Екатерина Шашкова
Основы человечности для чайников
Буранов в принципе считал своим долгом докопаться до всех, кто хоть сколько-то выделялся из толпы. Ксюхе от него поначалу тоже частенько прилетало, но она быстро научилась огрызаться и бить в ответ. Инга бить не умела. Она так и сказала, когда подошла:
– Я тоже вчера хотела его стукнуть, но не решилась. Не умею так, как ты.
– Да чего там уметь-то? Я же не кулаком, а сумкой. – Ксюха пожала плечами. – Извини, я тороплюсь. У тебя важное что-то или так, поболтать?
– Я ненадолго. Только сказать хотела… Я же все видела, но не полезла к нему. Испугалась. А ты такая крутая!
На мгновение Ксюха растерялась. Даже на пару мгновений.
Ощущение, что ее поступок не осуждают, а одобряют, было новым. Странным. Непривычным.
– Спасибо… – осторожно произнесла в ответ.
– Тебе спасибо. – Инга смущенно улыбнулась. – А не знаешь, что с той собакой стало?
– Понятия не имею. Убежала куда-то. Точнее, убежал, кобель же. Тебе-то он зачем?
– Ну… просто. Познакомиться хотела. Он красивый.
– Красивый, – согласилась Ксюха. – Но я не видела, куда он делся. И мне правда пора идти. Извини.
А потом, выйдя из школы, она внезапно обнаружила неподалеку того самого пса. Или очень похожего: такого же серого, лохматого, слегка припадающего на заднюю лапу, которую накануне перетянуло леской. Рассмотреть его не получилось: заметив пристальный взгляд, пес сразу же скакнул за угол и скрылся из виду.
Догонять его Ксюха не стала, только подумала, что либо это очень уж дурацкое совпадение, либо кое-кто ее совсем за идиотку держит, либо сам идиот. Не акцентировал бы внимание на больной ноге – она, может, и не догадалась бы. Или догадалась, но чуть позже. А так – очевидно же все. Особенно учитывая, что удирать из условного магического Азкабана удобнее всего в собачьем обличье.
Хотя Людвиг сказал, что «Гарри Поттера» не читал. Принести ему, что ли? Пусть просвещается!
Конечно, можно было допустить, что хромая собака и хромой человек никак не связаны, но эта версия казалась гораздо более фантастической, чем предположение, что Людвиг еще и оборотень. Тем более он сам признал, что они существуют.
Ксюха еще немного потопталась возле школы, но собака больше не появилась.
Не появилась и по пути на маршрутку. И по дороге до нужного места тоже никаким волшебным образом не возникла, поэтому Ксюха выбросила ее из головы и сосредоточилась на деле.
Пока что все шло по плану.
Минут десять шло, пока Ксюха не подняла глаза от карты в телефоне и не обнаружила перед собой забор. Кривоватый такой, явно временный, наспех собранный из здоровенных листов серой жести. И даже ворота, сейчас нараспашку открытые, были из такой же жести, слегка погнутой по краям.
А за воротами шла стройка: сновали рабочие, торчали из земли сваи, экскаватор стоял, понуро опустив ковш.
– Круто! – пробормотала Ксюха.
Со всем возможным сарказмом пробормотала, потому что на самом деле все было совсем не круто.
Людвиг описывал дом как старый, деревянный, но вполне себе существующий. К старому дому прилагался сарай – такой же старый, ветхий, но, опять же, существующий. Сейчас же перед Ксюхой не было ни того, ни другого.
И что дальше?
Можно было, наверное, вздохнуть, сфоткать забор с котлованом и принести Людвигу снимок вместо денег, но это выглядело как-то… слишком легко, наверное. И бессмысленно. И бесприбыльно (а на прибыль Ксюха, что скрывать, все же надеялась).
Она на миг представила, что задание ей дал не скрывающийся от правосудия колдун, а родная бабушка. И вот приходит она к бабушке с пустыми руками и говорит: «Нет там ничего, все снесли». А бабушка отвечает: «А спросить у тебя язык отсох, что ли? Может, они эту коробку нашли и себе оставили? Или она так и лежит где-то в земле закопанная? Взяла бы да поискала!»
