Евгения Кретова
Альтераты: миссия для усопших
Памяти Егора
Пролог
25 декабря
По улице Фестивальной, между домами семнадцать и девятнадцать, стояли два дома, брата-близнеца: облупленная бирюзовая краска, стены в неприличных лохмотьях штукатурки стыдливо хмурились покосившимися карнизами. В одном, хоть и приговорённом к расселению, ещё теплилась жизнь, пульсируя ароматами бабушкиного борща да редким топотом детских ног. Тот, что левее и ближе к проезжей части, уже стоял в ожидании сноса, пялясь на торопливых прохожих пустыми глазницами оконных провалов. Осенние дожди заливали его нутро, разлетаясь шумливым эхом по безлюдным квартирам, зимняя стужа кралась узкими тёмными коридорами.
Мальчишки из дома напротив рассказывали, что по ночам чёрные прямоугольники окон озарялись бледным гнилушно-зелёным светом. И в нём, они клялись и божились, неистово тараща глаза и выпячивая губы, медленно скользили невесомые тени. Словно искали кого-то.
Гришка Столпов не верил россказням. В свои одиннадцать лет он уже давно не ждал Деда Мороза, пересмотрел разоблачения всех телевизионных шоу про магов и экстрасенсов и был скорее практикующим скептиком, чем недоверчивым подростком.
– Вот пойдём сегодня к дому, сами всё и увидите, – кривился он, пряча длинные руки в карманы широких, изрядно поношенных брюк. – Нет никаких привидений.
Друзья смотрели на него с восхищением, тревожно вглядываясь в худое веснушчатое лицо.
И тем же вечером, часов около девяти, когда холодные зимние звёзды светят высоко и равнодушно, он притащил их к пустому жутковатому дому. Они устроили засаду в кустах неподалёку.
Окна соседнего, ещё не расселённого брата-близнеца бросали тусклые жёлтые квадратики на лысый неухоженный двор. Гришка посмотрел в небо:
– Луна полная. Если и есть там что – появится.
– Почему? – душно шептали Витька, Крош и Стомыч, Гришкины ближайшие друзья.
– Потому что в полнолуние открываются врата. И ведьмы шабаш устраивают, – деловито пояснил он, устраиваясь удобнее, точно не зная, что такое «врата» и как они «открываются».
А в следующее мгновение в окнах подвала мелькнул неверный серебристо-зелёный свет.
– Видел?! – Крош вытаращил глаза, толкнул Гришку в бок.
Тот скривился:
– Бомжи небось. Пойдём, посмотрим ближе…
И он, пригнувшись, направился к дому. Крош и Стомыч, промычав что-то невразумительное, остались в кустах. Только Витька выдвинулся вперёд, последовал за другом и замер за углом:
– Гри-иш, не надо. – Сердце бешено колотилось у самого горла, отдаваясь в барабанных перепонках. Он высунулся из своего укрытия почти по пояс, вгляделся в темноту и нерешительно сделал ещё один шаг вперёд.
Гришка лежал ничком, вглядываясь в черноту подвального оконца-отдушины, того самого, в котором недавно мелькнул загадочный огонёк.
– Гри-иш, – снова позвал Витька, оглядываясь на мелькающие за кустами фигуры прохожих.
– Щас-щас, – прошелестел тот, елозя по обледенелой земле.
Он достал из кармана телефон, включил в нём фонарик. Яркий синеватый луч полоснул по Витькиным глазам, и Гришка направил его внутрь, в черноту подвала.
И в следующее мгновение его душераздирающий крик запутался в неживых ветвях одинокой вербы, рассыпался над заваленным хламом двором. Витька, вжав голову в плечи, замер и, уже не разбирая дороги, падая и поскальзываясь на тонком льду, бросился к притаившимся в кустах товарищам. Он успел лишь заметить, как Гриша Столпов выронил телефон, подскочил и опрометью бросился к нему.
В несколько прыжков добравшись до друзей, Витька выскочил на освещённую фонарями детскую площадку соседнего дома, только в этот момент сообразив, что Столпова рядом с ними нет.
– А где Гришка? – задыхаясь и хватаясь за грудь, прохрипел Стомыч.
– За мной бежал, – прошептал Витька и оглянулся в пустоту: в квадратных глазницах брошенного дома бродили серо-зелёные тени, бледные гнилушечные блики падали на синий снег. Гришки нигде не было видно.
Помешкав, троица вернулась назад, к дому: Гришки там не оказалось.
– Может, домой убежал…
Витька шагнул к притихшим стенам, включил фонарик телефона.
На углу, аккурат в том месте, с которого несколько минут назад он выглядывал, что-то темнело. Сердце тоскливо сжалось, предчувствуя беду, ноги сами придвинулись ближе: синяя куртка, съехавшая набок вязаная шапка в красно-белую полоску, неловко вывернутые ноги.
– Гриш, – тихо позвал Витька и толкнул друга в плечо.
Тот не пошевелился.
Тогда Витьке пришлось наклониться и перевернуть его на спину.
Яркий свет фонарика выхватил бледное лицо в сетке мелких красно-малиновых царапин и замершие в немом крике неживые Гришкины глаза.
Глава 1 Дар
Спустя восемнадцать дней, 12 января
Вцелом и в частности день сегодня удался. Лера Ушакова с облегчением стянула резинки для волос, которыми были закреплены косички, не расплетая их, перехватила на затылке в один небрежный пучок. Нацепила шапочку для душа – тонкую оранжевую клеёнку с кислотными бабочками на макушке, – включила воду и с удовольствием нырнула под тёплые струи.
Какое блаженство! Девушка зажмурилась, наслаждаясь моментом и улыбаясь собственным мыслям.
Они с мамой переехали в этот дом несколько дней назад. Суетились, хлопотали, чтобы встретить Новый год в новой квартире, о которой давно мечтали. Сколько Лера себя помнила, мечтали. По прежнему адресу остались подруги, хорошая, если не лучшая в округе, школа. Но всегда чем-то приходится жертвовать. Тем более что с подругами она расставаться не собиралась – проехать несколько автобусных остановок в наше время не проблема.
Новое жильё сразу очаровало головокружительным запахом свежей штукатурки и краски, чистотой и устроенностью. Шикарный жилой комплекс, со своим подземным паркингом, многочисленными магазинами, СПА, тренажёрными залами, химчистками. Оборудование в доме и в квартирах – по последнему слову техники: сплошные датчики и тепловизоры. Иногда казалось, что жилец ещё не успел сформулировать своё желание, лишь почувствовал некую потребность, движение мыслей, а всё уже исполнено.
Прекрасный вид на город из панорамных окон в человеческий рост.
Мечта, воплощённая в реальность.
Лера улыбнулась: вспомнила, как мама, еле дыша, бродила по комнатам, кончиком пальца дотрагиваясь то до лакированного столика, то до зеркальной поверхности кухонного гарнитура.
Это было две недели назад.
Сегодня, в последний день каникул, девушка решила сходить в новую школу.
Центр разгрызания гранита науки, в общем, ей тоже понравился. Конечно, не её бывшая школа, но вполне ничего. Она забрала учебники из библиотеки, заодно зашла к классной, познакомиться, так сказать. А у той весь класс. С тортом и газировкой. Валерию представили одноклассникам, от торта она отказалась, на неё уставились, словно на музейный экспонат, но вроде агрессии никто не проявлял. На том знакомство со школой закончилось.
Лера понимала, что ей будет тяжело: ребята вместе учатся с пятого класса. Все возможные и невозможные комбинации кто-с-кем-против-кого дружит уже использованы, все разбились по группкам, не прорвёшься. Да и середина года уже.
«Хотя, – Лера задумалась, – может, это и к лучшему, меньше цепляться будут. Да и вообще, не маленькая уже, как-никак десятый класс».
Девушка намылила лицо. Мягкая ароматная пена скользила по рукам, плечам, приятно успокаивая.
«Вот сейчас помоюсь, разогрею ужин, включу телик, гирлянду на ёлке… Мама придёт, закатим пирушку».
Вода внезапно стала ледяной.
Лера протянула руку, стараясь на ощупь найти переключатель, но струи снова потеплели.
– А ещё борются за звание дома высокой культуры быта,[1] – вздохнула она фразой из известного кинофильма советских лет, который мама часто пересматривала, и Лера волей-неволей выучила его наизусть.
Яростно смыла с лица остатки мыла, проворчала:
– Жалобу на них надо написать, коллективную.
И открыла наконец глаза.
Рядом с ней, под струями горячей воды, стояла высокая темноволосая женщина с уставшим лицом и испуганно-удивлёнными серыми глазами. Кажется, незнакомка была не готова к тому, что её заметят.
– Вы кто?! – зашипела Лера, хватаясь одновременно за скользкий кафель и полупрозрачную занавеску с наивными дельфинчиками и пытаясь ею прикрыть наготу.
Женщина шумно выдохнула и выпрыгнула из ванной, в одно мгновение оказавшись за дверью.
– Стой! – заорала Валерия. – Я сейчас полицию вызову!
Она в самом деле решила, что нужно звать на помощь: мало ли кто проник в квартиру вместе с этой ненормальной! Ещё и в ванную к ней забралась, это вообще!
Куда охрана только смотрит?!
Лера сиганула к двери, захлопнула её за незнакомкой, дрожащими пальцами передвинув щеколду. И только тут поняла, что оказалась в западне: телефона с собой нет, позвать на помощь не сможет, предупредить маму – тоже, защититься здесь нечем. Разве что пенкой для умывания. Да и щеколда эта – так, мелкое недоразумение для злоумышленников, а не преграда. Дверь можно вынести в два счёта. Лера, быстро натягивая махровый халат, прислушалась.
В квартире стояла мёртвая тишина. Ни шороха. Ни скрипа. Ни шёпота.
Всё внутри похолодело: получается, там, в коридоре, тоже прислушиваются.
Лера отпрянула в глубь ванной, в то же мгновение заметив, что ручка легонько дёрнулась, щеколда соскользнула с петли… и дверь отворилась.
В нос ударил резкий запах гари.
Нет, не такой, когда убегает молоко из кастрюли или подгорает гороховый суп. Это была едкая, привязчивая вонь смеси обугленного дерева и пластика. Это был запах большого горя.
Лера, плотнее кутаясь в халат, осторожно ступила босыми ногами на покрытые рыхлым пеплом головешки. Вокруг всё – стены, потолок, пол – оказалось чёрным от копоти, проёмы прогорели. Повиснув на покосившихся петлях обугленными струпьями, скрипели покорёженные картонки дверей.
– Эй! – Жалобный голос девушки пропал в топкой тишине, в которой было слышно, как поднимаются в воздух и снова медленно оседают белёсые хлопья. – Кто здесь?
Лера сделала ещё несколько осторожных шагов.
Это был не её дом. Она ещё ничего не понимала, но могла бы поклясться, что это не её дом, не её квартира.
Девушка стояла посреди жуткого пепелища. Страшным скелетом поверженного великана торчали ещё дымящиеся брёвна, фрагменты перекрытий с выгрызенными огнём кусками. Под ногами хрустели обломки старой черепичной крыши, куски обугленной штукатурки, в углу, на выгоревших дотла досках, лежали почерневшие от сажи кастрюли. Удивительно чистый посреди этого ужаса белый плюшевый медвежонок скорбно смотрел на неё с облупившегося подоконника. Она только сейчас увидела, сколько игрушек вокруг: покоробившиеся от жара пластиковые погремушки, куски яркого тряпья, кукольные глаза-пуговки.
Лера сделала ещё несколько шагов в сторону, чтобы посмотреть, на каком этаже она находится.
Ну, точно, это не её дом: они с мамой купили квартиру на пятом этаже, а это убогое жилище явно находилось на первом. Вон и забор видно покосившийся, и… Лера замерла. Да, их с мамой квартира расположилась на пятом этаже, но вид из их окна до мелочей совпадал с тем, что она видела в эту секунду: серое трёхэтажное здание с малиновой вывеской магазина женской одежды на первом этаже, чуть левее, через перекрёсток, кафе. С той только разницей, что час назад, когда она заходила в подъезд, был январский вечер, а сейчас над знакомыми крышами утопающего в зелени переулка занималась летняя заря.
Девушка почувствовала движение за спиной и резко обернулась: перед ней снова оказалась та самая темноволосая женщина. Только сейчас она была собрана и даже решительна.
– Где я? – прошептала Лера.
– Мой дом, – прошелестело.
Незнакомка находилась рядом, буквально в метре от неё, говорила чётко, но слышно было так, будто звонила она с Северного полюса. Словно догадавшись, что не услышана, та повторила чуть громче:
– Мой дом.
– Не понимаю, – развела руками Лера. – Как «ваш дом»?
Женщина стояла и молча на неё смотрела, ожидая следующего вопроса.
– Как я здесь оказалась? – Темноволосая отрицательно покачала головой и тяжело выдохнула. Только сейчас Лера поняла, что женщина выглядит очень усталой, измождённой. Её светлое платье, больше похожее на ночную сорочку, было испачкано в саже, худые руки подрагивали, будто от усталости или холода.
Лере стало жаль её.
– Я вам могу чем-то помочь?
Женщина медленно кивнула. Её черты обострились, а взгляд внезапно приобрел ясность. Девушка невольно вздрогнула, увидев неистовую ярость, даже ненависть в этом казавшемся таким милым и несчастным лице. Темноволосая протянула вперёд руку, показывая за спину Валерии, и прохрипела:
– Найди его!
Девушка оглянулась. Недалеко от дымящихся развалин припарковались несколько машин. Около одной из них столпились люди, человек пять, что-то живо обсуждая. Иногда их компанию сотрясал истерический хохот. Но незнакомка показывала на одного. Здорового такого мужика. С тяжёлым взглядом и улыбкой бульдога. Это ему заискивающе рассказывали, неистово лебезя и доказывая свою верность. А он уставился на белёсые развалины и брезгливо скалился.
– Найди его… – повторила темноволосая.
Лера перевела взгляд на неё.
– Почему? Я не хочу этого. – Она понимала, что происходит что-то ужасное.
Вернее, нет, «ужасное» произошло, человек с улыбкой бульдога и эта несчастная, дрожащая от ненависти и бессилия женщина к нему причастны. Они оба связаны на века. Но при чём здесь она, Лера Ушакова?
Её уже никто не слышал. И не спрашивал, хочет ли она, сделает ли то, о чём её просили. Просили? Или приказывали?
Белый пепел поплыл перед глазами, унося с собой вопросы, оставшиеся без ответов. Исчезла незнакомая женщина, толстый боров, изувеченный дом, ворох детских игрушек и скорбный белоснежный медвежонок.
Остался лишь нестерпимый запах гари.
Ромка напрягся и застыл.
С соседней парты его сверлил взглядом Горыныч, Санька тыкал кончиком карандаша в спину.
– Романыч, ты скоро?
Ромка молчал. Ему нужно ещё мгновение, чтобы понять, рассмотреть.
Он зажмурился. Перед ним медленно проявилась полупрозрачная плёнка, на которой голубоватыми светящимися чернилами мелким разборчивым почерком было написано с десяток строк.
Мысленно «сфотографировав» их, он схватил листок в клетку и карандаш и размашисто записал решение. Автоматически, не глядя, протянул руку через проход, и листок мгновенно исчез в липкой от нетерпения Санькиной ладони.
Ромка снова пригляделся к видимому ему одному мерцающему синевой экрану. Задание поменялось, цифры, словно кусочки пазла, переместились и снова встали на свои места. Он опять «сфотографировал» увиденное, ещё раз быстро записал решение на тетрадный листок и передал назад.
Всё.
Он выдохнул и взглянул на часы. 12:40. У него есть тридцать шесть минут, чтобы добраться до места, где его никто не увидит, никто не достанет.
Не дожидаясь вопросов и новых просьб, он схватил тощий портфель, одним движением смахнул в него ручку и карандаш. И, захлопнув тоненькую тетрадь, торопливо положил её на учительский стол.
– Чижов, ты всё? – Инесса Викторовна лишь удивлённо вскинула брови. – Это же важный для поступления тест… Неужели не хочешь проверить?
Пацаны что-то шипели ему в спину, девчонки из параллельного математического класса томно вздыхали, кто с завистью, кто с упрёком, но он их уже не слышал – в голове, словно часовой механизм, тикали секунды, уменьшая отведённое ему время.
Небрежно махнув головой, он выскочил за дверь, в прохладу пустынного коридора, и уже никого не стесняясь, со всей скоростью рванул к выходу из школы.
Хорошо, что каникулы ещё, малышня под ногами не носится.
На ходу застёгивая оранжевую куртку, он выбежал из здания школы, ещё раз взглянул на часы: 12:45.
– Романыч! – за спиной послышался топот и гомон голосов. – Ты куда? Погнали тусить к Пашке!
Это Горыныч, Пашка и Санёк, пацаны из его класса, друзья.
«Только вас мне здесь не хватало!» – ругнулся про себя Ромка. Отрицательно качнул головой:
– Парни, не сейчас! Я вас вечером догоню! – махнул рукой и помчался к остановке, на ходу посматривая на стрелки: 12:49. Чёрт! Может не успеть.
– Романыч, мы у Пашки тогда. Подруливай! – орали ему вслед. – Вот чума-пацан. Вечно так с ним…
Но он уже заскочил на подножку уходящего с остановки автобуса. Пластмасса дверей хрустнула, но пустила его внутрь под неодобрительными взглядами пожилого водителя, бабушки и молодой мамочки с ребёнком.
Ромка прижался портфелем к инфракрасному окошку, загорелась зелёная стрелочка, и турникет наконец пропустил его в салон. Он прошёл подальше от любопытных пассажиров и плюхнулся на мягкое сиденье у окна. На мгновение закрыл глаза. Затих, переводя дух.
В лицо ударил яркий, но всё равно холодный луч январского солнца. За окном проплывали грязные бока легковушек, торопливо суетились маршрутные такси, на переходах сновали пешеходы, сумрачно поглядывая друг на друга. Ромка качал головой в такт уходящим секундам, то и дело поглядывая на часы.
12:55. Четырнадцать минут на автобусе. Плюс шесть минут от остановки до дома. Две минуты – пешком на третий этаж. Одна минута – открыть дверь. Итого двадцать три минуты. А у него всего двадцать одна. И то если повезёт.
Какой-то придурок резко затормозил около автобуса и, кажется, задел его.
Бли-и-ин! Только этого не хватало. Сейчас начнутся разборки, гаишники. У него нет времени на всё это. Ни секунды.
Он подскочил, забросил портфель на плечо и с силой ударил по кнопке принудительного открывания дверей. Механизм, хоть и не с первого раза, но подчинился, двери медленно поползли в стороны.
– Ненормальный!
– Псих! – кричали ему вслед, но он, поскальзываясь на тонкой ледяной корке, рванул прочь.
Итак, на автобусе надо было проехать четырнадцать минут, он проехал четыре. Сейчас 12:59.
Ещё десять минут ехать. А бежать сколько?
Чёрт! Чёрт!
Если бежать примерно сорок четыре километра в час, то можно сократить недостающую минуту…
Сорок четыре километра в час! Это ж двенадцать с хвостиком метров в секунду!
Это кто ж так бегает?
«Усейн Болт[2] так бегает. Но на короткой дистанции. А мне семь километров с гаком бежать… Или сдохну, или добегу».
Ромка взглянул на часы. 13:00.
Какие-то там, то ли американские, то ли английские учёные посчитали, что человек может бегать шестьдесят пять километров в час. Может теоретически. Но никто ещё не бегал.
«Может, не надо было, – мелькнуло в Ромкиной голове. – А мне надо».
И он помчался дальше.
Уже забегая во двор своего дома, он ещё раз мельком взглянул на часы. 13:13.
«Ого! Я только что сделал Усейна Болта!» – радостно взвизгнуло в голове, и Ромка взлетел по ступенькам на третий этаж.
Перескакивая пролёты, распахивая на ходу куртку, он притормозил у своей двери, только в эту секунду понимая, что, кажется, забыл ключ…
Он его обычно укладывал во внутренний карман, под «молнию», держал на длинном шнурке, чтобы не потерять вот в таких случаях. А вчера его отнял отчим.
Этот гад потерял свой комплект и отобрал его, Ромкин: «Тебе, сосунок, ещё рано свои ключи иметь».
И сейчас у него осталась одна несчастная минута, он стоит под дверью своей квартиры, почти достигнув безопасного места.
Но почти не считается.
Романа бросило в холодный пот.
Начинается…
Дрожащей рукой он дотронулся до кнопки звонка, сам не зная, на что рассчитывает.
В тишине спасительного коридора раздался переливчатый трезвон, который уже уходил из Ромкиного сознания куда-то в мутную темноту, терялся в надвигающемся ватном полусне.
Краешком уцелевшего сознания он почувствовал, что дверь отворилась. Чьи-то руки поймали его, падающего, и втянули в прохладу квартиры, уложили или посадили куда-то.
Он уже не понимал.
Голову перехватило тугим ремнём. Ромка читал давно, ещё классе в четвёртом, книжку про индейцев. Там писали, что те казнили злодеев, ну и бледнолицых, конечно, вот таким способом – плотно затягивали на голове размоченный кожаный ремень и оставляли несчастного связанным на солнце. Палящие лучи постепенно подсушивали ремень, тот сжимался, стягивался, медленно сдавливая череп. Пока тот не треснет. Ромке казалось, что он попал в руки воинственных индейцев. Впрочем, как и обычно.
Это его расплата.
Перед глазами проплывали чёрные, зелёные, кобальтово-синие круги, медленно разрастаясь из точки прямо перед Ромкиными глазами и методично сменяя друг друга. В призрачном полумраке он видел свои бледные руки, скрюченные судорогой и хватавшие что-то цветное.
Тело не понимало, где находилось, что делало, дыхание срывалось на сиплый свист. Ромке казалось, что он проваливается в размытый синевой колодец, на блестящих от воды стенках которого, словно приговор, светился текст решённой друзьям задачи.
И пасмурное лицо деда.
А да, цветная тряпка, за которую он судорожно хватался, – это дедова любимая байковая рубашка, в ней его и хоронили.
Кусочком, нанометром сознания он чувствовал, как его мозг теряет контроль над телом: оно сотрясается, извергая из себя всё новые и новые порции утреннего завтрака, остатки самоуважения, превращая его из человека в тупое животное, жалкого червяка, достойного лишь брезгливого отчуждения.
Достигнув своего пика, судороги стали медленно отступать. Чёрно-синие круги перед глазами тускнели, теряя болезненность очертаний и методичность головокружительных вращений.
В этот раз повезло. Кожаный ремень на голове оказался некрепким, лопнул на мгновение раньше его черепа.
Ромка усмехнулся. «Хрен вам с редькой, краснокожие, а не скальп благородного капитана!»
Чернота вокруг рассеивалась.
