Ева А. Гара
Граница замкнутого круга
Хуже дурака – только дурак с инициативой.
В больничке я навестил Грика лишь раз – притащил ему ромашек и фруктового пюре. Он долго молчал, а потом как смог послал меня на хер своей вновь собранной челюстью. Ну я и свалил, потому что объясняться было тупо и вроде бы незачем. Но совесть всё равно донимала типа, глянь, в каком он жутком состоянии, это всё ты виноват, говнюк бестолковый. Хотя я понятия не имел, почему вдруг должен быть виноватым в чужом решении.
Короче, мысли вечно возвращались к Грику. Тем более школа не вызвала каких-то особых чувств, не отвлекла, ну типа доп. год – и чёрт с ним. Хотя, конечно, малость было стрёмно. И только знакомство с дурноватым, до хрена проблемным Чарли помогло встать на сомнительный якорь.
1
Грёбаный Чарли вдруг решил, что свернуть с тропы – гениальная затея, хотя в сущности она была редкостным говном. Да и вся эта поездка в Шитовский лес была не лучше. Чарли ещё трещал как заведённый, вещая то о своей жизни, то о каждом кустике, мимо которого мы шли. Он реально знал много – это правда, но в тишине леса его звонкий голос нещадно долбил по ушам. И бесконечный поток сознания уже знатно раздражал.
– Слушай, Стокер, мы, поди, заблудились.
Заблудились-то мы давно, часа полтора назад, а он только теперь заметил. По-любому, как всегда, трухнёт и начнёт винить всё вокруг, типа деревья местами поменялись и я дорогу не запомнил. Он даже чёртов пень мог бы выставить виноватым – и ему бы поверили!
– Карта есть? – спросил он.
– Не грузится.
– А бумажная? Там на стойке лежали. Сказали же, что в лесу связи нет.
– А чё ж ты сам её не взял?
Чарли явно винил меня, но пока не вслух.
– А компас? – спросил он.
– А ты знаешь, в какой стороне база?
– Чтоб тебя! А ты почему не знаешь?
Меня это всё не шибко-то беспокоило и вроде пока не раздражало. Настроение было на нуле, бодаться на ровном месте не хотелось. И я мог бы промолчать, но не мог позволить Чарли скинуть на меня вину. Хотя его попытка остаться в сторонке, как всегда, была очаровательна.
– Да ты гонишь, что ли? – усмехнулся я.
– Всё нормально, без паники. Сейчас чё-нибудь придумаем.
Хрен ли там было придумывать, ну типа ж ещё в детстве учили: заблудился – стой на месте. Тем более лес не палаточный городок – самостоятельно искать выход было тупо. Но Чарли явно не собирался сдаваться, что-то там бубнил и рисовал в воздухе линии. Видать, связь со спутником ловил, клятый киборг.
– Слушай, Стокер, а ведь люди, когда теряются, кругами ходят. Если просто пойдём вперёд, в конце концов вернёмся на тропу. Мы же вроде не сворачивали.
– Откуда тебе знать? Давай просто подождём.
– Нет, мы не будем ждать! Тут вообще-то хищники.
– Чё ж ты не думал об этом, когда с тропы сворачивал?
– Я думал: ты дорогу запомнишь! – обвинил он.
– Я ж не птичка, чтоб по магнитному полю ориентироваться! На хрен ты меня обвиняешь? Давай просто подождём!
– Ну и жди! – взъелся он и потащился дальше в лес.
Чёрт, не стоило топать следом, но разделяться было тупо. Чарли, видать, на то и рассчитывал: рожа у него прям светилась от радости. На краткий миг мне даже показалось, что он знает дорогу и типа разыгрывает, но минут через двадцать, или тридцать, я понял, что это только показалось. Мы, кажись, заходили всё дальше в лес – уже и птички заткнулись. Под ногами щёлкали сухие ветки и шуршали листья. А короткий осенний день кончался.
– Давай остановимся, – предложил я.
– Нет.
– Ты хоть представляешь, сколько гектаров этот сраный лес?!
Чарли впервые засомневался.
– Может, повернём назад? – шепнул он, оглядываясь.
– Куда назад? Мы и так в жопе!
Он обиделся. Осмотрелся, будто мог отличить одно дерево от другого, поджал губы и вздохнул. Признал, видать, что положение наше отчаянное. Но винить себя явно не собирался. Может, даже придумывал, как бы поудачнее свалить всё на меня.
