bannerbannerbanner
Макошин скит

Евгения Кретова
Макошин скит

Полная версия

Карина кивнула:

– Я готова. За тем и приехала.

Ефросинья засмеялась:

– Да не затем. Ты думалатут что-то навроде курорта. Полежать, подумать о жизни, – она лукаво смотрела на девушку, ловко передразнила: – «Посмотреть на свою жизнь со стороны». Да чтоб смотреть на нее и видеть хоть что-то надо не один пуд соли съесть! Ну да ладно… Не в том суть. Главное – пришла. А это уже многое значит. И первое послушание выполнила.

– Какое?

– Ждать… Неужто ты думаешь, не знаю, когда городской автобус приходит на остановку?!

Карина опешила:

– Так вы специально… Сказали Младе, чтобы она задержалась?

– Конечно специально. Твердость воли твоей проверяла. Уехала бы домой – не велика потеря, скатертью дорога. А коль осталась, значит, сильна в тебе воля и желание очиститься. И понравилось мне, как ты Младу защищала, значит, дружить умеешь. Только знай – здесь, в скиту, это скорее против тебя – свои грехи и так тянут вниз, так ты еще и чужие взваливаешь на плечи. Впредь осторожней будь.

– Вы сказали, что накажете меня…

– Передумала я. – матушка Ефросинья пытливо смотрела на девушку. – Пока будешь помогать послушницам, познакомишься с ними поближе, почувствуешь наше сестринство. У нас быт простой – все сами делаем. Работы в поле пока нет, но к ней подготовка идет полным ходом, каждые руки не лишние. Поселишься с Младой. Но помни – о прошлом никого не спрашивай, в грех не вгоняй, не тревожь чужие раны, о своих заботься. Поняла ли?

– Поняла. А можно… Можно своим как-то сообщить, чтобы не волновались. Сказать, что жива я.

Ефросинья посмотрела на Карину. Взгляд стал ледяным. Взяв со стола блокнот, развернула его на чистой странице, подтолкнула девушке:

– Пиши, что сообщить и кому. Я сделаю.

Карина взяла протянутый карандаш, в блокноте написала: «Мама, со мной все в порядке, по возможности напишу через пару недель. Передай Рафаэлю, чтобы не волновался. Карина». И номер мобильного телефона.

Взгляд скользнул по неясному отпечатку продавленных предыдущей записью цифр +90 212 294-5248 Меджнул – удивило именно имя. Возможно, в нем ошибка, но оно выглядело как восточное, арабское. «Неужели здесь кто-то, отказавшийся от ислама?». Мысль показалась невероятной.

Но благодаря ей Карина сформулировала то, что ускользало от нее – она оказалась послушницей, ученицей женщины сильной, властной, и учение ее опирается на старые, домостроевские традиции, забытые сотни лет назад. По крайней мере, это объясняло многочисленные разговоры о вере, боге и пуританскую строгость быта. Девушка выдохнула с облегчением – все-таки то, что это не какая-то секта, успокаивало.

Матушка Ефросинья ее вздох поняла по-своему:

– Так что, передавать записку-то? – смотрела строго, будто испытывала на прочность.

Карина закусила губу, улыбнулась:

– Да, но не к спеху… Как получится.

Ефросинья протянула:

– Так получиться может еще не скоро, – и пона не отпускала ее взглядом.

Карине стало душно. Потемневшие образа́, что висели над подслеповатой лампадкой, будто тоже уставились на нее, так же пристально и нетерпимо, как и сама Ефросинья.

Девушка потупила взгляд, уставилась на подол собственного платья.

– Хорошо, – прошептала. – Я поняла. Пусть так.

И выскользнула из избы. Вдохнула полной грудью колкий от вечерней прохлады и живой воздух. Скит стоял на пушке леса. За оградой тянулись редкие сосенки, уводили в густой, первобытный лес, сейчас черный и мрачный, медленно просыпающийся от спячки. Едва не потерянное ощущение чего-то нового и сильного, расцветающего в ее груди, вернулось к Карине.