Голос в голове прозвучал настолько реалистично, что Ксюха рефлекторно сжалась и втянула голову в плечи. В этой дурацкой позе ее строители и обнаружили. Точнее, один строитель, подошедший ворота закрыть.
– Здра-а-асьте, – протянула Ксюха, не дожидаясь, пока ее спровадят подальше, чтобы не мешалась. – А можно спросить? Может, вы знаете? Тут такая история… Понимаете, меня бабушка сюда послала…
Бабушка – это прекрасное оправдание и секретное оружие. Аргумент на все времена! Потому что обычно люди, заслышав это слово, представляют стереотипную старушку в платочке и иногда даже с палочкой – уж это-то Ксюха знала точно. А еще все в курсе, что стереотипная старушка в платочке (особенно если с палочкой) способна на любые странные вещи, может затребовать что угодно – и попробуй откажи, она же старенькая.
Старость надо уважать!
– У нее в какие-то незапамятные времена в этом доме друг жил, – вдохновенно продолжала Ксюха. И погромче, погромче, чтобы остальные работяги тоже заинтересовались. Пусть организуют себе внеплановый перекур, расслабятся, посмеются. Главное – внимание привлечь, а там уже как пойдет. – Ну, знаете, первая любовь, встречи под луной, записочки с признаниями… А когда им нужно было разъезжаться по разным городам, они в знак этой своей любви закопали в сарае коробку со всякими безделушками – записки те самые, открыточки, цветы засушенные. А потом бабушка отучилась и обратно вернулась, и друг этот тоже вернулся, но они после этого не особо общались, и любви уже никакой не было. Но он умер недавно – старенький совсем был, а бабушка впала в ностальгию, и вот вынь да положь ей эту коробку, срочно надо. Хотела сама сюда ехать, но куда ей, она ходит-то еле-еле! Я ей говорю: «Да там и дома-то небось никакого нет, не то что сарая, а если есть, то кто меня туда пустит?» Она расстроилась, конечно, а ей волноваться нельзя, у нее сердце… Ну и я все-таки решила съездить. На удачу. Такая вот история. Вы тут коробку не находили случайно?
Строители задумчиво переглянулись. Собралось их вокруг уже шестеро: мужики как мужики, обычные, слегка помятые, но вроде не злые. Прогонять странную девчонку они не торопились, значит, были вполне готовы к диалогу.
– Да уже, наверное, ничего не найдется, – наконец ответил один из работяг, коренастый и обстоятельный. – Все вещи бывшие хозяева вывезли, когда переезжали. А потом бульдозер подогнали да снесли эту халупу вместе с сараем. И соседнюю тоже. Все, что внутри оставалось, вместе с мусором вывезли. Стулья там какие-то были, точно видел. Ящик картошки. Пальто драное. Может, и коробки были, не помню уже.
– Так она же закопана была! Если я правильно поняла, пол у сарая был земляной, и они прямо в нем ямку вырыли. Может, если вы на том месте ничего не копали, все так внутри и сохранилось?
– Может, и сохранилось, кто его знает. – Мужики снова переглянулись, поморщили лбы, подымили друг в друга сигаретами. Со стороны выглядело так, будто они общались телепатически. И будто разум у них коллективный, один на всех, а тот крепыш, который говорил с Ксюхой, просто озвучивал общую волю. – Сарай вроде вон там стоял. Идем глянем.
От сарая осталось одно бревно и три прибитые к нему доски. Каким-то чудом они уцелели во время сноса, а потом их выдирать не стали: на бревно прикрутили умывальник, а по доскам расставили старые консервные банки, служившие пепельницами. Стройке импровизированная курилка не мешала, котлован будущего дома находился намного правее.
Ксюха обошла бывший сарай по периметру, прикидывая размеры и планировку. Ближняя к дороге стена наверняка была глухая, та, что смотрела на забор соседнего дома, тоже. Получается, дверь находилась в одной из оставшихся. А дальний от двери угол… Вряд ли под умывальником, там землю давно размыло, любой клад вынесло бы на поверхность. Значит…
– Где-то здесь, – указала Ксюха. – Если там вообще что-то сохранилось, конечно.
Земля в приглянувшемся месте выглядела самой обычной. Цельной.