В июне, например, у него это шикарно получилось. Он тогда заявил, что жалюзи в туалете поджёг я. Да так правдоподобно и нагло гнал – я даже возражать не стал. Ну типа кто поверит пацану с таким паршивым листом благонадёжности, как у меня? Но, к счастью, в коридоре висели камеры – Чарли ухватили за задницу и влепили пометку. Там-то и всплыло, что у него репутация похуже моей раз в сто. Он уже четыре года стоял на школьном контроле, два года назад в течение восьми месяцев отмечался у паладина и вечно влипал во всякое говно. При этом типичным хулиганом он не был, затеи его были без злого умысла, ну типа без цели поднасрать, но всегда заканчивались проблемами. А кому хочется разгребать проблемы? Вот он и валил вину на всех подряд.
– Слушай, Стокер, ещё полчаса – и сдаюсь, идёт?
– О чём ты?
– Ещё полчаса побродим – вдруг повезёт, а потом подождём помощь.
– Да за полчаса мы в самые дебри залезем. Кончай хернёй страдать. Мы с тропы-то зря свернули.
– Вот не смей! – вспылил он. – Это и твоя вина тоже!
– Гонишь, что ли?
– Ты же тоже о последствиях не думал!
– Я сказал, что затея говно.
– А чё не настоял?!
– А ты бы послушал? Ладно, Чарли, хватит, просто прижми зад, и давай ждать.
Я сел на упавшее дерево, а Чарли заныл:
– Полчасика, Стокер. Вдруг тут совсем рядом, а мы, как два дурака, будем помощи ждать, а? Ну пошли, давай. Пожалуйста. – И заискивающе оскалился.
Мне бы следовало послать его на хрен, ведь мы оба вечно встревали в какое-нибудь говно. А наше везение, помноженное на два, вообще выливалось в звездец. Но я почему-то согласился топать дальше.
Поначалу Чарли не унывал и, кажись, был в полной уверенности, что мы вот-вот выйдем на тропу, встретим кого-нибудь или типа того. Но когда полчаса иссякли вместе с моим терпением, он так жалко скалился, умоляя пройти ещё немножечко, что я не посмел отказать. Разумеется, это было тупо, но мне дико хотелось посмотреть, что он сделает, когда осознает уровень безысходности. Осознал он его только в сумерках.
– Вот гадство, Стокер, уже темнеет! – забеспокоился он. – Чё нам делать?
– Понятия не имею. Может, не сходить с тропы?
– С какой тропы, тут… Чтоб тебя, Стокер, не смей винить меня! Лучше придумай, чё делать!
– Ты ж всё равно меня не слушаешь.
– А сейчас буду!
Поздно он включил благоразумие, да ещё так таращился, будто я сейчас же должен взвалить на себя ответственность и решить возникшую из-за него проблему. Какого хрена я вообще потащился в грёбаный лес? Да когда Макс узнает об этом, он меня собственными руками придушит сразу, как найдёт. Может, даже искать не станет – спишет всё на несчастный случай.
А вдруг нас не будут искать?
– Ты сказал, куда поехал?
Чарли ошарашенно выкатил глаза и помотал головой.
– Меня бы мать не отпустила. Далеко же. А ты?
– Что ж, Чарли, мы в жопе. Давай показывай, чё у тебя в рюкзаке.
Чарли рылся в рюкзаке и послушно перечислял его содержимое: пол-литровая бутылка воды, фонарик с полусдохшим аккумулятором и два сэндвича. Ещё были шнурок, фантик от конфеты, запасные носки и аэрозоль от насекомых. У меня – почти нетронутый литр воды, заряженный диодный фонарь, кофта, пара мятных леденцов, древняя упаковка от печенья и пластырь.
Короче, к выживанию мы были не готовы. Но вслух этого не признали, съели сэндвичи и беспомощно огляделись.
– Стокер, ё-моё, мы ж замёрзнем. Давай, может, на помощь позовём?
– Давай. Может, хищники услышат. Откусят нам тупые бошки – и до свидания.
– Не выдумывай! – Он огляделся. – Вот срань! Давай тогда место для ночлега найдём.
– Опять куда-то топать? Так нас точно не найдут.
– Если вообще искать будут! Пошли, пока совсем не стемнело.
