Ева Арк
Мальтийский рыцарь
Глава 12
Роковое предсказание
Камилла водила смычком по струнам, не видя нот, потому что перед глазами у неё всё время всплывал текст записки, которую сегодня утром передал ей один из пажей: «Вы можете быть уверены, что до Вашего отъезда больше не увидите ни меня, ни Вашего кузена. Желаю Вам счастья. Ноэль де Оре».
И, действительно, со дня охоты в Фонтенбло прошло уже три дня, а ни один из этих молодых людей не попадался ей на глаза. По-видимому, настроение девушки повлияло и на музыку, потому что вместо весёлой песенки из-под её смычка лилась какая-то грустная мелодия. Однако Елизавета слушала очень внимательно. Перед этим она отпустила свою свиту, чтобы поболтать с подругами. Вероятно, под воздействием музыки из глаз юной королевы внезапно полились слёзы:
– Мне почему-то не по себе. Я боюсь ехать в Испанию.
– Но я ведь тоже с Вами поеду, мадам, – утешающим тоном произнесла Анна де Бурбон, в то время как Камилла подала Елизавете платок. – Моя тётушка, госпожа де Рьё, тоже будет нас сопровождать, как и мой дядюшка, принц де Ла-Рош-сюр-Йон. И ещё много других дам и кавалеров…
– Не бойтесь, мадам, я сумею защитить Вас от злых испанцев!
Повернув головы, девушки увидели карлика Монтеня, которого подарил дочери Генрих II. До этого шут, вероятно, по своему обыкновению дремал на сундуке возле кровати. Неожиданно он схватил каминную кочергу и принялся махать ею, словно шпагой.
Елизавета невольно улыбнулась сквозь слёзы:
– Хватит, Монтень! Я позову тебя, когда мне понадобятся твои услуги. А сейчас оставь меня наедине с кузиной и мадемуазель де Нери.
– Я боюсь, что не понравлюсь королю, моему супругу, – со вздохом пояснила она, избавившись от карлика.
Камилле был понятен её страх: до Франции доходили слухи о суровом характере Филиппа II, его пренебрежении ко всем людям, кроме испанцев, и якобы жестоком обращении с первой и второй супругами.
Неожиданно дочь герцога де Монпасье с заговорщическим видом произнесла:
– Я знаю, как развеселить Вас, мадам! В числе других даров Вам преподнесли несколько бутылок белого вина. Давайте снимем пробу!
– Но что скажет госпожа де Клермон?
– Ей сейчас не до Вас, потому что вместе с королевой она занята Вашим приданым!
– Загляните-ка в этот буфет, мадемуазель де Нери! – приказала Елизавета.
Попробовав драгоценное испанское вино, королева и вправду повеселела:
– Помните, как мы познакомились, мадемуазель де Нери? Вы тогда ещё спели мне песенку…
– Какую песенку? – Анна де Бурбон ревниво посмотрела на Камиллу.
– Спойте, мадемуазель де Нери!
– Но, мадам… Мне так стыдно!
К счастью, в этот момент кто-то постучался в дверь.
– Войдите! – крикнула дочь Генриха II, как только Камилла убрала оплетённую бутылку обратно в буфет.
Вошёл паж и доложил, что пришёл дофин с супругой. Поцеловав руку сестры, Франциск заметил:
– Здесь стоит какой-то странный запах!
Елизавета слегка покраснела:
– Матушка к свадьбе подарила мне новые духи.
– Подумать только, сестра, Вы – католическая королева! – воскликнула Мария Стюарт, в свой черёд, присев на табурет рядом с золовкой.
Камилле почудилась в её возгласе зависть. Несколько лет Елизавета пребывала в тени шотландки. И вот теперь, наконец, старшая дочь короля заняла подобающее ей по рождению место.
– Но это ещё пока брак по доверенности, сестра, – добродушно ответила Елизавета. – А настоящее венчание состоится в Испании.
– Зато в Вашу честь король решил устроить трёхдневный рыцарский турнир! – произнёс с радостным видом дофин. – И я тоже буду в нём участвовать!
Королева Испании озабоченно посмотрела на брата:
– На Вашем месте, монсенор, я бы поберегла себя!
– Нет, всё решено! Я посвящу свою победу королеве-дофине! – наследник престола с улыбкой посмотрел на свою красавицу-супругу.