После дождя она наверняка была мягкой и рыхлой, но не руками же копать. Ксюха прихватила из дома маленький металлический совочек – с его помощью бабушка пересаживала свои ненаглядные фиалки, но только сейчас осознала, как нелепо выглядит почти детская лопаточка на фоне полуметрового слоя почвы. А то и метрового.
Людвиг так и не объяснил толком, как глубоко закопал свои сокровища. Сказал: «Насколько вдохновения хватило».
Положение спас тот же разговорчивый строитель. Он не просто притащил нормальную лопату, но и всем видом являл желание ею воспользоваться.
– Как эта коробка хоть выглядела-то? И по размерам?
– Понятия не имею! – Ксюха искренне понадеялась, что у Людвига хватило мозгов не прятать деньги в какой-нибудь упаковке от принтера или кроссовок, а то вся наспех сочиненная легенда про бабушкины любовные письма пошла бы прахом. – Наверное, не очень большая и не сильно тяжелая. Бумажки же.
– Бумажки обычно как раз тяжелые. Как бы они не разложились за столько лет…
– Да в сухой-то земле что им сделается? – вмешался еще один строитель. Оказывается, он тоже умел разговаривать. – Раньше-то их крыша от дождя защищала, пока сарай целым стоял. Если грунтовыми водами не подмыло, могли долго пролежать.
– А дом давно снесли? – заинтересовалась Ксюха.
– Да года два или три назад. Думали, раньше участок застраивать начнут, но с документами что-то затянулось, вот и отложили. Ну-ка, двигайся, проверим, уцелело ли что-нибудь.
Лопата с чавканьем воткнулась в землю.
– А жильцы куда делись?
– Расселили небось. Но тут уж я не в курсе, перед нами-то никто не отчитывался.
Строитель копал осторожно, чтобы не перерубить ненароком коробку. Поэтому и звяканье из-под земли раздалось не слишком громкое. Аккуратное такое звяканье, как будто неведомое сокровище робко высунулось из-за угла и просвистело: «Псс, я тут!»
Остальные мужики оживились, зашушукались, подтянулись ближе.
Ксюха почувствовала, как губы сами собой растягиваются в улыбке. Неужели нашли? Или лопата просто наткнулась на какую-то железку?
В четыре руки они с общительным строителем разгребли влажную землю и вытащили наружу круглую жестяную коробку.
Легенда про бабушкину любовь затрещала по швам, но все же уцелела – жесть местами покрылась ржавыми пятнами, картинки поблекли и облупились, делая надписи едва заметными. А они выглядели очень знакомо. Почти в такой же коробке из-под датского печенья (правда, чуть менее ржавой) дома у Ксюхи хранились нитки, иголки и разноцветные пуговицы. Много-много пуговиц.
К счастью, коробка выглядела достаточно винтажно, чтобы никто не обратил внимания на хронологические нестыковки. Всех гораздо больше интересовал сам факт находки. И конечно же содержимое клада.
С последним возникли проблемы: на жестянке висел замок. Не здоровенный амбарный, а маленький такой, декоративный, диаметром всего в пару сантиметров. Легенда про бабушкину любовь взмыла ввысь, а затем со всей дури шмякнулась о землю. Потому что, с одной стороны, замок был сделан в форме сердечка. А с другой – видела Ксюха такие сердечки: их на базаре продают, а потом на мостике влюбленных вешают.
А были ли они в гипотетической бабушкиной юности – тот еще вопрос.
Строители по-прежнему не обращали внимания на поехавшую хронологию. Коренастый подергал замочек и со вздохом протянул коробку Ксюхе.
– Я б его рубанул чем-нибудь, но жалко. Вроде как чужое имущество. Так что ты хозяйка, тебе и решать, открывать или нет.
«Конечно нет!» – подумала Ксюха и, поколебавшись для вида, произнесла:
– Наверное, не стоит. Пусть уж бабушка убедится, что все на месте. Может, у нее и ключ где-нибудь припрятан, кто знает.
– Да ключ не поможет, там небось нутро проржавело все. Так что ищи сразу кусачки какие-нибудь. Ну или топориком тюкнуть можно. Или… Ну, разберешься как-нибудь. Да любой мужик рукастый разберется. А не найдешь мужика – обратно к нам приезжай. Только не завтра, у нас выходной, а тут другая бригада будет.
