Елена Ядренцева
Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады
Глава 6
– Тук-тук.
Карина открыла глаза и уткнулась взглядом в потолок. Потолок – точно был. Сквозь облупившуюся штукатурку тут и там виднелись чёрные камни в деревянной оплётке. А если был потолок, было и всё остальное. Значит, это она вчера смотрела на драконов, и пару раз перебегала с чердака на чердак по перекинутым доскам, и ела в общем зале, среди привидений, колдунов и одной больной русалки (от неё ужас как воняло водорослями). Значит, Карина и правда поселилась в замке местного тёмного владыки. Владыка этот, правда, вчера на спор нарисовал себе углём усы и брови и так и ужинал, серьёзный – хоть портрет рисуй.
За ужином Карина нарочно подсела к нему поближе, вовремя отпихнув русалку. По правую руку от него сидел Гюрза, а вот по левую…
– О, – сказал Ференц, будто бы сам не наблюдал, как Карина проталкивается и плюхается на место рядом с ним, забыв тарелку, – мы играем в «подмени соседа»?
– А можно кое-что спросить?
– А почему же нет?
Вот если б у Карины был собственный замок, она бы ужинала одна – ну, может, ещё с девчонками. Никаких водорослей. Никакого балагана. А этого словно бы и не интересовало, сколько людей (дракончиков, русалок, каких-то ещё призраков и прочих тварей) – сколько народу – имел в подчинении.
– Что я должна буду делать?
Ференц нахмурился и ткнул в её сторону вилкой. На вилке был кусок картошки и рыбий хвост.
– Вопрос, – сказал Ференц. – Что-то не так в самом вопросе твоём, милое дитя.
Вот ведь дурак-то.
– Вам что, пособия платят? Но вы ж меня нормально не оформили. Или там что, на кухне помогать?
Рядом с Кариной призрачный Семён всё смотрел и смотрел на миску с очень ярким салатом – жёлтый перец, красный, рыжий…
– Он поглощает впечатления, – пояснил Ференц. – К твоему вопросу: ничего ты не должна. Живи, расти, познавай мир, Гюрза присмотрит за тобой первое время.
– А можно кто-нибудь другой?
– Боюсь, что нет.
– А можно я сама тогда?
– А что с Гюрзой?
Гюрза всем видом приосанивался, любым движением – и когда они вылезли на крышу, и когда он покормил драконов, покосившись на Карину и всё-таки сделав это ложкой с длинной ручкой – ложки лежали во льду и раскалиться не успевали, – и когда провёл её через двор к хозяйственным постройкам. Даже когда он взялся перетаскивать мешок с мукой, отказался от помощи и в итоге муку просыпал, – даже тогда он будто бы милость оказывал – Карине, муке, кухне, Ференцу – кому угодно. Вот интересно, если так сейчас и сказать, она нарушит правило не жаловаться или ещё нет? В интернате бы за такое сожрали без хлеба. Гюрза сидел по ту сторону от Ференца и ел так, будто каждый его жест фотографировали с трёх сторон, вносили в хронику.
– Да он выпендривается, – сказала Карина сердито.
– А! Да ты тоже, это не считается. Что ли, хуже, чем в интернате?
И сравнил же!..
– А у вас можно выходить за территорию?
– Когда как. Пока войны нет, можно выходить. Да ты сначала территорию освой, Карина свет-Вадимовна.
Вообще-то отчеств у Карины было три: Владиславовна для серьёзных дел, Архиповна для веселья и Вадимовна – просто чтоб отстали, а в графе стоял прочерк.
– Вы мысли читаете?
– И не мысли, а факты, и то через раз.
Так вот, это-то всё было вчера. А сегодня к ней стучались и зачем-то ещё озвучивали стук, и ничего хорошего из этого выйти не могло. Когда женщины с ласковыми голосами говорят «тук-тук» вместо того, чтобы просто войти, потом оказывается, что ты останешься в больнице, или что кто-то умер, или что ты ещё куда-то срочно должна переезжать.
– Тук-тук, могу войти?