Глава 6
Фото

Пока добрались до локации, продрогли до костей – у Горация в машине сломалась печка, и всей команде пришлось ехать в холодном салоне, на холодных креслах, согревая руки дыханием и по очереди прикладываясь к термосу с горячим чаем, заботливо прихваченным Семеном для Татьяны и Зои – фотомодели. Зои – ясноглазая блондинка с пшеничными волосами, отливающими золотом, высокая, не худощавая, прекрасно «укладывалась» в сформировавшийся на Западе стереотип о русских – а именно на этно-теме Рафаэль и хотел сыграть.

Стас ворчал, когда машину подбрасывало на кочках и с тревогой поглядывал на подвешенные кофры с костюмами – он особенно гордился подготовленным для съемки «рубищем»: плотный лён с вытравленными по подолу, будто прогоревшими, пятнами, тонкая линия мережки и бахромы, зрительно состарившие полотно. Плетеный вручную пояс, налобное украшение и парчовые зарукавья с деревянными бляхами-нашивками.

– Я босиком что ли буду? – уточнила Зои с сомнением посмотрев через запотевшее окно на укрытые колким инеем поля: ночью опять подморозило.

Стас кивнул, напомнил бесстрастно:

– Мы это оговаривали.

– Ну я думала, в машине отогреюсь, а у вас дубак… – Девушка закусила губу, недовольно поморщилась.

Стас вздохнул:

– Не переживай, отогреем тебя, – он полез во внутренний карман, достал оранжевую упаковку со стельками, помахал ими перед моделью: – С подогревом, специально для тебя вчера взял. Так что все норм.

Девушка недоверчиво посмотрела на запечатанную упаковку, пожала плечами: с работой в последнее время все хуже, девочки из агентства берутся за самые сомнительные заказы, ей еще повезло – для крупного журнала фотографироваться, если повезет, на обложке окажется. Так что ради портфолио можно и померзнуть. Зои положила голову на подголовник, мечтательно прикрыла глаза: при таком раскладе ее заметят, предложат контракт и она уедет, благо этот заказ оформила напрямую, не через модельное агентство – спасибо Семену – и в случае победы ей не придется делиться гонораром с этими упырями и выплачивать им отступные.

Зои уже мысленно вышагивала по мощеным улочкам старой Европы со стаканчиком крафтового кофе в руках и в дорогом пальто. Подумав, пририсовала рядом с собой еще и брутального брюнета – для полноты картины: визуализировать так визуализировать.

И Ламборджини пусть стоит на парковке. С водителем. Ее водителем. «Интересно, сколько «Ламба» стоит, это вообще реально – ее купить?» – озадачилась девушка.

Рафаэль, прищурившись, наблюдал за ней – искал нужный ракурс. У девушки красивый, выразительный профиль, высокая линия скул и точеная – подбородка. Красивые запястья и щиколотки, сухие, изящные. Он вспоминал отснятую Семеном локацию, представляя Зои на фоне разрушенной часовни, прикидывал.

Поэтому когда доехали и выгрузили оборудование, он уже точно знал, что делать. Выбравшись из машины первым, сразу пошел к возвышавшемуся на холме строению.

– Семен, стойки закрепляй вот на тех камнях. Ракурс отсюда берем, – он ткнул себе под ноги, придирчиво оглядывая экспозицию. – Го́ра, сделай что-нибудь с печкой… Околеем… Таня, Стас, вам сколько времени надо на мейк и одевание?

– Минут тридцать дай, – Татьяна выглянула из машины с сомнением посмотрела на свой чемоданчик.

Стас молча кивнул, соглашаясь. Пока с моделью работала Татьяна, он пошел к Рафаэлю и Семену.

– Хорошо получится. Колоритно, – отметил, встав за спиной фотографа. Он четко следовал принципу – сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Или похвалит, но недостаточно.

Гораций возился под капотом внедорожника, проверял контакты, ворчал на всех автопроизводителей вместе взятых.

Рафаэль покосился на него, дотронулся до плеча стилиста:

– Пройди вверх по тропинке, встань во-он у той коряги, пожалуйста, – он показал рукой в направлении поломанного дерева, почти перегородившего тропинку к почерневшему остову часовни.

Стас покосился на него:

– Ты меня что ли фотать собрался?

Раф уже снимал крышку с объектива, настраивал аппарат, посмотрел на стилиста:

– Надо четко размерить, куда Зои поставить… Холодно, простынет босая, вон, лед на лужах.

Стас фыркнул:

– У-у ты господи, – но направился к коряге: – Мы так-то ей за это деньги платим.

