Елизавета Дворецкая
Орел и Дракон
Хильда привыкла утешать двоюродного брата, который только ей одной поверял свою досаду и нетерпение, но при этом ничуть не кривила душой. Оба сына Хальвдана Ютландского выросли настоящими мужчинами – крепкими и сильными. Светловолосый и голубоглазый Харальд был высок ростом, с длинными ногами и широкой грудью, с красивым лицом, благодаря чему имел большой успех у девушек – но относился к этому успеху с внешним презрением, понимая, что сыну конунга гордиться следует не этим. Рери, хоть и уступал старшему брату статью и красотой наружности, был не менее сильным и ловким, отличался решительностью, честолюбием, но и здравым смыслом, редким для юного возраста. Среднего роста, он, однако, имел сильные руки, широкие плечи и крепкую спину (Хильда и Аслауг, когда подросли настолько, чтобы начать разглядывать и оценивать мужчин, сошлись между собой во мнении, что у Рери самое красивое – это спина, и даже жаль, что сам он не может этого увидеть). Неустанно упражняясь во всех играх и искусствах3, он на каждых состязаниях во время тинга, йоля или Середины Лета одерживал победу – или в беге, или в плавании, или в прыжках, или в метании копья, и азарт и упорство вполне возмещали ему недостаток роста. У него было обычное лицо с мягкими чертами, желтова-серые глаза и русые волосы с легким рыжеватым отливом. В обычное время он выглядел человеком добродушным и дружелюбным, каковым, собственно, и был, но каждый раз, когда он волновался, напрягался или тем более сердился, его глаза превращались в щелочки и взгляд сверкал, как настоящая сталь. Бывало, он улыбался, победив в каком-нибудь состязании на играх Середины Лета или выиграв бой у Харальда или кого-нибудь из хирдманов, но глаза его и тогда оставались злыми: улыбаясь, он еще не успевал остыть и по-прежнему был сосредоточен на борьбе. «У Рери злые глаза победителя! – с одобрением говорил Ингвар конунг. – Парень с такими глазами непременно своего добьется, чего бы это ему ни стоило!»
Рери действительно злился, если ему не удавалось чего-то добиться, и ему невероятно обидно было сидеть в Хельгелунде под боком у хромого дяди, когда на свете так много возможностей раздобыть славу и богатство! Свой род Рери знал почти до самого Одина, происхождение от которого и давало ему право претендовать почти на любой престол в Северных странах. Если только нынешний владелец не станет возражать…
Но ведь право только тогда чего-то стоит, когда подкрепляется силой. Если бы только он не был прикован к этим скалистым пригоркам, где пасутся коровы и овцы бондов, своей бедностью и одиночеством! Если бы Ингвар конунг поверил в сыновей своей сестры и помог им с войском, как Харальду Боевому Зубу помогли родичи его матери, королевы Гюрид! Ингвар конунг и сам любил поговорить о том, что хорошо бы ему снова отправиться в поход, чтобы не умереть от старости в своей постели. Но старость еще на пороге не стояла, и каждый год что-нибудь мешало: то урожай плохой, то знамения на йоль выдались неблагоприятные. А прошлой весной старуха королева Рагнхильд вдруг слегла в постель и потребовала, чтобы сын дождался ее смерти и самолично устроил достойное погребение; Ингвар послушался мать и остался дома, а она проболела все лето да и встала, и теперь снова снует по усадьбе, ни днем ни ночью не переставая прясть на ходу4, гремит ключами и покрикивает на рабов.
Рери подавил тяжкий вздох. Его мышцы сами собой напрягались, казалось, еще немного, и какие-то крылья поднимут его, как Вёлунда, и понесут – к свободе и славе…
Вернувшись домой, Ингвар конунг разослал по округе людей. И они привезли такие новости, что даже Рери перестал жаловаться на скуку. Викинги с погибшего корабля объявились, да еще как! Три дня назад, еще пока буря вовсю бушевала, они нагрянули в Ивняковую Горку, двор Аудуна бонда, и угнали из хлева всю скотину: пять коров и шестнадцать овец. Три сторожевые собаки потом были найдены убитыми, а хозяева, сидя в доме, за шумом ветра даже ничего не услышали. И им еще повезло. Через день незваные гости явились на пастбище Альвира бонда, откуда еще не угнали на зиму скот. Альвир бонд лишился шести коров из своего стада, а пастух обнаружился на подвядшей траве пастбища – зарубленный. Хорошо еще, что женщины-скотницы как раз понесли в усадьбу свежий сыр, а не то их участь была бы плачевна.
