Мария Семёнова
Те же и Скунс
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРИБЫТИЕ
Санкт-Петербург, сегодняшний день
К нам едет ревизор!.
Собственно офис – запах кофе, яркие экраны компьютеров, цветы на окошках и мягкая обивка начальственной двери – располагался на втором этаже. Туда вела удобная лестница, но первой ступеньки достигнуть можно было только минуя владения группы захвата. Соответственно, всякий вошедший под вывеску «Охранное предприятие ЭГИДА+» первым долгом видел перед собой гостеприимно распахнутые двери спортзала. И замечательных ребят, разминавших кости на гладком деревянном полу. Эти-то замечательные ребята первыми встречали каждого посетителя и в зависимости от его свойств – либо вежливо провожали наверх, либо столь же учтиво выпроваживали наружу. А то, понимаешь, стоило гнилой и горелой двухэтажной коробке вновь обрести черты симпатичного особнячка – и местные бормотологи тут же вспомнили о пункте приёма бутылок, имевшем здесь место лет этак двадцать назад. Железная логика.
Сегодня посетителей не было. Не было и панических звонков от клиентов, опекаемых фирмой. Вконец обленившаяся группа захвата слонялась по этажам, вспоминала древние анекдоты и собиралась вывешивать при входе табличку «Переучёт». Или, ещё лучше, «Ушла на базу». Это последнее, кстати, было не лишено некоторого смысла. Эгидовский шеф, Сергей Петрович Плещеев, как уехал к девяти утра в Большой дом, так до сих пор и не возвращался. Трагизм ситуации состоял в том, что аккурат сегодня у Плещеева был день рождения, и в холодильнике стремительно прокисал (так, во всяком случае, считала группа захвата) роскошный тортище. Торт, по словам продавщицы, сочетал в себе безе с орехами, «птичье молоко», кремовые розы и ещё многое, отчего у любого нормального человека начинают течь слюнки.
– Ну вот!.. – жаловался Семён Никифорович Фаульгабер, гораздо более известный в народе как просто «Кефирыч». – Урки и те отгул взяли, а я… Старый, больной, трясущийся самэц…
Мы с милихою в стогу
Залегли и-ни гу-гу…
Только клевер в такт щекочет
Ейну правую ногу…[1]
На голове у него произрастал трогательный светло-рыжий пух, плавно переходивший в волосяной покров точно такого же цвета. Русский немец Кефирыч, по собственному выражению, сочетал в себе лучшие черты тех и других предков: на широкой безбровой физиономии поблёскивали голубые арийские глазки, а из закатанных рукавов камуфляжа торчали эсэсовские лапищи на зависть любому медведю. Секретарша Алла неприязненно косилась на Фаульгабера всякий раз, когда он возникал в пределах слышимости и видимости. Алла Черновец, девушка интеллектуальная и утончённая, грубияна Кефирыча терпеть не могла. Взаимность, надобно сказать, была полная и горячая.
В нагрудном кармане у Кефирыча время от времени начинало возиться и попискивать нечто живое. Простецки улыбаясь, великанище расстёгивал клапан, и из кармана высовывалась ушастая круглоглазая мордочка. Серый с белыми лапками подарок для шефа совершал прогулку по метровым хозяйским плечам и снова водворялся в карман. Там, внутри, не происходило ничего интересного, зато было тепло и необыкновенно уютно.
Младшее поколение Фаульгаберов некогда спасло бродячую киску, пойманную другими мальчишками, и, отстояв в драке, притащило домой. Теперь Муська уже много лет была полноправным членом семьи, но старые привычки не забывались: четыре раза в год она неудержимо сбегала на волю, после чего радовала любимых хозяев ещё одним выводком очаровательных малышей. Топить новорожденных Кефирыч был категорически не в состоянии, предпочитая правдами и неправдами пристраивать всех «в хорошие руки».