– Стас не будь свиньей… Стой где стоишь! – Рафаэль поднял вверх руку. – Замри. А теперь ме-е-е-дленно поворачивайся ко мне через левое плечо.

Стас скривился, но сделал, как тот хочет. Рафаэль сделал еще несколько снимков. Семен, поставивший последний фотозонт, развернулся к нему и замер – он всегда чувствовал себя заговоренной коброй, когда наблюдал, как Рафаэль работает. Казалось, фотоаппарат становился с ним одним целым, его глазами, руками, а сам фотограф – будто парил над мерзлой землей. Он передвигался быстро, не спуская пристального взгляда с объекта фотосъемки. Чуть приоткрыв рот, будто на одном вздохе, он следовал за объектом, растворяясь и становясь призраком. Слышались только щелчки затвора фотоаппарата, словно сердцебиение железного робота.

Это завораживало.

Забывшись, Семен облокотился на стойку и едва не перевернул ее. Засмущавшись, чертыхнулся, виновато оглянулся на Рафаэля – тот, кажется, даже не заметил, продолжал работать с камерой, выискивая лучшие ракурсы.

Из салона машины появилась Татьяна:

– Мы готовы. Стас, чего там с костюмом? Колдуй!

Тоже подошла ближе к Рафаэлю, заглянула через его плечо на экран фотоаппарата, хмыкнула.

– Стас, а из тебя отличная модель получается, – засмеялась в голос. – Немного задница широковата, но если подкачать… Хоть нижнее белье от Гуччи рекламируй.

– Вот себе и подкачивай… И нечего на мою задницу пялиться, – Стас, проходя мимо нее, ворчал: – Талантливый человек должен быть талантлив во всем…

– Должен, но не обязан, – Татьяна села на своего фирменного конькка – доставать Стаса за работой.

Стилист посмотрел на нее сердито, но без злости.

Рафаэль отвлекся от объектива, покосился на Татьяну:

– Звезда моя, а ты его смени лучше… Только выше поднимайся, и чтобы угол часовни оказался слева от тебя, – Рафаэль определился с одним из удачных ракурсов, прикинул, как он будет смотреться с Зои. Теперь проверял другой ракурс.

Татьяна послушно заняла нужное ему место, театрально воздела руки к тусклым еще небесам, пропела:

 

– О боги всемогущие, пошлите температуру плюс шестнадцать, шоколадку и нормальный кофе!

Рафаэль снимал и ее. Не обращая внимания на баловство визажиста, командовал:

– Правее встань. Правая нога выше, как будто шагаешь по лестнице… Нет, развернись. Теперь как будто спускаешься…

– Раф, не старайся, я просто не фотогеничная, – Татьяна лукаво щурилась.

Рафаэль забрался на валун, присел на корточки перед девушкой, поймал в объектив веснушчатое лицо:

– Не напрашивайся на комплимент, – пробормотал рассеянно и снова уткнулся в экран. Встав в полный рост, кивнул девушке: – Все, можешь идти в машину…

Татьяна весело козырнула:

– Есть, босс…

Семен подошел ближе:

– Раф, сухой лед нести? Или ты передумал?

Фотограф кивнул:

– …Стас! Что Зои, готова? У нас десять минут, пока солнце не переместится, потому всю экспозицию перестраивать…

Фотомодель выбралась из машины, предусмотрительно бросила на мерзлую землю тапочки, сунула в них ноги. Рафаэль поманил ее к себе, указал на место, где только что стояла Татьяна:

– Сюда, – протянул ей руку, помог взобраться по крутой тропе. Дождался, когда девушка снимет тапочки, отдаст их Семену, чтобы не попали в кадр. Удовлетворенно кивнул: – Так… Что тебе навевает это место?.. Не говори. Думай об этом.

Зои огляделась, поежилась, зябко поджала пальцы на ногах. Рафаэль сделал первые кадры, считывая эмоции девушки.

Та прошептала:

– Тоску, уныние, безнадежность. Как последний приют, который не дает успокоение, а только забвение…

– Круто, давай пока с этой эмоцией, поработаем.

Зои то поворачивалась к часовне, то отворачивалась от нее, заплетала волосы, присев на черные камни, щурилась на восходящее из-за часовни солнце. Подходила ближе к почерневшим стенам, дотрагивалась до них пальцами, обнимала себя за плечи. Ветер трепал пшеничные волосы, золотил их. А Рафаэль фотографировал, фиксировал кадр за кадром, отчетливая понимая, что… не то.

