Евгения Ивановна Хамуляк
Заметки ветеринара
«История 108. Прокурор и Лося»
Это была одна из самых красивых женщин, которых видел наш город. Я имею в виду не тех длинноногих, вечно голодных субтильных губошлёпок, а по-настоящему красивых, сильных, умных женщин, на плечах которых держится этот земной шар.
Татьяна Викторовна Чародей была главным прокурором нашей области. Бессменным прокурором, совестью региона, лицом справедливости. Ее боялись, любили, ненавидели, уважали, а еще больше восхищались. Ни одного скандала, ни одного пятнышка на честном имени Татьяны Викторовны не помнил никто за все времена ее местничества. Когда она шла по залу суда, казалось, что от нее исходит свет, кому-то ангельский, а кому-то испепеляющий дотла. Татьяна Викторовна обожала свою работу, свою семью и сенбернара Лосю.
Высокая, статная, с большой, как и положено, русской женщине грудью, в которой вмещались любовь и сострадание к родной земле и ее землякам. За глаза ее называли просто «матерью». И это очень хорошо отражало как внутренний, так и внешний облик прокурора. Многие судьбы прошли через ее суровое, но справедливое сердце, бившееся в этой большой груди, которой так шла форма прокурора. Оно никогда не было равнодушным, никогда не отмалчивалось, никогда не жеманничало, хотя нельзя было назвать Татьяну Викторовну хохотушкой или болтовницей. Просто она говорила то, что думала, а что думала, то и делала. А лучше всего она делала свою работу. Одну из самых сложных работ на свете – обвинять и наказывать. Никто бы ни за какие коврижки, не захотел побывать на ее месте, если б знал, из чего состоят будни прокурора области. В ее подругах ходили начальница БТИ города, начальница налоговой города, начальница ГОРОНО города и другие начальницы и начальники. Их замечательные четвероногие друзья обслуживались у меня лично, ибо я являлась личным проверенным ветеринаром всех этих бонз и их питомцев.
– А правда, что вы пишете роман про любовь? И уже имеете сто историй от земляков? – спросила звучным голосом Татьяна Викторовна, пришедшая на внеочередной прием с Лосей, который странно покашливал. Сегодня главный прокурор выглядела особенно прекрасно: элегантный костюм облегал мощное стройное тело, от нее пахло дорогими роскошными духами, макияж и прическа подчеркивали благородство и высоко несомую власть в ухоженных руках сильной женщины в полном расцвете сил и лет. Примерно где-то за сорок пять с хвостиком.
– Правда, – рассмеялась я, удивившись, что такой серьезной даме интересны всякие фривольности. И принялась осматривать сенбернара, который слегка приуныл от непогоды. – Сто семь историй.
– У меня для вас есть еще одна. Сто восьмая.
Я приподняла голову и с еще большим удивлением всмотрелась в главную хранительницу справедливости нашей губернии.
– Это история настоящей любви, которую я создала сама вот этими руками, пропустила через сердце и голову, – она задумалась и засмотрелась вверх.
В школе я числилась в первых красавицах, и хотя мне это льстило, на самом деле, это не играло никакой роли, потому что в голове у меня бродили совершенно другие мысли. Я была странная, себе на уме и порой сама не понимала, чего хочу. Возможно, именно это и придавало особый оттенок моему образу, высокой, большой, задумчивой дылде с белозубой улыбкой, в которую влюблялись и однокурсники, и малышня, и даже преподаватели. На последних классах только ленивый не отправил мне секретной записки с объяснением в любви. Это сейчас требуется время, чтоб влюбиться и решиться. Раньше не влюблялись, а сразу решались и любили до гробовой доски. Но я не читала глупых записок, потому что осенью, перед самым выпуском, влюбилась по самые уши в одного заезжего командировочного журналиста, который освещал в своей газете строительство какого-то очень важного объекта в нашем регионе, и поэтому на время его командировки забывала не только про уроки и занятия, а как меня звали.
Она посмотрела на свои большие ухоженные руки с идеальным маникюром.
– Мы познакомились в парке. Он шел в своем кожаном черном пальто, какие сейчас уже не в моде, и полы его разгоняли желтые уже листья той осени. Я влюбилась сразу. В его черные волосы, черное кожаное пальто, его наглый, раздевающий всех и вся на ходу взгляд, его черченые бордовые губы, которые уже в этот вечер целовали меня, покорную. Это был мой первый поцелуй.