Как известно, лучший способ дождаться – это перестать ждать. Проверенный факт: запоздавшие гости звонят в двери в тот самый миг, когда хозяева, раздражённо плюнув, усаживаются за стол. Так и тут. Стоило Кефирычу от теоретических разговоров о самоваре перейти к делу и послать Багдадского Вора в «Здоровье» за плюшками – и на Аллином столе пронзительно заверещал телефон. Секунду спустя стёкла содрогнулись от дружного:
– Атас!.. «Смерть Погонам» по Загородному уже… Сонное царство тотчас превратилось в разворошённый муравейник, причём, естественно, обнаружилась тысяча мелочей, о которых не позаботились загодя. К тому времени, когда юркая плещеевская «девятка» затормозила на огороженной площадке у входа, с длинного стола в кабинете спешно сдували последнюю пылинку, а посередине бормотал, готовясь вскипеть, большой электрический самовар. Самовар никуда не спешил. Его уговаривали, понукали, щёлкали по бокам. Бездушная техника издевательски медлила.
Плещеев, облачённый в светлый джинсовый костюм, выбрался из машины. Он был очень похож на покойного Листьева: усы, шевелюра, очки, обаятельнейшая улыбка. Вот это последнее нынче определённо содержало нюансы, а хорошо знавшие Плещеева были людьми наблюдательными.
– Серёжа, что..? – ненавязчиво возникнув у дверцы машины, тихо спросил Саша Лоскутков.
– Потом, – отозвался Плещеев. – В узком кругу…
Пока Кефирыч тяжёлым взглядом гипнотизировал самовар, к собравшимся вышла накрахмаленная официантка. Первоначально на эту роль уговаривали и совсем было уговорили длинноногую красавицу Аллу. Увы, в последний момент с ней случилась истерика: Аллу подкосила мысль о том, чтобы предстать в подобном амплуа перед группой захвата и особенно перед её командиром Лоскутковым, на которого у девушки были определённые виды. «Инициатива наказуема…» – вздохнула Марина Пиновская по прозвищу «Пиночет» и без дальнейших комментариев удалилась переодеваться. И вот теперь потрясённый Плещеев сподобился лицезреть свою заместительницу в белом фартучке и с блокнотом в руках. Марине Викторовне было сорок пять лет: модные очки, причёска, высокие каблуки и осиная талия следящей за собой женщины. За «Пиночетом» следовал Багдадский Вор с прямым пробором, нарисованным на выбритой голове, опять же в фартучке и с полотенцем, перекинутым через камуфляжный рукав. Таков, по его понятиям, был имидж трактирного полового.
Кефирыч неожиданно развернулся вместе со стулом, полностью перегораживая проход, и потянулся навстречу Пиновской, плотоядно раскрывая объятия:
– О-о, meine Hertzlein, ты сегодня свободна?.. Марина Викторовна, ненамного превосходившая ростом сидящего «истинного арийца», поглядела на него поверх очков и отчеканила:
– Кефира не подаём-с!
Фаульгабер, съёживаясь, совершил пируэт в обратную сторону, и Алла Черновец запоздало пожалела о том, что не согласилась на роль, неожиданно оказавшуюся столь выигрышной. Подумаешь, фартучек и дурацкая кружевная наколка. Если даже старая грымза выглядела в них будте-нате, то уж она, прошлогодняя «Мисс Московский район»… Вот и Саша Лоскутков смотрит во все глаза и смеётся совсем не обидно, просто потому, что ему, как и прочим, интересно, весело и смешно… Пиновская же победно процокала каблучками к Плещееву и осведомилась:
– Что будем заказывать?