Созданный образ не жил, не дышал.

И фотограф не понимал, в чем дело.

Искал. Продвигался ощупью, уже забыв о конкурсе, об ожиданиях команды и собственных амбициях, сосредоточившись только на том, что работа «не идет», кадр не слушается, эмоция утекает, рассыпается.

Подозвал Семена – тот ловко брызнул на руку модели воду из пульверизатора:

– Это чтобы не обжечься, – пояснил.

Зои посмотрела с тревогой на него, перевела взгляд на фотографа. Тот успокаивающе кивнул:

– Один кадр. Две секунды.

Семен положил в центр девичьей ладони плотный ватный шарик.

– На счет три.

Рафаэль приготовился, поднес фотоаппарат к лицу, рассматривая девушку в объектив.

Семен аккуратно поджег шарик в руке девушки, бросил к ее ногам дымовую шашку. Щелчок. Один-единственный кадр прежде, чем Зои испугалась и бросила ватный комок на землю.

– Все, брейк, – скомандовал.

Ему стало стыдно – девушка продрогла. Столько кадров. И почто стопроцентная уверенность, что все впустую.

Отпустив модель, помог ей надеть тапочки и спуститься ближе к машине, где ее перехватили Семен и Стас. Оба уверенные, что проделана отличная работа. Но Рафаэль-то точно знал, что нет. Мрачно уставился в экран, еще раз просмотрел отснятый материал.

– Ну что, Раф. Все? – От машины отделился Гора, махнул рукой. – Я печку починил, поедем до города как приличные люди.

Рафаэль неопределенно кивнул:

– Сейчас, я еще пощелкаю… Собирайтесь.

И не позволив себя отговорить или отвлечь дополнительными вопросами, шагнул за угол, отделившись от ребят.

Слышал, как ребята недоуменно зашептались. Семен крикнул:

– Фотозонты собирать?

Рафаэль махнул рукой. Обошел здание.

Оно сильно повредилось из-за пожара.

Его пытались отреставрировать. Пожар свел все старания к нулю.

Фотограф видел почерневшие леса́. Осторожно перешагнув через гору ломанных кирпичей, взошел на пригорок. Отсюда красивый вид на лес. И на видневшийся за ним небольшой жилой поселок, очевидно – ту самую экодеревню, о которой говорила Татьяна. Надо домами поднимался белый дым затопленных печей, сюда, на холм пахнуло пряно, дразняще.

Рафаэль просто фотографировал. Вид, линию горизонта – она его успокаивала, он даже думал, что стоит ее поставить как заставку на компе, будет хорошо освежать взгляд и успокаивать внимание. Он щелкал затвором фотоаппарата, не сразу заметив в окошко объектива движение – он невольно кого-то сфотографировал с противоположного, менее всего поврежденного пожаром угла здания. По привычке пригляделся через экран, приблизил изображение.

Сердце упало и забилось часто-часто. Карина?

Этого не может быть. Приглядевшись, он уже сомневался: странная одежда, девушка казалась старше Карины.

Чтобы не выдать себя, он сделал еще несколько снимков, на этот раз – прицельно, выбирая ракурс так, чтобы лицо незнакомки попало в кадр, и тут же увеличивал его, чтобы убедиться. Руки дрожали.

Девушка, сбросив с плеч куртку, приладила ее на ветку дерева и теперь начала разбирать обугленные леса́ – снимала уцелевшие доски, аккуратно складывала в стороне, выбивала обухом топора нижние опоры, прикрывая глаза от сыпавшейся золы, ждала, когда осядет пыль, чтобы собрать прогоревший мусор в строительные мешки. Ей помогали еще две женщины, в такой же неопределенного цвета одежде: длинные юбки до щиколотки, темные платки, перепачканные сажей лица, куртки распахнуты на груди. Все трое работали молча, без шуток, пения, которыми обычно сопровождается такая работа.

Рафаэль был все еще не уверен.

– Карина, – тихо позвал.

Девушка выпрямилась, огляделась по сторонам. Раф понял – она не видит его, но ветер донес его голос. Он вышел из-за лесов на открытое место.