Из чистого упрямства – конечно, она помнила, что ничего здесь не решает на самом деле, в чужом-то дворце, – из чистого упрямства Карина крикнула:
– Не можете!
– А что так?
И вот пока Карина думала, можно ли заорать: «Я голая!» – в комнату всё-таки вошли. Бывают люди – как мохеровые нитки, такие же безумные, но в целом ничего. Нитки эти пушатся и топорщатся, и волосы женщины – потом Карина узнает, что её зовут Алиса, – тоже пушились и топорщились во все стороны. Платье было на ней совсем простое, светлое, разве что с кружевами по подолу.
– Послушай, деточка, – она присела на кровать, хотя Карина её вовсе и не приглашала. – Это ошибка, ты должна была оказаться совсем не здесь.
Когда живёшь в интернате – привыкаешь за версту чуять речи с линеек и открытий. Кто-то вещает на трибуне, а кто-то под ней давится пирожками (или дымом). Из-под трибуны тебя никогда не тащат, потому что на ней вещает очередная женщина из района (в туфлях-лодочках) или мужчина аж из центра, которому надо в этот день объехать ещё интерната три.
Так вот, речь этой женщины с тонкими нежными руками была ровно такой – речью с линейки.
– Не-а.
Впервые в жизни Карина могла возразить; Ференц вчера прочёл целую лекцию насчёт того, что никого, мол, нельзя сталкивать с их мест, даже русалок, и тем более больных русалок, и почему вообще тот факт, что кто-то тут русалка, – почему он вообще тебя смущает в свете всего остального, а, Карина-свет? Но он ни слова не сказал насчёт, к примеру, вежливости, если кто-то припёрся в твою спальню и норовит порушить только-только отстроенную со вчера определённость. Поэтому Карина повторила:
– Никакой ошибки.
Ну, и перекатилась на живот. Так можно болтать ногами и делать вид, что ты и вовсе без мозгов. Вот же неловко будет, если это баба Ференца.
– Нет, никакой ошибки, мне здесь нравится.
– Да как же так? Здесь, в этом царстве хаоса, – тут она почему-то фыркнула, как будто слышала свою речь со стороны, чего такие, как она, обычно не умели, – и разврата?
– Никакого разврата я не видела. Вы кто?
– О, ну вот Ференц у нас же тёмный властелин, да? А я светлая королева, на секундочку. К светлым-то лучше примыкать. Оденем в белое.
– Да не сдалось мне ваше белое.
– Меня Алисой зовут. А тебя?
– Карина.
Не Алиса явилась за ней в интернат, и не Алиса сожгла её характеристику с неуправляемостью, и не Алиса думала защитить её от Слалом, ещё не зная даже, что Карина именно та, кто ей нужна.
– Ну, Карина, – Алиса потянулась заправить ей прядь за ухо, и от того, какая эта рука была чистая и розовая и как от неё пахло сдобой и сиренью, Карина отшатнулась. – Ну посуди, ну здесь-то что тебе ловить? Призраков в башнях? А там выдадим за принца.
– Да я сама стану как принц.
– Это Ференц тебе сказал?
Вообще-то насчёт принца Карина сама только что придумала, но вот от ямочек на Алисиных щеках, от этого маленького уютного заговора, в который её словно приглашали, а она не хотела, потому что в такие заговоры вступают мамы с дочерьми или никто, – от всего этого она кивнула и сообщила:
– Ференц лучше всех.
– Да быть не может, чтобы я настолько опоздала. Ты же здесь всего вечер?
– И полдня ещё.
– Ну и какие тогда могут быть выводы? Послушай-ка, давай ты прямо сейчас отправишься со мной, посмотришь на мой замок тоже, а потом уже…
– Я не хочу в ваш замок, спасибо большое.
– Да кто ж отказывается, даже не взглянув?
Что ей ответить? «Вы как тётка на линейках»? «Вы слишком милая, чтоб мне с вами пойти»?
– Сливочное мороженое.
– Что?
– Вы как мороженое сливочное, а я не люблю. У вас там по полу, небось, ещё и цветы в вазах.
– Но что плохого в цветах?
Ну, например, с ними нельзя играть, только фотографироваться – с ними и женщиной, которая их и принесла. Однажды Карина с Антоном подрались хризантемами, белой и жёлтой, измочалили стебли в хлам, не говоря уж о соцветиях, и потом, оттирая стенку в туалете в качестве искупления, Карина всё ещё помнила этот запах – чуть застоявшейся воды и лепестков. Но если кто-то расставляет цветы в вазах…
– У вас, наверное, денег завались.
– И у тебя будет.
Заманчиво – Ференц про деньги ничего не говорил. Но он сказал: расти, познавай мир – и рисовал сам на себе усы углём, а эта была как с картинки: и бегать ты, наверное, не смей, и платье не порви.
– Я тут останусь.
– Да почему ж меня все вынуждают применять силовые методы в последнее время? – Алиса вздохнула и потянула за приколотую к юбке белую шерстяную нитку. – Карин, ну что случится от того, что сходишь в гости?
– Не пойду я к вам!
Никогда ещё Карина не дралась со взрослой женщиной. Ну, то есть в детстве – может быть, но чтоб сознательно, и ещё чтобы эта женщина не врач…
Никогда не дралась, но изготовилась. Можно треснуть её подушкой по белым волосам. Можно зубами. Жалко, ни ножа нет, ни штопора – ничего такого.
– Я не уйду. Я не хочу к вам в гости даже на секундочку. И денег не хочу.
– О, какая принципиальность, ты подумай.
Теперь обе они стояли на ковре – Карина в пижаме, а Алиса в платье, – хмурились и смотрели друг на друга. Можно ещё, наверное, завалиться под кровать – оттуда в детстве обычно ленились доставать, только если комиссия или шли на принцип. Принципиальность, говорит Алиса. Ха. Просто нельзя же переезжать чаще раза в сутки.
– Я не вовремя? – в дверь заглянул Гюрза, взъерошенный со сна. Ну надо же, кто-то всё-таки живой и не успел свериться с зеркалом! – О, добрый день, Алиса. Мне казалось…
– Давай, – вздохнула Алиса, сложив руки на груди, – давай, давай, зови своего отца.
– А вы уверены, что хотите его видеть?
– А ты уверен, что можешь без него решать вопросы? Такого уровня, во всяком случае.
– Такого уровня – это какого? – влезла Карина. – Это моего? А что за уровень вообще?
Она тут что, внезапно важная персона?
Гюрза поскучнел лицом. Он и так не сказать чтобы был образец открытости, но тут будто овсянку на воде ел где-нибудь в огромном зале, на белой скатерти и в белом кружевном воротнике. Постное лицо и снисходительное.
– Я, – проговорил, рассматривая собственный рукав, будто тот чем-то провинился и заслужил по меньшей мере выговор, – считаю, что и сам в силах кое-что понять и что отец отлично это знает, и именно поэтому я его замещаю, когда он в отлучке.
Карина теперь стояла между ними и всё мотала головой: Гюрза – Алиса, Алиса – Гюрза…
– А ещё я считаю, – сказал Гюрза, взирая на рукав всё так же скептически, – что люди, которые договорились о союзе, не должны переманивать… ценные кадры за спиной другого.
– Ага, ага, вот верные слова же, – Алиса закивала, – именно за спиной! А кто это начал? Как вы к нам, так и мы к вам!
– Да погодите вы! Это я, что ли, ценный кадр?
Гюрза вдруг поклонился, прижав руку к сердцу.
– Уважаемая Карина, – теперь он выглядел как ведущий на концерте, вот-вот на сцену выйдут младшие петь песенку козлят, – я обещаю вам, что всё объясню позже.
– «Я абисяю вам»! – передразнила Алиса и тут же покачала головой: – Нет, Карин, тебе правда тут понравилось? Поверить не могу.
– Мне – да.
– Ну не Гюрзе же! Так вот, а если возвращаться к «кто кому что должен», уж наверное, не я выкрала из интерната чужую избранную!
