Борис Колесов
Журнал «Парус» №81, 2020 г.
Цитата
Константин ПАУСТОВСКИЙ
Есть много признаков весны, но один из самых верных – это пристальное и радостное внимание, пробуждающееся в человеке к каждой лопнувшей почке, к каждому еще бледному и сморщенному листку, к каждой капле воды, слетевшей наискось с крыши и на мгновение блеснувшей в глазах, как маленькое белое солнце.
Вешние воды. 1953.
Художественное слово: поэзия
Тамара ПИРОГОВА. Весны веселые капризы
***
Зима уставшая уходит.
Прощай, студеная пора.
Как смело солнце колобродит! —
Вовсю капель звенит с утра.
И до весны всего неделя,
И светом полнится земля,
И призрак юного апреля
Обходит снежные поля…
***
Как сегодня Сретенье сияет!
Солнышко на небе и в душе.
Этот день так много обещает…
Дух Воскресный царствует уже!
***
Морозит и ночью, и днем,
Как будто весне не до марта.
Туманом закрыт окоем…
Весне не хватает азарта!
И мне не хватает тепла
И песенок милой пичуги,
Что время свое проспала…
Опять загостилась на юге?
***
Печальная, холодная весна:
И снег, и дождь, и слякоть по колено…
Что дальше – перспектива неясна.
Так будет ли в природе перемена?
Раскроются ли почки, наконец,
Наденут ли сады наряд свой пышный
И запищит ли в гнездышке птенец?
О том молчит пока и сам Всевышний…
***
Весны веселые капризы
Нам снова надо пережить.
В слезах сосулек – крыш карнизы…
Но вьюгам хочется кружить!
Температурные качели
Бросают всех в озноб и в жар.
Зато какая легкость в теле!
Зато какой в душе пожар!
Сверкают наледи и лужи…
Весне простим лукавый ход.
Пускай и ежится от стужи,
Но всё бодрей глядит народ!
***
Природу март морочит —
Морозец ей послал,
И весело хохочет,
Напорист и удал.
Пускай озорничает —
Его привычен нрав!
Ведь каждый понимает:
Весенний месяц прав!
***
Ручьев бурливых суматоха
И ливней теплых суета…
Как будто новая эпоха,
Весна капризна и крута.
Но пятна темные проталин
Уже украсил первоцвет.
И вновь подснежники привстали,
Встречая смело белый свет…
***
Природа еще неказиста:
Буянит порою метель.
Но хор на деревьях неистов —
Все птахи вернулись в апрель.
Ликуют их звонкие трели
И будят листву и цветы.
Те песенки душу согрели —
И в сердце запели мечты…
***
Весна – мое желание.
Весна – мое прощение.
Весна – мое прощание.
Весна – мое стремление.
Весна – мое гадание.
Весна – мое терпение.
Весна – мое свидание.
Весна – мое смятение.
Весна – миг ожидания
И песенка сердечная.
Весна – мои страдания
И юность моя вечная.
***
Весна, открой свои шкатулки,
Достань сокровища свои:
И теплый день, и гомон гулкий,
И запах солнечной хвои!
Достань все россыпи сережек
И раздари березам их,
И вдоль оттаявших дорожек
Строкой ручья пиши свой стих!..
***
Дождем весенним
Земля омыта.
Он стал спасеньем:
Зима забыта!
В истоме нежной
Раскрыты почки,
И пьют безгрешно
Их запах строчки.
***
Весной усталый взгляд
Лукавей, веселее.
И лица все подряд
Становятся светлее.
Ушла эпоха вьюг,
Мы будем жить иначе!
Блестит капель вокруг
И мир от счастья плачет.
НА ПАСХУ
Таинственная ночь
И чудо Воскресенья…
Гоню сомненья прочь:
Он здесь, мой Дух спасенья!
В душе моей светло —
Звезда над ней сияет…
Две тыщи лет прошло,
А Бог не оставляет!
О ЖИЗНИ
Лишь попади в водоворот —
И грязь мгновенно засосет.
Лишь угоди в потоки лжи —
Попробуй имя удержи!
Споткнись нечаянно в дверях —
И за порогом встретишь страх…
Но чуть припомнишь слово Бога —
Придет счастливая подмога.
***
И снова наш мир удивился,
Очнувшись от зимнего сна!
На яблони снег опустился,
Нежна лепестков белизна.
И теплой метели кипенье —
Как Божье дыханье в садах…
Растает земное мгновенье,
Но вызреет вечность в плодах.
ЛИСТЬЯ
Вновь вырвались листья на волю,
Шумят на весеннем ветру.
И каждый вещает раздолью:
– Нет, я никогда не умру!
В прожилках – бурлящие соки
Разбуженной солнцем земли.
Недолги их летние сроки,
Но веру они – принесли.
***
Одуванчик приютился у дороги. —
И вот-вот его растопчут чьи-то ноги.
Но цветок сияет, не боится,
И лучатся золотистые ресницы.