– Это настоящие разбойники! – говорил потом Альвир бонд, сам прискакавший в Хельгелунд. Это был один из так называемых «больших бондов», то есть имевших не только рабов в доме и работников на полях и пастбищах, но и «младших бондов», которые нанимали у него часть земли и вели там свое хозяйство. – Я требую, конунг, прикажи собирать войско! Если оставить этих разбойников делать что хотят, то скоро у нас во всем хараде не останется ни одного дома, где они не побывают! Мы должны защищать свое имущество!
– Может быть, они уйдут! – говорил фру Торгерд. По опыту зная, что такое сражение возле порога дома, она совсем не хотела увидеть это еще раз.
– Куда же они уйдут, сестра, если у них нет корабля! – Ингвар конунг не надеялся на такой легкий исход. – Они так и будут разбойничать, пока не захватят чей-нибудь корабль!
– Может быть, наш! – вставил возбужденный Рери. – Надо поставить возле сарая охрану!
– Непременно! – согласился Ингвар конунг. – Поезжай-как ты к Вемунду харсиру, Альвир, а на обратном пути расскажешь мне, что он ответит. Если он нас не поддержит, то мы не много людей соберем.
– Если он не прикажет своим людям немедленно вооружаться, то я буду считать его жалким растяпой! – надменно вставила Хильда. – Так ему и передай, Альвир.
Вемунд Стрела, один из самых знатных людей Смалёнда, приходился сыном Аринбьёрну, бывшему воспитателю Хальвдановых сыновей. Он славился как искусный стрелок из лука и даже хвалился, что привез из Страны Финнов чудесную стрелу, которая никогда не пролетает мимо цели и всегда сама возвращается к хозяину. В это верили не все, но несомненно, что Вемунд был удачлив в походах. В прошлом году, с богатой добычей вернувшись из Ирландии, он даже решился посвататься к Хильде. Но Ингвар конунг предоставил дочери самой дать ответ, а она сказала, что Вемунд харсир еще недостаточно прославился, чтобы брать в жены дочь конунга.
– От этой славы одни беды! – убеждала ее тетка Торгерд, которая не желала племяннице повторить ее собственную судьбу. – Ты молода, ты родилась в семье конунга и тебе хочется стать королевой, я понимаю тебя. Я была такой же в твои годы. Но посмотри на меня и подумай, как сложилась моя судьба! Каждый год знатные конунги ходят в походы, а ты будешь ждать, не зная, вернется ли твой муж, и не нагрянет ли, пока его нет, какой-нибудь враг, жаждущий мести. А враги у любого достойного человека есть всегда. Неужели и ты хочешь бежать с малыми детьми на руках, бежать от смерти и плена, а потом мыкать горе по чужим углам! А с Вемундом харсиром тебе будет хорошо. Он достаточно доблестный человек, чтобы защитить свой дом и свою честь, но он не славится по всем морям и никто не пожелает его убить, чтобы прославиться победой над ним, как было с моим мужем!
– Но он такой старый! – Хильда морщила нос. Ей тогда было восемнадцать, а Вемунду харсиру уже тридцать пять, и он казался ей совсем стариком. – Я не хочу остаться вдовой с малыми детьми, которые не смогут позаботиться о себе и о доме! А со старым мужем этого не избежать!
– Ты точно так же можешь остаться вдовой с малыми детьми, если выйдешь за двадцатилетнего! В том ирландском походе погибло немало людей, и очень многие были моложе, чем Вемунд харсир. А он ведь остался жив! При удаче и благоразумии он еще двадцать лет проживет, твои дети успеют вырасти.
Все это было мудро и справедливо, но Хильда упрямо качала головой:
– Молодой муж, конечно, может погибнуть в любой день, но зато он может прожить еще сорок лет. А старый муж этого не может, и через двадцать лет его уж наверняка не будет со мной!
– Гьёрдис дочь Эйлими выбрала из двух женихов того, что постарше и поопытнее, и сын их стал великим героем!
– Это еще не доказывает, что она не ошиблась! Ведь молодой отвергнутый жених в конце концов разбил старого и опытного, и она осталась вдовой, беглянкой со своим распрекрасным сыном! И, может быть, от молодого мужа она родила бы героя еще лучше! Ведь твердость духа, ум, достоинство наследуются от матери, она сама несет их в себе и передаст сыну, кто бы ни был муж! И я предпочитаю жениха помоложе.
– И кого же ты предпочитаешь?
На этот вопрос Хильде было нечего ответить, и тетка знала об этом заранее.
– Ну-ну! – с горьковатой насмешкой прибавила фру Торгерд. – Может быть, конечно, следующий год будет урожайным на женихов… Но имей в виду: прославленные герои редко доживают до седых волос. Им-то в Валгалле хорошо, а судьба домочадцев их там не волнует!
– Ладно, сестра, не пугай мою девочку! – добродушно отвечал Ингвар конунг и одобрительно трепал Хильду по плечу. – Ведь и она – королевского рода. А люди королевской крови предпочитают рискнуть и выиграть, чем сидеть и обеими руками сжимать свою единственную ворону5! Нужно выбирать риск и смело идти навстречу опасности – без этого нельзя пробудить свою удачу, а без удачи не стоит жить. Правда, Хильда?
– Правда! – весело отвечала Хильда. В юности картины возможных поражений не очень-то убеждают, и у нее еще не было детей, за которых она могла бы бояться.
Глава 2
Но Вемунд харсир не терял надежды и теперь обрадовался, узнав, что у него есть отличный случай умножить свою славу, не снаряжая кораблей. На другой день он примчался в Хельгелунд, и Ингвар конунг собрал дружину и ближайших хёвдингов на совет.
– Судя по тому, сколько скотины им требуется для прокорма, их там не так уж мало! – говорил Торир Верный. – Но раз они где-то запрятались, так что за четыре дня их никто не увидел, их не так уж и много!
– Погоди, еще увидим! – отвечал Ингвар конунг. – По ночам теперь холодно, зима на носу. Если от них вовремя не избавиться, то никому в округе житья не будет. Скоро им надоест сидеть в лесу и они пойдут искать себе теплый дом!
На другой день в Хельгелунд прискакал парень из усадьбы Бобровый Ручей. Разыскивая корову, он наткнулся в лесу на стоянку разбойников.
– Это в Ясеневой лощине, где ясени и дубы! – рассказывал он, взмахами руки показывая куда-то к лесу. – Там такая лощина у нас огромная, три усадьбы на дне поместится, и вся заросла деревьями, такими огромными, а когда стоишь наверху, то вершины прямо на тебя смотрят. Ну, вот, они там! Было бы лето, ничего бы не разглядеть, а теперь листья попадали, и все видно. Народу – тьма, человек сто! Ну, не сто, ну, десятков шесть-восемь точно будет. Их не очень-то посчитаешь, они там кто по шалашам сидят, кто ходит туда-сюда! Шалашей себе нарубили, где лапником крыто, где жердью, и десяток – шкурами коровьими! Это Альвира бонда коровы, точно! Я одну точно узнал, я эти рыжие пятна помню, она однажды в наш ячмень забралась! Я как их нашел-то: шел по лесу, учуял дым!
– Уже костры днем жгут, совсем обнаглели! – возмутился Харальд. – Думают, здесь живут одни трусы, которые за свои дома постоять не могут!
– Значит, пора собирать людей! – решил Ингвар конунг. – Харальд, вели достать ратную стрелу.
– Позволь, конунг, я сам с ней поеду! – Рери вскочил, так ему не терпелось хоть что-то делать.
– Если мы успеем накрыть их там, пока они не знают, что обнаружены, то победа будет наша. Поезжай скорее!
Вся округа вооружалась: рыбаки, бонды, хёльды точили оружие и поправляли щиты. Право голоса на тинге имеет только тот, кто ежегодно является на вапнатинг – оружный смотр, и старик сохраняет свои права только до тех пор, пока может натянуть боевой лук. А какие богатые плоды приносит ратная доблесть, знали все, поэтому каждый свободный мужчина в Северных странах стремился обзавестись защитным доспехом из простеганной кожи, с подкладкой из пакли, шлемом, щитом, мечом, копьем или топором – что позволял достаток и что лучше приходилось по руке.
Через день-другой должен был подойти Берг харсир с людьми из двух южных харадов, и тогда пора будет выступать.
Но уже назавтра усадьба Хельгелунд поднялась ночью.
– Горит, горит! – кричал кто-то, во всю мочь колотя в запертые ворота. – Хрольвов дом горит, Каменная Голова горит!
Это был Халль, работник Асгейра бонда, ближайшего соседа Хрольва из Каменной Головы. Завидев за пригорком дым и отсвет огня на склоне, Асгейр послал работника к конунгу, а сам с домочадцами побежал было к Каменной Голове, помочь на случай, если это обыкновенный пожар от уголька с очага. Но это был не обыкновенный пожар: вокруг Каменной Головы крутилась огромная толпа вопящих мужчин, пламенные отблески плясали на обнаженных клинках. Благоразумно пустившись обратно, Асгрейр бонд со всеми домочадцами встретил людей Ингвара конунга на полдороге.
– Их человек сто! – твердил Асгейр, который, хоть и мог со страху в темноте обсчитаться, но едва ли на очень много. – Это тролли какие-то, а не люди, хримтурсы!
Не решаясь оставаться в своем доме поблизости от разбойников, Асгейр с домочадцами отправился провести остаток ночи в усадьбу Хельгелунд. В спешке, ночью, Ингвар конунг мог бы собрать, считая своих домочадцев и ближайших соседей, не больше шести десятков человек, и глупо было нападать таким малым числом на хорошо вооруженных, опытных в битвах, а еще ожесточенных скитаниями разбойников.
Оказалось, что Асгейр бонд, бежав из дому, был более чем прав. Наутро, отправившись проведать брошенное жилье, он обнаружил его захваченным. Лежа за камнями на гребне горы, он сверху мог наблюдать, как закопченные дымом лесных костров, лохматые и свирепые викинги расхаживают по его усадьбе и распоряжаются его добром, как своим собственным. Прав был Ингвар конунг, считавший, что пришельцы замерзли в лесу и захотели перебраться в теплый дом с очагами. Хрольв из Каменной Головы не пожелал их пустить, и они просто подожгли усадьбу. Судьба самого Хрольва с его домочадцами так и оставалась неизвестной, но Каменная Голова лежала обугленными развалинами, над которыми и сейчас еще поднимался душный вонючий дым.
Теперь уж всем в округе стало не до шуток: это была настоящая война, притом враг располагался в жуткой близости. Это не обычный «береговой удар», когда проплывающие мимо викинги просто забивают скотину на пастбищах, чтобы раздобыть себе мяса – вещь неприятная, но житейская и кое-как терпимая. В иных областях тинги принимают законы, объявляющие «береговой удар» преступлением, но большинство предпочитает с этим явлением мириться – что толку в законах, если преступников обычно не удается догнать и ответчиков не найдешь между небом и морем?
– Если уж они дома захватывают, стало быть, располагаются здесь зимовать! – рассуждали напуганные жители. – И скоро пойдут по дворам, обложат данью всю округу, и мы будем эту ораву троллей всю зиму кормить!
– И хорошо еще, если весной они уйдут. А если им тут понравится?
– Ну вот, ты уже дань платить собрался! А конунг у нас на что?
Несколько ближайших к Асгейрову двору жилищ опустело: не дожидаясь, пока придут забрать их хлеб, скот, одеяла и женщин, бонды снимались с места, со скотиной, домочадцами и самыми нужными пожитками бежали просить пристанища в усадьбах поближе к конунгу. День и ночь, даже у себя дома, мужчины не расставались с оружием. Женщины не выходили со дворов, и Хильда была единственной, кто осмеливался показываться за ворота. Вопреки настояниям родных, она не желала сидеть взаперти, когда такое творится, и вместе с Рери и Харальдом ездила по округе, собирая людей. Рери был возбужден и весел: возможность совершить подвиг пришла к нему домой, и он был уверен, что в близкой битве отличится на славу.
– Вы рано собираетесь платить дань каким-то разбойникам! – говорил он перепуганным бондам. – У вас ведь есть конунг, а еще есть мы, сыновья прославленного Хальвдана Ютландского! И пока мы живы, в Смалёнде никто не будет собирать дань, кроме законного конунга!
Иные считали Хрёрека сына Хальвдана чересчур самонадеянным для семнадцатилетнего парня, который ничем еще, по большому счету, не отличился. Но при виде его уверенного, даже немного насмешливого лица, его сердито суженных серых глаз, отливавших сталью, даже бондам становилось стыдно той суеты, которую они подняли.
Наконец подошел Берг харсир. С ним было десятков семь разнородного войска: каждый бонд собрал своих сыновей, прочих родичей и работников. Пришло время показать, не впустую ли каждую весну на тинге проводится оружный смотр.
– Так ты думаешь, конунг, что мы одолеем этих людей? – спрашивал Берг, уже старый, лет пятидесяти, широкий, круглолицый мужчина с крупным носом и большой густой бородой, закрывавшей всю грудь. Он носил прозвище Одноглазый, но этим ему скорее льстили: оба его глаза были на месте, но левый, мутный, будто оловянный, уже несколько лет не видел, что, конечно, мешало ему биться.
– У нас почти две сотни бойцов, вдвое больше, чем у разбойников.
– Но там настоящие бойцы, а у нас так, одно название! Я не уверен, что все эти бонды и пастухи не побегут, как только запахнет настоящей кровью.
– Но мы-то с тобой не побежим, да, Берг харсир? – Ингвар конунг улыбнулся. – Ты уже стар бегать, тебе самое время доблестно погибнуть в битве, чтобы избежать пустячной стариковской смерти. В походы ты уже не ходишь, так когда же тебе еще представится такой удачный случай?
– Спасибо за заботу о моей чести. Ты помнишь о своей хромой ноге, конунг?
– Значит, я ни в коем случае не побегу! – с удовлетворением отвечал Ингвар, будто вдруг открыл в своей хромоте новое достоинство. – А пока конунг не бежит, его войско сражается.
– Брат, лучше бы тебе остаться дома! – в который уже раз умоляла фру Торгерд, заламывая руки. – Поручи войско Вемунду харсиру, он здоров и опытен! А насчет твоей ноги Берг харсир совершенно прав – для тебя слишком опасно вступать в поединок с разбойниками! Ты же не хочешь оставить свою землю без конунга, пока твой сын еще так юн!
– О чем ты говоришь, сестра! Я испытал уже все хорошее, что может дать жизнь: у меня были походы и битвы, слава и добыча, у меня были хвалебные песни, красивые женщины, верная дружина, добрая жена и прекрасные дети. Мне нечего желать в жизни, кроме достойной смерти. Конечно, все эти люди правы: в битве с викингами нам придется нелегко, но напряжение всех сил души и тела пробуждает удачу, заложенную в человеке! Вот и выходит, что смело идти навстречу опасности, даже на хромых ногах, – это наилучший способ победить. Свою судьбу человек выращивает сам, и вскармливают ее решения, которые мы принимаем. Запомните это, дети мои, на тот случай, если мне больше не придется вам об этом сказать!
Не только дети и оба племянника, но и Вемунд харсир вполне разделял взгляды конунга на судьбу и удачу. Вемунд был бы совсем не прочь возглавить войско – если бы он заменил конунга в битве, да еще и выиграл ее, то даже йомфру Хильда не нашла бы повода отказать ему в своей руке. Дружина Вемунда была готова уже несколько дней: его люди имели хорошее оружие, крепкие щиты с железными умбонами, а у четверых даже имелись кольчуги, привезенные из походов. С собой они привели кузнеца, чтобы чинить оружие, которое пострадает в грядущей битве. Сам Вемунд харсир, в кольчуге, в шлеме с полумаской, выглядел почти как Сигурд Убийца Дракона – если у Сигурда, конечно, были темно-русые усы и рыжеватая борода, которая казалась чужой, позаимствованной на время. Зато меч его, по имени Рассекающий, был чудо как хорош: рукоять и ножны украшены золочеными с чернью узорами, а на прекрасном стальном клинке была выбита непонятная надпись какими-то чужими рунами.
– Это меч из Рейнланда! – хвастался Вемунд, показывая свой клинок сыновьям фру Торгерд. – Он стоит столько же золота, сколько сам весит! Но я его и за столько не продам!
– Мой отец после своих походов в Рейнланд мог целый корабль загрузить такими мечами! – надменно заметил Харальд, тщательно скрывая зависть. – А ты свой, наверное, за деньги купил!
– Я получил его в качестве выкупа за ирландского короля Аэда, которого захватил в плен в долине реки Лиффи. А с помощью этого меча я уже взял немало хорошей добычи! – Вемунд не смутился и лихо подкрутил свой ус, по последней моде заплетенный в тонкую косичку. Он понимал, что сыновья датского конунга завидуют ему, и это только повышало его настроение. Возможно, что Хальвдан Ютландский когда-то привозил такие клинки десятками, но где они теперь? Его сыновья ни одного такого меча и в руках не держали, им только и остается, что пожирать глазами чужие сокровища.
– Твой меч так хорош, что в него можно влюбиться! – Хильда улыбнулась. Выросшая среди воинов, она умела оценить качество оружия.
– А в хозяина его, по-твоему, влюбиться нельзя? – как бы мимоходом, словно его это не занимает, полюбопытствовал Вемунд.
– Ну, только если получить этот меч как свадебный дар, тогда я бы подумала! Но если ты отдашь его невесте, то биться тебе придется, как Фрейру, оленьим рогом! А у нас теперь такие гости, что против них нужно настоящее оружие!
– Я привезу тебе парочку голов! – пообещал Вемунд. – Как знать, может, среди нашей добычи найдется и другой меч, подходящий для свадебного дара!
Смелость лучше
Силы меча
В битве героев, —
Доблестный муж
Одержит победу
Мечом ненаточенным!6
– выразительно прочитал на память Харальд, всем видом показывая, что хороший меч – еще не повод для гордости.
Смелому лучше,
Чем трусу, придется
В играх валькирий;
Лучше храбрец,
Чем разиня испуганный,
Что б ни случилось!7
– так же выразительно и даже немного насмешливо ответил Вемунд продолжением той же песни, и оба сына Хальвдана одинаково побледнели от гнева. Уж не на то ли он намекает, что они – испуганные разини, еще ничем не доказавшие свою доблесть!
– Что это вы тут за саги принялись, как будто уже йоль? – в гридницу заглянул Торир Верный. – Там конунг приказал коней седлать, вы с ним едете или нет?
Усадьба и ближайшие дворы были забиты вооруженными людьми, и теперь все они собирались в одно место: на широкую луговину под откосом холма, на котором росла сама священная роща, давшая название округе Хельгелунд. Только в праздники, когда приносят жертвы, и только сам конунг, являвшийся также и верховным жрецом своего народа, имел право входить туда, чтобы повесить на ветви дубов барашков или петухов. У подножия дубов белели в жухлой траве выложенные камнем жертвенные круги с очагом посередине, возле которого жертву посвящали богам. На этом месте собирался общий тинг четырех харадов, составлявших округу Хельгелунд, здесь Ингвар конунг приносил по праздникам жертвы и призывал милость Светлых Асов и Добрых Ванов, здесь он разбирал тяжбы и объявлял приговоры. И здесь теперь задымили костры собирающегося войска. Бонды грелись в ожидании похода: хорошо, что идти было недалеко, и уже вечером беглецы надеялись вернуться в свои брошенные дома.
Старая королева Рагнхильд, фру Торгерд, Хильда со служанками, кое-кто из окрестных жителей наблюдали за сборами войска с пригорка. Жервы были принесены, королева Рагнхильд бросала «кровавые прутья», то есть рунные палочки, окрашенные кровью жертвы, но знамения выпали неопределенные: руны обещали и приобретения, и потери. Надеясь умилостивить богов, Ингвар конунг даже пообещал, в случае удачного исхода, принести в жертву Повелителю Ратей одного из пленных.
– Конунгу, конечно, виднее! – вполголоса заметил Сигмунд Ремешок, один из торговых гостей, зимовавших у конунга. – Но многие люди, особенно за морем, говорят, что приносить в жертву людей – глупый и злой обычай и после смерти все, кто это делал, будут наказаны.
– Похоже, ты наслушался франкских аббатов! – насмешливо отозвался Орм сын Торда. Это был еще молодой мужчина, лет двадцати семи, но с войском он не пошел, потому что во время летней поездки был ранен в правую руку и теперь еще не годился для битвы. – Я в Бьёрко про это слышал. Там были несколько лет назад франкские монахи, убеждали людей, что-де старые боги никуда не годятся и поклоняться надо новому богу, который один все создал и всем правит, всех людей наделяет судьбой, судит и наказывает или награждает после смерти. Многие слушали их, но потом свеи опомнились, как у них ни урожая, ни улова не стало, и прогнали монахов взашей, а имущество разграбили. Однако, теперь многие, кто торгует за морем у франков или англов, привозят оттуда амулеты нового бога, в виде такого вот крестика, – он показал пальцами. – Может, и ты, Сигмунд, прикупил себе нового бога по дешевке? Ты ведь всегда умеешь купить подешевле… только иногда покупаешь такую дрянь, которую и брать-то не стоило!
Вокруг засмеялись, а Сигмунд промолчал. В кошеле на поясе у него и правда имелся небольшой медный крестик, привезенный из Кельна. Там он крестился, чтобы получить кое-какие привилегии в своей торговле. Причем это было во второй раз, а впервые он крестился пять лет назад в британском Эофервике. Там ему в придачу дали еще и новую белую рубашку, так что эта новая вера – не такое уж невыгодное дело, как думают глупцы…
– Принесение жертв не может быть глупым обычаем! – поддержала Орма йомфру Хильда. – Я знаю, Годфред конунг однажды даже принес в жертву не простого пленника, а самого конунга, который попал к нему в плен. Это было где-то за морем, только не у франков, а у ререгов. Не помню, как его звали.
– Его звали Годолеубо, – добавила фру Торгерд и вздохнула, как вздыхала всегда, когда вспоминала времена своей молодости и славы. – Я эту историю хорошо помню, ее в Хейдабьюре все знают. Он правил в земле ререгов, в их самом большом городе, который называется Рёрик. Годфред конунг взял в плен Годолеубо конунга и принес его в жертву Одину. Он умел делать такие вещи: чтобы Один принял жертву и остался доволен, надо человека повесить и одновременно пронзить копьем.
– Не сказать, чтобы Годфреду конунгу сильно пошла на пользу милость Одина! – язвительно возразил Сигмунд. – Недолго он после того прожил. Года два или даже меньше, ведь верно? Да еще и говорили, что хоть на него напали норвежцы, натравил их на него собственный его племянник Хемминг. Может, конечно, и не натравил, но он знал, что конунгу грозит опасность, и не помог ему, хотя имел под руками людей и корабли. И болтали, что сделал он это ради какой-то женщины, то ли жены Годфреда, то ли наложницы. Скажете, это достойная смерть?
– Молчи, Сигмунд! – тут уже несколько человек в негодовании напустились на торговца. – Не твоего ума дело – рассуждать о судьбе конунгов! От предательства никто не убережется, даже сам Сигурд Убийца Дракона получил копье в спину от собственных родичей, но разве это умаляет его доблесть? Или скажешь, ему тоже надо было не почитать богов и поклоняться британскому Кристусу?
– Хотя многие достойные люди и не почитают богов! – добавил Орм. – Хотя бы Рагнар лагман. Он говорит, что надеяться надо на себя, на свою силу и удачу, тогда и за морями, где уже совсем другие боги правят, не пропадешь. И я думаю, он прав, ведь где-нибудь в Миклагарде Один и Тор едва ли помогут. Так что же теперь, в каждой стране менять богов? Вон, Сигмунд правильно делает: здесь жертвы приносит Тору, а в Дорестаде – Кристусу. Пусти его к бьярмам, в Страну Белок, он и тамошнему богу Йомали поклонится, правда, Сигмунд?
Вокруг засмеялись, а Сигмунд поджал губы с таким видом, что, дескать, на эти глупые нападки не стоит и отвечать.
– Ну, ладно, ладно, что вы совсем человека застыдили! – Старый Кальв бонд вроде бы вступился за Сигмунда, а сам тайком подмигнул Хильде, поглаживая бороду. – От христиан тоже бывает польза умному человеку. Они ведь месяцами не едят мяса, их бог запрещает, и потому покупают соленую сельдь целыми кораблями! Сколько ни привези осенью куда-нибудь на тот берег, в тот же Рёрик, в котором вечно пасутся целыми стадами купцы франков… Или в Дорестад, скажем. Все раскупят! Так что смеяться можно, но и выгоду не надо забывать!
– Ты, похоже, неплохо заработал… в Дорестаде! – насмешливо откликнулась фру Боргхильд из Северного Склона. Она знала, что Кальв бонд за всю свою жизнь дальше Готланда ни разу не бывал и о дальнем береге Восточного моря знает только понаслышке.
Люди посмеивались, стараясь смехом заглушить тревогу и не показать, как нехорошо на душе. Фру Торгерд и Хильда провожали глазами войско, которое неровными рядами тянулось по долине, уходя в сторону Оленьего леса. Ингвар конунг и Вемунд харсир ехали впереди.
– Как Один и Тор! – вздохнула фру Торгерд, намекая на полуседую голову Ингвара конунга и рыжую бороду харсира. – Хотела бы я увидеть, как они вот так же, плечом к плечу, возвращаются обратно!
– И молодые конунги тоже! – вставила Герд, дочь Гисли Овечьего.
Поскольку Харальд и Рери тоже пошли с войском, она считала вполне уместным назвать их конунгами. Вся семья Гисли, жившего слишком близко к Оленьему лесу, уже три дня пережидала опасность в Хельгелунде, чему Герд была очень рада, поскольку это давало ей возможность целыми днями заигрывать с сыновьями Хальвдана. Делала она это, по мнению Хильды, самым глупым образом: целыми днями вздыхала и повизгивала, что, дескать, какие ужасные эти викинги и как она ужасно их боится. Харальд только усмехался, а Рери даже не догадывался, что все это предназначено и ему.
Не отвечая, Хильда тоже нашла глазами знакомую спину младшего из двоюродных братьев и внезапно вздрогнула: слишком ясно ей представилось, что, возможно, она видит его в последний раз. Он слишком пылок, но еще так неопытен, а им предстоит нешуточная битва. Хильда подняла глаза, словно хотела увидеть в сером осеннем небе фигуры валькирий, прилетевших за Рери. Там, конечно, никого не оказалось, но ей по-прежнему было не по себе. Она поискала глазами вокруг, не мелькнет ли где-нибудь черным крылом ворон, птица Одина, обещая покровительство Отца Ратей. Ах если бы те триста валькирий, щитоносных дев, которые помогали в последней битве Харальду Боевому Зубу, пришли на помощь его потомку! Хотя бы Веборг и Висна, к которым у Хильды было почти родственное отношение после того, как они с сестрой Аслауг столько раз представляли их в детских играх. Но игры давно кончились, и теперь они ничем не могут помочь своим братьям, идущим навстречу настоящим, не деревянным, мечам.
– Ой! – Герд вдруг побледнела и прижала руки к застежке слева на груди. – Я слышу волчий вой!
– Это ветер! – отмахнулась фру Торгерд, но у нее кольнуло в сердце: волчий вой – дурная примета.
Хильда ничего не сказала и снова посмотрела на небо. Уж скорее бы они возвращались!