Девушка уставилась на него. Глаза распахнулись от удивления, но смотрели недоверчиво. Молодой человек шагнул вперед, девушка, будто очнувшись, ахнула, прикрыла рот перепачканной сажей ладонью, отшатнулась. Ее резкое движение привлекло внимание напарниц – те тоже распрямились, посмотрели на Рафаэля настороженно. Та, что постарше, перекрестилась.

– Карина! – сейчас он был абсолютно уверен – это она. Потерянная, с потухшим взором, перепуганная. Его Карина. – Карина, как хорошо, что ты нашлась!

Девушка схватилась за леса, интенсивно затрясла головой:

– Нет.

– Карина, это я, Рафаэль, ты меня узнаешь? – он сделал еще несколько неуверенных шагов навстречу.

К голове прилила кровь, ладони вспотели. Словно за соломинку, Раф вцепился в фотоаппарат, прижал к себе.

Девушка мотнула головой еще сильнее, бросила короткий, умоляющий взгляд на своих напарниц. Те промолчали.

– Нет, вы ошиблись… Я не Карина.

Рафаэль замер. Плечи опустились, в глазах загорелось недоумение – неужели ошибся?

– Я не Карина, меня Агатой зовут.

Рафаэль ничего не понимал.

Перед ним стояла Карина. Ее цвет глаз, ее лицо, ее руки, ее голос. И движения – ее.

Но она утверждает, что она – на самом деле не она.

«Амнезия?» – Рафаэль ругал себя за то, что не проверил после ее ухода больницы. Она ведь, в самом деле, могла попасть в аварию, могла получить травму. Да, нелепо, как в слезливой мелодраме. Но… другого-то объяснения все равно нет.

Девушка, закусив губу, развернулась и, схватив с ветки, куртку, побежала прочь, с пригорка – в сторону леса.

Рафаэль хотел побежать за ней, его остановили напарницы девушки:

– Чего удумал? Сказала – обознался ты! Так и ступай, откуда пришел! – преградив ему дорогу и оттесняя к стене, на него шагнула одна из женщин – та, что постарше и покрупнее. – Агата она, сестра наша.

«Сестра?» – у он знал всех родственников Карины, сестер у нее не было. Это окончательно сбило его с толку. Рафаэль смотрел вслед девушке, так и не решившись последовать за ней.

Махнув рукой, он развернулся и направился к машине.

Когда проходил мимо почерневшего входа в часовню, кто-то схватил его за руку, привлек к себе – Агата, которую он принял за свою Карину, приблизив к нему лицо, прошептала горячо:

– Ты как нашел меня?

– Да я работал здесь, снимал, – Рафаэль приподнял вверх руку с зажатым в ней фотоаппаратом… Карин…

– Нельзя, я для того здесь, чтобы очиститься, за всех нас. Грех с души снять, так что не ходи сюда… Если увидят, плохо мне будет.

Рафаэль ничего не понимал:

– Кто увидит? Почему плохо?! Карина… Тебя здесь силой держат? Тебе угрожают? Какой грех?

Девушка качала головой. Не позволив Рафу договорить, прикрыла его рот пропахшей гарью ладонью. Прошептала:

– Не называй меня мирским именем. Для всех я Агата.

В голове Рафаэля будто что-то щелкнулоь. Схватив девушку за рукав, потянул к выходу:

– К черту все, поехали!

Карина вырвала локоть, отпрянула к стене:

– Сказала тебе – никуда с тобой не пойду. Пожалуйста, услышь меня! И забудь, что видел здесь… Скажи, чтобы не искал никто, сама вернусь, когда смогу, – посмотрела строго.

– Карин… Это неправильно все…

Девушка нахмурилась.

– Оставь меня. Хоть немного уважай мое решение.

Покачала головой и, развернувшись, юркнула в просвет между опорами арки, выпрыгнула в окно.

* * *

Тем же вечером, Смоленск

Снова тот сон. Мучительная попытка закричать. Дотянуться. Карина снова стояла и смотрела в черное нутро разрушенного здания.

«Что же это за место такое?!» – Рафаэль метался в забытьи, не в силах проснуться или что-то изменить, увязая в навязчивом и болезненном видении все глубже.

Но в этот раз что-то было иначе.

На голове Карины – платок, совсем как там, у часовни. Темное платье в пол. Из черноты провала тянулся сырой, мертвенно-сладкий воздух. И будто шевелилось в глубине что-то, приближаясь ко входу.

Рафаэль замер, всматриваясь в пустоту.

Карина качнулась, сделала шаг вперед. Рядом с ней оказалась девочка, еще не подросток, но уже и не малышка. Простенькая сорочка с голубой каймой и туго заплетенные косички, в руках – букет полевых цветов. Девочка держала Карину за руку и вроде как была с ней и прежде, но Рафаэль не видел ее никогда. Обернувшись через плечо, девочка посмотрела прямо на него – и его будто с головой в ледяную воду окунули. Посмотрела строго и неприветливо.

Подняв взгляд на Карину, девочка дернула ту за руку, заставив тоже оглянуться.

– Карина!

Ему удалось закричать. Всего мгновение сна. В котором он увидел ее потерянное, заплаканное лицо, искусанные в кровь губы. Успел заметить ссадины на руках и кровоподтеки на оголенной шее. Что с ней?! Где она?

Его выбросило из сна, тело в одно мгновение стало тяжелым, а мысли потеряли ясность.

Карина. С ней что-то не так. Она в опасности.

Рафаэль убрал влажные волосы со лба и шумно выдохнул. «Нет, это все неправильно», – решительно встал, подошел к окну.

За городом расцветал новый день, рассвет прорывался тонкой розовой полосой за горизонтом, отражаясь в стеклах сонных домов.

Что-то смутное ворочалось в душе странным, тревожным воспоминанием. Однажды он проснулся посреди ночи – Карина сидела на кровати, обхватив колени руками и раскачиваясь. Взгляд ее был устремлен в одну точку, будто видел кого-то в темном углу.

– Карин, ты чего?

– Та девочка, которую откопали под погребом в доме родителей… Как думаешь, она бы пережила ту войну? Наверно, выросла бы, родила ребеночка. И продолжала жить в этом доме… Она, а не я…

Карина говорила тихим, потерянным голосом. Чужим и бесцветным.

Рафаэль нахмурился:

– Не говори глупости. Ты, как все творческие люди, впечатлительна. Вот и лезут в голову дурные мысли. Какой ребеночек. И вообще, при чем тут ты? – он зевнул.

Карина продолжала раскачиваться, словно не слышала его.

Рафаэль сел, нетерпеливо откашлялся:

– Если тебя это так триггерит, обратись к психологу.

Карина взвилась, резко обернулась к нему – в темноте сверкнули ее глаза:

– Ты считаешь, что я ненормальная?!

– Ну, почему сразу ненормальная, – Раф смутился. – И вообще я имел в виду не это. Вон, к невесте Макса, например, можно обратиться. Поговорить с ней… Она же психолог вроде.

– Аделия – гадалка! – Карина презрительно скривилась.

Раф встал с постели, оправил шорты:

– Но именно она нашла захоронение у вас в подполе. С нее все и началось…

Карина покачала головой:

– Ты не понимаешь. Я всю жизнь ходила по ее костям, той погибшей девочки! – губы Карины задрожали.

Рафаэль помнил, как ему стало жаль ее, как он привлек Карину к себе, обнял за плечи, надеясь утешить. Надо было тогда настоять, чтобы Карина обратилась к специалистам – эта девочка из кошмара определенно появилась не просто так. И могильный холод.

 

Рафаэль взял в руки сотовый, открыл телефонную книжку, в списке контактов нашел номер Светланы – матери Карины. Она должна знать, что Карине нужна помощь.

«И чем она, интересно, поможет?» – рука бессильно опустилась вместе с зажатым в ней сотовым.

Рафаэль не знал, что делать.

В памяти всплыла фраза одной из спутниц Карины: «Агата, наша сестра». Он-то решил, что сестра по крови, но очевидно – по вере. То есть Карина застряла в этом «эко»-поселении.

Рафаэль барабанил пальцами по колену.

Вариант первый – прорваться в этот чертов скит и забрать ее, если потребуется – силой. Но она за ним не пошла там, у сгоревшей часовни, значит, не пойдет и сейчас. А если и пойдет, то снова вернется. «Уважай», – вот как повернула.

Как можно уважать выбор разрушить собственную жизнь.

«А может, не разрушить? – внутренний голос говорил осторожно, доводы липли к позвоночнику, ложились паутиной на мысли. – Ты, Раф, сейчас опираешься на сон, который спрятался в твоей башке».

