Edd Jee
Игра в Реальность
Этот кошмар закончился неожиданно. Когда Ксюша уже совсем отчаялась, дыхание ее сбилось, а силы были на исходе, она вывалилась из дверей в коридор, только это был не тот темный узкий коридор замка графа Дракулы, казавшийся уже родным, а темный и сырой туннель в подземелье, состоящий из лабиринтов арок, многие их которых были заложены. Неоштукатуренная кладка в них казалась древней. Отсыревшие кирпичи местами высыпались, окрасив неровные плиты пола рыжим. Широкий, много шире предыдущих комнат, высокий и со сводчатым потолком коридор с обеих сторон упирался в глухие стены, которые были едва видны вдалеке.
За незаложенными арками открывались почти такие же, как и этот коридоры, в основном темные и мрачные, но были и освещенные. Где-то вдоль стен горели красные или черные свечи, где-то чадили факелы. Встречался и яркий искусственный свет офисных ламп. Все эти коридоры были слишком широки, а располагались так близко друг к другу, что попросту не могли быть настоящими, ведь они должны были бы пересекаться.
Несколько арочных проемов были закрыты дверями, висящими на проржавевших навесах. Доски их почернели от сырости и казались склизкими.
Коридор казался очень длинным, но на деле поворот встретился всего через сто шагов. За ним еще один, и вновь через сто шагов. И еще один. И всякий раз направо. Приближаясь к четвертому повороту, Ксюша ожидала, что выйдет в уже знакомую часть коридора, к той самой двери, из которой вывалилась, чтобы вернуться к тем спальням, так похожим на обычные. Ведь там были окна, пусть и зарешеченные. Она старалась не думать, что заставило ее бежать оттуда. Коридор должен был бы замкнуться кольцом, но, видимо в этом месте были совершенно другие законы физики. За поворотом показался зал. Он был похож на коридор, только кирпичные стены с редкими клоками штукатурки разошлись здесь еще шире, и потолок был вдвое выше.
Сделав несколько шагов, Ксюша обернулась и увидела над аркой, через которую только что прошла, еще один почти такой же проем, только закрытый парапетом. Весь зал по периметру был расчерчен арками в два ряда. Из-за них зал походил на театральную сцену, окруженную ложами.
Ксюша невольно закружилась, и когда поняла, что не сможет теперь отыскать арку, из которой вышла, заметила в стороне людей, там, где только что никого не было. Между двумя арками на фоне выцветшего гобелена, на потемневших от времени лакированных стульях с высокими прямыми спинками восседала супружеская пара в старинных накрахмаленных одеждах с жесткими белыми воротничками под подбородок. Женщина, высокая и статная, держала на руках младенца в кружевных распашонках. Волосы ее были собраны в высокую прическу. Черное прямое платье с узкой юбкой казалось выцветшим, словно на старой фотографии. Мужчина в цилиндре и с моноклем сидел рядом, его правая рука покоилась на плече жены, левая сжимала трость, ноги были широко расставлены.
Одежда их казалась пыльной, а лица – выбеленными пудрой. Их полностью белые, словно вареные, глаза выпирали из глазниц. Такие глаза могли быть лишь у покойников. Казалось, что не только на одежде, но и на лицах, и даже на выпученных глазах лежал толстый слой пыли, смазывающий линии, но было отчетливо видно, что они дышат. Слышно, как они дышат. Шипение с присвистом, словно в их дырявые легкие набился песок.
Между ожившими покойниками и Ксюшей спиной к ней стоял высокий молодой человек. Он был одет в костюм, вполне современный, вычищенный и отглаженный. Он сидел на его худощавой фигуре идеально, да и сам молодой человек выглядел как высокооплачиваемый адвокат, только вот волосы его были растрепаны. По этой прическе Ксюша и узнала Серафима. Очень часто в «Реальности» она видела его со спины. Они нередко работали в паре, она не раз прикрывала его, и он неоднократно выручал ее. Он помогал ей даже тогда, когда их миссии не совпадали. Ксюша переписывалась с ним, она знала и его настоящее имя, только никак не могла вспомнить. Зато припомнила все задания, которые выполняла, когда в состав ее команды входил Серафим. Лиграк тоже часто составляла им компанию. В последние две недели они часто общались помимо игры, правда, вживую еще не встречались.