Она умела смотреть так, что её собственный шеф неудержимо чувствовал себя нашкодившим третьеклассником. Эффект возымел место и на сей раз. Сергей Петрович робко процитировал классический фильм:
– А весь список огласить можно?.. Пиновская по-прежнему строго глянула на него и стала читать:
– Коктейль «Вещь в себе»… коктейль «Гидролизный Джо»… «Собачья радость»… «Скупая мужская слеза»… «Для непьющих»… коктейль «Девичьи слёзки»…
– Мне «Вещь в себе»… пожалуйста, – заискивающе попросил эгидовский шеф.
Марина Викторовна величественно кивнула Багдадскому Вору, и тот упорхнул к сервировочному столику у окна, чтобы вернуться с… пустым фужером. Ровно одно мгновение под хохот сотрудников Плещеев изумлённо разглядывал чистенькое вогнутое донышко, потом до него дошло. Как и Пиновская, он принадлежал к поколению, ещё зубрившему в вузах диамат и истмат. Сергей Петрович широко ухмыльнулся, сделавшись уже точной копией Листьева, и стал ждать, какие сюрпризы достанутся остальным.
Кефирыч, возжелавший побрататься с «Гидролизным Джо», плевался и фыркал, вдыхая пары неразбавленного технического спирта: он не употреблял ничего крепче лимонада. Игорь Пахомов, решивший исследовать, что же такое на самом деле девичьи слёзки, подозрительно принюхивался к дистиллированной водичке. Осаф Александрович Дубинин сначала порывался утащить «Скупую мужскую слезу» к себе в лабораторию, но потом решил, что в родном коллективе его всё же вряд ли отравят, и перекрестясь дегустировал… купленный в аптеке хлористый кальций.
Один Лоскутков, избравший коктейль «Для непьющих», посмеиваясь, лакомился смесью цитрусовых ликёров. Сашина заместительница Катя Дегтярёва неприметно выскользнула за дверь, чтобы вскоре вернуться с двумя громадными служебными псами.
– Нам «Собачью радость», – заявила она. – На троих. Псы, Филя и Степашка, вопросительно и с предвкушением поглядывали на неё снизу вверх. По жизни они были звери гордые и преисполненные достоинства, но, как и вся остальная группа захвата, жуткие лакомки.
Багдадский Вор повозился у сервировочного столика, готовя и смешивая ингредиенты, и даже, отвернувшись от любопытных глаз, немного пожужжал миксером. После чего торжественно предъявил Кате поднос. На подносе стояли три пиалы с чем-то белым и взбитым. В белом и взбитом торчали аккуратные кубики булки. Филя и Степашка внимательно следили за тем, как Катя ставит угощение на пол, но делали вид, будто происходившее их совсем не касалось. Катя села между ними, чокнулась пиалой с одним и с другим, отведала, сказала «Будем!» и разрешила собакам. Те одинаково облизнулись и принялись лакать заправленное яйцом молоко. Алла Черновец с деланным безразличием смотрела на них из-за стола, ибо от собак пахло псиной, и Алле это не нравилось. Катю она про себя глубоко презирала, но к презрению временами примешивалась зависть. Экспериментировать с напитками и, вполне возможно, попадать в дурацкое положение у Аллы никакого желания не было, и по примеру Саши она заказала коктейль «Для непьющих». Быть может, Лоскутков это оценит.
Гигантский самовар тем временем наконец закипел, и из холодильника извлекли торт.
Совещание в узком кругу подразумевало присутствие Дубинина, Пиновской и Лоскуткова. А также запертую дверь и включение системы, делавшей невозможным подглядывание и подслушивание.
– К нам едет ревизор! – кладя ногу на ногу, трагически произнёс Саша ритуальную фразу. Природа явно создавала Лоскуткова по принципу «кутить так кутить»; Плещеев помнил, как, познакомившись с ним, не мог заставить себя поверить, будто парень с наружностью голливудского супермена чего-то стоил как профессионал. Ничего: иллюзии и предрассудки быстренько испарились.