– Но, может, Вам следует прислушаться к совету католической королевы? – ответила с улыбкой шотландка.
Франциск пожал плечами:
– Если верить астрологам, то поберечься следовало бы королю. Помните, что предсказал ему мэтр Лука Горио?
– Да, помню, – серьёзно ответила Елизавета.
– А я – нет! – Мария с любопытством посмотрела на своего супруга.
– Астролог папы предупредил, что моему отцу следует избегать участия в рыцарском поединке в возрасте от сорока до сорока одного года, поскольку именно в этот период ему угрожает ранение в голову, которое может привести к слепоте или даже к смерти.
– В марте королю как раз исполнилось сорок, – добавила Елизавета.
В ответ шотландка пренебрежительно махнула изящной ручкой:
– Не стоит доверять какому-то итальянцу, сестра! Ведь король отличается крепким здоровьем и постоянно занимается физическими упражнениями! Он без труда управится с любым сильным противником!
– А как же пророчество Нострадамуса? – возразила Елизавета.
И тут же процитировала:
Старого льва победит молодой,
Страшной дуэли печален исход:
Глаз ему выколов в клетке златой,
Сам он ужасною смертью умрёт.
Мария Стюарт улыбнулась:
– Канцоны Нострадамуса слишком туманны. Если король не поверил какому-то лекарю, который на досуге решил заняться астрологией, то почему я должна ему верить?
– Королева, моя матушка, очень серьёзно отнеслась к этим предсказаниям…
– Зато герцогиня де Валентинуа считает, что это всё чепуха!
Внезапно шотландка прикусила язычок. По лицу Елизаветы дочь банкира де Нери поняла, что та едва сдерживается. Как бы случайно Камилла задела струну виолы, и взоры присутствующих тотчас обратились на неё.
– Давайте потанцуем напоследок, сестра! – вдруг предложила Елизавета своей невестке. – А мадемуазель де Нери нам подыграет!
Первой закружившись в танце, она затем увлекла за собой Марию.
Выйдя из покоев своей госпожи, Камилла отправилась в сад, где, как ей передали, её ждал Луи де Оре. Предчувствуя неприятный разговор с отцом Ноэля, девушка не слишком торопилась. Граф стоял возле ворот.
– Воистину настали печальные дни: дряхлая Испания обвенчалась с молодой и цветущей Францией! – при виде Камиллы громко произнёс он
Хотя девушка догадалась, что Луи имеет в виду брак Елизаветы с Филиппом II, но не нашлась, что ответить.
Тем временем граф взял её за руку:
– Я хочу Вас похитить на время, Ангелочек!
За воротами их уже ждал слуга, державший на поводу лошадей. Посадив Камиллу позади себя в седло, Луи пустил свою лошадь шагом. Вскоре они подъехали к таверне. Внутри не было никого, кроме трактирщика с супругой.
– Я вижу, у тебя пусто, милейший? – оглядевшись вокруг, племянник Изабель бросил шляпу на стол, а сам уселся на бочонок, заменявший стул.
– Да, сеньор, – подобострастно кланяясь, ответил трактирщик – Но скоро после турнира народ сюда повалит!
– Садитесь, – граф величественно указал девушке на другой бочонок.
После чего он поинтересовался:
– Что Вы желаете, мадемуазель де Нери?
– Благодарю Вас, монсеньор, но я не хочу есть. Разве только стакан воды…
– Так, значит: бутылку бургундского для меня и полштофа сладкого для мадемуазель! Ну а на закуску мне – дичь, а ей – пирожных!
– Скажите, мой сын чем-то оскорбил Вас? – едва только хозяин отошёл, сразу взял быка за рога Луи.
Камилла ещё больше смутилась:
– Что Вы, монсеньор!
– Тогда почему Вы обидели его?
– Но… я не понимаю Вас.
Собеседник Камиллы вздохнул:
– Послушайте, Ангелочек, Ноэль – мой любимый сын и у него нет тайн от меня! Так вот, позавчера он явился ко мне сам не свой и заявил, что немедленно уезжает к брату на Мальту, не дожидаясь конца празднеств. Пришлось дать ему своё благословение. Но перед этим он рассказал, что вызвал на дуэль сына барона де Монбара… из-за Вас.