– Спасибо вам огромное! – Ксюха хотела пафосно прижать коробку к груди, но вовремя опомнилась. Жестянка была грязная, а куртка – почти чистая. И очень не хотелось сажать на нее пятна непонятного происхождения, а то бабушка (настоящая, а не гипотетическая) не обрадуется. – Вы меня спасли! Даже не знаю, как отблагодарить.
– Да брось, не надо никаких благодарностей, – отмахнулся лопатой строитель. – Лучше расскажи потом, что внутри-то было. Я тебе телефон дам, фотку скинешь? Любопытно же. Столько лет в земле пролежали письма.
Ксюха, конечно, пообещала. И телефон записала. И селфи со строителями сделала. И стройку пофоткала – показать Людвигу и уточнить, где его носило последние несколько лет, пока дом расселяли и сносили. И еще раз поблагодарила.
В общем, можно сказать, все прошло не так уж и плохо.
Но главное – Ксюха гнала сомнения из головы, но они возвращались и зудели, как назойливые комары, – главное, чтобы это оказалась нужная коробка. И еще главнее – чтобы Людвиг не забыл, что вечером у них встреча на набережной, и не исчез в неизвестном направлении.
А то зачем Ксюхе коробка, без Людвига-то?
Пусть даже и с деньгами.
Глава 4. Занимательная хронология
Людвиг не забыл.
Он сидел на лавочке – нахохлившийся, растрепанный и несчастный, как замерзший воробей. Все в том же растянутом свитере, драных джинсах и тонких, явно не по погоде, кедах.
К вечеру похолодало, порывистый ветер гонял по асфальту листья, обрывки бумаги, чью-то кепку и дрожащего той-терьера в цветастом комбинезончике. А еще постоянно пытался вырвать из рук Ксюхи объемистый пакет – пришлось взять его в охапку и тащить так.
Из пакета аппетитно пахло едой.
Пообедать дома Ксюха не успела – слишком торопилась, поэтому просто покидала в пластиковый контейнер котлеты с макаронами и теперь нюхала их с наслаждением (вкусно же) и с запоздалым сожалением – греть-то как? Разве только понадеяться, что Дом за прошедшие сутки кухню отрастил.
Судя по бледному виду Людвига, он либо вовсе не ложился спать, либо всю ночь смотрел самые отборные кошмары, так что, похоже, материализация кухни действительно была лишь вопросом времени. Но спрашивать напрямик Ксюха постеснялась, просто плюхнулась на лавочку рядом с этим бедолагой, кинула ему на колени пакет и велела:
– Наслаждайся!
Людвиг сглотнул. Заглянул в пакет так осторожно, словно боялся, что оттуда сейчас выпрыгнет ядовитый паук или змея какая-нибудь. Гремучая, например.
Ну а что? Удобно же, когда хвостовую погремушку за шуршанием целлофана не слышно: можно с комфортом подстерегать жертву, приманивать запахом котлет, а потом кусать за нос.
За нос Людвига, конечно, никто не укусил, но лицо у него на секунду стало такое, как будто очень даже укусили.
– Только не говори, что ты вегетарианец, – буркнула Ксюха.
И задумалась, бывают ли вообще собаки-вегетарианцы. Ну, если теория, что хромая собака и есть этот колдун-неудачник, – не последствия разыгравшейся фантазии. А как проверить-то?
– Я… не… – Людвиг снова сглотнул. – Это мне?
– Нам обоим, я тоже голодная. Но тебе больше. Ты сколько не ел-то вообще?
– Не знаю. Там же ни окон, ни часов, ничего нет. Вот я и… Спасибо!
– Да ты бери, бери, не стесняйся. Извини, что холодное, но в термосе чай горячий, с ним должно быть нормально. Или пошли домой, там поешь.
До дома Людвиг терпеть не стал, все-таки залез в пакет обеими руками и чуть ли не с головой, неловко вскрыл контейнер и вгрызся в котлету. И сразу потянулся за второй. Кажется, первую он проглотил целиком.
– Не торопись, жуй нормально, – велела Ксюха, – никто у тебя еду не отберет. По крайней мере я не отберу. Так что лучше потихоньку. А то говорят, что, если долго голодать, а потом резко объесться, вообще умереть можно.
