-серые, похожие на пепел, неухоженные волосы. Одежда – странная смесь из различных ржавых элементов брони древности и рваных свисающих вразброс белых и тёмных тканей, чуть ли не со всего мира, надета так кучно, что казалось абсолютно неестественным. С виду ничего не говорило о том, что это мог быть какой-то герой.
Но их яркие выразительные, а самое главное, смотрящие с теплотой и заботой, полуприкрытые глаза, внушали определённый приятный комфорт, который сложно было объяснить.
Однако, при всей неординарности вида, Даниэлю показалась странным именно их кожа. Она была белая, как только выпавший снег, и неестественно бледная, как у покойника. Правда, учёный сразу отогнал от себя подобные мысли.
С самими же претеритантами ему ещё не доводилось работать, особенно рука об руку. Для него это был новый опыт, ведь до этого, ему предоставлялась возможность лишь изучать эти рукотворные создания РИСИ со стороны.
Претеританты, так их назвали за стенами лаборатории, являли собой продукт закрытой темпоральной энергии. Созданные и сотканные из этой, поддающейся контролю и управлению, материи. Но пока люди и иные материальные объекты мира полностью состоят из природной, нетронутой хиральности, эти существа были сотворены благодаря вмешательству в мироздание человеческих рук. На основе технологий, процеживающих словно сито, хиральность, делая её менее хаотичной, и позволяющим «высасывать» из самого бытия, как из воздуха темпоральность, в процессе развития изучения этой области, были созданы иные механизмы. Механизмы, способные создавать что-то новое. Из ничего.
Так как стало известно, что темпоральность из-за своего более стабильного состояния, имеет определённые идентичные с вездесущей хиральностью свойства, то и части всего целого, она может включать. Следовательно, помимо неживых объектов, живая органика, точно так же может быть подвержена воздействию темпоральности. Это доказывали эксперименты с восстановлением определённых тканей у лабораторных животных во время ряда экспериментов. Открывался огромный новый вектор изучения, который мог значительно продвинуть медицинскую систему.
Проблема заключалась лишь в том, что подобное восстановление невозможно было провернуть с живыми тканями, а следовательно, и с живыми объектами. Это было связано с природой хиральности, как части тела, и что самое главное, эфемерной душой и разумом, по факту, являвшимися частью одного целого хирального естества. С которой в свою очередь контактируют, хоть и сходная, но отличающаяся по некоторым параметрам, темпоральность. Выражаясь простыми словами, природный хаос, и созданный порядок не могли ужиться друг с другом.