– Это правда, монсеньор, Жан Робер хотел взять меня силой, а Ваш сын встал на защиту моей чести.
– Почему же тогда Вы заявили, что не хотите больше видеть его?
Девушка опустила голову, в то время как граф де Оре продолжал:
– Если Вы не любите моего сына, то не должны были внушать ему напрасных надежд. Неужели Вы не знаете, что если девица не говорит ни «да», ни «нет», значит, она кокетничает с мужчиной?
Видя, что Камилла снова промолчала, Луи вздохнул:
– А известно ли Вам, что прежде, чем уехать, Ноэль, несмотря на свою обиду, позаботился о Вас? Так как Жан Робер очень дорожит расположением герцога де Гиза, мой сын пригрозил, что расскажет этому вельможе о его недостойном поведении, если он посмеет только показаться Вам на глаза. И ещё попросил меня присмотреть за Вами до Вашего отъезда в Испанию.
Внезапно из глаз Камиллы градом полились слёзы.
– Ну, ну, если Вы сейчас не прекратите, Ангелочек, то у нас не получится никакого разговора. Вот, выпейте это! – отец Ноэля пододвинул к ней полный стакан.
Глотнув неразбавленного вина, девушка закашлялась и потянулась к кувшину с водой. Придя в себя, она сказала:
– Простите, монсеньор. Я не хотела обидеть Вашего сына!
– Тогда объясните своё поведение!
Нехотя Камилла принялась рассказывать графу о событиях на улице Сен-Жак. Луи слушал её внимательно, не перебивая, лишь только изредка потягивал вино из кубка. Когда же девушка закончила, он задумчиво изрёк:
– А вот об этом Ноэль ничего не рассказывал мне, вероятно, потому, что не хотел скомпрометировать Вас. Однако могу предположить, что мой сын тогда принял Вас за одну из распутных девиц с улицы Ла Бурдезьер. Тем не менее, я уверен, что он в любом случае не допустил бы насилия над женщиной, к какому бы сословию она не принадлежала!
– Теперь я знаю это, – Камилла снова шмыгнула носом. – Просто, когда барон де Лорьян скрестил клинок с моим кузеном, я очень сильно испугалась, потому что не переношу вида крови.
Неожиданно граф взял её за подбородок:
– Значит, я могу написать сыну, что вы вовсе не ненавидите его?
Девушка покраснела:
– Да, монсеньор.
– Вот и славно!
– Ноэль – добрый малый, – добавил Луи, – не обижайте его больше, Ангелочек.
По просьбе Камиллы граф отвёз её на улицу Розье, однако сам не стал заходить в дом, объяснив это тем, что сильно спешит. В связи с королевскими свадебными торжествами банкир де Нери вернулся с семьёй из Берси в Париж, поэтому в коридоре девушка увидела своего брата.
– С кем ты приехала, сестричка? – удивился тот.
– С графом де Оре.
– А где он?
– Граф поехал дальше. У него какие-то дела.
– А что делают наши родители и Булочка? – поинтересовалась, в свой черёд, Камилла.
– Отец в студии. Булочка у себя, наверно, шьёт приданое. А матушка занята гостем.
– Что за гость?
– Её старый друг, то ли поэт, то ли священник. Уж не знаю, как его правильно величать, – насмешливо произнёс брат Камиллы.
– Ты имеешь в виду господина де Ронсара?
– Да. Я из вежливости немного посидел с ними. Но потом мне надоело всё время кричать, так как иначе он ничего не слышит! Да и его любовные вирши наводят на меня тоску…
Войдя в зал, Камилла увидела такую картину: Изабель сидела на диване, а перед ней на одном колене стоял придворный поэт Генриха II и громко читал вслух:
Пастушка песнь поёт, крутя веретено,
И тоже о любви. Пастух влюблён давно,
И он запел в ответ. Всё любит, всё смеётся.
Всё тянется к любви и жаждет ласки вновь,
Так сердце есть у Вас? Неужто не сдаётся
И так упорствует и гонит прочь любовь?
Из-за глухоты Ронсар не услышал лёгких шагов девушки. Да и супруга банкира, внимавшая ему с улыбкой, тоже не сразу увидела дочь. Постороннему наблюдателю показалось бы, что он присутствует при любовной сцене. Однако Камилла знала, что её мать и поэт знакомы больше двадцати лет и что их связывает только бескорыстная любовь к поэзии. Тем не менее, наконец, заметив дочь, Изабель слегка покраснела:
– Откуда ты взялась, Камилла?