Пиновская, расставшаяся с фартучком и наколкой, молча поблёскивала очками. Дубинин, не любивший сладкого вкуса во рту, задумчиво жевал маринованный огурчик. При этом он удивительно походил на неряшливого бомжа, закусывающего нехитрую выпивку. Имя, данное ему родителями, на слух иногда принимали за татарское и порывались писать его через «А»; на самом деле оно расшифровывалось как «Общество содействия армии и флоту». Время, братцы, было такое. Спасибо, что не Октябрём и не Красногвардом каким-нибудь…
Сергей Петрович выпустил на стол подаренного Кефирычем котёнка:
– Могу утешить вас, дамы и господа, уже тем, что «Эгиду» пока ещё не разгоняют. Впрочем… в зависимости от исхода грядущих событий…
Пиновская вздохнула.
– Я же говорю, – пробормотал Саша. – К нам едет реви…
– Хуже, – сказал Плещеев. – Существенно хуже. Кличка «Скунс» кому-нибудь в этом доме что-нибудь говорит?..
– Ого! – сказал Саша. – Да неужели сподобились?..
Плещеев кивнул.
– К нам в Питер? – настораживаясь, уточнил Дубинин. Плещеев снова кивнул, и Осаф Александрович задумался: – Интересно, кого ему…
– Скоро выясним, – усмехнулся Лоскутков.
– То-то Микешко вдруг взял и в Майами намылился – пробормотала Пиновская. – Боится?
– За новым крокодилом летит, – буркнул Плещеев.
Дубинин опустил огурчик на блюдце. Можно было не сомневаться, что там он его и позабудет.
– Или изо всех сил показывает, что не он Скунса в Питер зазвал, – сказал Осаф Александрович. И потребовал: – Подробности, пожалуйста!
Плещеев устало потёр лоб ладонью.
– Да какие подробности. Всё те же… у которых борода в Обводном канале тонет. Наёмный убийца. Кличка Скунс. Предположительно мужеска пола. Национальности предположительно русской…
– Появился на международной арене одиннадцать лет назад… Большой специалист по «естественным» кончинам… – мягко подхватила Пиновская. – Равно как, впрочем, и по всяким иным…
Осаф Александрович улыбнулся грустной улыбкой философа. Если информация источника была правдивой (а она, скорее всего, таковой и была), в скором будущем именно ему предстояло дотошно разбираться, где вправду естественная кончина, а где – очередное художество Скунса.
– В Ленинграде до сих пор не появлялся, – сказал наконец Дубинин. – Не делает ошибок. Не оставляет следов…
– ПОКА не делал и не оставлял, – уточнил Плещеев. При этом он скосил глаза на Пиновскую. Вот кому предстояло пускать в ход полную мощь логики и интуиции, делая противника всё более предсказуемым. Хотя… что касается Скунса…
– Я бы вообще не исключала возможности, что это чисто мифологический персонаж… – сказала Марина Викторовна.
– Мифический, Мариночка, мифический, – поднял палец Дубинин. – Мифологический – значит, имеющий отношение к науке о мифах, наш же персонаж непосредственно…
«Пиночет» вдруг запустила руку в карман и высыпала прямо на стол горстку подсолнушков. Эту привычку она приобрела много лет назад, когда бросала курить.
– Хотя бы в порядке бреда, – проговорила она. – Нет, правда, ребята, вполне жизнеспособная гипотеза! Хоть то же «Ливерпульское трио». Люди-то всё какие, а? Там и лазили чуть не с микроскопом, и ничегошеньки. Только шепоток по закоулочкам: «Скунс…»
– Другие киллеры как киллеры, – сказал Плещеев. – Ни тебе каких кличек, всё анонимно, зато хоть что-нибудь нам да оставят на память, хоть винтовочку какую-нибудь занюханную. С разбитым прикладом… А этот? Сплошное безобразие. Кличка есть, а человека нету. Может, правда пугало придумали друг друга и бизнесменов стращать?..
– И те мрут, бедные, прямо со страха, – фыркнул Дубинин.