Кажись, это было единственное удачное решение, которое Чарли принял за сегодняшний день, – мы вышли к домику. Вот только никого там не было: на двух окнах стояли заслоны, а в третьем зияла темнота. Дверь, разумеется, была заперта. Оставалось только лезть на крышу, чтоб типа не спать на голой земле и хоть как-то уберечься от хищников, если они реально тут шарятся.
– Слышь, хищники тут всё-таки есть или нет?
Чарли пожал плечами.
– Вроде есть. Эй, Стокер, давай в дом залезем?
– На хрена?
– Переночуем – не мёрзнуть же в лесу. Там и карта, поди, есть. Давай.
Он осмотрелся, подёргал дверь, заслоны, но всё было закрыто наглухо. Оставалось окно, но разбивать его он не торопился – возился с дверью. Я же сидел на лавке и наблюдал, точно зная, что ни хрена из этой дерьмовой затеи не выйдет. В какой-то момент даже интересно стало, как быстро ему надоест хернёй заниматься. Но он с невероятным упорством силился вскрыть железную дверь палкой. То, что это было тупо и бесполезно, он по-любому и сам знал, но почему-то продолжал.
– Не получается ни фига! – психанул Чарли.
Он отбросил палку, схватил камень и швырнул его в окно. Звон битого стекла эхом прокатился по лесу. Чарли опешил, а потом хищно оскалился, убрал осколки из нижней рамы, нащупал ручку и открыл окно. Прислушался – полез внутрь. Снова раздался треск и звон – что-то разбилось.
– Сраная ваза! – выругался Чарли. – На осколки не наступи.
Это он меня предупредил, но лезть в чужой дом вовсе не хотелось.
– Давай, Стокер, тут никого нет.
Поддаваться на уговоры в такой-то ситуации было высшей степенью идиотизма. Но я поддался – встал на лавку, взялся за любезно протянутую руку и влез, аккуратно спустившись на пол. Под ногами звякнули осколки.
Свет включать мы не стали, обошлись фонариками. На стене висели огромные, явно искусственные рога, под ними – доисторическое ружьё. Может, муляж. Выцветшая порнокартинка, карта леса, куртка на одиноком крючке и возле двери электронная панель, на которой тревожно мерцал красный светодиод.
Меня окатило кипятком, а Чарли весело хохотнул.
– Представь, если это дом каннибалов, – забавлялся он. – Они придут, а ужин уже ждёт.
И тут панель коротко пискнула, высветив зелёный огонёк. Мы застыли. Мгновение – и дверь с пинка распахнулась. Чарли вскрикнул и бросился к окну.
– Всем лежать, работает ОБП!
Грёбаный звездец!
– Бежим! Давай! – завизжал Чарли, но его швырнули на пол и скрутили.
Давай. Давай. Давай. Весь день я вёлся на уговоры, хотя надо было послать его на хер ещё в тот момент, когда он предложил свернуть с тропы. Нет, я как бы тоже был виноват – не стал же останавливать. Да и не прочь был поплутать по лесу, типа нервишки пощекотать и всё такое. Но ехать в палату правопорядка за взлом и незаконное проникновение в частную собственность… Это уже был звездец!
В центре комнаты, куда нас завели, стоял стол, а по обе стороны от него по стулу. Я сел и закрыл глаза, но спать не хотелось. Меня до сих пор знатно потряхивало. Всё произошло так внезапно, я и не сразу-то сообразил, что работает грёбаный отдел боевых паладинов. Уж откуда они там взялись, было похрен, важно было одно: мы встряли!
Чарли загнанно метался по комнате и дико нервничал. Очередной пометки в свой паршивый лист благонадёжности он явно не хотел. Я как бы тоже, но после такой-то выходки рассчитывать на снисхождение было тупо.
– Вот гадство! – сокрушался Чарли. – Чё нам делать? Это полный отвал! Да с моим послужным меня закроют!
– Заткнись уже.
– А если не закроют, то жирную отметку точно влепят. Это напрочь перечеркнёт моё сраное светлое будущее, ты понимаешь, нет?
Он всё ныл и ныл, да ещё так обвиняюще, будто мы встряли из-за меня. Да если б не его тупые затеи, мы бы уже давно по домам разошлись. Но я ж его не винил! А он меня – умудрялся.
– Чё нам делать, Стокер?
– Правду говорить.
