– Выведи её на улицу, – приказывает Ратмир конвоиру, отпуская мои волосы.
Мужчина беспрекословно слушается, даже не получив одобрения своего хозяина. Не хочет заработать переломы второй руки.
Только смотрит на меня так, будто именно я могу поплатиться за его увечья.
Должно быть, эти мысли отразились на моём лице.
– Она моя. Тронешь её хоть пальцем, урою.
Голос Ратмира. Рот Ратмира. Но всё равно не верю своим ушам.
Уже защищает меня как свою собственность.
Похоже, он не сомневается, что заключит сделку с Айратом.
– А если ты попробуешь сбежать, тебя ждёт та же участь. Усекла? – обращается ко мне.
Отвечаю утвердительно одними губами. Едва слышно. Но он всё понял.
Конвоир торопит, подходя ближе. Не желая, чтобы кто-то прикасался ко мне, я проворно поднимаюсь, игнорируя мушки перед глазами.
– Поживее, – рыкает позади.
Когда дверь за нами закрывается, опираясь на стену, осторожно спускаюсь. Едва ли не на ощупь.
Мне становится хуже и хуже с каждой секундой. Словно мой организм решил, что смертельная опасность отступила, а посему можно расслабиться и поспать. Уровень адреналина в крови резко упал. Я больше не ощущаю того странного возбуждения, вдохновлявшего недавно на ложь.
Посетители заведения обходят меня стороной, как чумную. Да и мужчина, следующий за мной тенью, не вызывает положительных эмоций у проходящих мимо.
Двигаюсь медленно, спотыкаясь на каждом шагу. Конвоира это раздражает. Чтобы я шла быстрее, он толкает меня в спину время от времени. Противно. Неприятно. Но не больно.
Я сжимаю кулаки, вонзаясь ногтями в ладони, чтобы не шлёпнуться в обморок.
До дурноты хочется опустить веки и погрузиться в темноту. Она так манит, затягивает к себе. Зазывает словно в гости.
Толком даже не поняла, как оказалась на свежем воздухе. Привалилась лбом к стене. Прикрыла глаза.
Конвоир буквально воспринял указ Ратмира и, когда я потихоньку начала сползать на асфальт, не притронулся ко мне.
Не знаю, сколько я так просидела, но в какой-то момент меня, как чемодан без ручки, подхватили под мышку. А потом бросили в автомобиль.
Салон ещё не успел прогреться. Я свернулась на заднем сиденье, прижав колени к груди, и была готова уехать в этой машине хоть в ад. Лишь бы в дороге разрешили немного подремать.
Проснулась оттого, что кто-то трепал меня за плечо. С трудом разлепила веки, вглядываясь в лицо напротив.
– Очнулась? Вылезай.
Состояние после короткого сна ещё хуже. Меня трясёт в ознобе. Дрожь зарождается откуда-то изнутри и распространяется по всему телу. Даже зуб на зуб не попадает. Хотя в салоне автомобиля очень тепло.
Мутным взглядом я смотрю в лицо Ратмира. Оно совсем рядом. Я вижу каждую пору на его загорелой коже, плотно сжатые губы. Глаза непонятного, меняющегося оттенка. Сейчас они кажутся ореховыми. Как у тигра. А недавно были абсолютно чёрными. Обсидиановыми.
Я слышу каждую произнесённую им букву. Но не могу сложить их в слова. Не понимаю, чего он хочет от меня.
Задумчиво потёр небритый подбородок. И вытащил из автомобиля за руку. Поднял насильно на ноги, придерживая за талию.
Оглядываюсь по сторонам. Мы в подземном гараже. Вокруг множество других дорогих машин. И я догадываюсь, что он хочет, чтобы я преодолела какое-то расстояние на своих ногах. Но от одной этой мысли я стекаю на пол.
Он ловит меня и берёт на руки. Опять вспоминаю, что я грязная. Испачкаю его белую рубашку, к которой я прижимаюсь.
Слышу его голос. Снова. Он что-то говорит. Тихо. Но не шёпотом. Улавливаю лишь интонацию. Она спокойная. Умиротворяющая. И я погружаюсь под неё в сон, как под колыбельную.