– Я живучий, – отмахнулся Людвиг, но скорость все же убавил и челюстями задвигал. – И я недолго. Наверное. Может, пару дней.
– А как же ты на встречу не опоздал, если в Доме часов нет?
– Да я уже давно тут сижу.
– В кедах?
– В кедах… А что?
– А ну быстро пошли греться! – Ксюха вскочила с лавочки, как будто для того, чтобы переместиться в Дом, нужно было действительно куда-то идти.
Впрочем, встать в любом случае не помешало бы.
Людвиг с сожалением положил обратно в контейнер третью котлету и бережно захлопнул крышку.
– А салфетка есть?
– Там же, в пакете.
– Ксю, ты сокровище!
– Сокровище твое тоже в пакете.
– Ты вскрыла коробку?
– Вскрыла, – не стала врать Ксюха. – Хотела убедиться, что нашла именно твой клад, а не какую-то постороннюю жестянку. Но я ничего оттуда не брала, честно. Можешь пересчитать.
– Думаешь, я помню, сколько и чего там точно было? – Людвиг вытер жирные руки, швырнул салфетку в ближайшую урну и медленно, с заметным трудом поднялся. Полностью опираться на правую ногу он все еще не рисковал. – Пошли домой.
– Пошли домой, – повторила Ксюха, протягивая ладонь.
Кажется, она уже начала привыкать к перемещениям.
* * *
В Доме ничего не изменилось. По крайней мере на первый взгляд.
Новые двери не отросли, окна не прорезались, шкаф из стены не вылупился.
Ксюха скинула куртку на кресло и подсела ближе к камину. В нем потрескивали те же дрова, что и вчера, дым послушно уходил в трубу, которая никуда не вела, а искры иногда взмывали в воздух, но никогда не падали на пол. Однако от огня шло настоящее, живое тепло, и комната в отблесках пламени казалась уютной и почти родной.
Это было странно. Как может казаться родной комната, в которой ты очутился второй раз в жизни?
Но Ксюха точно знала, что может вот так кидать куртку на кресло, а сумку – на куртку, может сидеть на шкуре возле камина, может даже заснуть здесь, если захочет, а если не захочет, может лечь на кровать. Потому что у нее есть кровать. Потому что Дом сделал ей кровать.
За все пятнадцать лет своей жизни Ксюха спала на кровати только в гостиницах, когда ездила с бабушкой в отпуск. Наверное, это были не самые лучшие гостиницы и не самые удобные кровати, но все же не старый продавленный диван, стоящий дома.
Но это были чужие кровати.
На чужой кровати нельзя было свить гнездо из одеял и оставить его в таком виде на весь день, потому что бабушка сразу начинала ворчать: «Заправь постель немедленно! Что люди подумают?!»
Люди – горничные – вряд ли думали что-то особенное, убираться в номере и приводить в порядок кровати было их работой.
И Ксюха же не делала ничего плохого: не била стаканы, не пачкала полотенца, не прожигала столешницу. Она просто хотела спрятать под одеялом немножко сонного тепла, чтобы вечером нырнуть в это тепло, а не в идеальную, без единой морщинки, постель.
А здесь (дома? в Доме?) никто слова не сказал бы на все Ксюхины выкрутасы с одеялами. Почему-то она была абсолютно в этом уверена.
Но еще больше она была уверена в том, что на ночь все равно придется вернуться в тот дом, который с маленькой буквы. Потому что бабушка. Потому что так положено. Потому что… Ну она же не вся в мать, а только немножко. Генетически.
Людвиг прохромал к своей двери (за которую заглядывать было нельзя), пошуршал немного в комнате и вернулся с жестяной миской. Ксюха такие только по телевизору видела – в старых советских фильмах про ответственных советских работников, изредка заходящих в огромные советские столовые.
В миску как раз поместились остатки котлет и макароны, а сама миска отправилась в камин и встала там поверх дров.
– Не подгорит? – на всякий случай уточнила Ксюха.
– Не успеет.
Людвиг вытряхнул из пакета термос, салфетки и единственную вилку. И коробку с сокровищами, на всякий случай завернутую отдельно, чтобы ничего не выпало.
Вилке внимания досталось больше, чем коробке. Людвиг осторожно покрутил ее в руках, внимательно изучил узор, потыкал пальцем в тупые зубцы. Вздохнул.
– Что? – не поняла Ксюха.
– Да ничего, отвык просто.
– Тебе в этой вашей магической тюрьме вилок не давали, что ли? А есть как же?
– Ложкой. Или руками. Как повезет. С вилкой, наверное, проще было бы.
У Ксюхи возникло стойкое ощущение, что последнее предложение относилось не к еде. А к чему? Что было бы проще? Заколоть охранника? Нацарапать на стене завещание? Играть на зубцах, как на губной гармошке? Охотиться на тюремных тараканов?
– У вас там тараканы были?
– Я не видел.
– А сколько ты там сидел?
– Не знаю точно. Недели две-три. Я сначала не считал, а под конец запутался, – честно ответил Людвиг, принюхался и потянулся в камин за миской. Обжегся о металл, зашипел, огляделся в поисках прихватки или полотенца, не нашел, кое-как натянул на ладони длинные рукава свитера, подхватил миску и быстро переставил ее на пол. Снова принюхался, с удивлением уставился на тлеющий рукав, выругался, стянул свитер и потащил его в ванную. Заодно и обожженную руку холодной водой сполоснул.
Вернулся. Опустился на шкуры. Буркнул что-то неразборчивое.
– Очень больно? – спросила Ксюха.
– Ерунда, на мне быстро заживает, – отмахнулся Людвиг и радостно вонзил вилку в котлету. Потом спохватился и протянул ее Ксюхе. – Будешь?
– Ешь, голодающее Поволжье. Я потом, если останется. Или дома.
– Спасибо. Что бы я без тебя…
– Страдал бы. И хватит болтать с набитым ртом.
Людвиг послушно заткнулся и занялся едой. Сейчас он ел уже не так торопливо: тщательно пережевывал, облизывал губы и вилку, жмурился, наслаждаясь вкусом (хотя какой там вкус-то, особенно у макарон?), и выглядел совсем по-домашнему. Казалось, вместе со свитером он избавился от своей обычной ершистости и обнажил прятавшегося внутри милого и спокойного человека. Хотя, скорее всего, дело было не в свитере, а в голоде.
Впрочем, как выяснилось, свитер тоже кое-что скрывал.
Ксюха подсела поближе, стараясь не выдать любопытства, и уставилась на руки Людвига. На предплечья. На покрывающие их татуировки.
На первый взгляд они казались витками колючей проволоки: резкие угловатые линии, иногда заходящие друг на друга, поросшие какими-то не то шипами, не то зубцами. Никакой гармонии или эстетики, только болезненный тревожный хаос.
С трудом верилось, что кто-то в здравом уме набьет себе такое.
Людвиг, конечно, на совсем уж здравомыслящего не тянул, но все же подобное казалось слишком даже для него. Разве что в этой мешанине узоров был какой-то скрытый смысл.
– Что это значит? – не стала тянуть Ксюха.
Расскажет – хорошо, промолчит – ну и ладно, тоже не страшно. Из красноречивого молчания иногда можно вытянуть гораздо больше информации, чем из многословного объяснения.
– А, это… – Людвиг замер с недожеванной котлетой во рту. Посидел так немножко, потом проглотил ее явно через силу, без прежнего аппетита, и совершенно безжизненным тоном объяснил: – Блокировка магии.
– Ясно, – пробормотала Ксюха, хотя на самом деле ничего ясно не было.
Она-то думала, что блокировка – это какое-то заклинание, которое развеялось, как только Людвиг сбежал из тюрьмы. Потому что он же мог сейчас колдовать: перемещался в Дом и из него, превращался в собаку… или не превращался (пока не доказано).
А больше он, в общем-то, ничего и не делал.
То есть…
– И она все еще работает? Ты совсем не можешь использовать магию?
– Работает. Не могу.
До стадии принятия явно было еще далеко. Людвиг смотрел на татуировки так, будто готов был немедленно выжечь их серной кислотой или просто выгрызть из тела, если бы хоть на мгновение поверил, что это его спасет.
Но, судя по всему, не спасло бы.