Его костюм тоже был один в один с тем, в который была облачена его кукла в «Реальности», и волосы, словно вырезанные из листов железа, были такими же. Только не было привычных расправленных плеч и прямой спины.
– Кхм, Серафим? – позвала Ксюша, – привет.
Молодой человек повернулся медленно, как бывает только в фильмах. Это был именно он, Ксюша не ошиблась, его сложно было бы не вспомнить, хотя узнать в этом парне, больше похожем на приведение, всегда уверенного в себе человека было сложно. Он был неестественно бледен, глаза казались пустыми, а в глубине их был виден страх. Парень невидящим взором посмотрел сквозь Ксюшу. От этого взгляда у нее по спине побежали мурашки.
– Это только кажется, – прошептал он бескровными губами, голос его был похож на шелест. – Это всего лишь сон. Нужно только дождаться утра и я проснусь, и все будет нормально.
Он вздрогнул от эха собственных слов.
– Не отвлекайся! – женский голос послышался отовсюду, он скрежетал металлом. Женщина вперила взгляд в Серафима, перехватывая сверток с младенцем другой рукой, – фотографируй! Фотографируй лучше. Ты же знаешь, что будет, если фотографии не понравятся мне.
Серафим дернулся, словно его ударили хлыстом, и отвернулся. Он поднял руки, в них Ксюша заметила большой фотоаппарат с огромным монитором. Изображение на нем было неестественно ярким, словно было пропущено через какой-то фильтр. Едва сдерживая дыхание, Ксюша подошла ближе, заглянула Серафиму через плечо и невольно ахнула, не увидев на мониторе людей. На фоне заплесневевшего гобелена были только стулья. Ксюша отступила на шаг, подняла испуганный взгляд на семейную чету, чтобы лучше разглядеть людей. Женщина уставилась незрячими глазами, до того устремленными в пол, на Ксюшу, но будто не увидела ее. Она вдруг откинулась на спинку стула и рассмеялась, прикрыв рот рукой, ее смех истеричный эхом раскатился по подземному залу, дробясь о кирпичные стены. Она тряслась от хохота, и едва не выронила ребенка. Пеленки распахнулись и с одного края свесились на пол, обнажив тщедушное белое как мел тельце младенца. Ксюша ожидала, что он закричит, но он молчал, словно не был живым. Женщина подалась вперед, переводя дыхание, а затем вновь откинулась на спинку и засмеялась еще громче. Руки ее ослабли, и ребенок скатился на пол. Ксюша, хоть и стояла не близко, отпрянула, не сразу разглядев, что это кукла. Она осталась неподвижна, как и положено кукле, но глаза ее распахнулись и она завизжала.
Ксюша от этого крика словно обратилась статуей, дыхание ее перехватило, будто ее окунули в воду и та всей массой сдавила ее. Визг заложил уши. Мужчина до того лишь озирался по сторонам, а теперь поднялся на ноги. Визг тут же прекратился, словно его просто выключили.
– Кто здесь? – голос его оказался до того низким и громким, что Ксюше померещился, что задрожали стены.
Серафим побледнел еще сильнее, он дрожал, его губы дергались, словно он пытался что-то сказать. Взгляд его с семейной пары метнулся обратно к камере. Он поднес ее к лицу, и глянул в объектив, притаившийся рядом с монитором.
Ксюша попятилась, переводя взгляд с женщины на мужчину и обратно. Мужчина топтался на месте, он был зол, но его белое лицо вместо красноты приобрело синеватый оттенок. Испугавшись, Ксюша попятилась быстрее и запнулась обо что-то мелькнувшее под ногами, и упала. Послышался писк. Не желая знать, что это за писк, она поползла прочь на четвереньках, потом неловко поднялась на ноги и побежала к ближайшей не заложенной кирпичом арке. Дальше по коридору и вновь к открытой арке. Мелькнули ступени. Лестница увела вверх.
Лестничные марши были узкими и длинными, без перил, но, несмотря на это, полтора десятка наполненных тьмой и туманом этажей промелькнули, ничем не отличимые друг от друга. Лестница кончилась неожиданно. Ксюше поначалу показалось, что она вернулась туда же, откуда ушла несколько минут назад, в то же подземелье, только здесь было чуть светлее, и потолок был выше, а по верху расположились узкие щели. Из них лился синеватый ночной свет. Факелов здесь было чуть больше, попадались даже канделябры с красными свечами. Все арки были наглухо заложены.
Как и прежде, Ксюша миновала четыре поворота направо и, заглядывая в ту же самую арку, из которой вышла, ожидала увидеть лестницу вниз, но там был коридор, высокий и узкий, под потолком точно такие же щели, из которых лился синеватый свет. Через несколько сотен метров полутьмы, коридор уперся в лестницу, которая столь же длинным и темным пролетом вывела наружу. После мрака подземелья показалось светло. В небе висел огромный огрызок луны, его света было более чем достаточно. И воздух здесь был приятнее. Он казался живым, после затхлости подземелья.
Резной проем, из которого Ксюша вышла, показался ей очень знакомым. Замшелый камень портала украшала резьба, рассохшиеся потемневшие от времени доски дверей кое-где сохранили следы выцветшей краски. Ксюша застыла в шоке. Это место было не просто знакомо, это был кошмар из детства. Небольшой пригорок, лунная ночь, склоненные к земле корявые скелеты деревьев, пожухлая трава вперемешку с резной листвой, и надгробные плиты, десятки, сотни. И запах гнили.
Камень надгробий истерся и растрескался от времени, многие постаменты покосились и вросли в землю. От надписей почти ничего не осталось. Кое-где виднелись бюсты и даже статуи. Их оплетали засохшие вьюны с мертвыми цветами, черными и колючими. Было холодно настолько, что изо рта вырывался пар.
Ксюшу пробил озноб, но отнюдь не из-за холода и темноты. Давным-давно, когда она была маленькой девочкой, ее отец попал в аварию, мать и старшая сестра ухаживали за ним в больнице, брат готовился к выпускным экзаменам в школе. В общем, ею некому было заниматься, и ее отправили к троюродной бабке отца далеко на запад. Это было где-то в Европе, только вот те места больше походили на средневековую Европу, какой ее показывали в фильмах, а не на современный городок. Деревушка, в которой у бабки было большое старое поместье, была до жути глухой, и даже электричество было только на почте. Эта деревня, казалось, была древнее большинства городов. Матильда, сухая высокая старуха, прямая как палка, была не то баронессой, не то графиней, последней в роду. Она всегда надевала черное платье, похожее на чехол, обшитый кружевами, жесткий воротничок всегда был наглухо застегнут. Ксюше порой казалось, что ей тяжело дышать из-за этого.
Рассыпающийся трехэтажный особняк располагался в глубине старого темного сада невдалеке от деревушки. Всего жителей в доме было четыре человека – Матильда, древний как сам особняк дворецкий, чопорная экономка, тоже отнюдь не молодая, и темнокожая кормилица, такая старая, что можно было даже предположить, что она была кормилицей Матильды. Ксюша стала пятым жителем.
Тогда, будучи совсем еще маленькой несмышленой девочкой, наслушавшись россказней про приведение со старого погоста, вместо того, чтобы испугаться и потому избегать кладбища, сбежала туда посреди ночи. Ей тогда это казалось забавной игрой, испытанием. Ее искали два или три дня. Никто ведь не думал, что она может пойти на кладбище, и потому туда отправились в самую последнюю очередь.
То кладбище было так похоже на это, и ночь тогда была точно такой же. Тьма и клубы тумана, и невидимая за пеленой облаков луна. Все было таким же, только страх тогда появился не сразу.
Ксюше показалось, что она вновь стала напуганной маленькой девочкой, кричащей, зовущей на помощь. Она и тогда знала, что никто не придет. Она не закричала на этот раз. Она не смогла вымолвить ни слова, она не могла даже пошевелиться. Со всех сторон наполз туман, и даже, кажется из-под земли. Он был похож на сахарную вату, только вот на языке от него оставался вкус сырой земли. В горле запершило, закружилась голова, так же, как когда-то в детстве. Огрызок луны показался в просвете облаков и вновь обратился большим мутным пятном, а затем и вовсе исчез. Почти все исчезло, кроме клоков белесого тумана.
Послышалась музыка. Она была настолько тихой, словно доносилась издалека, но звучала при этом у самого уха. Девушка насторожилась, припоминая, что случилось с Лиграк в купальне. Но тогда сама Ксюша оставалась спокойна, почти спокойна, если сравнивать с Лиграк. Сейчас же эти звуки были рассчитаны именно на нее. Такие нежные и прелестные, словно переливы музыки ветра. Казалось, что там, вверху, над серой пеленой перекатываются хрустальные шарики. Такой знакомый, ужасно знакомый звук, холодящий до глубины души. Сознание, подчинившись дикому страху, пришедшему из детства, поплыло куда-то во тьму, земля заходила ходуном под ногами, перезвон обратился гулом.
Присутствие призрака Ксюша почувствовала раньше, чем послышался голос, совершенно не подходящий этому месту. Точнее он не должен был ему подходить, но разве здесь, на этом погосте мог звучать какой-то другой голос? Столько лет прошло, а он совсем не изменился, он так и остался девчачьим, почти детским.
– Ты вернулась? Наконец-то ты вернулась.
Заливистый детский смех зазвенел в ушах, зазвенел так, что заболела голова. Ксюша попятилась и наткнулась на склеп. Холод плиты передался телу, запах тлена, донесшийся из растворенных дверей пристанища чьей-то смерти, заставил желудок болезненно сжаться.
– Я тебя так ждала, – голосок послышался справа, около самого уха. Ксюша резко повернула голову, с каждым мгновением ей все тяжелее было дышать, – я считала дни, – голос послышался с другой стороны. Ксюша еще плотнее прижалась к раскрошившейся стене склепа. – Сейчас мы будем играть, – послышалось откуда-то издалека.
Слезы сами собой потекли из глаз. Всю свою жизнь, все эти пятнадцать лет, которые сейчас показались ничтожными, она убеждала себя, что все это лишь померещилось ей, но вот сейчас все повторяется. Все точно так же, как было когда-то. Тогда её нашли только к ночи через день. Она была без сознания и истощена, и вся в крови. Она долго не разговаривала и боялась выходить из дома. Ксюша знала, что кладбище было заброшено давным-давно, иначе она ни за что не пошла бы туда, но тогда она упала в свежую могилу. Ее края были ровными, а рядом лежала лопата. Яма была очень глубокой, а для маленькой девочки она и вовсе показалась бездонным колодцем.
Твердая как камень земля была разноцветной. Полоса темной земли, полоса светлой, тоненький слой глины, и даже камни. Все это Ксюша разглядела, когда пыталась выбраться, а потом нередко видела в кошмарных снах. Она тогда упала и стукнулась об твердую землю, и потеряла сознание, а когда очнулась, уже вновь начало смеркаться. Она содрала себе пальцы в кровь и обломала ногти, пытаясь выбраться. Все было тщетно. С каждым вдохом, отдававшим болью, становилось все темнее. Она плакала, кричала, звала на помощь, а в ответ слышала только карканье ворон.
Эта маленькая девочка, похожая на куклу, и в прошлый раз предлагала поиграть, только вот Ксюша никак не могла вспомнить, это было до того, как она в первый раз упала, раскроив скулу о могильный камень, или после. А ведь она безмятежно скакала между могилами и собирала цветы. А полная луна светила, казалось, ярче солнца.
– Кто будет первым водить? – на этот раз голосок прозвучал куда ближе, но он показался все таким же плоским, невозможно было понять, откуда он доносится. – Ну, если ты не хочешь…
Ксюша не смогла сдвинуться с места, убеждая себя, что это все ей только кажется. Все: и кладбище, и подвал, из которого она только что выбралась, и особняк. Все это. Она зажмурилась и зажала уши руками. Голова гудела. А быть может, это ветер.
– Что же ты молчишь?
Из глаз вновь покатились слезы. Ксюша бессильно опустилась на землю, сжавшись в комок. Она всхлипнула, и принялась что-то напевать себе под нос, сглатывая слезы, желая заглушить голос и все звуки. Ветер продолжал завывать, далекий ветер. Кладбища он почему-то не достигал. Так и не затихший ни на миг смех усилился. Даже казалось, что он сотрясает воздух. От этого голова заболела еще сильнее.