Почему у этого мужчины такой приятный голос? Он музыкой касается моих барабанных перепонок. Хочется урчать и ластиться об его грудь. Я что, пьяная? Или он действует на меня как наркотик?
Кажется, что уже через секунду ощущаю резкий запах, добирающийся до самого мозга. Нашатырь.
Недовольно мычу, не желая вылезать из кокона, в который залезла. Но меня грубо, не щадя вытягивают из него.
Свет в глаза.
А затем Ратмир похлопывает меня по щекам, приказывая не засыпать.
Я с трудом озираюсь, не соображая, где нахожусь и как здесь оказалась. Рядом ещё один мужчина. Чуть моложе. Симпатичный, но рядом с Сабуровым любой окажется блёклым и пресным.
Уже не так скверно себя чувствую. Даже удалось принять вертикальное положение.
– Как вас зовут, девушка? – задаёт вопрос мужчина.
Медленно перевожу взгляд с него на Ратмира. И обратно.
Сабуров наблюдает за мной, засунув руки в карманы. Рукава рубашки закатаны по локоть, и я почему-то обращаю внимание на то, какие у него красивые предплечья. Вместо того чтобы ответить.
– Как тебя зовут? – на этот раз вопрос звучит от Ратмира.
Он присаживается на корточки и смотрит мне в глаза. Будто заставляя вернуться в сознание. Каким-то странным образом удерживает здесь через зрительный контакт.
– Спичка.
Язык плохо слушается.
Мужчины обмениваются взглядами. Становится обидно, ведь я не понимаю, о чём они.
Меня осматривают. Врач. До меня дошло, что незнакомец – врач. Прошёлся пальцами по моему черепу, надавливая. Ощупывая.
– Есть вероятность сотрясения. Надо бы девушку на компьютерную томографию отправить.
– Осмотри её полностью.
Что-то мне подсказывает, что томографии не будет.
Чужие руки тянутся к моей кофте, задирая наверх. Но я их останавливаю. Автоматически.
Ратмир не столь деликатен. Словно я маленький несмышлёный ребёнок, он стягивает без лишнего копошения с меня верх, оставляя в хлопковом топике, который я ношу вместо лифчика. Быстро. Чётко. Удерживает мои руки за головой и наклоняется.
– Не дёргайся.
И я успокаиваюсь. Просто смотрю в тигриные глаза и расслабляюсь.
Холодные руки врача заставляют меня вновь лечь на спину. Пальпируют мои рёбра и живот. Я вздрагиваю. Морщусь. Он надавил на какую-то точку, от которой по телу расползлись волны боли, приправленные тошнотой.
– Гематомы. Переломов нет. Возможны внутренние повреждения. В целом нормально. Хотя я предпочёл бы её госпитализировать.
– Нет.
– Тогда оставлю лекарства, но если ей станет хуже – немедленно вези в больницу. Буди её каждые несколько часов. Проверяй состояние. По виду она истощена. Ей нужен покой и еда. – И спустя короткую паузу задаёт личный вопрос: – Кто она тебе? Симпатичная малышка.
– Моя вещь.
Мне снились кошмары. Один хуже другого.
От их живой реалистичности становилось страшно.
Всё вокруг так привычно, обыденно и по-настоящему.
Очередной непримечательный день. Изнуряющие тренировки. Вечер, и я спешу в больницу навестить дедушку.
Вчера ему стало лучше.
Я принесла куриный суп, приготовленный по рецепту бабушки. Конечно, не такой вкусный, как у неё, но не сравнить с тем, что стряпали в больнице.
Он с аппетитом поел. Я помогала, его руки плохо слушались. Сидела у койки и смотрела на последнего человека в этом мире, на которого могу положиться. На взрослого. Аня не в счёт. Я не смогу прийти к ней и сказать, как мне херово и нужно плечо. Она ещё слишком мала. Это я пока её поддержка. А моя – дедушка.
– Совсем худой стала, дочка, – еле слышно ругается.
Ему не нравится мой вид. Он знает меня. Читает в моих глазах отчаяние загнанного в клетку зверя.
И всё же я щажу его. Не гружу проблемами. Просто знаю, как только он вернётся, ситуация наладится. А он мне так сейчас необходим.
– Всё тренировки, деда, – криво улыбаюсь и вру: – Тренер заставляет. Нужно быть в форме.
Потускневшие от возраста глаза дедушки смотрят внимательно. Считывают ложь.
Он видит внучку насквозь. И чтобы спрятать от него свою боль и безысходность, я, как котёнок, кладу голову на его подушку, примостившись рядом с плечом. Вдыхаю запах рубашки. Свежей, сегодня принесла и помогла надеть. Ещё от него пахнет лекарствами и домом. По щеке непроизвольно катится слеза.
– Ты сильная, Серафима, – произносит дедушка почему-то, в скупой ласке проводя рукой по моим волосам, – ты со всем справишься.
Слышу эти слова и не могу сдержать слёз. Они уже не украдкой, а ручьём текут из глаз.
Знаю, что за нами наблюдают соседи по палате. Прямо шоу для разбавления их серых будней. Но мне безразлично чужое внимание.
– Я устала, деда, – ною сквозь рыдания, – устала быть сильной.
Мне стыдно перед дедушкой. За слабость. За то, что не сумела скрыть от него, как мне худо. Как страшно. Как я боюсь его потерять, а вместе с ним надежду на то, что всё вернётся в прежнее русло.
Да, моя жизнь и до его инсульта не была похожа на сахар. Но я имела дом, хоть какой-то дом. И знала, что с Аней в порядке. Что её у меня не отнимут.
– Всё будет хорошо, дочка, – сказал он перед тем, как я ушла.
А сегодня, зайдя в палату, обнаружила пустую койку. Стояла с минуту и просто смотрела на неё. Его соседи отводили глаза.
Нет. Нет. Нет…
Губы скривились в гримасе боли.
Я обернулась и побежала в ординаторскую. Сердце стучало в груди, пульс бил по вискам, а мир вокруг поплыл.
– Где мой дедушка? Прокофьев Пётр Васильевич?
Его врач отвлекается от трапезы, полный раздражения.
– Мы пытались до вас дозвониться, но вы не брали трубку.
Я достаю сотовый. Да, есть пропущенные. Но я никогда не отвечала на неизвестные номера. Достали предложения от банков взять кредит.
– Где мой дедушка?! – повторяю снова, как заезженная пластинка.
– Он умер час назад. Во сне.
С губ сорвался сдавленный стон. Говорить не получалось. Скажу слово – и распадусь на атомы боли.
Я вышла с этажа и попала на лестничную клетку. Люди здесь почти не ходили. Присела на холодную ступеньку и заплакала. Навзрыд. Отчаянно.
Теперь мне совершенно не ясно, как жить дальше.
Отчим вот-вот вернётся. После больницы он зализывал раны у какой-то своей зазнобы. Очередной из многих. Даже на таких, как он, находились женщины с большим сердцем и ещё бо́льшим страхом одиночества. Стоило алкоголю ударить по организму, он принимал меры для восстановления здоровья. Но потом, видимо, ему у неё становилось скучно, и он возвращался.
Услышала разговоры спускающихся людей и поднялась.
Надо как-то выжить.
Среди пропущенных оказался и номер похоронного агентства. Дедушка, как и многие пожилые люди, откладывал деньги на свои похороны. А зная повадки отчима, хранил их у старого товарища.
Мне пришлось всё взять на себя. Организация похорон, выбор гроба. А его друзья пришли на выручку. Родственники не жаждали разделить мою ношу. Боялись, что попрошу помощи.
Я почему-то ждала маму. Хотя давно потеряла надежду её вновь увидеть. И уж тем более получить от неё поддержку в трудный момент. Но ведь это похороны её отца, а мне даже неизвестно, как ей о них сообщить. И всё же я ждала её.
Но вместо неё явился отчим. На поминки. Поесть.
Не имея возможности больше терпеть всё, что происходит вокруг, я взяла Аню за руку и вышла.
Я задыхалась там. Мне не хватало воздуха. Не было сил смотреть на гостей. Им есть о чём поговорить между собой. Вспомнить дедушку. Но я могла помянуть его только с Аней. Все прочие люди для меня чужие. Посторонние.
– Спичка, а куда мы идём? – раздаётся голосок сестры, пока я целенаправленно, против сильного ветра иду вперёд. Ощущаю, как холод студит пылающие щёки и глаза, что жгут слёзы.
– К речному вокзалу.
Там любил гулять дедушка.
– Холодно, Сер, – сводит бровки домиком, – может, не пойдём?
Попробовала заглянуть в внутрь себя. Понять, как вести себя дальше. Чего бы хотел дедушка? Явно не того, чтобы его младшая внучка простудилась.
Мы присели в кафе. Тёплом. Десерт один на двоих и чайник горячего чая.
– Как ты, Пирожок? – смахиваю пальцем мазок шоколада с нежной щёчки сестры.
Она пожимает плечами, елозя ложкой по «Праге».
– Я тебя больше всех люблю, Спичка, – поднимает вдруг на меня свои ясные глаза и неожиданно добавляет: – Даже больше мамы.
Моё сердце трещит по швам. Кровоточит.
– И я тебя больше всех на свете и в тысячу раз больше мамы.
Улыбается мне зубами, тёмными от десерта.
А на следующий день пришли органы опеки.
В доме, как назло, находился отчим.
Я попыталась представить, какой видят посторонние люди нашу квартиру. Обшарпанной. Грязной. Убогой.
Я убиралась в ней, но это мало помогало. Влажной тряпкой не приклеить обратно отодранные в пьяном угаре обои. Не вернуть на место ламинат. Не заткнуть капающую из крана воду.
Мы спали с Аней валетом на одном диване. Нас устраивало. А оказалось, так нельзя.
Но самое главное – смерть опекуна.
Меня будто пыльным мешком ударили, когда я поняла, что Аню сейчас заберут. Мной овладела чистая, не смешанная ни с каким иным чувством паника. И только осознание того, что я могу всё лишь усугубить, заставляло меня держать себя в руках.
– Пожалуйста, не забирайте её, я могу о ней позаботиться, – умоляла я строгую женщину в костюме.
Она смотрела на меня совершенно безэмоционально. Её не трогали мои слёзы и обезумившие глаза.
– Девушка, вы бы о себе позаботились. Вы себя в зеркало видели? Вам же самой лучше без ребёнка. Пока не найдутся новые опекуны, она будет находиться под защитой государства.
Сестра вырвалась из рук женщины, что удерживала её ладошку, и побежала ко мне. Обняла меня со всей силы, плача и прося не отдавать им.
Я отстранилась от неё, глядя на девочку сухими глазами. Такими сухими, что ощущала резь.
– Потерпи, Пирожок, я тебя верну. Ты мне веришь?
Аня смотрит сквозь слёзы. Хочет верить. Только вот я не знаю, что говорила ей мама перед тем, как бросить у нашего порога. Может быть, те же самые слова?
Я проснулась от собственных рыданий. Они пробрались наружу и вытащили вместе с собой и меня.
Первые мгновения я испытывала полную дезориентацию. Не могла понять, где нахожусь, как сюда попала. Мне всё приснилось? Дедушка. Аня. Этот чёртов аукцион.
Нет. Не приснилось.
Затолкала тянущую боль поглубже в себя и постаралась о ней не думать.
Под одеялом на мне… ничего. Это напрягает. Как я оказалась голой? Кто меня раздел? Неужели Его Величество… У нас с ним что-то было? Ну нет… он же не извращенец, чтобы совокупляться с девицей без сознания. Или извращенец? Откуда мне знать…
Но никаких новых ощущений в теле я не обнаружила. Осторожно коснулась вульвы. Всё как обычно.
Огляделась. Похоже, это гостиная. И я спала на диване. Правда, огромном и удобном. Но всё же диване. Не то чтобы мне было обидно, но очевидно, что кое-кто не пожелал положить меня на свою кровать. И если она в этом месте и есть, то в единственном экземпляре.
Одна эта комната раза в два превышала размеры всей нашей квартиры. Обставлено со вкусом, каждая деталь продумана до мелочей. И всё же совершенно неуютно. Будто в обители спартанца. Лишь самые необходимые вещи. И ничего личного. Например, безделушки, взяв в руки которую, я могла бы хотя бы что-то понять о хозяине этих апартаментов.
Из окон открывался вид на Новодевичьи пруды. Такой красивый, что дух захватывало. Я любила этот район Москвы. После соревнований, проводимых во Дворце гимнастики, иногда здесь гуляла и мечтала, что когда-нибудь поселюсь в похожем месте.
Воспоминания возвращались урывками. Разорванными фрагментами минувшей ночи. А минувшей ли? За окном день. Но ощущение странное, будто прошло куда больше времени.
Ужасно хотелось в туалет. Стоило спустить ноги на пол, как мочевой пузырь дал о себе знать. Однако разгуливать в чужой квартире голышом показалось не лучшей идей. Честно говоря, мне тут и в одежде не хотелось находиться. Смыться бы отсюда побыстрее…
Была не была.
Я завернулась в одеяло и покинула гостинную.
За дверью меня встретил длинный коридор. Серый. Мрачный.
Так тихо, что создавалось впечатление, будто я одна во всей квартире. Или здесь отличная звукоизоляция.
Ванную комнату я нашла не сразу. В надежде отыскать туалет я сначала наткнулась на кладовую, затем на комнату со спортивными снарядами. И лишь на третий раз мне улыбнулась удача.
Отражение в зеркале настолько напугало, что я от него отшатнулась. С трудом вспоминала, как со мной обращался конвоир. Разок он швырнул меня в стену, и я сильно ударилась. Но думать в тот момент о том, как это отразится на моей внешности, времени не имелось. Надо было спасаться.
Планом А стало выживание. А план Б всегда один – я подумаю об этом позже. Только проблемы росли, как снежный ком.
От меня буквально разило потом. Кожа казалась липкой. А я вся – грязной. Стало дурно от мысли, что в таком состоянии меня видел Ратмир. Прикасался ко мне. Похоже – раздевал.
Что ж, вряд ли я покину его дом, миновав встречи с ним. Надо будет как-то объяснить тот фарс, свидетелем которому он стал. Навру что-нибудь. Мне не привыкать.
Сделав вывод, что с него не убудет, если я воспользуюсь его ванной комнатой, я залезла в душевую кабинку. Разобравшись с сантехникой, включила горячую воду. Сильные струи били по задеревеневшим мышцам.
Из-за Айрата я долго пролежала на полу в холодной комнате. Тогда я думала, что мои внутренности уже никогда не согреются. Оставалось надеяться, что я не простудила себе какой-нибудь жизненно важный орган.
От пара и воды становилось легче. Скопившееся в теле напряжение потихоньку уходило, а моё настроение улучшилось.
Перенюхав выстроенные на полочках флакончики, я поняла, чем так вкусно пахло от Ратмира. Растёрла между ладошек каплю геля, взбила пену и нанесла на всё тело. Кайф.
Эффект после процедуры эпиляции сохранялся. Кожа оставалась гладкой, блестящей. А я казалась себе ещё более голой. Но елозить по такой коже оказалось безумно приятно. И я почему-то думала, что Ратмиру бы понравилось притрагиваться ко мне такой…
Волосы пришлось вымывать несколько раз, пока кожа головы на стала скрипеть от чистоты. А потом снова нанесла на себя гель. В надежде, что буду пахнуть Сабуровым.
Отжав волосы, я распахнула стеклянную дверцу. И едва не упала, натолкнувшись на тяжелый взгляд хозяина квартиры. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на меня.
Несколько бесконечно долгих секунд я просто не в силах была отвести от него глаз. От шока. Пока Ратмир не передал мне в руки махровый халат, возвращая в чувство.
– Я смотрю, тебе стало лучше, – звучит его голос, резонируя о мраморные стены ванной комнаты. Густой, низкий. Странными вибрациями отдающий в низ живота.
Не замечала за собой подобного раньше, но в его присутствии я менялась. Впрочем, у меня имелось не так много возможностей обратить на это внимание. Внутри будто срабатывал переключатель. Я становилась мягкой. Податливой. Плавилась, словно масло на солнце. Хотя такое состояние мне вовсе не свойственно. Я же сухарь. Всегда готова драться и показывать клыки.
Может, весь фокус заключался в том, что он старше меня. В том, что я его просто-напросто боюсь. Или, к собственному стыду, хочу. И одновременно презираю за то, как он обошёлся со мной в ночном клубе.
Во мне ещё живёт желание доказать ему, что он неправильно поступил. Что он ошибся. Но совершенно не понимаю, как это сделать.
– Д-да, – с запинкой подтверждаю, – спасибо.
Пальцы подрагивали, пока я пыталась расправить халат. Не с первого раза попав в рукава, всё-таки сумела одеться. И пока копошилась, ощущала тёмный взгляд Ратмира. Его поведение сбивало с толку.
Мне никак не удавалось понять его эмоции. Возможно, он их не испытывает вовсе. Вдруг у него всё умерло внутри?
Что теперь со мной будет? Почему-то мысль о том, что я просто смогу уйти из его квартиры, стала казаться нелепой. Глупой до безобразия.
Сердце билось в груди как бешеное.
– Иди за мной.
Приказ.
Он поворачивается спиной и выходит из комнаты. А я сверкая пятками бегу следом.
Что уж, я высокая. Но Сабуров по сравнению со мной просто гигант. Спешу за его широкими шагами, глубже запахивая халат, потому что утопаю в нём. Это ведь его халат?
Длинный коридор ведёт в кухню. От аромата еды я едва не падаю в обморок.
За плитой замечаю женщину. Азиатка. Она на мгновение оборачивается ко мне и улыбается дежурной улыбкой. Явно видит в этой холостяцкой берлоге каждый день голых девиц в махровых халатах.
– Что желает госпожа? – задаёт она вопрос с ужасным акцентом, через который я с трудом продираюсь.
Испытываю сильнейшее смущение.
Хочется ответить – ничего. Но тогда я рискую захлебнуться собственной слюной. Запахи потрясающие.
– То же, что и мне, – вместо меня отвечает Ратмир.
Я сглатываю.
Пока его помощница по дому варганит еду, я озираюсь по сторонам. Делаю вид, что не замечаю, как Сабуров разбирает меня на атомы.
Кухня серая, огромная и холодная. Мокрые волосы пропитали махровую ткань, и теперь я ёжусь. Сабуров же одет с иголочки.
Создаётся впечатление, что он не вылезает из этого формального стиля. Брюки, рубашка. Тоже белая. Я, как назло, вспоминаю его боксеры и покрываюсь краской стыда.
Перед моим носом раскладывают приборы, а затем ставят тарелку. Глазунья с ярко-жёлтым желтком, ломтики лосося, нарезанное спелое авокадо, тосты с сыром. Чашка кофе и молочник. Не трапеза, а фоточка из инстаграма.
– Ешь.
Очередной короткий приказ.
Так теперь всегда будет?
Вспоминая, в какой руке держать нож, а в какой – вилку, я приступаю к завтраку.
От первого кусочка еды моя душа улетает в рай. Проткнула желток, наблюдая, как он окрасил тарелку. На тост положила ломтик авокадо, нанизала на вилку лосось. Проглотила. Ощущая на языке идеальное смешение вкусов. Даже на секунду прикрыла веки, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие. Как же давно я не пробовала ничего подобного. Свежего. Вкусного. Приготовленного из качественных продуктов.
Насытившись, я сделала глоток кофе. Не понимала его вкуса, но и он порадовал мои вкусовые рецепторы. И только после этого я вспомнила, где нахожусь и кто на меня неотрывно пялится.