– Как О'Тул в Лиможе, – противореча собственной гипотезе, подсказала Пиновская. – Или наш Ваня-Борода в Вашингтоне.
– Ага, – кивнул Осаф Александрович. – Вешаются у себя в офисах, залепив жвачкой скрытую камеру…
«Пиночет» погладила котёнка, скользившего по гладкой столешнице, и назидательно сообщила ему:
– Вот так, дружочек, обретают плоть древние мифы…
– Не очень ясно как, зато почти всегда ясно почему, – вставил Саша. Он балансировал, поставив свой стул на две задние ножки, и глядел в потолок сводящими с ума сапфировыми глазами. – У тех ливерпульских, сколько я помню, у каждого во рту было по баночке. С тем самым детским слабительным…
– А кнопку вызова охраны не нажал ни один, – сказал Дубинин. – Хотя у каждого была под рукой. Плещеев хмуро предположил:
– Может, совесть загрызла?
Пиновская, не желая портить передние зубы, шелушила семечки пальцами.
– Кстати! – сказала она и пристально посмотрела на Дубинина. Тот встретил её взгляд, мгновение подумал и кивнул головой в растрёпанных остатках волос:
– Вот именно.
– А для простых смертных? – мрачно спросил Плещеев. Воспринимать обмен мнениями Дубинина и Пиновской было подчас не легче, чем следить за беседой размахивающих руками глухонемых.
Осаф Александрович потянулся к подсолнушкам:
– Вы, Серёженька, подали идею, которую Марина Викторовна сейчас же приняла к рассмотрению.
– И сделала вывод, – подхватила Пиновская, – что «клиенты» нашего общего друга, вы уж простите меня за цинизм, наш с вами послужной список тоже украсили бы…
Плещеев пожал плечами:
– Значит, такие заказы поступали…
– Или мы не всё знаем, – уточнил Дубинин.
– Или это вообще коллективный псевдоним, – продолжая рассматривать потолок, сказал Лоскутков. – Киллеры перешли на бригадный подряд. Кооператив чистильщиков основали. В моде, говорят, нынче такие идеи…
Котёнок подобрался к подсолнушкам и стал их заинтересованно нюхать. Марина Викторовна развернула любопытную мордочку в сторону блюдца, где подсыхал забытый огурчик:
– Имеет репутацию экстрасенса… Любое внимание к своей персоне якобы регистрирует мгновенно и без промедления удаляется… либо принимает ответные меры… Сан-Фелипе, Анкоридж… Причём не упускает случая поиздеваться над слежкой… Нет, ребята, мне этот человек положительно нравится…
– Кстати о птичках!.. – вполглаза поглядывая на котёнка, вспомнил эгидовский шеф. – Последнюю бачку чуть не забыл рассказать. Две недели назад наши коллеги из Нового Орлеана получили наводку, что, мол, такой-то, по некоторым непроверенным данным, имеет выход на Скунса. Стали они его осторожно окучивать…
– Доверенное Лицо? – с надеждой спросила Пиновская.
– А кто его теперь знает… Так вот, в день «Д» засело это Лицо или там не Лицо в уличном кафе, стало кушать салат из авокадо с креветками и кого-то между делом поджидать. Двое коллег наших, ясное дело, тише воды, ниже травы давятся кока-колой, боятся спугнуть…
– А пальмы на ветру ш-шух… ш-шух… – мечтательно прошептал Саша.
– Тут появляется неустановленный тип невнятной наружности, – продолжал Сергей Петрович. – Сейчас же каким-то образом определяет, что злополучное Лицо имеет компанию, и этак, знаете, демонстративно пугается, а потом с большим тарарамом даёт от сыщиков дёру. Те за ним… Красиво, говорят, удирал, даже не без некоторой элегантности… Заулками, переулками, через всякие там дворики, сметая бельё… и шасть прямиком в одно весёлое заведение. И тотчас, как по команде, вылетают оттуда штук десять стахановок любви и с визгом облепляют несчастных детективов с головы до пят. Пока те, чертыхаясь, из них выпутываются, преследуемого, понятно, уже ни слуху ни духу. Лица, естественно, тоже…
– Увёл, – констатировала Пиновская. Плещеев кивнул.