Как ни крути, действовать силой – не вариант.

«Думай еще» – внутренний голос подбадривал.

Рафаэль прошелся по комнате.

Вариант второй, невероятный, – подключить родственников Карины. Допустим, не мать – с ней он уже говорил. Кого-то еще. Данила, например, ее сводного брата по отцу. Они, вроде бы, были достаточно дружны. И Данил в принципе казался нормальным парнем, адекватным.

Молодой человек посмотрел на часы – чуть больше семи, рановато для звонков, но Данил – человек творческий, веселый, не исключено, что еще и не ложился. «К черту!», – Рафаэль решительно набрал номер.

«Эй, пиплы, кем бы вы ни были, но я в отпуске и буду в нем до майских праздников! Звоните числа пятого», – радостно сообщил его голос, записанный для автоответчика.

Итак, Данил в отъезде, будет не скоро. Геннадий отпадал сразу – этот даже на день рождения Карины никогда не звонил.

«Макс?», – в памяти всплыл нагловатый брат Карины, бывший мент, но менты, как всем известно, бывшими не бывают. Вроде он даже восстановился на службе, Карина что-то рассказывала об этом.

«И что я ему скажу? Что Карина бросила меня, уехала жить в деревню, примкнула к отшельникам и ушла в религию с головой? Что я холкой чувствую, что там что-то не чисто? Или про сон этот сказать?».

Рафаэль выдохнул, приоткрыл окно – его окутало утренней прохладой, запахами надвигающейся весны. Здесь, в городе, она приходит раньше, хоть и цветет не так буйно, как в деревне.

«Может, прикинуться дурачком, попросить пробить этот скит, вдруг за его настоятелем или настоятельницей криминал водится, – размышлял Рафаэль, барабая пальцами по пластиковому откосу. – Может, деньги у кого раньше вымогали. Или мошенничество с квартирами проворачивали. Может, судимости у них? Все, что может накрыть их или по крайней мере убедить Карину уехать оттуда».

Он понимал, что действует стереотипами: все, что не понятно и непривычно – зло. Раз скит, значит, секта, раз секта, то ищи мошенничество. Но люди и по доброй воле и с чистыми помыслами свихнуться могут, побросать все нажитое и удариться в какое-нибудь солнцеедство. Пару месяцев назад ему как раз ролик с таким чу́диком попался: оставил семью, работу, поселился в землянке в лесу, подальше от цивилизации и стал отшельником. По доброй воле и вроде как в здравом уме. Рафаэль не понимал этого, его жизнь – это люди, их страсти и стремления. Он варился в этом бульоне, пропитываясь им. Отречение от людских страстей – не для него.

«Поэтому вся Каринкина родня тебя чудиком и считает», – невесело усмехнулся.

Посмотрел на часы: полвосьмого – звонить Карининому брату рановато.

Ложиться снова – не уснет.

Включил ноутбук, загрузил приготовленные для отправки снимки. Женская рука, пропускающая через себя весеннее солнце – будто фарфоровая, неживая. И в то же время такая наивно-трогательная.

Веснушчатое лицо Татьяны. Рафаэль отметил, что получился хороший кадр, отметил в папке, чтобы не забыть и сделать ретушь.

Пролистал дальше.

Обугленный остов часовни, покосившийся крест на островерхом куполе. Словно великан, смиренно ожидающий своей участи на барском дворе.

Пролетающие по бледно-синему птицы. Они возвращаются домой, еще не зная, что дома их ждет пепелище.

Зои, словно сошедшая с открытки, с застывшей эмоцией на красивом и правильном лице. Лучший кадр с ней – с пламенем в руках. Там неподдельная эмоция, удивление, страх, любопытство. Серый дым клубился у ног, сливаясь с платьем. Выглядело так, словно девушка – и есть этот дым.

«Вот с этим кадром можно работать» – отметил про себя Раф и перенес в папку для финальной обработки.

Принялся пролистывать другие снимки, в поисках нужной серии. И тут сердце его замерло.