Ронсар же встал с колен и церемонно поклонился девушке. Он родился в знатной семье и когда-то служил пажом у Франциска I. Но потом перенёс одну неприятную болезнь, следствием которой стала глухота. Недуг заставил молодого человека забыть о военной и дипломатической карьере и позволил ему сосредоточиться на науке и изучении античной поэзии. Лет пятнадцать назад он принял тонзуру от Манского епископа. Этот обряд предшествовал вступлению в сан священника и позволял пользоваться церковными субсидиями. И сейчас, в чёрном одеянии с белым воротничком, Пьер Ронсар походил на священника, которым так и не стал. Зато в качестве королевского стихотворца он был назначен учителем Марии Стюарт.
Выслушав дочь, Изабель затем продолжила разговор с гостем:
– Если Вы призываете подражать древним авторам, господин Ронсар, то почему свои стихи пишите на французском языке?
– Потому что считаю, сударыня, что наш язык не менее благозвучен, чем латынь и итальянский. Однако, в отличие от Маро, наша «Плеяда» не признаёт поэтов старой французской школы, потому что они занимались пустым времяпровождением, в то время как поэзия – это серьёзный упорный труд!
– Я тоже грешна, так как иногда занимаюсь этим «пустым времяпровождением», – улыбнулась мать Камиллы.
– В Ваших стихах, сударыня, есть стремление к Красоте! – горячо возразил Ронсар. – А для поэзии – это главное!
– Жаль, что в Вашу «Плеяду» не принимают женщин…
– Увы, ведь мы создали своё сообщество в подражание семи александрийским поэтам! А Сафо, да не будет обидно Вам сравнение с этой гетерой, туда точно не входила!
– Мне кажется, матушка, Ваши стихи ничуть не похожи на те, что писала Сафо, – заметила Камилла, когда поэт ушёл.
– Господин де Ронсар просто пошутил. Хотя сравнение с Сафо мне очень лестно.
Разговоры о поэзии всегда благоприятно действовали на настроение её матери, и Камилла решила воспользоваться этим. Однако, не зная, как свести беседу к интересующей её теме, она не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Скажите, матушка, а Вы верите предсказаниям астрологов?
– Что ты имеешь в виду, дочь моя?
Когда Камилла рассказала ей о пророчествах Горио и Нострадамуса, Изабель спросила:
– А раньше их предсказания сбывались?
– Не знаю, матушка.
– Помнишь, я как-то рассказывала о Бертиль, колдунье из тех краёв, где я родилась?
– Да.
– Бертиль никогда не училась астрологии, но её предсказания всегда сбывались. Она предупредила моего первого мужа, барона де Лорьяна, что он умрёт на следующий день после венчания. Но Жиль всё равно женился на мне и погиб. А мне напророчила, что я буду любить трёх мужчин, но только с последним обрету счастье…
Изабель внезапно осеклась, в то время как Камилла удивлённо заметила:
– Я думала, что Вы были только дважды замужем, матушка.
– Второй мужчина, которого я полюбила, не был моим мужем. Мы не могли пожениться из-за его духовного сана.
– Кажется, я догадываюсь, кто это был, матушка. Хотя не могу себе представить, как можно влюбиться в собственного брата!
– Ты с ума сошла, Камилла! Причём тут мой брат?
– Но я думала, что Вы говорите о своём брате-канонике…
– Как только тебе в голову такое могло прийти!
– Моя тётушка, баронесса де Шато-Солен, утверждала, что он очень сильно любил Вас!
– Да, как-то Антуан предложил мне бежать с ним в другую страну, чтобы жить там как муж с женой. Но я сразу поставила его на место и прервала с ним всякие отношения!
– Ладно, видно придётся открыть тебе правду, – после паузы добавила мать Камиллы. – Когда мой первый муж погиб на дуэли, я хотела уйти в монастырь. Но мой племянник, нынешний граф де Оре, уговорил меня поехать с ним и его друзьями, Анджело и д’Эвортом, в Италию. Сначала мы посетили Флоренцию, а потом – Рим. Там я познакомилась с кардиналом Медичи, который и стал моей второй любовью.