– Наводчика двумя днями позже нашли в мусорном ящике. Весьма, я бы сказал, мёртвого. Лицо бросило все дела и растворилось бесследно, а ещё через день прямо в пентхаузе грохнули Джулиуса Грегори. Причём, судя по вызывающей наглости исполнения…
– Там тоже отметился наш общий друг, – довершил Саша.
– Я только не совсем понял, – сказал Дубинин– какая корысть была девушкам…
– А очень даже прямая! – Сергей Петрович снял очки и, подышав, принялся протирать линзы платочком. – Самая бойкая мадемуазель, французская креолка, в участке охотно поведала, как однажды приехала по вызову и нарвалась на садиста. Даже рубчики от хлыста показала… Так вот, еле-еле вырвалась и в чём мама родила сиганула в окошко. Второй этаж, вывихнула ножку, ползёт, плачет и ждёт, естественно, что клиент её сейчас за причёску обратно поволокёт. Тут подкатывает «Харлеище» поперёк себя толще, а на нём ну о-очень симпатичный, знаете ли, месье. И весьма учтиво так спрашивает, что же это, мол, за беда приключилось с мадемуазель и не может ли он быть ей чем-то полезен. Заметьте, на безупречном французском. Всё это посреди довольно глухой улицы в половине пятого ночи…
– Жельтмен, – вздохнула Пиновская. – О Господи!..
– Девка сквозь слезы и кровавые сопли что-то лепечет, тычет пальчиком в сторону дома, – продолжал рассказывать Плещеев. – Месье выслушивает, после чего снимает кожаную куртку и даёт ей прикрыть срамоту а сам не спеша поднимается по лестнице. Что там происходит, мадемуазель, конечно, не видит, но вскоре клиент весом сто тридцать два кило без порток вылетает в то же окошко и втыкается башкой в газон, а месье этак хладнокровно выносит девушке её джинсики, доставляет бедняжку в ближайшую больницу и делает ручкой…
– Знай наших, российских, – проворчал Саша.
– Ну и после этого как же было не помочь такому замечательному месье, когда он сам угодил в стеснённые обстоятельства, – кивнула Пиновская. – Описания внешности от неё, естественно, не добились?
Сергей Петрович развёл руками:
– Естественно. Шлем был зеркальный, а мотоцикл ей и в голову не пришло запоминать… И вообще было темно, больно и страшно…
– И как только узнала месье, когда он от сыщиков удирал, – фыркнула «Пиночет».
– Охранная грамота… – вздохнул Дубинин. Отогнав котёнка от блюдца с огурчиком, он подозрительно оглядел «закусь», не нашёл ничего предосудительного и отправил огурчик в рот.
– Между тем сотрудничество с полицией… – продолжила Пиновская мысль коллеги.
– Как у певцов Тарантино, – снова подал голос Саша Лоскутков. – Помните? Тоже ни гу-гу. Дочка и та…
– Да помним, помним, – отмахнулся Плещеев. Ему не нравилось, какой оборот принимал разговор, но сердиться было не на кого: сам задал тон, рассказав дурацкую байку. – Если ты думаешь, что мне начальство велело при случае медаль ему от имени Итальянской республики передать, так ты ошибаешься!
– О Господи, – снова вздохнула Марина Викторовна, и Плещеев не мог определить, насколько притворным был её вздох. – Лишать преступный мир такого бриллианта, это, дорогие мои, кощунство. В скольких странах этого Скунса заочно к смертной казни приговорили? В шести, по-моему?..
– В семи, – мрачно сказал Сергей Петрович. – Теперь и у нас.