Вот оно…

…Строгий профиль девушки у сгоревшей часовни. Руки в саже, подол длинной юбки подоткнут за пояс, чтобы на него не наступать. Видна изящная щиколотка, стройное колено, обтянутое темными колготками. Женственность, замурованная в рубище, обреченная бессмысленно перебирать сгоревшие головешки, пытаясь, словно мальчик Кай составить из них слово «вечность». Но у мальчика Кая была девочка Герда. А у этой девушки со снимка уже ничего нет.

Карина.

На этом снимке его Карина.

тогда, заметив Рафаэля, она потеплела – он это отчетливо запомнил, губы привычно растянулись в улыбке, и лицо сразу просветлело, осмыслилось. Он сделал к Карине шаг, позвал по имени. И будто оскорбил этим – Карина замкнулась, помрачнела и отвернулась.

Рафаэль смотрел на фото, увеличив изображение. Видел крохотные веснушки на носу. Робкие завитки волос, выбившиеся из-под платка. Светлая, хрустально-прозрачная радужка. Потрескавшиеся губы.

Трогательная. Хрупкая. Родная.

Хотелось обнять ее. Обхватить ладонями лицо и мягко касаться губами трепетных век, скул, упрямого лба и губ, ловить ее дыхание, чувствовать ее страсть и нежность.

Кончиками пальцев Рафаэль осторожно провел по монитору.

– Каринка, я тебя люблю. Я тебя там не оставлю, слышишь? Я тебя вытащу оттуда, обещаю.

Он взглянул на часы – почти восемь. Открыл в контактах номер брата Карины и набрал его.

Трубку взяли не сразу, после шестого гудка. Рафаэль уже хотел нажать «отбой», когда из динамика донеслось сонное:

– Если у тебя ничего важного, то я тебя придушу, Раф.

Рафаэль растерялся:

– Ты не на работе?

– Я в отпуске… Как раз сегодня первый день, – в трубке зевнули, послышался шелест одеяла. Макс поднялся. – Ладно, говори, чего там у тебя…

– Макс, ты же в курсе, что Карина пропала? – Рафаэля покоробило спокойствие, с которым говорил брат девушки.

Макс застыл:

– То есть как пропала?

– Так ты не в курсе?

– Нет… Мы с ней больше месяца не созванивались. Мне мать сказала, что вы расстались, что у нее депрессия и она уехала к подруге, от тебя прятаться. Как я понял, со слов тети Светы.

Рафаэль пересел на диван, пробормотал:

– Странно, откуда у нее информация, она с ней связывалась, что ли?

Из динамика послышалось, как зашумел чайник, звякнули чашки.

– Раф, я ничего не понимаю. Ты можешь нормально объяснить, что происходит? Ты гонишь или тетя Света что-то не договаривает?

Вместо ответа он услышал новый вопрос:

– Ты с ней сам созванивался когда в последний раз?

– Говорю же, больше месяца назад… В конце марта, числа двадцать пятого, наверно.

У Рафаэля упало сердце – в ночь на двадцать шестое марта Карина ушла из дома, взяв в собой только документы.

– Точно? – переспросил. – Хотя, какая разница… Двадцать шестого она от меня ушла, ночью. Почти все вещи оставила…

– Поцапались?

Рафаэль шумно выдохнул, пожал плечами. Перевел сотовый на громкую связь. Сел, упершись локтями в колени и уронил голову на скрещенные ладони:

– Не то, чтобы… Мы в последнее время как инопланетяне: я ей о цветах, она мне о тарантулах.

Макс чертыхнулся:

– При чем тут тарантулы?

Рафаэль раздраженно отмахнулся:

– Да не при чем! Мы отдалились с ней. Я много работал, она замкнулась, возможно, обижалась…

– Возможно? То есть обижалась, а ты делал вид, что все ОК?

Рафаэль замолчал: Макс прав.

Каринин брат вздохнул, терпеливо уточнил:

– Ладно, с чего ты решил, что она пропала? Ты же это не для красного словца мне сказал, чтобы быстрее на ноги поднять?

– Нет, конечно. Она ушла, сотовый все это время выключен, на связь не выходила ни со мной, ни с матерью. С тобой, получается, тоже.

– Чего в полицию не заявили? – Рафаэль слышал, как голос Макса из расслабленного превратился в профессиональный. Почувствовал себя словно на допросе.

– Ну а кто я ей? Я Светлане звонил, приезжал к ней даже. Она только отмахивалась – не верила. Вроде как Карина ей намекала, чтобы не волновалась.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru