Екатерина Шашкова
Основы человечности для чайников
© Е. Шашкова, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава 1. Дом без окон и дверей
Знаете это дурацкое состояние, когда промозглая осень (холодно, брр), ты сидишь на бетонном парапете набережной (холодном), пялишься на воду (холодную), пьешь приторно-сладкую газировку (тоже, конечно, холодную) и изо всех сил надеешься, что река сейчас выйдет из берегов, окатит всех волной (холодной, естественно) – и каким-то чудом смоет все проблемы?
Выяснится вдруг, что никто не завалил контрольную, не ругался с училкой, не дрался с Серегой Бурановым и не толкал его так, что этот дебил приложился головой прямо о чугунную лавочку.
Не умер, к счастью. Если бы умер – фиг бы тебе дали спокойно посидеть на набережной. Но сотрясение отхватил, и кровью все вокруг залило основательно так – и лавочку, и одежду, и даже асфальт местами. И сразу вопли, крики, скорая, бабушку к директору… «Ну все, Фролова, это была последняя капля!»
Уже восьмая «последняя капля» с начала года. Но теперь, видимо, самая-самая последняя.
А этот придурок еще и телефон умудрился разбить. Серега. Когда падал.
Дорогой. Новый.
Все Ксюхины вещи стоили меньше, чем этот телефон. Даже вместе с самой Ксюхой. Особенно с Ксюхой. Потому что ее стоимость – вообще величина отрицательная. Никакой пользы, одни убытки.
И еще…
До бабушки, наверное, уже дозвонились. И до Серегиных предков тоже. И теперь они ругаются друг с другом. То есть маман Серегина ругается, она у него голосистая, как пароходная труба. А бабушка смотрит жалобно и уверяет, что обязательно все уладит и деньги за телефон вернет. А директриса снова про свою «последнюю каплю».
И так по кругу, пока все не охрипнут окончательно. Ну или пока не придут к решению, которое всех устроит. Но охрипнут наверняка быстрее.
Хотя к решению рано или поздно тоже придут, и вряд ли это решение Ксюху обрадует.
Возвращаться домой и выслушивать вердикт не хотелось. Ксюха глотнула еще газировки, посмотрела на зеленую (последнюю!) каплю, стекающую по горлышку бутылки. Язык, наверное, такой же зеленый стал. Как у змеюки, с-с-с…
Вот вылезла бы из воды огромная змеюка или сразу Ктулху какой-нибудь, и разнесли бы они весь район вместе со школой. Все бы сразу забыли и о Буранове, и о телефоне, и о контрольной.
– Ктулху фхтагн, – старательно прогудела Ксюха в недра бутылки.
– Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех… эээ… вгах’нагл фхтагн, – так же старательно выговорил за спиной мужской голос.
– А… – ответила Ксюха.
Сложно придумать что-то более осмысленное, когда ты сидишь, предаешься страданиям, а тебе вдруг в ухо Лавкрафта цитируют. Ну ладно, не в ухо, а в затылок. Но от этого ни капельки не легче!
– А?! И это все, что ты можешь сказать? Да я две недели учился эту галиматью выговаривать! – недовольно пробурчали за спиной.
– Зачем?
– Да просто по приколу. Чтобы все удивлялись.
– И что, было бы лучше, если бы я от культурного экстаза в речку грохнулась?
Ксюха все-таки обернулась.
Рядом с ней стоял… Мужик? Парень? Она не слишком хорошо умела определять возраст на глаз, но человек был явно старше нее и младше школьного историка Тимура Игоревича. То есть примерно от пятнадцати до тридцати. Дурацкий такой возраст, когда совершенно непонятно, как к этому человеку обращаться и относиться.
Одежда тоже ясности не добавляла: косуха нараспашку, под ней свитер какой-то линялый с затяжками, джинсы дырявые, кеды. В общем, примерно как сама Ксюха, только парень.
Видимо, все-таки парень, на мужика не тянет.
– Нет, в речку грохаться не надо, там мокро и холодно, – сказал он. – Давай опустим всякие церемонии и перейдем сразу к делу. Я так понял, тебе помощь нужна.
Тут любая нормальная девчонка, конечно, должна была гордо заявить, что не принимает помощь от незнакомцев, и сбежать. Мало ли что! Ксюха даже подумала об этом немножко. Совсем немножко, пару секунд. А потом решила: парень, Ктулху, нашествие инопланетян – какая разница-то? Да и что может случиться на людной набережной посреди дня? Тем более помощь ей действительно не помешала бы.
Только откуда этот странный тип знает о ее проблемах? И что потребует в уплату за их решение?!
– В чем подвох? – напрямик спросила Ксюха. – Вы вообще кто?
– Добрый фей.
– С топором?
– Со штопором. – Штопор был немедленно вытащен из кармана и предъявлен.
Очень, очень странный тип!
– А серьезно? С чего вам мне помогать? И какую помощь вы имеете в виду? И что я должна сделать в ответ? И как вас, кстати, зовут?
– Людвиг, – ответил парень на последний вопрос. – Честно! Только не смейся, а то помогать не буду.
– Паспорт покажите, – потребовала Ксюха и не засмеялась, хотя очень хотелось.
– А у меня его нет. То есть с собой нет. – Людвиг взъерошил и без того растрепанные русые волосы. – Слушай, ну хватит на меня смотреть как на врага народа. Давай поговорим как нормальные люди, посидим в тепле где-нибудь. Охота тебе тут торчать?
Ага, вот сейчас ее затащат в машину и увезут в глухой лес. И вырежут почку. Прямо в лесу. Штопором.
– Мне и здесь неплохо.
– Зато мне плохо! Я замерз!
– А нечего в такую холодрыгу в кедах ходить! – буркнула Ксюха.
Всерьез бояться Людвига почему-то никак не получалось. Как вообще можно в двадцать первом веке Людвигов бояться? Он бы еще Вольфгангом представился!
– И у меня нога болит, стоять тяжело, – угрюмо продолжил Людвиг.
На правую ногу он действительно старался не наступать. Поджимал ее, как собака – раненую лапу, разве что не поскуливал при этом.
Но вместо жалости и сочувствия Ксюха испытала любопытство: как он умудрился совершенно беззвучно подкрасться к ней со спины с такой ногой? Да даже если бы и со здоровой: вся набережная засыпана опавшими листьями, которые шуршат от любого движения. А в тот момент ничего не шуршало, это Ксюха помнила совершенно точно.
Значит, либо он врет про ногу, либо…
Второе «либо» никак не придумывалось. Не по воздуху же он к ней подлетел, в самом деле!
Ксюха поудобнее перехватила бутылку из-под «Тархуна». Стеклянную.
Нет, она не собиралась бить ею Людвига. Пока что не собиралась. Просто с бутылкой было как-то спокойнее, надежнее.
Потом Ксюха проверила сумку, убедилась, что она застегнута и перекинута через плечо. То есть не грохнется в воду от неосторожного движения и не растеряет по пути тетрадки с ручками.
Людвиг смотрел на все это спокойно и будто бы даже с улыбкой. Смешно ему, ага. Его небось не пичкали с детства лекциями о том, что никуда нельзя ходить с незнакомцами. И не драли за волосы после того, как буквально на пять минуточек заглянул в соседний двор кошку погладить.
– Куда мы пойдем? – осторожно поинтересовалась Ксюха.
– Ко мне домой.
– Нет! – ответила, кажется, раньше, чем он успел договорить.
Спрыгнула с парапета на тротуар и сделала пару шагов в сторону.
Наверное, если бы Людвиг попробовал ее задержать – преградил дорогу, схватил за руку или хотя бы подозрительно дернулся, Ксюха не выдержала бы и припустилась бегом подальше отсюда. Или, может, заорала бы. Или и то и другое одновременно. Но Людвиг стоял – и она тоже остановилась, уставилась на него настороженно.
Он все еще не выглядел опасным.
Впрочем, говорят, маньяки вообще редко выглядят опасными. Нормальными они выглядят, обычными, как все люди.
Но нормальным и обычным Людвиг тоже не выглядел. У него были странное имя, дурацкая стрижка (возможно, стрижкой это было полгода назад, а сейчас представляло собой неравномерно отросшее нечто) и тонкие обкусанные губы. И еще у него, похоже, и вправду болела нога. Он снова поджал ее, оперся о парапет, украдкой перевел дух.
– Можно в кафешку зайти, – сжалилась Ксюха.
В конце концов, ей помощь предлагают. Жизненно необходимую. Хоть и каким-то очень странным образом.
– Да у меня с деньгами не очень… В том смысле, что они вообще-то есть, но не здесь.
– В торговом центре недавно фудкорт открыли, там можно и просто так посидеть, не выгонят.
А еще там уйма народу и несколько выходов, один из которых возле туалета. Если что-то пойдет не так, можно отойти помыть руки и быстренько слинять.
– Далеко?
Он что, еще и не местный? Или придуривается?
– Не очень, минут пятнадцать пешком.
Людвиг задумчиво покусал губу. Затем, решившись, кивнул.
– Ладно, прогуляемся. Только… не против, если я тебя под руку возьму? А то из меня сегодня пешеход так себе.
Теперь задумалась Ксюха. Ненадолго.
– Если что – я буду орать и вырываться, – честно предупредила она, но руку все же подала.
Людвиг ухватился за нее, сжал чуть повыше локтя. Сказал вполголоса, словно самому себе:
– Не успеешь. – И щелкнул пальцами.
– А-а… – начала Ксюха.
И не закончила.
Потому что людная дневная набережная внезапно растворилась. Выключилась, как картинка в телевизоре. Исчезли влажный осенний воздух и шуршащие листья, деревья и река, асфальт и даже просто ощущение земли под ногами.
Не было яркой вспышки, темноты, света в конце тоннеля. Было просто странное ничто: без запахов, звуков, цвета.
Ксюха наверняка упала бы от неожиданности, но чужие пальцы все еще крепко держали ее за плечо. Недолго, пару секунд. Потом отпустили.
– …а-а, – закончила Ксюха.
То, что задумывалось как крик, в итоге оказалось чем-то средним между жалобным стоном и восхищенным вздохом. Причем ближе ко второму.
Потому что, когда Людвиг разжал руку, когда под ногами снова появилась опора, а перед глазами картинка, Ксюха обнаружила, что находится не на знакомой набережной, а в каком-то совсем-совсем другом месте.
* * *
Комната, в которой она оказалась, была квадратной. Или даже кубической: ровненькая такая, правильная – и почти пустая.
По центру одной из стен находился здоровенный камин, перед ним – ворох шкур, в углу – одинокое кресло. И все, больше никакой мебели и никакого декора. Будто кто-то решил создать в «Симсах» охотничий домик, но фантазии хватило только на деревянные стенные панели, а денег – на две двери и камин. На окна и люстру уже не хватило.
– Вот так-то лучше! – Людвиг с блаженным стоном повалился на шкуры и вытянул ноги к огню.
Ксюха осторожно поставила на пол бутылку из-под «Тархуна», мысленно досчитала до пяти – и с воплем ломанулась в ближайшую дверь.
Позднее она не раз пыталась понять, почему повела себя именно так, но всегда выходила ерунда какая-то.
То есть сначала все шло хорошо. Она, конечно, испугалась, удивилась и испытала еще целый ворох эмоций, но они были вполне понятными, человеческими. Любой испугался бы и удивился, оказавшись неизвестно где, непонятно как и в компании какого-то странного типа.
Ксюха поморгала, привыкая к смене освещения (на улице было пасмурно, но в комнате без окон – гораздо темнее), потопталась на месте, ущипнула себя (дурацкая попытка убедиться, что это не сон), глубоко вдохнула и пообещала себе сначала медленно досчитать до десяти, а уже потом задавать глупые вопросы.
Досчитать получилось только до пяти, а потом вдруг показалось, что в темноте раздался вздох. И тени какие-то странные по стене поползли. И пламя в камине вдруг взметнулось вверх и выбросило сноп искр, будто живое.
Просто показалось, ничего такого.
Но в следующее мгновение Ксюха обнаружила, что вопит и ломится в дверь.
– На себя, – подсказал Людвиг.
Дверь наконец-то поддалась, и Ксюха оказалась в ванной. Совершенно обычной, совмещенной с туалетом, как в хрущевке.
Висящее над раковиной зеркало отразило бледное испуганное лицо в обрамлении разноцветных волос – и вдруг пошло волнами. В глубинах стекла мелькнула оскаленная рожа с красными глазами, потом какие-то темные руки, больше похожие на когтистые лапы.
Это выглядело как в кино. Как в плохом кино: так же ненатурально, только мрачной музыки не хватало.
Какой-то частью мозга Ксюха прекрасно понимала, что ее просто хотят напугать. Понимала, что надо взять себя в руки, выпрямиться, рассмеяться и показать всем, что она видит глупые уловки насквозь. Но почему-то не получалось.
Точнее, почти получилось.
– Людвиг, прекрати этот цирк, – проговорила Ксюха, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Тебе нужна я сама, а не мой труп!
Зеркало разочарованно вздохнуло, моргнуло и убрало лапы, морду и прочие искажения реальности. Два настенных светильника, до этого притворявшиеся выключенными, разом вспыхнули и осветили кафель веселенькой бирюзовой расцветки, мохнатый коврик на полу и махровое полотенце, небрежно перекинутое через бортик ванны. Обстановка здесь была гораздо уютнее, чем в комнате, и даже отсутствие окон не так резало глаза, потому что кто вообще в таких местах окна делает?
Ксюха несколько секунд постояла на месте, убеждаясь, что кошмар закончился.
А потом дверь за ее спиной вдруг с грохотом захлопнулась, свет погас, зазвенело разбитое стекло, а по щеке скользнуло что-то холодное и склизкое.
«Я не боюсь!» – напомнила себе Ксюха, но все равно взвизгнула от неожиданности, шарахнулась в сторону, врезалась бедром в бортик ванны и едва не перевалилась через него внутрь.
Рот ей немедленно зажала призрачная рука. Вторая вцепилась в шею, сдавила – и едва зародившийся в груди крик оборвался на вдохе.
* * *
Говорят, дети помнят себя примерно с трех лет.
Ксюха помнила, кажется, с рождения, но урывками.
Вот первый класс, куда всех приводят родители, а ее – бабушка. В руках колючий и вонючий букет, новые туфли натирают, волосы заплетены так туго, что болит голова. Первоклашкам устраивают экскурсию по школе, рассказывают, что здесь есть даже – вау! – свой собственный бассейн. Ксюха стоит в толпе далеко от воды, но все равно слышит ее зов, плеск, журчащие переливы, видит отблески света на кафельных стенах. А потом роняет букет и в слезах выбегает из помещения.
Вот море. Потому что бабушка решила, что нелюдимой четырехлетней внучке нужно море – и там она обязательно станет, как все нормальные ребята, общительной и социализированной, будет играть в мячик, бегать наперегонки и плавать. Но Ксюха не хочет плавать. Она смотрит, как волны наползают на берег, как нежатся на мелководье прозрачные медузы, как с визгом бегут в воду дети и взрослые… и тоже бежит, но в другую сторону, да так быстро, что бабушка едва успевает перехватить, а потом что-то говорит, объясняет, доказывает. Ксюха не слышит, Ксюха ревет.
А вот самое первое воспоминание. То, чего Ксюха никак не должна помнить.
Ей год или что-то около того. В таком возрасте обычная домашняя ванна кажется огромной – как бассейн, как море. И чужие руки кажутся огромными, особенно когда сдавливают шею. Когда зажимают рот, чтобы не орала. Когда накрывают лицо и направляют его вниз, под воду, на самое дно.
Ксюхе пятнадцать. Она врезается бедром в бортик ванны, теряет равновесие и падает в воду.
Плеск, журчащие переливы, отблески света на кафельных стенах.
* * *
– Еще раз такое устроишь – я тебя спалю! – прорычал Людвиг куда-то в сторону. И совсем другим тоном почти заботливо спросил: – Эй, ты как?
Ксюхе было никак.
Ее трясло, зубы лязгали друг о друга, и она всерьез подозревала, что при попытке сказать хоть слово откусит себе язык. Из глаз текли слезы, заливались в уши, из-за этого все звуки казались приглушенными.
– Ну тихо, тихо. Все хорошо, ничего страшного не случилось. Не ушиблась? Он больше не будет, я обещаю.
– Кто? – с трудом выдавила Ксюха.
– Дом. Ну, в некотором роде. Это место.
От объяснений понятнее не стало.
Людвиг, кажется, заметил ее недоумение, поэтому поспешно добавил:
– Пойдем. Это проще показать. Встать сможешь?
Ксюха неуверенно кивнула и только тогда поняла, что сидит на полу.
На полу! Не в ванне, а рядом с ней! И никакой воды вокруг нет, только большое полотенце, которое смягчило удар, когда Ксюха приложилась бедром о бортик.
Она осторожно покосилась на зеркало – оно вело себя смирно и страшные рожи больше не показывало. И лампочки не мигали.
«Просто кошмар, – сказала себе Ксюха. – Просто дурацкий кошмар».
Людвиг помог ей подняться на ноги – бережно, будто действительно беспокоился. Будто бы и не он совсем недавно ехидно комментировал ее попытки открыть дверь.
– Ты знал, – буркнула Ксюха, решительно вытирая слезы.
– О чем?
– О том, что это произойдет. Ты даже не удивился, когда я выбежала из комнаты.
– Не удивился. Но я этого не планировал, честное слово. Знал, что ты испугаешься, оказавшись здесь… любой испугался бы. И думал, что этого будет достаточно.
– Достаточно для чего? – Говорить получалось все легче.
Истерика уже не пыталась прорваться наружу всхлипами и воплями. Не исчезла, конечно, – привычно затаилась внутри, дожидаясь, пока ее снова разбудит плеск воды.
– Для того, чтобы подкормить Дом.
Людвиг распахнул дверь – и Ксюха зажмурилась от яркого света.
Комната изменилась. Не преобразилась до неузнаваемости, не стала больше и даже не отрастила окна, но теперь с потолка свисала здоровенная люстра в форме тележного колеса, единственное кресло в углу обзавелось братом-близнецом, а между ними возник низкий деревянный столик. А еще в стене появилась третья дверь – почему-то разноцветная, а не однотонно-деревянная, как предыдущие.
И разноцветие это подозрительно напоминало радужные прядки в волосах Ксюхи: зеленого побольше, сиреневого поменьше, желтого совсем нет, а красный был когда-то красивый, но быстро смылся и стал невнятно-бурым.
– Кажется, ты ему понравилась, – прокомментировал Людвиг.
– А что за дверью? – Вопросов было множество, но этот почему-то казался самым важным (разумеется, после «Что здесь происходит?» и «Выберусь ли я отсюда живой?»).
– Понятия не имею. Давай вместе посмотрим.
Дверь открывалась внутрь легко и беззвучно. Ксюха мысленно приготовилась к чему угодно, даже к очередной порции кошмаров, но вместо этого ее ждала спальня. Самая обычная, небольшая, но уютная: кровать, письменный стол, платяной шкаф, ковролин на полу, светлые шторы на окнах.
Именно к шторам Ксюха подбежала в первую очередь, раздвинула их в стороны – и уткнулась взглядом в стену.
Дом остался верен себе и окнами обзаводиться не пожелал. Но шторы слегка светились и в задернутом виде создавали ощущение, что сквозь них пробиваются солнечные лучи.
– Что снаружи? Где мы вообще находимся? – задала Ксюха еще один важный вопрос из бесконечной вереницы.
Людвиг промолчал. Подошел к стене, погладил ее ладонью и прошептал куда-то в воздух:
– Сделай мне тоже так. Со шторами. Можешь же.
– Это же и так тебе, – не поняла Ксюха.
– Нет, это твоя комната. Ты можешь ей не пользоваться, но, если ее займу я, это будет неправильно. Дом не одобрит. Он же для тебя делал.
– Предварительно запугав до полусмерти?
– Он не виноват. Он так питается.
Из подкроватной темноты раздалось согласное урчание.
– И только попробуй сказать, что не наелся! – фыркнула Ксюха, надеясь, что неведомое существо слышит ее и понимает. – Я тебе обед из трех блюд обеспечила и двойную порцию компота.
– Прости. – Людвиг наконец отлип от стены и теперь смотрел на Ксюху почти в упор. Выглядел он при этом неожиданно серьезным и виноватым. – Я должен был предупредить. Или вообще не тащить тебя сюда. Но по-другому ты мне не поверила бы.
– Да ладно, бывает. – Ксюха пожала плечами.
Она и сейчас не слишком-то верила в происходящее, просто сил на удивление уже не осталось.
– Не ладно. Твоего страха хватило на целую комнату. Это очень много. Я не знаю, что он тебе показал и чего именно ты испугалась, но… в общем, если я могу как-то помочь… сейчас или вообще… Могу отправить тебя домой и больше не беспокоить, если хочешь. Хочешь?
Все это звучало странно. Не подозрительно, просто странно. И грустно. Как будто этот идиот наконец-то понял, что нельзя самовольно похищать людей, тащить их магией неведомо куда, а потом пугать до истерики.
А раньше не понимал. Хотя вроде бы очевидные вещи!
– Боишься, что я отвечу: «Да, верни все как было и не приближайся ко мне больше»? – не сдержалась Ксюха.
– Боюсь, – сознался Людвиг.
– Бойся сильнее! Может, еще одно кресло появится.
– Лучше кровать. У меня кровати нет, – неуверенно улыбнулся хозяин дома (хотя сам Дом, наверное, поспорил бы с таким определением).
– Можешь на моей спать, разрешаю. – Ксюха улыбнулась в ответ, но вышло коротко и криво, потому что в этот момент ее осенила совсем не веселая мысль. – Слушай, а если… Ну, если эта комната выросла из моего страха, то из чьего возникло все остальное?
– Из моего.
– И сколько времени это заняло?
Людвиг промолчал. В общем-то, ему и отвечать было необязательно. Человек, который так трепетно относится к чужим страхам, наверняка слишком многое испытал на своей шкуре. Столько, что хватило на ванную, гостиную с камином (пусть и без мебели) и…
– Что за последней дверью?
– Неважно. То есть важно, но… только мне. Никаких особых секретов, просто кое-что личное.
– Значит, кухни здесь нет?
– Нет. Как-то не сложилось.
– Жаль. – Ксюха вздохнула. – Есть хочется.
– Мне тоже.
– Надо было слушать меня и идти в кафе!
– У меня все равно денег нет. Да я бы и не дошел. – Людвиг виновато развел руками и похромал к кровати.
Плюхнулся на нее, как на диван, оперся спиной о стену, похлопал ладонью рядом с собой, приглашая присоединиться. Ксюха послушалась.
Некоторое время они сидели молча.
Потом Ксюха обнаружила, что ей жарко.
Наверное, ей давно уже было жарко в куртке и теплой толстовке, но почувствовать это удалось только сейчас, когда хаос в голове поутих. Менее хаотичным не стал, но организму хватило и этого, чтобы вспомнить, как ощущаются самые обычные вещи: голод, духота, слишком жесткая пружина матраса, лямка сумки на плече.
С ума сойти, она даже сумку до сих пор не сняла!
Ксюха покосилась на Людвига. Он тоже до сих пор сидел в верхней одежде, явно чувствовал себя неуютно, но старался лишний раз не шевелиться, чтобы не спугнуть тишину.
Пришлось шевелиться первой.
Когда на кровать поочередно легли сумка, куртка и толстовка, Людвиг наконец отмер и нерешительно спросил:
– Не уйдешь?
– Куда? Здесь даже двери нет.
– Я могу проводить. Верну туда, откуда взял, – даже моргнуть не успеешь.
– Лучше объясни, что происходит. Нормально объясни, по-человечески. Потому что я совершенно ничего не понимаю.
– Так уж и ничего? Про Дом вот сразу поняла!
– Не совсем, – смутилась Ксюха.
– Да? А мне наша беседа вполне осознанной показалась.
– Это я просто притворяюсь. Незаменимый школьный навык: в нужных местах кивать с умным видом и отвечать что-то условно уместное. А для этого понимать не обязательно.
– Ничего с моего детства не поменялось, – хмыкнул Людвиг. – Ладно, попробую объяснить. Только давай для начала познакомимся, что ли.
– То есть ты все-таки не Людвиг?
– Нет, я, как ни странно, действительно Людвиг. Просто я родился в Германии, и мама дала мне обычное немецкое имя, подходящее обычному немецкому мальчику. А вот ты так и не представилась.
– А я Ксюха. Можно Ксю. Назовешь Ксюшенькой – дам в нос без предупреждения. И не смейся, я могу!
– Верю. – Людвиг потер нос, не то закрываясь от возможного удара, не то пряча улыбку. – Почему именно так?
– Потому что Ксюшенька – это нежное создание с косичкой и в юбочке. Или даже в балетной пачке. Бабушка очень хотела меня на балет отдать. Даже записала и на первое занятие привела. А потом сказала, что ей некогда меня водить, занятия в соседнем дворе, сама доберешься, не маленькая. Ну, я и добралась. Только двери перепутала, сунулась вместо танцевального зала в спортивный, а там как раз каратисты занимались, новички. Так я к ним три месяца и ходила. Дома врала что-то, да меня не особо и спрашивали. А потом бабушка как-то раз решила меня пораньше забрать, ну и засекла. Влупила, конечно. И ни на какое карате не пустила больше.
– У тебя только бабушка? А родители где? Умерли?
Вопрос прозвучал так естественно и просто, что очень захотелось ответить «да». «Да» объяснило бы все, избавило от излишков чужого любопытства и даже ненадолго приглушило бы дурацкие страхи, но…
Ксюха потерла ногу – после столкновения с ванной там наверняка был синяк – и, осторожно подбирая слова, пробормотала:
– Живы. Но это не та тема, которую я хочу обсуждать.
– Ладно, – легко согласился Людвиг. Помолчал немного, думая о чем-то своем, и сообщил почти торжественно: – В общем, магия существует. Хотя ты, наверное, и сама уже догадалась.