– А у нас-то за что? – спросил Лоскутков. – Неужели за Фикуса? – И усмехнулся: – Обиделись, дорожку перебежал?..
– Ему ещё Четвергова приписывают, – ответил Плещеев. – Начальника твоего бывшего. Саша пожал плечами и промолчал.
– «Приписывают»… – скривилась Пиновская.
– Физическое уничтожение при первой возможности, – поставил точку Плещеев.
«Эгида-плюс» была создана чуть больше года назад по инициативе энергичного молодого секретаря российского Совета Безопасности. Замаскированная под непритязательное охранное предприятие, она была питерской сестрой некоторых московских служб по неконституционному искоренению особо одиозных личностей в преступном и деловом мире. Костяк «Эгиды» составили люди, в разное время изгнанные со своих прежних постов кто за правдоискательство, кто за любовь к науке и новым методикам, мешавшую кому-то спокойно пить кофе. Теперь, собравшись в «Эгиде», они, как язвительно отмечала Пиновская, периодически напарывались на то, за что боролись всю жизнь…
Оставшись один, Плещеев взял на руки котёнка (Кефирыч клялся, что котик, но Сергей Петрович где-то слышал краем уха, будто такие симпатичные рожицы бывают исключительно у кошечек), подошёл с ним к окну и стал смотреть через скверик на Московский проспект. Ему не хотелось думать про Скунса, который и так уже испакостил день его рождения и обещал попортить немало крови в дальнейшем. Это было неизбежно, и скоро Плещеев – не в первый раз! – с головой уйдёт в хитроумные выкладки… но почему бы не дать себе минутную передышку, пока она ещё возможна?.. Не предаться простым человеческим размышлениям, как вон те люди, снующие взад-вперёд по проспекту? Нормальные люди, не озабоченные отловом и отстрелом выродка, взявшего кличку у омерзительно пахнущего зверька…
Когда-то давно, в детстве, Сереже Плещееву все время хотелось изобрести машинку для подслушивания чужих мыслей. Жизнь так сложилась, что детскую свою мечту он вспоминал чем дальше, тем чаще. То во имя профессии, то, как теперь, чтобы хоть на время от неё отрешиться.
Не думать о белом медведе оказалось, как всегда, тяжело. Он попробовал переключиться на приятное: на новую резину для автомобиля, уже облюбованную в фирменном магазине, на праздничные деликатесы, которые ему ведено было купить по дороге домой. На то, каким букетом умаслить любимую жену Люду, в отношениях с которой только-только наметилось хрупкое затишье после очередного шторма с дождём… А то как бы не отреагировала слишком бурно на дарёную киску…
Мысль о кисках была определённо лишней. Охота за наёмным убийцей обещала стать похожей на ловлю чёрной кошки в тёмной комнате, причём когда её там нет. Вся наличная информация о Скунсе носила характер столь же легендарный, как и история с нью-орлеанскими шлюхами. Либо происходила от лиц, заинтересованных скорее в её преднамеренном искажении…
Плещеев снова снял очки, лишая заоконную жизнь мелких подробностей. Котёнок царапал коготками его голубую рубашку, целеустремлённо лез на плечо. Вот так оно всё и бывает в простой, ничем не приукрашенной жизни. Уж сколько ни петлял по белу свету предположительно русский Скунс, сколько ни водил за нос ФБР, Интерпол и прочие удивительно тупоголовые организации, а только приехал на историческую родину, как его чуть не у самолётного трапа цап-царап неприметная российская «Эгида» во главе с её скромным, но гениальным начальником…
Между прочим, до сего дня «Эгида» и он, Плещеев, действительно промахов не допускали. До сего дня. Как и Скунс…
Сергей Петрович отодрал от воротника вцепившегося котёнка, посмотрел в пыльные небеса за Московским проспектом и сказал вслух:
– К нам едет ревизор…