– О, – сказал Гюрза. – А вы её как-то зарезервировали в этом интернате? Клеймо поставили? Отец, наверное, не заметил.
– Что непонятного в словах «избранная светлой стороны»?
– Если она и избранная светлых, это не значит, что расти должна у вас же. – В дверь всё-таки вошёл Ференц, которого как будто бы никто не звал.
Потом Карина не раз замечала это его свойство – появляться в нужный момент, не раньше и не позже, и как бы невзначай перетягивать перебранку на себя. «Навыки управления, – говорил он и подмигивал. – Кто-то должен бесить одновременно всех».
– Да ну а где же ей ещё расти?
– Ну, – Ференц повёл рукой, – вот её спальня. Потом она, то есть Карина, вырастет и в нас разочаруется, потому что игра превыше всего, но пока пусть живёт себе спокойно. У вас там нервная атмосфера во дворце, ты же сама рассказывала.
– А у вас, разумеется, тишь да гладь!
– А у нас весело, по крайней мере, – Ференц подмигнул. – Верно, Карина-свет?
– Вот видите, – вставил Гюрза, – мы даже прозвище оставили сообразное вашим традициям.
– Спасибо большое, – буркнула Алиса и наконец-таки направилась к двери. – Хотя бы чай мне тут предложат или нет?
Глава 7
Чай ушли пить только Алиса с Ференцем – Гюрза схватил Карину за рукав пижамы и помотал головой.
– И что? – сказала Карина, высвобождаясь. – И что теперь, я тут должна стоять, пока они все будут меня обсуждать?
– Они все – это мой отец с Алисой? О да, целая толпа.
– Что значит «выкрала чужую избранную»?
Гюрза вздохнул.
– У нас тут есть такая игра, – пояснил, глядя куда-то в сторону, – ну, знаешь, все эти сказки. Светлый рыцарь, который потом становится светлым королём, светлые девы и не знаю кто ещё. А мы из тёмных.
– То есть вы меня втянули в какую-то муть?
– Тебя бы так и так втянули. – Он по-прежнему смотрел в сторону, и Карина пихнула его в плечо. – У тебя первый кон. В первом не полагается знать правила.
– Но я же уже слышала!
– Что ты слышала – это твоё дело, тем более что мы пока что в паузе, и Алиса к нам явилась как Алиса, а не как королева. А вот когда игра начнётся, тогда никто из нас ни словечком тебе не даст понять, что этот разговор вообще-то был.
– Вы тоже врёте на линейках?
– На каких ещё…
– На таких сборищах, где надо отчитаться, иначе денег не дадут. – Вообще-то спонсоры отдельно, линейки отдельно, но смысл Карина вроде бы передала.
– Зачем нам деньги? – Гюрза нахмурился, будто и правда её не понял. – У нас одних драконьих слитков из старого фонда…
– Ну, когда показать надо одно, а на деле совсем другое? И твой Ференц обещал пудинги на завтрак и одежду в клеточку.
– Ах да, одежда. – Гюрза умолчал про первое, и, значит, Карина, скорее всего, была права, и никакого пудинга ей тут не светит. – Ты нарисуешь?
– Так на складе у вас что есть?
– Какой ещё склад? – Гюрза был уже у двери – может, намеревался дать ей переодеться, тоже мне, джентльмен выискался, но обернулся: – Ты думаешь, она хранится где-нибудь централизованно?
– А как ещё?
– Ну, переоденься во что можешь, и я покажу. – Он будто бы куда-то очень спешил, но Ференц поручил ему Карину, и теперь…
– А пудинг? – спросила Карина, едва только вышла за порог спальни. Платье, конечно, пахло интернатом: столовой и немного сигаретами. Если ей правда тут дадут нормальную одежду, эту она на тряпки пустит – тряпки всем нужны. – А пудинг мне достанется или нет?
