Елизавета Водовозова
Из давно прошедшего
Дядя прислал за нами превосходный дормез, запряженный четырьмя лошадьми: внутренность его была обита кожей, а дно устлано высокими, мягкими перинами и подушками, покрытыми тонкими простынями, обшитыми великолепными кружевами. Для нашего услаждения во время путешествия мы получили от него же большой ящик со всевозможными вкусными вещами, приготовленными дядиным превосходным поваром.
Стояла прекрасная летняя погода, и мы ехали не торопясь: в самую жаркую пору дня мы по нескольку часов останавливались на станциях для кормежки лошадей и для отдыха, но в комнаты не входили даже по ночам, а спали на открытом воздухе в чрезвычайно удобном экипаже. Приехали мы на пятый день путешествия в имение дяди, находившееся в нескольких верстах от города Жиздры, Калужской губернии. Хотя вся семья Андрея Григорьевича в это время состояла из него и его шестнадцатилетней дочери Нади, но громадный и роскошный дом его с флигелями и множеством пристроек кишел обитателями: у кузины был большой штат учителей, учительниц и компаньонок разных национальностей; для каждого и каждой из них было отведено особое помещение в одну или две комнаты.
Мы приехали за два дня до торжества. Я находила большое удовольствие бегать по анфиладе комнат, убранных с роскошью, до тех пор мне совершенно незнакомою, и смотреть на приготовления. Отовсюду раздавались шум, стук молотков, сновали рабочие, мастерившие на полу что-то вроде помоста для театральных представлений, в которых Надя должна была играть главную роль: устанавливали фортепьяно, на котором она же должна была исполнить какую-то увертюру в четыре руки с одним из своих учителей-иностранцев, арфу, на которой она должна была играть под аккомпанемент своего пения. К стенам этой громадной залы прибивали белоснежные простыни с прикрепленными на них зелеными ветками и листьями деревьев, а живые цветы между ними приказано было приколоть рано утром в день торжества, чтобы они блестели своею свежестью. Но меня еще более интересовала другая комната, в которую то и дело вносили какие-то корзины. Я осторожно стала пробираться в нее, оглядываясь во все стороны. Но тут меня увидала Надя, схватила за руку и, войдя со мною в «сортировочную», сказала экономке, чтобы мне подали стул, столик и поднос и чтобы при распаковке разных угощений мне наложили бы побольше всего, что мне понравится. Затем она убежала сию же минуту. Скоро на моем подносе образовалась целая гора. Но тут в комнату вбежала сестра Саша, взяла тарелку, положила на нее несколько конфет и фруктов и, взяв поднос, на котором уже лежали горы всевозможных вкусных вещей, поставила ее перед экономкою; меня же за руку она потащила из комнаты. Когда дверь за нами затворилась, она сказала мне: «Ты больше этого ничего не съешь. Не хватает еще, чтобы ты здесь расхворалась от обжорства. К тому же совсем непристойно выносить из „сортировочной“ целые подносы. Ведь над тобою будет издеваться вся прислуга». Хотя я оправдывалась тем, что сама Надя так распорядилась, но сестра, не обращая на это внимания, ввела меня в одну из комнат, предназначенных для нас, и ушла. Очень мне не понравилось ее вмешательство в распоряжение кузины, но делать было нечего. Когда все было съедено, я отправилась отыскивать сестер и кузину и нашла их в ее роскошном будуаре. Сестры с помощью нескольких портних и горничных примеряли Наде те платья, которые она должна одеть в разных актах той или другой пьесы, в которой она принимала участие. Примеряли и платье – подарок нашей семьи, убранное цветами: оно чрезвычайно понравилось ей, и она решила одеть его во время самого бала, которым должны будут закончиться все представления и характерные танцы.