Ксюхе стало неловко, потому что она явно наступила на больную мозоль. Очень свежую здоровенную кровавую мозоль, которая может лопнуть от любого прикосновения. И даже без прикосновений рано или поздно наверняка лопнет.
Но удержаться и не потыкать в эту мозоль было совершенно невозможно.
– И такой блок никак не убрать?
– Только вместе с руками. Но, знаешь, я еще не настолько отчаялся, чтобы их отрубить. Все равно без рук колдовать затруднительно.
– А как же ты попадаешь в Дом?
– А как ты домой попадаешь? – спросил Людвиг. И сам же ответил: – С помощью ключа, как любой нормальный человек.
Ксюха попыталась представить себе этот ключ.
На ее памяти Людвиг при перемещении ничего не делал, просто брал ее за руку – и мир вокруг изменялся: набережная превращалась в Дом, а Дом – в набережную. Иногда он при этом щелкал пальцами (один раз из трех). Иногда не щелкал (остальные два раза).
То есть руки у него оставались свободными.
И как это понимать?
Ключ не в руке? А где? Материален ли он? И может ли им воспользоваться кто-то еще? Например, одна девочка, начисто лишенная магических способностей.
– Покажи! – потребовала Ксюха.
– Перебьешься. И хватит на меня глазеть, ешь давай. – Людвиг подвинул в сторону Ксюхи последнюю котлету и четыре макаронины.
Он не злился, и даже не похоже было, что пытался скрыть информацию. Просто не хотел объяснять. Вместо этого он повернулся к коробке со сбережениями и откинул крышку.
Разглядывать содержимое Ксюха не стала, успела уже изучить. Да и не было там ничего эдакого. То есть было, конечно, но недостаточно для вау-эффекта: несколько пачек с деньгами (все вперемешку: и рубли, и доллары, и евро), какие-то бусы, серьги и кольца, несколько драгоценных камней в маленьком мешочке, чья-то вставная челюсть, бережно завернутая в тряпочку.
Отдельно лежала старенькая записная книжка с телефонами и подписями на немецком. Ксюха пролистала ее, но ничего толком не поняла. Ну книжка и книжка, телефоны и телефоны, чего их изучать-то?
Несколько писем на пожелтевшей бумаге, тоже на немецком.
Вроде бы. Ксюха, честно говоря, не была уверена. Немецкого она не знала, а почерк в письмах был такой, что даже русские буквы разбирались с огромным трудом.
Да, русские буквы там тоже были, в обратном адресе. Откуда – СССР, куда – DDR. ГДР то есть. Поэтому Ксюха и сделала вывод про немецкий язык. И еще про то, что письмам никак не меньше тридцати лет. Точнее было не разобрать, штамп на конверте совсем расплылся от времени.
В общем, содержимое коробки Ксюха успела изучить, а местами даже переписать и сфотографировать (вдруг пригодится), поэтому сейчас изучала самого Людвига и то, как он перебирает вещи. Письма – аккуратно, но будто бы брезгливо, деньги – небрежно, как что-то второстепенное, драгоценности – с нежностью, челюсть… Ну, как любой другой человек, нашедший чью-то вставную челюсть, – хмыкнул и отложил в сторону.
– Держи! – Людвиг вытащил из коробки стопку тысячных купюр и, не пересчитывая, протянул Ксюхе. – Хватит тебе?
– Должно хватить. Спасибо!
– Тебе спасибо за помощь. Расскажи хоть, как все прошло? Проблем не было?
– Была одна, совсем маленькая. Тот дом с сараем уже несколько лет как снесли.
Ксюха все еще следила за Людвигом. Интересно было, как он отреагирует на эту новость.
Людвиг не отреагировал почти никак. Помолчал немного, потом сказал: «Ясно» – и снова замолчал.
Ему-то точно все было ясно. А Ксюхе – не все. Так, кое-что, сущие мелочи.
Например, дом расселили года три назад, но Людвиг об этом понятия не имел, хотя по рассказам выходило, что он до тюрьмы в нем жил.
Самыми крупными российскими купюрами в коробке оказались тысячи, причем довольно старого выпуска. А ведь первые пятитысячные начали выпускать больше пятнадцати лет назад (Ксюха погуглила).
Людвиг не знал, где ближайший торговый центр, который уже десять лет, как открылся (Ксюха погуглила).
Людвиг не читал Поттера. И даже не смотрел. Ладно, это как раз можно было объяснить…
Но остальное-то?!
Сколько же ему лет? И сколько было, когда он попал в этот свой Азкабан?
По словам Людвига, он пробыл там всего несколько недель, потом сбежал. Но если бы он сбежал недавно, его бы искали по свежим следам. А он сказал, что уже не ищут, и, похоже, не врал.
Что-то не складывалось.
Ничего не складывалось!
Ксюха полезла в сумку за телефоном. Мобильники в России начали массово появляться где-то в начале двухтысячных, смартфоны – спустя еще несколько лет. Успел ли этот бедолага застать хоть что-то из них?
– На, сам посмотри. Я пофоткала там все. – Ксюха сунула смартфон Людвигу прямо в руки и сразу поняла: с таким чудом техники он еще не сталкивался. – Только не урони с непривычки, умоляю, он мне дорог как память о бесцельно прожитых годах!
– Это телефон, – со вздохом сообщил Людвиг, как будто хоть кто-то в комнате этого не знал. – Ладно, подловила. Теперь объясняй, как его включить, а то раньше они по-другому выглядели.
– Сбоку маленькая кнопка. Нажми один раз.
– Круто! А дальше? – спросил он, когда на экране высветилось требование ввести графический ключ.
Интонация была странная, нечто среднее между восторгом (вау, какая штука!) и досадой (а я ей пользоваться не умею). Причем досада, кажется, перевешивала. И не столько из-за неумения пользоваться телефоном, сколько из-за того, как быстро и легко какая-то случайная девчонка это раскусила.
Наверное, Ксюхе стоило бы гордиться собой, но почему-то не получалось.
Ну да, раскусила. Поймала с поличным. Поставила перед фактом. Практически вынудила человека раскрыть тайну.
Только скрывал он эту тайну явно не ради выгоды и не из-за любви к недомолвкам. Просто старался не вспоминать лишний раз, как о тех же татуировках.
Как сама Ксюха старалась не вспоминать (и уж точно не хотела бы рассказывать) о маме.
Ну и чем здесь гордиться?
– Твердый знак там нарисуй, прямо на экране, по точкам, не отрывая руки.
С квестом по разблокировке телефона Людвиг справился с первого раза, чем заслужил уважение. В качестве награды Ксюха решила не расспрашивать его о прошлом совсем уж нагло. По крайней мере в ближайший час. Пусть сначала с техникой наиграется!
– Почему именно твердый знак?
– Да просто так, он прикольный. Теперь открывай галерею… вон в ту кнопочку просто пальцем ткни. Ага. И листай фотки. Нет, не туда, вправо. Ой, то есть влево…
С фотогалереей Людвиг тоже разобрался довольно быстро и вскоре уже разглядывал кадры со стройки. Долго разглядывал, заодно и увеличивать картинку научился.
– Ну и ладно, – наконец выдохнул он, возвращая Ксюхе телефон. – Все равно это была съемная квартира, и никто меня там не ждал.
– А прописан ты где? – Ксюха немедленно позабыла о своем намерении не приставать с расспросами.
Потом-то вспомнила, конечно, но к этому времени Людвиг уже начал отвечать.
– У отца. Если этот старый жулик меня еще не выселил каким-нибудь образом… А это что за кнопка?
– Камера. О, сфоткай меня на шкуре рядом с камином! – Ксюха отодвинула в сторону миску с остатками еды, чтобы не портила кадр, и попыталась изобразить на лице что-то милое и расслабленное, а не как обычно. – Не любишь его?
– Камин?
– Отца.
– Терпеть не могу, и это взаимно. Не дашь мне уйти от темы, да?
– Дам, если ты попросишь. Могу вообще домой свалить, если хочешь. То есть не сама, конечно, тебе придется проводить меня в реальный мир, но… Я могу уйти, но… – Ксюха уставилась в огонь. Надо же было смотреть куда-то, кроме как на Людвига. Не котлету же взглядом буравить!
Потому что…
Ну…
Потому что на самом деле она совсем не хотела уходить!