Чарли опешил и обозлился:
– На меня всё свалить хочешь?
– Ну как бы ты и виноват.
– А ты так ни при чём!
– А я просто идиот, который пошёл на поводу. Но затеи-то были твои. И не будь ты трусливым говнюком, взял бы ответственность. А так придётся на двоих делить.
Чарли приуныл, сел напротив и беспомощно уставился на меня. Глаза у него были тёмно-синие, прям как сапфиры, и дико жалобные, как у голодного кота.
– Возьми вину на себя, – попросил он.
– Ты гонишь, что ли?
– Пожалуйста, Стокер, у меня в листе благонадёжности тихий ужас.
– А мой так незапятнанный! Я в таком же дерьме, как и ты! Короче, ладно: насрать, чья была затея, виноваты всё равно оба, ты ж меня не силком туда тащил. Да и вряд ли нас сильно накажут, мы ж ничё не украли. Скажем: заблудились, чудом вышли к домику и решили залезть, типа ночь, хищники и всё такое. И как здорово, что она под сигналкой оказалась, типа мы уж и не чаяли, что нас найдут. В целом-то это правда.
Чарли вроде как согласился, но вполне мог нагнать с три короба, перекинув вину на меня. А если наши показания разойдутся, то мне звездец, потому что заливал он от природы филигранно.
– Слышь, Чарли, важно сказать всё одинаково, иначе нам не поверят. Или ты в клетку хочешь?
– Нет конечно! Я всё понял.
Чарли увели первым и допрашивали жуть как долго. За это время можно было пару научных трудов накатать, не то что рассказать нашу идиотскую историю. Может, он, конечно, как всегда, ударился в детали, вещая о всякой херне и избегая сути. А может, разрыдался театрально и во всём обвинил меня.
Чёрт, если обвинил, мне придётся доказывать, что всё было либо так, либо по-другому. Уже, разумеется, с аргументами. И, если паладины не поверят, начнётся потеха: псевдоинфаркт дорогого папаши, соцслужба, которой типа не насрать, арест и всё такое. И, как сказал Чарли, это напрочь перечеркнет моё клятое светлое будущее.
Когда я начал засыпать, за мной наконец притопали. В коридоре мать Чарли визгливо бранилась. Чарли не спорил, только тихо просил не говорить отцу. Со мной он не попрощался, спешно выбежал на улицу – и до свидания. А меня завели в комнату: два инспектора и тётка в зелёном жилете сидели с одной стороны стола. Я, как на клятой комиссии по делам говнюков, сел напротив.
– Привет. Я инспектор Радж, это инспектор Козин. И психолог Зимина. Как зовут тебя?
На моё счастье, я не взял ID-карту – денег там всё равно не было, – так что докопаться до моих данных в такой-то короткий срок они не могли. Если только Чарли не сдал меня с потрохами.
– Твой приятель Чарльз сказал, что ему шестнадцать. Тебе тоже?
Я молчал, но паладин не терял терпения.
– Пойми, процедура допроса для лиц, не достигших восемнадцати лет, двадцати и совершеннолетних отличается. Если тебе есть восемнадцать, мы можем тебя допрашивать. Если нет – только в присутствии адвоката, законного представителя или психолога. Анна Валерьевна психолог – ей нужно остаться?
Я кивнул.
– Хорошо. Как мы можем к тебе обращаться?
Называться было стрёмно, типа вдруг я единственный Люций во всём мире и они без труда моё досье откопают? Бред, конечно, собачий, да и Чарли по-любому моё имя уже выдал.
– Люций.
– Хорошо. Как ты себя чувствуешь? Нужно что-нибудь: воды или в туалет?
– Нет, всё ладно.
– Хорошо, Люций. Я зачитаю тебе твои права, важно, чтобы ты понимал их. Готов? Итак, ты имеешь право отказаться от дачи показаний. Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя как доказательство. Ты имеешь право на защиту. Защитник может быть нанят тобой или назначен государством. Также ты имеешь право на телефонный звонок. Ты понимаешь свои права?
– Понимаю.
– Хорошо. Подпиши протокол задержания. В этом нет ничего такого, ты просто подтверждаешь, что твои права тебе были разъяснены. Только это.
Я подписал – паладин проверил. Внимательно так проверил, будто там на хрен было где косячить, и продолжил:
– Расскажи, что произошло сегодня. Мы хотим понять, чтобы принять верное решение и помочь вам с Чарльзом, понимаешь?
Помочь. Как же! Такие, как мы с Чарли, их бесят до дрожи. Мы ж как мусор под ногами – от нас избавляться надо, пока не поздно. Вот паладины и решают, как бы сильнее подговнять. Ни разу мне нормальные не попадались, кроме Поланского, ну так сейчас он вряд ли смог бы помочь. Или смог бы? Всё-таки золотые эполеты против зелёных куда весомее.
– Люций, чтобы помочь, мы должны понимать, что произошло.
Интересно, что ляпнул Чарли?
Молчать и увиливать было нельзя, поэтому я честно рассказал про всё: и про затею Чарли свернуть с тропы, и про отсутствие сигнала и карты, и про долгие бессмысленные блуждания. Коротко, чётко, не вдаваясь в детали. Паладины иногда задавали вопросы, я легко на них отвечал. Уже под конец сообразил, что неосознанно обвинил Чарли, и быстренько добавил, что тоже виноват, типа надо было не вестись на уговоры, а на своём настаивать.
Тётка в зелёном молчала.
– Хорошо, Люций. Но вот какой момент: у вас с Чарльзом поразительно одинаковая история.
– Ну так это правда как бы.
– Я думаю: вы успели договориться. Но пойми вот что: сейчас важно установить правду, чтобы при дальнейшем расследовании не возникло проблем. И я должен сразу сказать, что всё понимаю: юность, дурость и так далее. Но мы должны доверять друг другу, чтобы помочь вам с Чарльзом, понимаешь?
Понятно было лишь одно: он давил, чтобы я оговорил себя или Чарли, а чёртова тётка почему-то молчала.
– Мне добавить нечего.
– Ну раз нечего, то вот какая картина получается: ты не виноват, твой приятель не виноват. А кто тогда виноват – я или, может, инспектор Козин? Давай, парень, три минуты на раздумья – и пути назад не будет.
Я не виноват, и Чарли не виноват… Но ведь истории типа одинаковые. Видать, настолько одинаковые, что в обеих виноват приятель. Неужто он всё на меня свалил?
В башке хороводили беспокойные мысли. Тётка не вмешивалась, таращилась пустыми глазами и, кажись, была вообще где-то в параллельной вселенной. Ей бы как раз вмешаться, заткнуть паладина и напомнить, что он нарушает мои права, но ей, видать, было насрать. Наверно, сидела и думала, как бы быстрее закончить с этим дерьмом и свалить домой.
Я бы тоже с радостью свалил. Знать бы ещё, что рассказал Чарли. Может, паладин блефовал, типа вдруг я трухну и изложу совершенно иную версию, более ему подходящую, про воровство, там, и всё такое. Но ведь Чарли отпустили. Но отпустили с матерью – значит, мне тоже придётся звонить. Папаша меня убьёт.
Да и чёрт бы с этим папашей, куда обиднее было то, что мне опять отметку в лист поставят, да ещё какую жирную! И это в лучшем случае. Помочь мог, наверно, только Костолом. Но я о нём почти два месяца ни хрена не слышал – станет ли он помогать?
– Ладно, мне надо позвонить.
– Родителям? Сейчас ты можешь позвонить только им, понимаешь? – заявил паладин.
– Нет, я хочу позвонить адвокату. Дайте мобильник – я не помню номер.
Паладин недовольно скорчился, но за мобильником вышел. А тётка и второй инспектор уставились на меня утомлёнными глазами, – наверно, за несговорчивость проклинали. Им по-любому хотелось скорее получить признание, пусть даже угрозами или уговорами, наплевав на явный оговор и на то, что перед ними несовершеннолетний. Тётка-то вообще функцию мебели выполняла, хотя именно она должна была вести допрос. Сука безучастная!
– Вот телефон, – сказал паладин, возвращая мне мобильник. – У тебя только один звонок, так что в твоих интересах позвонить родителям. Или адвокату, как ты сказал. И имей в виду, что уйдёшь ты отсюда только с родителями или опекунами. А если мы твою личность не установим, то позвоним в социальную службу.
Только этого говна и не хватало!
Звонить папаше я не стал, Костолому – не осмелился. Адвоката у меня не было и выбора, очевидно, тоже. Пришлось набирать своему дорогому соглядатаю.
– Мне некогда, говори быстро и по делу, – поторопил Макс.
Я малость опешил и выдал:
– Меня арестовали.
Он, видать, тоже опешил, протяжно вздохнул и с удивительным спокойствием потребовал:
– Конкретнее.
– Я говорил Чарли, что затея говно, но он заладил, что всё ладно будет…
– Люций! Конкретно.
– Мы залезли в чужой дом.
– Понятно. Где ты?
– В Лучинске.
Раздался ещё один вздох – теперь раздражённый.
– Твою мать, и как тебя туда занесло, Люций? Ты сказал, что будешь дома, зверёныш ты безголовый! Мы сейчас в такой жопе, ты не представляешь! Кошма-ар, – простонал он. – Жди!
2
Видать, Макс ничуть не приукрасил, что дико занят, – ехать-то было минут двадцать по ночным дорогам. А может, нарочно не торопился. Ладно хоть паладины в изоляторе не закрыли, оставили в комнате, где допрашивали. Даже чай с печеньками притащили. Дважды. Ещё постоянно спрашивали, нужно ли что-нибудь, как самочувствие, хочу ли спать. Особенно тётка-психолог раздражала, всё скалилась и силилась поговорить. Про учёбу выспрашивала и по-любому тихонечко злилась, ведь если бы не мы с Чарли, она бы давно домой укатила.
В общем, за грёбаные почти два часа я чётко осознал, что ситуация – полный звездец!
Макс приехал примерно в четверть первого, зна́ком показал успокоиться и вслед за паладином вошёл в кабинет напротив. Дверь они не закрыли, но шушукались, как мыши, так что ни черта нельзя было расслышать. Да и говорили недолго – Макс, видать, был не очень таким спасателем: он кому-то набрал и передал мобильник паладину. Потом обернулся ко мне и жестом попросил подождать.
А ожидание и без того уже давно превратилось в пытку. Я всерьёз опасался, что всё это дело дойдёт до папаши или, того хуже, до социальной службы. Там бы моими достижениями точно заинтересовались. Типа, да, молодец, мальчик, продержался три года почти без нареканий, но рецидив есть рецидив. Ещё эта тётка достала своими попытками влезть в башку. Несколько раз таскалась, всё строила из себя сопереживателя, едва ли не друга, ласково так щебетала, аж до тошноты. Потом наконец пропала. И я надеялся, что она домой свалила. Сил не было скрывать раздражение, тем более адреналин из крови давно выветрился, страх обнажился и принялся долбить по мозгам. Но при этом в сон клонило так, что всё казалось чудовищным бредом.
В очередной раз я дёргано проснулся, когда на часах был почти час. Минут двенадцать там оставалось, или типа того. А проснулся от хлопка двери – припёрся бородатый паладин с сапфировыми эполетами. Не самый верх, конечно, но в этом отделении едва ли был кто-то старше по званию. Во всяком случае прикатил он – либо старший, либо продажный. Но мне вообще насрать на него было, лишь бы домой отпустил и лист благонадёжности не изговнял. Да и ему, кажись, на меня тоже было насрать – он в мою сторону даже не взглянул, зашёл в кабинет, явно нарочно хлопнул дверью и забасил что-то совершенно неразборчивое.
Пока они совещались, меня так и подмывало подойти и подслушать. Но я дико боялся спалиться, вот и сидел тихонечко, хотя задница уже знатно затекла.
Ещё мысли не отпускали типа, что будет, если не удастся договориться; что говорить папаше о позднем возвращении, если всё-таки отпустят; что на хрен делать, если это реально дойдёт до социальной службы? Папаша меня точно убьёт. Это за прошлые косяки он не высказывал, потому что типа не имел права, но теперь-то у него намечался нормальный такой повод и выпороть, и сдать в военную академию, и вообще от меня отказаться. Я бы ничуть этому не удивился. И не потому что он говна кусок, а потому что я такой проблемный и, в общем-то, ему чужой. А ещё до хрена неблагодарный.
Тут наконец дверь открылась, первым вышел сапфировые эполеты, глянул на меня недовольно и сразу на выход двинул. Макс пожал руку второму паладину, махнул мне и, не дожидаясь, свалил. А я ещё минут десять ждал, пока нерасторопный стажёр с заспанной рожей вернёт мои вещи.
Ехали мы на автоматическом режиме. Макс одной рукой придерживал руль, мрачно таращился на дорогу. И ни слова до сих пор не сказал, даже пристегнуться не попросил. Всё думал, наверно, что делать и кто виноват. Но ему-то нечего было беспокоиться, это ж моё будущее катилось в жопу – его оно ничуть не касалось.
– Чё паладины сказали? – спросил я.
Макс медленно, как в грёбаных ужастиках, повернул голову и спокойно ответил:
– Что пока ты можешь ехать домой.
– Ладно. Это ладно. А звонил ты кому?
– Сначала Серафиму, но он не ответил. Он же, мать его, занятой у нас. Пришлось Косте. А Костя велел везти тебя в клуб. Так что будем сейчас за косяки твои отвечать.
А вот это уже ладно не было.
Тут ещё Макс завёлся и начал бухтеть:
– И время-то какое неподходящее, Люций! Нам без тебя внимания паладинов хватает. Сложно тебе, что ли, подальше от проблем держаться? Ну поехал ты в этот Лучинск, пусть. Наврал зачем? И зачем ты в этот дом полез? Как ты вообще там оказался?
Макс, кажись, вовсе не злился, он был дико расстроен. Но оправдываться мне не хотелось.
– Слышь, я устал и хочу домой.
– Я тоже, представь себе! А теперь придётся ехать в клуб – и с кого там спросят? С меня! Ты сказал, что будешь дома. Ты меня подставил, Люций!
– Да я не нарочно, клянусь.
– Что не нарочно – обманул или в дом чужой влез?
Ну началось – сначала один наорёт, потом второй, третий. И без них было тошно! Почему все думают, что если ты несовершеннолетний, то обязательно кретин и нуждаешься в нравоучениях? Ни хрена я в них не нуждался!
– Ответь, Люций. Я очень не хочу стоять и мямлить «не знаю, не знаю».
– Это реально не моя была затея. Чарли предложил с тропы свернуть, и мы заблудились. На месте оставаться он не захотел, всё по лесу шарился. И я с ним. В общем, мы потом к дому этому вышли, и Чарли…
– Ты всё на Чарли свалишь?! – почти фальцетом взвизгнул Макс.
– Да это реально он! У меня настроение говно было, я о последствиях не думал. Я вообще на хрен не думал. Да, я тоже виноват. У тебя, скажешь, такого не было?
– Я всегда думаю о последствиях, понял? И не позволяю втягивать себя во всякую херню.
– Тогда как же ты в этой шайке оказался?
Макс вздохнул недовольно и не ответил. Снова. Ну хоть заткнулся – всё равно от его ора толку не было.
В клубе, на удивление, шла культурная программа: с потолка лился неяркий тёплый свет, в углу на подиуме тётка в блестящем чёрном платье пела что-то унылое под аккомпанемент рояля. Немногочисленная публика взирала на это великолепие со своих столиков, и все на хрен были в вечерних нарядах и смокингах. Вот уж никогда бы не подумал, что клятая «Пустошь» по четвергам открывает двери для элиты.
– Здесь подождём? – спросил я.
Слушать тоскливые завывания вовсе не хотелось, но ведь должна была быть причина, по которой мы зашли через главный вход. Вдруг Костолом решил похвастаться, типа, глянь, в моём клубе не только танцульки для отбитой на всю башку молодёжи, но и вполне себе первоклассные вечера для высшего общества. Бред, конечно, собачий, но Костолом этим фактом по-любому гордился.
Макс проводил меня в тихий коридорчик, где сегодня на посту стояли аж три мужика, запустил в кабинет, а сам свалил. На меня же накатило смутное облегчение, потому что в кабинете был только Матвей.
– Доброй ночи, Люций. Садись.
Он кивнул на диван.
Я сел, а в башке всё хороводили мысли, хором распевая каждая своё. Надо было как-то оправдаться перед папашей и что-то решить с грёбаным обвинением. Вот если бы я один встрял, было бы сильно проще, а теперь придётся убедить Чарли, что нам тупо повезло, паладины попались добросердечные и не стали заводить дело. А ещё его мать, конечно, обрадуется благому исходу, но вдруг начнёт вопросы задавать? Люди же, чёрт возьми, вечно подвох ищут. Да и где гарантия, что Костолом решит проблему? Вдруг его в жопу пошлют, а нас с Чарли в колонию? Вот будет потеха!
В сон клонило дико, а Матвей был звездец неразговорчивый, он только таращился странно, будто ждал, что я вот-вот на него накинусь. Может, конечно, давал возможность отдохнуть, но сна хватало на секунды, а потом я вздрагивал, как от пинка.
– Спать хочешь, – усмехнулся Матвей.
Он медленно подошёл, сел рядом и уставился так пристально, меня аж жуть взяла. Даже сон из башки выветрился. А пульс подскочил к верхней границе. И как-то стрёмно было за свою реакцию, но Матвей вёл себя как грёбаный маньяк, который со скупым интересом наблюдает за отравленной жертвой.
– Уже поздно, – продолжал он. – Отец ругаться будет, да? А с утра ещё и в школу.
И чего он на хрен поболтать захотел – и без него было тошно!
– Костолом зол, – совсем тихо сказал он.
Я чуть с дивана не вскочил, но в итоге только вздрогнул – сил подняться почему-то не было, а в башке расползался туман.
– Хочешь кофе?
– Слышь, ты это… Чёрт, не пугай меня.
– Чем же я тебя пугаю?
– Да ты ж как маньяк – хрипишь мне тут в ухо!
Матвей заржал, хотел что-то сказать, но в дверь постучали. Тут же, не дожидаясь приглашения, вошёл толстяк в лоснящемся лиловом пиджаке и заискивающе оскалился.
– Приветствую вас, – запел он.
Матвей визиту явно не обрадовался, скорчил недовольную рожу и властно кивнул.
– Тебе, Ерёмин, ясно было сказано: на глаза не попадаться, пока долг не вернёшь.
– Так я с тем и пожаловал. Мне сказали, что переговорить об оплате лучше с вами, а то Константин Егорович не любит задержек.
Константин Егорович? Знатно толстяк вляпался, раз так распинался. На хрена только в клуб притащился? Или его нарочно сюда отправили, зная, что Костолом скоро подъедет?
– Говори быстрее, на тебя у меня времени нет.
– Конечно-конечно, Матвей Алексеевич. Я и сам заинтересован скорее решить вопрос. Я и расплатиться с вами заинтересован, но, понимаете, какая ситуация: у меня внезапно образовались финансовые трудности, и чт…
– Опять, – перебил Матвей.
Толстяк на мгновение растерялся, но продолжил заливать:
– Нет, Матвей Алексеевич, на этот раз я знаю, как ситуацию разрешить. Мне только нужна ваша поддержка. Дело за малым: мне нужно либо время, либо помощь, либо финансы. Конечно же, я всё верну с доплатой уже в конце сентября.
Толстяк принялся расписывать детали махинации, а сам всё на меня таращился. Я сначала думал, он типа беспокоится, вдруг я ненадёжный и всё такое. Но взгляд-то его был непристойный, и улыбочка под стать. Тут Матвей, видать, тоже это заметил и закинул руку на спинку дивана в явно покровительственном жесте, будто обозначил, кому я принадлежу.
– Красивый парень, правда? – выдал Матвей. – Ещё раз на него посмотришь – без глаз останешься.
Мы с толстяком опешили, а потом на меня вдруг такой детский восторг накатил, аж щеки разгорелись. И я бы, наверно, мог соврать, что насмехался над растерянностью толстяка или типа подыгрывал Матвею, но врать-то было некому. Я реально радовался тусклому чувству безопасности.
– Ну что, Ерёмин, я надеюсь, ты закончил клянчить, потому что никаких уступок больше не будет. Твои проблемы – не наши.
– Но мои проблемы обернутся проблемой и для вас.
– Нет, Ерёмин, если не вернёшь долг, проблемы будут у тебя. И говорить будешь уже с Серафимом, а ты знаешь: он тратить время не любит. И если снова решишь прийти с просьбами, а не с деньгами, не забудь оставить завещание.
На роже толстяка чередовались растерянность и злость. Он несколько раз хотел взглянуть на меня, видать в поисках поддержки, но угроза Матвея работала идеально. И, кажись, про завещание тоже было сказано всерьёз – тому мужику они отрезали руки и прострелили башку просто за то, что он опоил меня. А тут речь уже шла о деньгах, по-любому немаленьких, так что надеяться на милость было дерьмовой затеей. Как и решение притащиться сюда с не менее дерьмовым предложением.