Конечно, он был женат. И, уверена, не один раз. Конечно, он был бабником. Но тогда это не имело никакого значения, будь он женат хоть тысячу раз и имей хоть тысячу жен и наложниц, детей, долгов, скелетов в шкафу. У меня случилось помрачение рассудка. Я чувствовала, как кипятится кровь, как затуманивается разум, как зрение из всего видимого выделяет только его образ.
Мама отметила у меня высокую температуру и, забеспокоившись, повела к врачу, но ни жаропонижающие, ни компрессы не помогали. Я заболела Сергеем.
В школе начались первые приготовления к выпускным экзаменам, репетиции последнего звонка и бала, наконец, основные тренировки в решающих забегах и соревнованиях, где я числилась в главных фаворитках, героинях, победительницах. Но я могла появляться в школе, только когда Сергей уезжал в столицу сдавать материал. По его возвращении не помнила ничего: ни расписаний, ни явок, ни что ела утром, днем или вечером. День сменялся другим и запоминался только событиями, связанными с его образом и участием.
Учителя и родители забили тревогу. Одна из лучших учениц, спортсменка, комсомолка, похудела, осунулась, заболела! И никто не знал правды, а если б даже узнал, не поверил, что Таня Вилочкина, это моя девичья фамилия, отчаянно влюбилась в женатого мужчину почти на пятнадцать лет старше себя. Это стало ее болезнью: потеря веса, синяки под глазами, фиолетовые пятнышки на шее от страстных поцелуев, которых не должна была бы познать старшеклассница в свои шестнадцать лет.
Мой задумчивый, потерянный вид только еще больше окутывал тайной и какой-то магией мой образ перед другими учениками. У меня почти не осталось подруг, ведь я никому не могла рассказать про Него! Про мою страстную, отчаянную, несущую беду любовь.
Сергей любил меня так, как больше, я знала, меня не будет любить никто. Мы составляли какой-то симбиоз тел и душ, превращались в единое неразлучное целое, сцеплялись, словно змеи в тугой клубок, удушая друг друга ласками и поцелуями. Он часто говорил, что не испытывал ничего подобного ни с одной женщиной до меня, даже взрослой и опытной. Я верила ему. Потому что чувствовала – это правда. Правда, которая убивает меня, потому что дни становились чернее ночи, если мы не виделись.
Со мною пытались говорить, лечить, водили к психологу. Мама, советская женщина, – прокурор хохотнула, воспоминая обеспокоенную родительницу. – Даже повела к гадалке, которая только подтвердила, что над моей головой сгустились свинцовые тучи, несущие смерть и разрушение. И смерть отныне никогда не оставит меня, – прокурор многозначительно подмигнула, намекая на сложную профессию, напрямую связанную со смертью.
Мы с Лосей слегка похолодели от таких речей, даже сенбернар почувствовал накал в голосе хозяйки и пришел облизать ее большие красивые руки.
– Но разве кто-то мог бы справиться с моим характером и любовью? – Татьяна Викторовна иронично улыбнулась. – Сам дьявол бы не смог меня сломить, никакими пытками выведать правду. Я сама решала свою судьбу. Хотя и знала, что все больше и больше опускаюсь в ад.
Шли дни, похожие друг на друга, утром я просыпалась, чтобы начать считать часы до вечера, до нашей встречи… Вновь кинуться к нему в объятия, чтоб он снова своими твердыми руками схватил меня за плечи, полностью завладел моим юным телом, холодеющим от его горячих поцелуев.
– Он был очень красивым, притягательным, харизматичным, – Татьяна Викторовна задумчиво посмотрела в никуда, – и даже тогда, девчонкой, я понимала, что не принадлежит мне, хотя тоже влюблен до чертиков. Сам похудел и осунулся от этих встреч, грозившим ему скандальным разоблачением, увольнением с работы и, скорее всего, разводом за связь с малолеткой. Но дьявол нам ворожил, хотя оба мы чувствовали, что ненадолго и все должно закончиться трагично в любом случае. О браке, о детях речи, разумеется, не велось.
Настал май и наш последний день пребывания в школе, когда зазвучал последний звонок, возвестивший, что детство закончилось. Мое закончилось на год раньше, чем у одноклассников. По мнимой болезни меня исключили из всех выступлений и репетиций, из медалистки я превратилась в хорошистку, да и то за красивые глаза, о чем очень сожалели педагоги. Но меня это не волновало.
Нарядно одевшись, я просто пришла к назначенному часу в школу, под пристальные влюбленные взгляды парней, столпившихся в одну шеренгу, шушукающихся и обсуждающих самую красивую и самую загадочную девчонку выпуска. Куча записочек тут же была передана мне одноклассницами и тут же, не читанная, отправлена в урну. Многие после экзаменов намеревались поступать в университеты, некоторые уже назначили дату свадьбы, кто-то уезжал на север, кто-то на юг. Мои родители, сильные и свободные по духу люди, оставляли выбор института и своей судьбы за мною, совсем не подозревая, что судьба их дочери висит на тонком волоске. И их Татьяна больше не та идеальная девочка, умница и красавица с большим-пребольшим будущим. У меня не было никаких планов, ни учиться, ни жениться, что называется.
– Привет! – крикнул высокий парень, вроде бы из параллельного класса. – Я, Денис Чародей, брат Вики Чародей. Она просила передать, что если хочешь, можешь сегодня вместе с ней поехать подавать заявление в педагогический. Приемная комиссия открыта до пяти.
Он был такой симпатичный, высокий, худой, добрый… наивный. Я вспомнила его, он тоже бегал на соревнованиях, выступая за мальчишечью сборную. Его каштановые волосы красивым чубом развивались на ветру этого последнего школьного денька, который так быстро унес его имя, что я не успела запомнить. Только на губах осталось Чародей.
Уже на завтра мы разлетимся кто куда, и только черно-белые фотографии запомнят нас молодыми, наивными и глупыми.
– А ты куда поступаешь? – просто так спросила я, чтоб поддержать разговор. Ребята за его спиной зашептались. Похоже, со мною никто из них никогда не разговаривал, а тут я сама что-то спрашиваю их друга. Я оглянулась на них, и те зарделись. Все как на подбор, высокие, симпатичные, спортивные. Денис слегка смущенно тоже обернулся на друзей и замялся, не зная, что и как отвечать.
– Дело в том, что мой папа работает в органах, и с детства… – он совсем стушевался, вдруг поняв, что начал издалека, и возможно, мне это совсем не интересно слушать. А мне, почему-то, наоборот, неожиданно стало очень интересно. Я взяла его за локоть и отвела в сторонку, чтоб он не волновался, что товарищи слышат наш разговор.
– Мой отец из милиции, оперативник. Майор. Я с детства мечтал быть как он. Криминалистика. Судебная экспертиза. Понимаешь? – он так волнительно потрогал свой каштановый чуб, отодвинув шелковистые волосы назад. – Понимаешь, это все равно что схватить смерть за хвост, притащить ее в суд и доказать виновность. Чтобы все паразиты общества сидели за решеткой! – его мальчишечьи глаза загорелись огнем. – Ты бы видела, сколько подонков ходит по этим улицам безнаказанно! Мой отец и его товарищи посвятили этому делу всю жизнь – ловить зло. Я хотел бы пойти дальше, стать, например, прокурором. Наладить такую машину правосудия, чтоб те, кто замышлял противозаконные действия, – он вдруг перестал быть мальчишкой, безликим воздыхателем моей красоты, который тоже, наверное, посылал мне любовные записочки, – только от упоминания моей фамилии в качестве обвинителя бросили свое поганое дело. Кто-то должен устоять против того бесчинства, что творится. Кто-то должен продолжать жить и бороться, не сдаваться, не отчаиваться, не позволять сломить себя. А сейчас дела только ухудшились, из-за войны новая беда – наркотики, бандитизм, алкоголизм, проституция.
Он был необыкновенно красив в своей речи про справедливость. Не так магически притягателен, чем тот, который ждал меня в своей квартире, чтоб обрушить новый поток поцелуев, ласк, уносящих в другой параллельный мир. От этого будущего правоохранителя веяло жизнью, реальностью, которая почти исчезла под моими ногами за последний год.
– Извини, если я слишком напыщенно. – Денис опять стал простым выпускником школы в этот обычный весенний денек. – Конечно, красоты мало. Мы почти не видели отца дома. Его семьей были воры, бандиты, насильники. Все разговоры только о… – парень взялся за голову. – Но кто-то же должен бороться за справедливость?! Кто-то же должен не сломаться, понимаешь?
Я кивнула, чувствуя, как во мне растет какая-то сила. Настоящий стальной стержень, на который вдруг стала плотно наматываться кинопленка этой реальности. Я огляделась вокруг и впервые за долгое время увидела, что небо голубое, трава зеленая, парни и девчонки живые и здоровые, полные надежд. Увидела толпу влюбленных воздыхателей и подмигнула им, от чего те почти что попадали в обморок. Потом взяла Дениса Чародея за локоть еще раз и сказала:
– Слушай, а можно я поеду подавать заявление на криминалистику с тобой?
Он обомлел и похолодел от счастья. Красивое лицо озарилось улыбкой.
– А у тебя хватит характера? – по-дружески спросил он. – Воровство и бандитизм – это только цветочки. Экспертизы, трупы, кровь, боль…
Я посмотрела на наручные часики, до встречи с Сергеем оставалось шесть часов. Выдержит ли мой новый стержень шесть часов, чтобы не бросить все и кинуться в объятия любовника?
– А ты можешь мне помочь? – глаза в глаза, очень искренне, как лучшего друга, попросила я парня.
Он был готов на все, лишь бы быть рядом, – читалось в серых красивых глазах.
– Не бросай меня до вечера. Не дай мне сбежать. Тогда характера хватит.
– Применять физическую силу можно? – рассмеялся он, разминая кулаки.
– Попробуй, – поддержала я шутку.
А он вдруг подошел и своими длинными руками обнял меня, имитируя захват. От него невыразимо пахло чудом, молодостью и планами по спасению мира, которых жаждала душа старшеклассника. Я сделала выпад, все-таки не забыв еще приемчики ведущей спортсменки, и вырвалась из цепких, сильных, уже мужских рук. Денис посмотрел на меня с восхищением. Он был влюблен по самые свои огромные красивые уши.
– Ты мне тоже записочки о любви писал? – расхохоталась я тем смехом, от которого взрослых Сергей распалялся, словно зверь. И сама удивилась, зачем флиртую с мальчишкой, зная, как действуют мои чары.
– Нет, – твердо ответил он. Но было в его «нет» столько «хочу»!
– Я поеду с тобой поступать на криминалистику, на один факультет, сяду с тобой за одну парту. И посмотрим, кто из нас двоих еще станет прокурором?! – с задором бросила я.
Он не нашелся что ответить. А мне подумалось, что я смогла бы полюбить этого мальчишку, даже не зная, как он целуется и обнимается, только за те речи о справедливости и упорной борьбе за жизнь, которые только что декларировал. Полюбить настолько, чтобы никогда не предать. Потому что мне тоже отчаянно хотелось жить, любить и спасти мир.
***
Лося давно спал, я лишь внимательно слушала одну из самых красивых прокурорш, которых видала наша гигантская, не сломившаяся родина.
– В столице живет мой сын, у него свое небольшое издательство. Я позвоню ему этим вечером, чтоб он прочитал твою рукопись как можно раньше. И уже через месяц, я думаю, надо будет начать готовиться к поездке. Издательское дело – вещь сложная: работа с рукописью, продвижение, встречи с читателями, выставки, интервью на радио и телевидении, – она тепло улыбнулась, завидев меня с разинутым ртом.
– Ну вы даже не читали…
– Девочка, талантливых людей видно невооруженным взглядом, – она привстала и позвала за собой Лосю. – И потом, я наводила справки. – Успеешь через неделю прислать мне черновик? Хочу почитать, что вышло про мою любовь к криминалистике, – она мне подмигнула и отправилась по делам государства.
Я еще долго сидела в полнейшем удивлении и восторге, боясь даже подумать о том, что моя мечта стала сбываться… Но ведь именно этого я хотела? Ведь все это время, скрупулезно собирая истории о любви, записывая их в дневник, перепечатывая в компьютер, я наслаждалась этим занятием, считая его своим любимым хобби. Они вдохновляли меня идти на работу, эти истории зажигали во мне надежду на свое собственное счастье, заново открывали мир чувств незнакомых мне людей, ставшими чуть ли не лучшими моими друзьями за этот год. А теперь это хобби может перерасти в настоящую профессию, даже в призвание.
По дороге домой, за ужином, в разговоре с другими – я еще раз и еще раз спрашивала себя, для чего мне нужно писать? Для чего нужен успех и признание? И не находилась, что ответить, только сердце радостно подпрыгивало и отказывалось успокаиваться, подговаривало ум подкидывать мне разнообразные мечты, которые толпились в очереди, словно разноцветные воздушные шарики, чтобы сбыться буквально вот-вот…
Я позвонила самому дорогому человеку, который никогда меня не подводил. Несмотря на свое мнение, свои оценки и приоритеты, он прежде всего думал обо мне и моих интересах. Моему папе.
Сбивчиво рассказав о призрачной возможности уехать в столицу, раскрыть себя совершенно в другой сфере, творчестве, не ветеринарстве и спасении пресмыкающих и млекопитающих на планете, я услышала то, что и не мечтала услышать:
– Дочка, тебе обязательно надо попробовать, – сказал мой папа тихо. – Я не знал, что ты пишешь книгу о любви. Это достойно того, чтобы… – и повесил трубку, судя по всему, переполненный какими-то своими чувствами.
***
Татьяна Викторовна, как самый ответственный человек в городе после губернатора, мэра, судьи и других высокопоставленных лиц, с точностью до дня выполнила все свои обещания. И ей очень понравилась маленькая история о ее страсти к далекому призрачному мужчине и любви к криминалистике, конечно, без указания ФИО и домашнего адреса.
И месяц сумасшедших приготовлений полетел: переговоры, контракты, редакция, коррекция рукописи, покупка билетов, паковка чемоданов и самое главное, поиск достойного ветеринара на свое, оказалось, заменимое место, передача ему из рук в руки самого ценного, что я накопила за жизнь – это картотеку клиентов и пациентов.
– Я нашел человека, – просто сказал отец по телефону, – можешь паковать вещи и со спокойной душой ехать в свою Москву.
Я рассмеялась. Истерично. «В твою Москву»!!! Конечно, он сказал без злобы, это была шутка. Но меня удивляло другое, никто, понимаете, никто из домочадцев, друзей, приятелей, знакомых, узнав о переезде и предложении издательства, не остановил меня ни словом, ни полусловом. Даже не засомневался, а нужно ли мне туда?!
– Езжай!
– Ну конечно, езжай!
– Даже не думай!
– Так здорово, что ты уедешь!
– Ты мечтала об этом всю жизнь, надо ехать!
– Ой, прекрасная новость, что ты уезжаешь! – слышала я со всех сторон. Все друзья словно сговорились спровадить меня в «мою Москву», которая никогда и не была моею.
Даже тетя Люба, прознав про новость, одной рукой прикрыла рот, другой вытирала слезы с безмолвным криком: «Езжай!»
– А как же гадание? – недоумевала я у самой главной прорицательницы нашего региона. Она лишь махнула рукой – «Езжай!».
И даже отец, за спиной у меня, не посоветовавшись, нашел человека на мое место! А может, я не согласна? – возникал сам собой протест на эти быстрые проводы.
Но, конечно, отбросив капризы и страхи, в душе я ликовала, просто воспитание не позволяло радоваться раньше времени. Сначала надо было по крайней мере уехать.
И этот день приближайся с неумолимой скоростью.
Придя на работу, теперь уже почти бывшую, для передачи дел новому ветеринару, я нашла за своим столом высокого брюнета. Мужчину. В тот момент мне было трудно определить, симпатичного или совершенно отвратительной внешности, я только заметила какие-то огромные руки с длинными крупными пальцами, которыми он трогал моего пациента Лосю.
«Какие-то не руки, а кувалды, – заговорил раздраженный внутренний голос. – Не пальцы, а прям сардельки!»
Новый Ветеринар, по-другому мой язык отказывался называть Лебедева Олега Юрьевича, которого мне тут же представили, уже вовсю хозяйничал в моем кабинете, не потерявшем тепла моего тела, что называется: переставил мебель, кушетку, стол… Мой чистый, идеально организованный стол, был завален папками из картотеки!
Новый Ветеринар привстал и хотел было что-то сказать:
– Закончите сначала. Я подожду, – сухо предупредила я и вышла из кабинета, не в силах смотреть, как Лося лоснится к хаму с кувалдами и сосисками вместо пальцев. В коридоре я встретила Татьяну Юрьевну, которая меня от души расцеловала, и я стала пахнуть ее роскошными духами.
– Если будут хоть какие-то сложности – сразу звони, – серьезно сказала она. – Мой телефон у тебя есть. Все-таки Москва! Дикие джунгли! – она многозначительно подмигнула.
Передавать собственно ничего не пришлось, оказывается, Новый Ветеринар (!) потратил несколько дней и даже ночей на изучение картотеки и объема работ. И был, видите ли, в курсе всех вопросов. Лаборантки помогли с тем, что ему было незнакомо. Я могла отчаливать «в свою Москву» спокойно.
– А вы к нам откуда? – просто так спросила я, с тяжелым сердцем закрывая дверь с обратной стороны.
– Из Москвы, – просто ответил Новый Ветеринар.
Я удивленно приподняла бровь. Все бегут в Москву, а ветеринары, значит, в провинцию?!
– Просто надоела суета. Пробки. А я отсюда родом. Вот и решил, что пока нет семьи – надо попробовать найти тихое местечко, где приятно жить, а не вечно гнаться за…, – слегка сконфуженно объяснял он, видимо, часто отвечая на этот вопрос. На том и расстались. Я ушла с двояким чувством.
Наконец, наступил день отъезда, его больше оттягивать было нельзя. Оказывается, присланного материала, к большому удовольствию главного редактора, хватило аж на три книги, и первая ее часть уже была напечатана и ждала меня с прилавков магазинов. Контракт обязывал как можно быстрее начать презентационную ее часть. Все формальности с жильем были улажены сыном Татьяны Юрьевны Чародей – Алексеем, и это было частью гонорара, равного за вычетом всех первых затрат на переезд моему окладу в клинике. А зарабатывала я очень даже неплохо, по меркам региона. Одним словом, все шло как по маслу. Даже было как-то страшно вступать на этот масляный путь, можно было, что называется привыкнуть кататься там как теплый сырок и поскользнуться на какой-нибудь кочке.
С двумя чемоданами я прибыла на наш маленький провинциальный перрон, где останавливались даже не все поезда, и еле протиснулась к нужному вагону через толпу людей и животных.
– Боже мой! – только и могла воскликнуть мама, завидев десятки знакомых лиц и даже морд. Папа, чтоб разогнать нахлынувшие эмоции от такого теплого прощального знака со стороны пациентов, молча, в ошеломлении и гордости, качал головой по сторонам, здороваясь.
Я просто плакала и не могла сдержать слез радости и уже ностальгии по родным краям и лицам. Пришли и братья Люберецкие с женами, и тетя Люба с дядей Толей, слава богу, без Чебурашки. Пришли все, кто узнал о моем отъезде, зачем-то захватив несчастных питомцев, разрывающихся на лай в любви и ненависти друг к другу. Стоял страшный вой, под которые плакали и обнимались знакомые счастливые люди. Меня провожали точно в космос. Хотя Москва не была ближним светом, всего-то триста километров. Даже не поезд дальнего следования! А все-таки это было очень мило и душещипательно. Под дружные слова прощания мой поезд помчался в город всех городов, где кипела жизнь, то впуская чужеземцев в свои бурные воды, то выплевывая их, если они так и не смогли приспособиться к этому ритму. Москва никогда не спит и не верит слезам.
И уже через неделю я, что называется, плавала брассом в этом набитом до отказа разнообразными акулами и мелким планктоном аквариуме, словно заправская селедка, зная часы пик и рестораны с хорошим бизнес-ланчем, неизменно с телефоном в руках, пестрившим гаджетами, чтобы легко и быстро передвигаться по волнам мегаполиса. Одна встреча сменялась другой, одно задание выполнялось, и за ним уже толпилось в очереди еще с десяток. На ходу пришлось осваивать профессию, которая казалась такой призрачной и далекой, смотрящей с голубых экранов телевизоров, рассказывать, презентовать, давать автографы, подписывать книги, представляться, кланяться, знакомиться, прощаться, напоминать о себе…
И часто задаваемые вопросы совсем не касались моего романа, а больше интересовались частной жизнью, которая все больше и больше становилась частью общественности.
Информация о том, что я работала ветеринаром, настолько понравилась продюсерам, что меня стали приглашать не столько на литературные вечера, сколько на программы, связанные со сплетнями и пересудами, здоровьем животных и, зачем-то, людей. Не могу пожаловаться, что мне было скучно. Не имелось ни одной минуты на тоску. Но это и стало меня беспокоить. Вышла в свет уже вторая часть романа, и я стала побаиваться, что когда выйдет третья и пока что последняя, у меня просто не будет времени и сил писать четвертую. Физически не будет! Город и его жители с одной стороны дарили вдохновение, с другой стороны, до капли его отжимали.
Алексей Чародей вместе со своей супругой как мог развлекал меня в свободное от работы время, которое тоже являлось рабочим – походами по театрам, концертам, выставкам, где опять были встречи, встречи и встречи.