– А моей отец знает об этом?
– Конечно. Наш роман с кардиналом развивался у него на глазах. Анджело уже тогда был влюблён в меня и ревновал, но не подавал вида. Вскоре кардинал отправился с важной миссией к императору в Тунис, но в пути скончался. Вернее, его отравили. А потом я вышла замуж за банкира де Нери.
– Наверно, отцу было неприятно, что граф де Оре дал при крещении моему брату имя кардинала?
– Мой племянник всегда был шутником. Что же касается мужа, то он как-то сказал, что носить имя такого благородного человека, как кардинал Медичи, это честь.
– Сколько лет живу с Анджело, столько он удивляет меня, – задумчиво заключила мать Камиллы.
– Мой отец – самый благородный человек на свете! Пусть даже его предки были купцами!
– Да, поэтому я и полюбила его.
– Но почему тогда Вы, матушка, не захотели принять выбор моей сестры? Если считаете, что любят не за происхождение и богатство!
– Когда ты сама станешь матерью, то поймёшь меня, – неожиданно Изабель обняла дочь. – Я очень хочу, что бы вы, мои дети, были счастливы.
– Тогда простите Шарлотту д’Эворт!
Мать Камиллы сразу нахмурилась:
– Но при чём тут мадемуазель д’Эворт?
– Мой брат любит её.
– Только этого не хватало!
– Вам ведь всегда нравилась Шарлотта!
– Моя покойная сестра, графиня де Оре, очень доверяла ей, и я – тоже. А эта девушка не оправдала моего доверия и предала память моей сестры.
– Простите, матушка, но я не могу согласиться с Вами. Шарлотта поступила так из любви к своему брату. К тому же, на месте Констанцы я бы тоже сбежала от Жана Робера.
– Если ей не понравился мой племянник, она могла бы просто отказать ему!
– И снова оказаться в монастыре?
– И всё-таки, я не могу простить её!
– Мадемуазель де Морле всё равно, простите Вы её или нет. Да и она нам чужая по крови. А вот Шарлотта – внучка Вашего брата, барона де Монбара. Если бы Вы прочитали её письмо, то поняли бы, как она сильно переживает из-за своего поступка!
– Я мечтала не о таких брачных союзах для Ипполито и Лоренцы!
После слов Изабель в зале воцарилась тишина. Немного успокоившись, она сказала дочери:
– Подай-ка мне персик. Что-то в горле пересохло.
Но едва Камилла протянула руку к серебряному блюду на столе, как её мать спросила:
– Что у тебя блестит на правом запястье, под кружевом?
– Стеклянные бусы – я ношу их вместо браслета.
– Это барон де Лорьян тебе подарил?
Девушка замялась:
– Почему Вы так решили, матушка?
– Потому что это бусы его покойной матери!
– Да, я согласилась принять их в подарок от кузена. Ведь они, наверно, не слишком дорогие…
– Ты ошибаешься, дочь моя. Твои бусы называются «розетта» из-за особого рисунка на них, и это – муранское стекло. Такие украшения в Венеции носят только знатные люди, а иностранцы ради них специально приезжают в Мурано. Стеклодувам не разрешают покидать родной остров под страхом смерти, дабы они не разгласили секреты своего мастерства, зато взамен им дарована привилегия выдавать дочерей замуж за аристократов. Отец Бьянки подарил эти бусы своей невесте в день обручения на счастье и любовь…
Выслушав мать, Камилла вздохнула: вероятно, ей придётся вернуть бусы Ноэлю. А жаль: ведь они такие красивые! Между тем Изабель продолжала:
– Признайся, ты помолвлена с сыном графа де Оре?
– Нет, матушка.
– Ты говоришь мне правду?
– Да. Вряд ли он вспомнит обо мне, когда вернётся с Мальты.
– Жаль. Лучшей партии для тебя не найти.
– Вы думаете, брак с бароном де Лорьяном спас бы меня от проклятия Лалена?
Мать Камиллы вздрогнула:
– Кто тебе рассказал об этом?
– Моя сестра.
– Бертиль пообещала снять проклятие с нашего рода. Но взамен каждый из членов нашей семьи должен был пожертвовать самым дорогим, что у них есть. Все мои братья и сёстры сделали это, даже Антуан, который так и не принял монашеский сан. Все, кроме меня!
– Вы не виноваты, матушка! Я бы тоже не смогла принести такую жертву…
– Нет, виновата! Мне нужно было отказаться от Жиля! Тогда он был бы жив и вам, моим детям, не угрожало бы проклятие Лалена!
– Не бойся, никто не станет принуждать тебя к браку, – смахнув слезу, устало добавила Изабель. – Я сама впервые вышла замуж в двадцать лет, а моя подруга Эйми л’Эстранж – в тридцать. И это не помешало ей родить четырёх сыновей!
Этот знаменательный разговор Камиллы с матерью состоялся 29 июня 1559 года. А на следующий день, во время последнего рыцарского турнира, капитан Монтгомери смертельно ранил Генриха II отлетевшим осколком копья в глаз.
Часть II
Мальтийский рыцарь (1560 – 1561)
Глава 1
Путешествие королевы
Из-за горных цепей, которыми окружена Гвадалахара, дожди здесь выпадают редко да и сильные ветры отсутствуют. Шесть веков назад через реку Энарес, в долине которой выпасали стада овец, на римском фундаменте арабы построили мост. По левую сторону от него возвышается величественная крепость Алькасар, когда-то защищавшая город от нападений мавров. Однако настоящей гордостью Гвадалахары является дворец герцогов Инфантадо, принадлежащий роду Мендоса, чей герб виднеется над главным порталом в мавританском стиле.
Рано утром Камилла вышла со своей нянькой во внутренний двор дворца подышать свежим воздухом.
– Почему у тебя такой испуганный вид, Марион?
– Как же мне не бояться, мадемуазель! Ведь нам придётся жить в новом Вавилоне, населённом нечестивцами, идолопоклонниками и лжепророками.
– Но ты сама вызвалась ехать со мной.
– Я не могла отпустить Вас одну!
– В таком случае, держи язык за зубами и ходи к мессе с остальными слугами. Иначе погубишь и меня, и себя.
– Ради Вас, мадемуазель, я готова потерпеть!
– Ладно, ступай!
Спустившись со второго этажа, девушка огляделась по сторонам. Снаружи, благодаря своему узорчатому фасаду, дворец казался похожим на маленькую гранёную шкатулку. Но главная красота была во внутреннем дворе, который назывался «Львиным» из-за повторяющегося рельефа с изображением двух львов между нижними колонами, в то время как над арками второго этажа красовались грифоны. Любуясь уникальным мраморным кружевом, Камилла одновременно вспоминала предыдущие события.
Сама она не присутствовала на роковом турнире, но когда узнала о его исходе, сразу поспешила в Турнель, чтобы поддержать Елизавету, чьё брачное торжество было омрачено ужасной трагедией, имевшей роковые последствия для всей королевской семьи. На следующий день после того, как Генрих II навеки закрыл глаза, герцог де Гиз и кардинал Лотарингии, родные дядья Марии Стюарт, перебрались вместе с новым королём и королевой из дворца Турнель в Лувр. За ними туда же последовала Екатерина Медичи с остальными детьми. Однако именно Гизы стали теперь хозяевами положения: отныне кардинал отвечал за финансы и государственные дела, а герцог – за командование войсками, отстранив всех принцев крови и королеву-мать от управления.
В течение всего июля Елизавета жила в уединении с матерью в Лувре, хотя Альбе и приехавшим с ним дворянам разрешалось навещать их. Однако через несколько недель эти так называемые «заложники» один за другим под разными предлогами покинули Париж. Вероятно, желая загладить неприятное впечатление от бегства Альбы и иже с ним, католический король прислал в Сен-Жермен, куда в августе переехала Елизавета с матерью, графа Мелито. Тот вручил молодой королеве любовное послание от супруга и шкатулку с редкими драгоценными украшениями, принадлежавшими матери Филиппа II, императрице Изабелле Португальской. Через своего посла Шантоне супруг Елизаветы пытался всячески ускорить её отъезд. Однако Екатерина Медичи решила, что её дочь обязательно должна присутствовать на коронации своего брата, Франциска II, состоявшейся 18 сентября 1559 года в сырую ненастную погоду в Реймсе.
Из Реймса двор отправился в Блуа. Именно там Камилла со слезами на глазах попрощалась со всеми своими родными, кроме Оттавио, который уехал во Флоренцию. В королевской семье тоже не обошлось без слёз. Первой уехала в Лотарингию вместе со своим супругом Клод де Валуа, потом настал черёд Елизаветы и герцогини Савойской. 18 ноября последняя отправилась из Блуа в Ниццу, а Екатерина Медичи с Франциском II и другими детьми проводила старшую дочь до Шательро.
Незадолго до этого у Камиллы состоялся разговор с флорентийкой. Когда девушка вошла в покои королевы-матери, её поразили изменения в обстановке: все стены, окна и даже пол были затянуты чёрной материей, а над камином вместо прежней радуги висело изображение сломанного копья с надписью: «Отсюда слёзы мои и моя боль». Сама Екатерина сидела за столом перед двумя зажжёнными свечами в чёрном траурном одеянии с маленьким белым воротничком. Её лицо осунулось, и с него исчезла прежняя улыбка.
– Господин де Нери оказал нам значительные услуги, – начала без обиняков Екатерина. – Ваша матушка тоже служила двум королевам. Теперь пришёл Ваш черёд, мадемуазель де Нери.
– Я внимательно слушаю Вас, мадам.
– Так вот, в свите католической королевы, моей дочери, Вы – моложе всех, поэтому есть надежда, что за Вами не будут так пристально следить, как за остальными. Тем не менее, будьте осторожны. При дворе моего зятя достаточно лиц, которые будут сообщать мне все новости. А Ваша задача – сделать всё возможное, чтобы облегчить пребывание королевы, моей дочери, в Испании и, в случае чего, предупредить её об опасности.
– Я имею в виду интриги кастильцев, которые, без всякого сомнения, попытаются заставить мою дочь забыть об её семье и Франции, – добавила флорентийка.
– Обещаю сделать всё, что в моих силах, мадам.
– Бене. Я вижу, что не ошиблась в Вас. Однако все письма вскрываются кардиналом Лотарингии. Поэтому, если произойдёт что-то важное, напишите своей матери, а господин де Нери мне всё передаст.
– Хорошо, мадам.
– И ещё. Если королеве, моей дочери, или Вам понадобится совет в женских делах, обращайтесь к госпоже де Клермон, которой мы полностью доверяем. А коли дело коснётся политики, тут следует обратиться к епископу Лиможа, послу короля, моего сына, в Испании. В своё время он хорошо послужил королю Франциску, моему свёкру, и королю Генриху, моему незабвенному супругу. Если же вдруг Вы не сможете связаться с ним, то доверьтесь господину де Лансаку, который будет сопровождать мою дочь в Испанию.
– Я сделаю всё так, как Вы сказали, мадам.
– В таком случае, Вы будете щедро вознаграждены. И да хранит Вас Бог, мадемуазель де Нери!
25 ноября кардинал Карл де Бурбон и принц Ла-Рош-сюр-Йон привезли молодую королеву в Бордо, где её тепло приняла крёстная Жанна д’Альбре с супругом. Рождество молодая королева праздновала у них в По. Затем на границе король Наварры должен был передать Елизавету мужу. Однако католический король, сославшись на непогоду, отправил вместо себя герцога Инфантадо и его брата, кардинала Мендосу, которые должны были принять Елизавету на широкой горной равнине между Ронсесвальесом и Эспиналем.
Последний день декабря Елизавета провела в Сен-Жан-де-Пье-де-Порт, где ей предоставили триста пятьдесят мулов, чтобы дать отдых уставшим лошадям. Второго января королевский кортеж по горной дороге, преодолев снег и ветер, достиг монастыря Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес, где у дверей церкви вместе с братией королеву встретили несколько переодетых представителей испанской знати. Помолившись, Елизавета хотела было отдохнуть, однако назойливые испанцы вошли в её комнату и не оставляли её в покое до тех пор, пока она не отослала их. Вечером того же дня началась снежная буря и Антуан Бурбон счёл нужным отправить в Эспиналь, где находился герцог Инфантадо со своей свитой, гонца с просьбой, чтобы испанцы приехали сами за королевой в связи с непогодой. Тем не менее, герцог отказался приехать и заявил, что будет ждать их в ранее условленном месте, то есть в миле от Ронсесвальеса. Это вызвало негодование среди французских дворян, а король Наварры повторил свою просьбу, мотивируя её тем, что нежной и хрупкой Елизавете трудно будет в непогоду приветствовать испанцев из открытых носилок, а тем – стоять перед ней на коленях в снегу с непокрытой головой.
В четверг, 4 января 1560 года, Елизавета публично пообедала с настоятелем в трапезной монастыря. Но как только она удалилась, переодетые испанцы завязали весёлую беседу с её дамами и фрейлинами, расспрашивая их об их именах и семьях. Следующее утро принесло потепление: вместо снега полил дождь. Помня наставления матери, Елизавета сочла разумным не настраивать против себя могущественный дом Мендоса, и сообщила Антуану Бурбону, что намерена немедленно отправиться в то место, которое назначил Филипп II. С неохотой под проливным дождём свита королевы начала готовиться к отъезду, но едва монахи распахнули ворота, как появились гонцы, одетые в цвета дома Мендоса. Вероятно, герцог Инфантадо, поразмыслив, счёл возможным отойти от церемониальных предписаний и сообщил, что прибудет в течение получаса.
По приказу короля Наварры в нижнем зале монастыря были поспешно развешаны чёрные драпировки (в связи с трауром по Генриху II) для того, чтобы испанские послы смогли предъявить там свои письменные полномочия кардиналу де Бурбону, который сидел под балдахином в окружении ещё двух кардиналов, графа дю Бари и трёхсот кавалеров. Елизавета ожидала послов в своей приёмной над залом. Погода тем временем ухудшилась: наряду с дождём стал срываться мокрый снег, на улице потемнело и в монастыре зажгли факелы. О прибытии послов сообщила военная музыка, а потом хор в капелле запел: «Te Deum Laudamus». Впереди шли двадцать пять телохранителей с белыми жезлами, за ними – представители самых знатных домов Испании и, наконец, герцог Инфантадо в синей парчовой одежде с соболиной опушкой и кардинал Мендоса в церковном парадном облачении. После церемониальных приветствий герцог со своим братом и кардиналом де Бурбоном поместился под балдахином. Был зачитан вслух указ Филиппа II, предписывающий своим посланникам встретить, приветствовать и с честью перепроводить к нему его возлюбленную супругу донью Марию Изабель де Валуа (такое имя дали Елизавете испанцы). Пока внизу происходил обмен любезностями, толпа дворян, не поместившаяся в зале, поднялась наверх и набилась в приёмную королевы.
Елизавета уже сидела в кресле рядом с королём Наварры и принцем де Ла-Рош-сюр-Йон. По левую руку от неё поместились Сюзанна де Бурбон с племянницей и Луиза де Бретань. Остальные члены свиты королевы образовали полукруг по обе стороны от помоста. За креслом Елизаветы стоял дон Лопес де Гусман, её церемониймейстер, в обязанности которого входило называть различных особ испанского двора своей госпоже, когда они приближались, чтобы поцеловать её руку. Желание испанцев увидеть свою новую государыню было так велико, что они забыли всякие приличия и порядок. Когда герцог Инфантадо и кардиналы поднялись в приёмную, то не смогли пробиться к помосту. В приёмной началась давка и дамы королевы вместе с фрейлинами, кроме тех, что сидели под балдахином, были вынуждены удалиться. Во время всей этой суматохи, пожалуй, одна Елизавета сохранила достоинство и самообладание, награждая каждого доброжелательной улыбкой. Однако когда испанские послы, наконец, приблизились к ступеням помоста, румянец на её щеках побледнел. Королева встала и сделала шаг вперёд. Внезапно, бесцеремонно опередив своего брата, герцог Инфантадо поспешил встать на колени и поцеловать её руку, после чего Елизавета жестом велела ему подняться и занять почётное место слева от помоста. Тем временем кардинал Мендоса, сильно обескураженный таким грубым нарушением этикета, хотел тоже встать на колени, но Елизавета, не допустив этого, коснулась губами его лба. Отдав также должное принцам и принцессам крови, прелат затем сказал несколько приветственных слов своей новой государыне и получил от неё такой же доброжелательный ответ. В связи с тем, что Елизавета хотя и понимала испанский язык, но не говорила на нём с лёгкостью, её слова переводил барон де Лансак. Затем герцог Инфантадо вручил Антуану Бурбону грамоту, подписанную Филиппом. На что король Наварры заявил:
