Евгений Александрович Иванов
Князь Московский
Глава четвертая
Мы подошли к месту, где городовые сгоняли в толпу евреев и их семейства. Зачем выполнялось в таком виде это поручение, я не понимал. Из близлежащего трёхэтажного дома выходил городовой и выгонял очередного еврея; тот был испуган и ошарашен.
– Васильков, – обратился я к околоточному, – насколько я помню указ моего брата-самодержца, там есть сроки после уведомления, в которые надо было собраться и покинуть город. И если мне не изменяет память, составляют от двадцати дней. Покажи мне, пожалуйста, уведомление или расписку о его получении, которая должна быть вон у той семьи. – я указал ему на еврейку, что сидела на земле и держала двух маленьких детей на руках, а третий стоял за мамой и обнимал её за плечи.
– Ваше Императорское Высочество! Да откуда они будут-то, эти уведомления, если только вчера вечером приказ поступил очистить этот дом от жидов?! – удивлённо он начал разводить руками. – Мы ж люди маленькие, нам приказали, мы и сделали! – оправдывался он. А вот эта оговорка про конкретный дом мне не понравилась.
Всё-таки мы достаточно громко разговаривали, и народ стал обращать на нас внимание. Прекратила голосить какая-то здоровая бабища, подобрались городовые, и начал подтягиваться любопытный народ.
В этот момент рядом с нами остановился явно дорогой экипаж, и из него вышел сам обер-полицмейстер, Юрковский Евгений Корнилович, одетый в форменный мундир с накинутой поверх шинелью, а за ним из коляски буквально вывалился какой-то полный мужчина в штатском костюме, который чуть не лопался на его безразмерном пузе. Они о чём-то переговаривались и не особо интересовались происходящим.
Тут из толпы выскочил какой-то нижний полицейский чин и, подскочив к вновь приехавшим господам, начал что-то им рассказывать, указывая кивком головы в нашу, с Елизаветой Фёдоровной, сторону. Штатский и обер-полицмейстер всполошились и, разглядев нас, ускоренным темпом пошли в нашу сторону.
–Здравия желаю, Ваши Императорские Высочества! – деланно радостным голосом начал приветствовать нас с Элли генерал. – С праздником великим вас! – частил он волнительно. – Как мы рады вас видеть! Разрешите вам представить, – указал он на толстяка, – Залихватов Семён Васильевич. Видный деятель и меценат нашего города, а также владелец многих жилых домов в Москве.
– Безмерно рад видеть вас, Ваши Императорские Высочества… – пролепетал невнятным голосом этот пузан и присел, изображая то ли поклон, то ли книксен. Был он пузат и потлив, с жидкой бородкой на лице, которая не смогла скрыть его многочисленные подбородки. Костюм на нем был дорогой и явной иностранной кройки, по обшлагам вилась вышивка серебром. Я рассматривал этот образец пошлости, и во мне разрасталось чувство брезгливости.
– Здравствуйте, господа. Евгений Корнилович, объясните мне, пожалуйста, что тут происходит. И почему наша доблестная полиция в Великий Праздник выгоняет из домов наших граждан?
Так получилось, что все окружающие прислушивались к нам, и мои слова прозвучали очень ясно и громко, хотя я и не повышал голоса.
– Видите ли, к нам в полицию поступало много жалоб из этого домовладения. Жаловались на евреев и на запахи из их квартир, на то, что они собираются в большие компании и ведут нарушающие порядок разговоры… – оправдывался полицейский, а я смотрел на толстяка и видел, что дело тут вовсе не в жалобах.
– Жалобы – это, конечно, важно, но что-то я здесь не вижу мундиров охранного отделения, – перебил я его, – и ещё, по какой причине это выполняется так грубо и с нарушением устава полицейской службы? – и не дожидаясь ответа, обратился к своему охраннику.
– Приведи ко мне вон того старика с пейсами, только аккуратно, – сказал и отвернулся от этой парочки. «Да, собственно, и так всё ясно. Воспользовавшись указом императора, решили быстро получить выгоду», – так размышляя, наблюдал, как ведут ко мне пожилого еврея. Тот имел вид чуть помятый и какой-ко затрапезный. Старые опорки, потёртые штопаные шаровары, тужурка с чужого плеча, ну и кипа, что венчала полностью седую голову.
А из-под очков на меня посверкивала вся «грусть» жидовского народа.
На фоне моего казачка, что аккуратно сопровождал старика ко мне, был он подобен старому ослику пред богатырским конём. Такой же маленький и щуплый.
– Скажите мне, уважаемый, у всех ли ваших есть разрешение жить в Москве? – обратился я к этому жиду, которого привели ко мне. У того вид был смиренный и взгляд всё повидавшего человека.
– У всех есть нужные бумаги, ваше Императорское Высочество, – произнёс он тихим голосом. – Нам разрешили здесь снять квартиры с оплатой на год вперёд, мы всё заплатили, а через неделю нас выгоняют! – запричитал он.
– Вас ознакомили с указом императора о выселении иудеев в места компактного проживания? – спрашивая у него следил за его мимикой, понимая, что этот старый пройдоха всё знает, но, видно, решили деньгами смазать чиновников, а те решили забрать всё.
И, отвернувшись от него, обратился к обер-полицмейстеру.
– Евгений Корнилович, вам требуется подтверждение моих полномочий? – и, увидев отрицание на его лице, продолжил: – Перед этими людьми извиниться и водворить их обратно в квартиры. Выдать им предписание, чтобы через полгода покинули Москву. Деньги, у них взятые, в должной мере вернуть. А Семёна Васильевича оштрафовать за нарушение общественного спокойствия на пять тысяч рублей. Деньги передать в канцелярию Её Высочества Елизаветы Фёдоровны, они пойдут на дела милосердия и странноприимства.
Вынося этот вердикт, я смотрел на разодетого толстяка и ждал его возмущения. Тот надулся, ещё больше покраснел и пошёл пятнами, но, заметив мой взгляд, сдулся и поник.
Попрощавшись с Юрковским, сел с супругой в экипаж, и мы двинулись обратно в Кремль.
– Я тебя совсем не узнаю, Серёжа… – произнесла Елизавета Фёдоровна, – то ты робеешь перед тем, что было раньше тебе привычно, то ты смелый и быстрый, как с этим Залихватовым. И что ты мне прикажешь делать с этими деньгами, и где моя канцелярия? – уже возмущённо произнесла она, чуть нахмурившись. – И что ты опять улыбаешься?!
– Когда я в последний раз признавался тебе в любви? – спросил у неё.
На её лице промелькнула довольная улыбка, но тут же пропала за возмущением.
– Вот опять ты увиливаешь от ответа! – возмущённо проговорила она. И она совсем не обращала внимания на возничего, будто его и нет, а вот мне не понравилась его поза. Он был как дикий кот, который прислушивается к движениям добычи.
– Душа моя, мне не понятно, что тебя возмущает или расстраивает, но я готов перед тобою объясниться, когда сниму этот корсет. Меня сейчас очень мучает боль, и если честно, то довольно тяжело сейчас даже думать, – решил я сыграть на чувстве жалости Елизаветы Фёдоровны. И она вмиг изменилась в лице, на нём промелькнула целая гамма чувств.
– Прости меня, Серёжа, я забылась, мне так было хорошо сегодня. – И взяв меня за руку, заглянула в глаза.
А я улыбнулся и, прикрыв веки, задумался.
Ведь все эти чиновники, люди, евреи – это такие мелочи. Ведь я увидел одарённого!
Это был годовалый ребёнок на руках еврейки. И я знал прекрасный ритуал, который сможет помочь извлечь искру его дара и прибавить к моей, делая меня на капельку сильнее.
Меня не терзали сомнения или какие-то моральные терзания, свойственные моему предшественнику. Я твёрдо знал, что моя рука не дрогнет, когда буду вскрывать ножом грудную клетку этому ребёнку.
Единственное, что меня смущало, это то, что мне не приходило в голову, как заполучить его себе и где реализовать этот ритуал.
«Ну и ладно, у меня есть ещё минимум два месяца. Скорее всего, они раньше не уедут из Москвы. Надо только обязательно назначить человека, чтобы приглядывал за ними, – думал я, – и надо узнать имя этого казачка шрамированного, что-то в нём есть, может, и на самом деле приближу его к себе. Наложу на него печать верности, резерва моего должно хватить. А сделаю её над источником, в церкви. Должно получится, вроде».
Так мы и въехали в Кремль.
Во дворце, в холле на диванчиках, меня ждал Стенбок Герман Германович. Увидев нас входящих, он вскочил и сдержанно поклонился. Вид у него был озабоченный и слегка смущённый.
– Здравствуйте, Герман Германович, – поприветствовал его я первым.– Что-то срочное?
– Здравствуйте, Сергей Александрович, нет, ничего особо срочного нет… – замялся он.
– Тогда приглашаю Вас на ужин, через час, я думаю, он должен состояться, там и обсудим.
И обернувшись к Елизавете Фёдоровне, попросил.
– Дорогая, распорядись на счёт ужина, пожалуйста, – и, поцеловав её в щёчку, двинулся наверх всвои покои.
Раздевшись с помощью лакея и лёжа в ванне с солью, заранее меня ожидавшей, размышлял о предстоящих проблемах в виде управления этим городом.
Ведь что ни говори, а примеров смычки чиновничьей и деловой братии наверняка полно, и влезать в этот клубок змей я не желаю от слова совсем. Значит, я должен стать неким третейским судьёй или арбитражным главой. Чтобы максимально разгрузить себя от обязанностей и решения проблем, при этом оставшись чистым перед всеми.
Осталось только решить, кто будет тянуть за меня лямку в виде управления городом. Но пока я не вступил в обязанности и не погряз в решениях проблем, надо попытаться разобраться с Источником манны под Кремлём.
Так размышляя, спустился на ужин. Стол был заставлен разными тарелочками и плошками, преобладали постные блюда и разные соления и морсы. Прочитав молитвы перед принятием пищи, сели за стол.
Я был голоден, и к тому же у меня тихонько реконструировался и восстанавливался организм, так что с аппетитом у меня было всё в порядке, в отличие от моего предшественника, который постоянно постился.
Ужинали спокойно и по-семейному, с нами за столом был только Герман Германович. Слуги тихонько меняли блюда, и было уютно. Герман рассказывал, как устроился в меблированных комнатах, и что очень удобно будет добираться до присутствия.
Подали чай, и я, одобрительно посмотрев на Германа, предложил ему рассказать, что его привело к нам в праздничный день.
– Дело, в общем, не важное сейчас, но хотелось бы его решить пораньше. Я подготовил несколько предложений по размещению Вашего присутствия, и мне прислали несколько визиток от московских газет, дабы Вы, если будет удобно, дали им интервью.
– Хорошо, думаю, после Страстной Седмицы выберем газету, в которой разместим обращение, а по поводу присутствия я рассмотрю бумаги. И вот ещё: меня заинтересовали катакомбы Кремля, и я бы пообщался со знающим человеком. Ну и карты, конечно, если есть. И что с нашей охраной, сегодня с нами были совсем не знакомые мне казачки.
Так мы и общались.
Я давал задания, Герман записывал или отвечал сразу. Разобрались с канцелярией жены, решили там же на Тверской, в общем присутствии, выделить несколько кабинетов, а после присмотрим здание отдельно под службу благотворительности. В итоге ужин превратился в рабочую встречу.
Разошлись поздно, загруженные мыслями и планами, граф Стенбок явно был растерян от того количества планов и дел, что на него свалились, особенно от крайне застенчивого в прошлом меня.
Поднявшись наверх, к апартаментам, нежно привлёк к себе Элли и поцеловал в губы. Поцелуй был тихий и нежный. И в глазах её горело необъяснимое.
Глава пятая
27 апреля 1891 года
Москва. Кремль. Никольский дворец.
Утро для меня наступило опять очень рано. Даже дворники ещё не скребли брусчатку. Просто появилось странное и при этом знакомое чувство. Поглядев вниз живота, я увидел естественную реакцию мужчин на утро и, конечно, порадовался.
Сходив в уборную, решил не ложиться, а оделся в тёплый халат, сверху накинул плед, взял подсвечник со свечой и спустился в холл.
На стуле при входе сидел казак, опираясь на ружьё, явно спавший. Решив заполучить провожатого, я несильно стукнул канделябром по перилам лестницы. Охранник вздрогнул, но просыпаться и не подумал. Я подошёл вплотную и прокашлялся. Тот встрепенулся и подскочил, глядя на меня осоловелыми глазами.
– Спим на посту? – задал я риторический вопрос этому соне.
– Чуть-чуть, Ваше Императорское Высочество! – прогудел он хриплым от сна голосом.
– Ладно, на первый раз прощу, но после не взыщи. И не ори, люди спят, понял? – смотря в его глаза, проговорил я.
– Так точно, понял, – облегчённо пробасил он.
– Дверь открывай, пойдешь со мной, прогуляемся.
Тот молча кивнул и начал отпирать дверь.
Выйдя на крыльцо, почувствовал прохладу на коже и вздрогнул. На самом деле мне гулять не хотелось, но именно сейчас, когда все спят и здания представляют собой лишь темные силуэты, была возможность побродить спокойно по Кремлю и понять примерно, где находится Источник Силы.
Мы шли меж кремлевских зданий, проходя вдоль монастырских стен, и наши шаги отдавались затейливым эхом. Мой сопровождающий громыхал своими сапожищами и душераздирающе зевал. Никто не окликал нас и не останавливал. А я смотрел на незнакомое и одновременно знакомое звездное небо и думал, что именно надо сделать в ближайшее время. В общем, строил планы.
Источник был не так глубоко под землей, как мне казалось в храме, был он скорее где-то на уровне фундамента, со стороны левого придела. И был он явно не естественного происхождения, словно какая-то вещь или артефакт. «А может всё же сильный маг здесь похоронен? Но тогда как не рассеялся источник?» – подумалось мне. Дойдя до Сенатской башни, повернули обратно. С местом раскопок определился, теперь требуются карты и знающий человек.
Вернувшись, поблагодарил казака и поднялся к себе в покои. «Что же там лежит и так фонит? Вчера на службе явственно чувствовал, будто это естественный источник, а сегодня, пройдясь вдоль стен монастыря, понял, что всё же искусственного происхождения, – думал я, выполняя разминочный комплекс.
«Теперь надо как-то до него добраться, после службы утренней пройдусь с другой стороны стен и определюсь точно с местонахождением. В эту неделю не получится, точно. Идут службы Страстной седмицы, и на следующей, скорее всего, тоже не получится, начнётся Светлая седмица. А потом светские приёмы и рауты. Когда делами-то заниматься – то ?!»
Так и прошла вся и получилось.
Утром большая и тяжёлая служба, днём скудный обед, краткие прогулки с Элли и вечером опять служба.
Очень надоедало однообразие действий и монотонные богослужения в церкви, это было таким медитативным и неспешным, что мне уже казалось, что это никогда не закончится.
Мне сильно не хватало движения и нормальной исследовательской деятельности, у меня буквально новый Мир под боком, а я сижу на одном месте и занимаюсь медитацией. Конечно, и это нужно. Позвоночник почти излечился. Правда, отощал ужасно, ведь строительный материал организму нужно откуда-то брать. Да и похудел настолько сильно, что местный архимандрит просил меня ослабить пост, и он благословляет это, так как всё же царскому роду надо бы иметь силы для правления. Нёс эту чушь минут двадцать, а я смотрел на него и видел маленькую искорку магического дара в нём. «Интересно, а что будет, если он исчезнет?» – вяло размышлял я. Конечно, делать этого не собирался, но в качестве мысленного эксперимента посчитать ритуал, затраты на него, выход итоговой силы. Видно, взгляд мой не очень понравился Его Высокопреподобию, поэтому он как-то закашлялся, смутился и, быстренько смяв свою речь и попрощавшись, покинул мой кабинет. Ну и, конечно, я с радостью, и с удовольствием начал есть яйца и творог.
Наша с Элли первая поездка по городу обернулась странными слухами и сплетнями. Услышав этот бред из уст графа Стенбока, я сказал, чтобы он не приносил мне глупых слухов, мне для развлечения хватает церковных служб. А тот не расслышал сарказма в моем голосе и как-то уважительно и восхищённо посмотрел на меня.
В субботу мне привели какого-то старого иеромонаха, представили его как отца Досифея, управляющего канцелярией Чудова монастыря.
Был этот монах сгорблен и стар, борода его была жиденькой, грязно-белого цвета, да и сам он вид имел затрапезный, в своей старой потёртой мантии, у которой вид был такой, будто и не стирал он её ни разу. И голосок был у него блеклым и уставшим, видно, и ему тоже Строгий Пост давался тяжело.
Выполнив обязательный ритуал приветствия и благословения, предложил присесть за гостевой столик, на котором старениями прислуги, возникли чайные приборы.
И после обязательных обсуждений погоды и богослужения, я начал узнавать, кто может быть похоронен в той стене, где чувствовался источник магии.
– Мне уже несколько раз снился сон, – решил всё мистифицировать и легализовать свои знания, – В этом сне я ходил по Кремлю и видел, как из той стены, про которую мы говорили ранее, изливался Божественный Свет, и когда касаешься его, то будто Ангелы в душе начинают петь! Я даже потом там ходил, но ничего не увидел, а вот сегодня, после службы, опять увидел этот сон!
Иеромонах слушал меня внимательно, и вид у него был при этом слегка отрешённый. Его старческие пальцы с распухшими суставами тихо перебирали замасленные волосяные чётки.
Он сидел прикрытыми глазами, его чуть сгорбленная и очень худая фигура была полностью не подвижна, только пальцы его жили будто отдельной жизнью.
В кабинете повисла тишина.
Меня мучило любопытство, но мне не хотелось прерывать его раздумья, и я ждал, когда же он соизволит что-то сказать или всё же окончательно заснёт.
Через несколько минут тишины, он тихо проговорил себя под нос и, встав, молча глубоко мне поклонился, перекрестился, и произнеся тихим голосом, что «всё тайное когда-нибудь станет явным», пригласил меня пройти с ним и показать, где то место, что является во снах.
Меня посетило не свойственное для мне смущение, но задавив в себе это странное для чувство, попросил его подождать в холле, переоделся в подобающе случаю, спустился к ждавшему меня о. Досифею, предупредил слуг, взял с входа двух казачков, и мы с иеромонахом двинулись на улицу.
Сначала я показал ему с внешней стороны, где находится источник, а после мы спустились через железный комплекс в обширнейшее помещение под монастырём, прошли через какие-то амфитеатры, прошли почти под самый храм «Чуда Архангела Михаила в Хонех» и дошли наконец до того самого места, из которого шли живительные эманации. Чем ближе мы спускались, тем сильнее я ощущал этот чудесный источник силы.
«Да, если бы в моём мире такой был бы, то думаю, что за него дрались бы государства! Хотя, может, и нет, это здесь, в стерильном мире без магии, он ТАК ощущается, а как это было бы в мире, где магии относительно много?» – размышлял я, выводя на одной ладони руну поглощения, а на другой – отрицания, так, на всякий случай.
Когда мы оказались на месте, стало ясно – да, это ОНО. Своды и стены были арочные, и вдоль всех стен были как бы ниши, а здесь ниша была заложена. Отец Досифей прошелся вдоль заложенной ниши, потрогал её старческими пальцами и вынес вердикт.
– Мы не можем вскрывать эту стену без благословения архимандрита, – произнес иеромонах бесцветным голосом, – я предлагаю Вашему Императорскому Высочеству вернуться к этому вопросу после Светлой седмицы. Мы как следует, подготовимся и тогда сможем все устроить, с благословениями и молитвами.
– Нет! Я чувствую сердцем, что открыть надо до Пасхи, мне уже почти месяц снится одно и то же, надо делать сейчас, до праздничной службы! – решил я поторопить этих жрецов, зная еще из своего мира, насколько они бывают двуличны. Собственно, для этого и взял казачков: народ они не особо религиозный, а выслужиться перед начальством всегда рады.
– Но надо же Высокопреподобие архимандрита Корнилия поставить в известность! – заволновался этот хитрец.
– Конечно, поставь в известность, а пока ребятки организуют инструмент и людишек, что со стенкой справятся, точно, казачки?
– Так точно, Ваше Императорское Величество! – выдохнули они стройно и как-то одухотворённо. Переглянувшись между собой, один, что по моложе, рванул бегом наверх, за ним быстренько просеменил о.Досифей, подобрав в руку подол своей старенькой рясы.
Мы остались вдвоём у замурованной каменной стены. Из неё буквально исходили волны энергии, и почему окружающие этого не чувствовали, мне было абсолютно не ясно.
Я вёл пальцами по неровно сложенным камням и чувствовал себя буквально опьянённым таким напором магии. Повернувшись к казачку, попросил дать мне кинжал, что висел в ножнах на ремне у него. Тот без раздумий протянул его мне. Став спиной так, чтобы охранник меня не видел, в одно движение начертил на камне стены руну времени, запитав её магией, благо её было разлито кругом много. А пока руна незаметно разрушала раствор между камнями, вернул кинжал казачку. Так как мой сопровождающий держал в руках масляный фонарь, что на входе в катакомбы вручил ему иеромонах, и свет его чуть слепил, он не видел, как из кладки стал сыпаться раствор. Я повернулся к нему полубоком и, громко возгласив «Дивен Бог во Святых Своих!», перекрестился и, подойдя к стене, начал буквально пальцами вытаскивать камни из кладки. Видя это, казак бухнулся на колени и начал креститься и кланяться.
– Отставить! – гаркнул я на него. – Мне помощник нужен, а не молитвенник. А надо будет, я сам за тебя помолюсь!
Казак рванул с колен и бросился ко мне на помощь, и вдохновенно стал выдирать камни из кладки стены. Вид он имел одухотворённый и благоговейный, по пыльным щекам его текли слёзы, оставляя грязные полосы. От его восторженного вида я даже немного протрезвел. «Ого, надо быть поосторожнее с этими фанатиками, они как вознесут, так и затопчут, пример Христа наглядно это показывает», – так думал я, разглядывая, как казак разбирает стену. И, видя, как в стене образовалась дыра достаточных размеров, я скомандовал:
– Довольно! Отойди, пожалуйста, дай мне с фонарём взглянуть внутрь.
Казак отпрянул, и я, спотыкаясь о камни, подошёл к лазу, который проделал казак, и сунул туда руку с фонарём. В нише лежало тело человека в монашеской рясе, меж и ссохшихся рук оно держало деревянный крест, и именно из этого креста разливалась та живительная сила, что и называется во всех мирах магией.
«Да, это, конечно, не наши методы, но боюсь, более удобного случая не предвидится», – подумал я, взяв фонарь в левую руку, в правой активировал руну поглощения и взялся за крест.