Не то чтобы она хотела пудинга – она и знать не знала, что это такое, но Ференц обещал, и если только он подумал, что она забудет…
– Пудинг? Не уверен, делали сегодня или нет. – Вот интересно, если треснуть этого Гюрзу, он наконец посмотрит прямо или нет? – Отец, наверное, это всё метафорически… А ты что, любишь пудинг?
– Да без всяких обожаю. По две тарелки ем, а то и три. С подливкой.
Вот хорошо бы пудинг оказался жирным мясом.
– Это, что ли, с карамельной?
Вчера они поднялись по парадной лестнице – на ней ещё был ковёр и почти не стояло ни стремянок, ни этих деревянных, через которые надо прыгать на физподготовке – коней? козел? козлов? Сегодня Гюрза сразу от спальни повернул в другую сторону, отворил незаметную дверь в стене и занырнул в какой-то такой узкий тёмный ход, что Карина в него полезла бы только на спор.
– Иди за мной.
– А если не хочу?
– Ну, тогда ты и позавтракать, наверное, не очень хочешь? – Он замер уже там, в темноте, и Карина видела только его спину. – Ладно, извини. Прости. Просто я хочу послушать, о чём они там говорят, и, если ты не будешь мешкать, мы как раз успели бы…
Карина прыгнула в проход.
– Мешкать – это тупить?
– Мешкать – это болтать, когда можно уже идти.
– Да я не вижу ничего!
– На, возьми руку. Не споткнёшься, и пол тут ровный, просто под уклон.
– А что ты мне дашь за молчание?
– За какое?
– Сам собрался подслушивать своего же отца и какую-то бабу – и сам же ещё и спрашивает…
Что он резко замрёт, Карина ожидала и потому остановилась тоже. В принципе, если за руки его схватить, ещё получится победить в драке… Или нет. Так странно.
– Извинись.
– Да с чего бы мне?
– Во-первых, – он вздохнул, – Алиса не баба, а женщина. Во-вторых, хорошо, я был не прав, думая, что тебе можно доверять, – он потянулся поправить пуговицу на рукаве, перекрутил её и вдруг оторвал – разом, рывком. Ого. – Ты из таких мест… В-третьих, лучше бы тебе помнить, что это я над тобой старший, а не наоборот.
И дверь захлопнулась.
– Я поняла, – сказала Карина, отступив на шаг. – Я поняла, поняла. Мы пойдём слушать или нет?
– А ты не выдашь нас в самый ответственный момент?
Они тут что, все полагаются на честные слова?
– Не-а, – сказала Карина и провела рукой по стене. Прохладный камень, но не ледяной – и не гладкий ни разу: то впадины, то трещинки…
– Я понял, – сказал Гюрза отрывисто, – ты боишься темноты. Возьми-ка меня всё же за руку.
Откуда он знает? Карине захотелось вжаться в дверь, но вместо этого она и правда сунула руку куда-то во мрак. Закашлялась.
– Нет, – сказал Гюрза и взял её за руку крепко, но не стискивая, – это не подземелья и не камера, тут воздух как везде, так что дыши нормально.
– Легко тебе говорить!
– Ну конечно, мне легко. – Он устремился куда-то вперёд, так и не отпуская её руку, пришлось подстраиваться. Они шли долго – или это темнота тянула время и минуту растягивала на десять, Карина не знала.
– У вас тут что, и факелов даже нет?
– Ход не используется, – сказал Гюрза. – То есть не использовался.
– А ты родился здесь?
Опять он замер и выдернул руку, и Карине вдруг показалось: сейчас он сбежит и оставит её одну.
– Ну, прямо здесь – нет, – он выдохнул через нос и взял её за руку снова, – но в целом да.
– То есть ты как я?
– Что?
– Тоже всё время жил на одном месте?
Вообще-то в детстве-то Карина часто переезжала, но так то в детстве. А потом, со средней школы…
– Ну да, – сказал Гюрза. – То есть не совсем. Можно и так сказать. Теперь помолчи.
Они вывалились в какую-то не то кладовку, не то подсобку, не то на плане раньше было пустое место, а теперь из щелей в стенах торчали кое-где клочья мха, а кое-где и тряпки; одно перекрытие напирало на другое, не развернуться, и кладка каменная, старая – такие выщербленные камни-кирпичи, в музеях ещё лежат… Гюрза прикрыл за собой дверь, помедлил, повёл в воздухе рукой – и дверь исчезла.
– Это остаток старого замка, – пояснил, – без ремонта.
Присмотрелся, упёрся ногой в выемку в опоре и, подтянувшись, прыжок за прыжком взобрался аж под самый потолок.
– Сможешь сюда?
Он говорил почти что шёпотом. Карина чихнула, и Гюрза приложил палец к губам.
Ну разумеется, она смогла. Конечно, в платье неудобно, и ноги пару раз не вовремя скользнули, и руки были теперь в белой каменной пыли. А всё-таки она стояла рядом с Гюрзой – кто-то вынул из кладки столько кирпичей, что тут и сесть оказалось возможно при желании.
– Я подтяну звук, – пояснил Гюрза одними губами. – Мы сейчас ровно под кухней.
Почему-то он, когда вот так шептал, не казался настолько уж невыносимым. Карина стукнула его в плечо, так, в знак расположения, сюда бы ещё пива, – и он обернулся резко, чуть не свалился. Карина тоже прошептала:
– Я любя, знак дружбы.
Вообще-то «я любя» универсальной фразой было у девчонок, пацаны не нуждались в этих тонкостях; но Гюрза кивнул. Медленно, медленно потянул с потолка что-то невидимое, щепотью – Карина ела так сладкую вату в тот раз, когда хватило не всем, но ей досталось.
– Ну ты даёшь, – раздался голос Ференца как будто бы у них над ухом, Карина даже дёрнулась, – ну ты даёшь всё-таки. Хаос и разврат.
– Должна же я была это сказать.
– Тогда я в следующий раз назову твои владения царством унылого порядка, в коем нет души.
– Ой, кто городит конструкции с «коем», тот сам устарел.
– Не по роли говоришь.
– Так на кой ляд тебе девчонка, объясни мне?
– Кой ляд, – повторил Ференц. – Ну что за выражения, королева.
– Так для чего же ты, прислужник тьмы, завлёк в свои сети юную эту душу?
Кто-то из них поперхнулся, и Гюрза поморщился.
– Вот, – прошептал тише тихого, – ты хотела знать.
– Честно? – переспросил Ференц и, кажется, судя по звукам, подлил этой своей Алисе чаю. – Честно? Да просто так я её взял. Думал: зайду, погляжу, как они все живут, посмотрю, с чем столкнусь года через два…
– Ну и?
– Отвратно живут. – Ещё какая-то жидкость, булькая, полилась в сосуд. – Так погано живут, думаю: дай вытащу хоть эту…
– Так я бы тоже вытащила.
– Так я раньше пришёл. – Карина ведь и знала его всего ничего, а всё равно будто увидела, как он подмигивает. – Ей у вас скучно будет, честное слово.
– То есть ты не хочешь обыграть судьбу?
– Зачем? Сказано «уничтожит» – да пожалуйста, только сначала пусть подышит хоть немного.
– А ты не думал, что, если она будет тебя знать, потом станет ещё больнее?
– Кому, ей? Да она же разочаруется наверняка, и вот тогда, пылая гневом праведным…
– Перестань, – сказала Алиса, – ай, перестань. Налей мне вот чего себе сейчас налил.
– Пойдём, – Гюрза сказал это почти что в полный голос. – Пойдём, я сотворю тебе одежду, какую захочешь.
Наверху замолчали; Гюрза спрыгнул на пол, секунду посидел на корточках и распрямился.
– Колени что? – возмутилась Карина, по-быстрому спускаясь как положено, то есть повисая на руках и дёргая ногами в поисках опоры. – Колени что, железные, ау?
– Да какая разница, – он так рьяно оправил свой второй рукав, что чуть не оторвал ещё одну пуговицу, – ненавижу. Ненавижу, когда они там вместе пьют.