Словно путника приветствует: «Потрогай,
А потом и уходи своей дорогой,
Уноси в душе по белу свету
Светлой радости весеннюю примету!»
***
В зеленой дымке тонут города,
Весна туманит улицы и души.
Дождей прозрачных светится вода
И полнятся величественно лужи.
И радуется каменная плоть
Тепла и ветра солнечным потокам.
Видать, не забывает нас Господь,
Коль зрит на землю просветлевшим оком!
Дмитрий КУЗНЕЦОВ. В России когда-то жил маленький ангел
WINTER LOVE
Беспечные песни о детстве, о девстве
Уже не звучат по окрестным лугам.
Зима в королевстве, зима в королевстве,
Всё отдано стуже и белым снегам.
Но снова в чертоги волшебного леса
По хрупкому мостику сказочных дней
Из замковой башни выходит принцесса,
И мех горностая искрится на ней.
В чудесных глазах оживают баллады,
Легенды и были минувших времён,
Пиры и турниры, балы и парады,
Стихи менестрелей и шелест знамён.
О, эти глаза, это светлое пламя! —
В них радость и тайна, надежда и боль.
И зимнее небо, как белое знамя,
Сжигает фатально огонь голубой.
***
Аддис-Абеба, Эзбекие,
Чужого неба пёстрый зонт…
Мне с детства трубы заводские
Перекрывали горизонт.
Малометражная квартира,
Крупнопанельные дома.
Но – оставалась карта мира
И мир волшебный синема,
Но Пушкин был и был Дюма,
В томах Брет Гарта и Шекспира
Жила Романтика сама!
Звучали музыка и слово,
Вскипали радость и беда,
И лишь героев Гумилёва
Не знал я в детские года.
До них бесчисленные мили
Легли в столетии моём.
А трубы чёрные дымили,
Темнел свинцовый окоём.
И только в девятнадцать лет,
Сломав запреты и границы,
У горизонта дымный след
Стал следом Божьей колесницы.
Я это видел наяву,
Когда, – до шага помню это! —
Через дождливую Москву
Нёс, словно шпагу, том поэта,
Приобретённый в три цены
На месте явно незаконном…
О, детства радужные сны,
Дым в перекрестии оконном!
О, жизни будущий экспромт,
Где встретят новые, другие,
Чужого неба пёстрый зонт,
Аддис-Абебу, Эзбекие!
Без хлеба можно жить и без
Чудес искусственных и вздорных,
Но – невозможно без небес
Божественных и стихотворных.
***
Всё начиналось, как страшная сказка,
Как роковое пари.
Мы уходили из Новочеркасска
В саване бледной зари.
Русской Вандеи победная воля,
Мести разящая сталь,
Шли мы, зверея от ветра и боли,
В злую, слепящую даль.
Шли сквозь пургу, но к весне уносили
В год восемнадцатый свой
Веру России, надежду России…
И в белизне снеговой
Гибельный вихорь вселенского гона
Нас закружил навсегда,
Призрачный блеск золотого погона
Слился с сиянием льда.
Солнце Империи кануло где-то
В дикой метельной пыли,
И по щекам у мальчишки кадета
Взрослые слёзы текли.
Только, как вспышка мятежного блица,
Грезились нам в синеве
Питерских барышень нежные лица,
Яхты на сонной Неве.
С грёзою той мы теперь умираем.
Рока печать тяжела!
Грозной чертой между адом и раем
Наша дорога легла.
Но у предела невидимой грани,
В тихом, небесном краю,
Те, кто упал, застывая в буране,
Молят о тех, кто в строю.
Пламя над Курском, бои за Ростовом.
В зареве колокол бьёт.
Знаменем русским в походе крестовом
Молодость наша встаёт.
Кто же твердит, что, утратив победу,
Мы опустили штыки?
Век пролетит – и по прежнему следу
Новые выйдут полки.
Так же к затворам потянутся пальцы,
Хрипло зальется труба,
Двинется в такт пулеметного вальса
Странная дама Судьба.
И на столетья останутся с нами,
В вечность врезаясь свинцом —
Белая гвардия, русское знамя,
Меч под терновым венцом.
БАЛЛАДА О РУССКОЙ СУДЬБЕ
Светлой памяти В.В. Звегинцова
Солдатики и пушки,
Обломок палаша…
Военные игрушки
В руках у малыша.
И сам-то он упрямо
Лишь учится ходить,
Но если рядом мама,
Его не победить.
А где-то за Двиною —
Окопы и пурга,
Там тешится войною
Безносая карга,
Грозя косой и ямой,
Не ведая, что тут
Её – Прекрасной дамой
Уже полвека ждут.
Она ворвётся зверем,
Растлением дыша,
И выкинет за двери
Из дома малыша,
Чтоб вечным эмигрантом
Он помнил даму ту
В шинели с красным бантом,
С цигаркою во рту.
С тех пор промчались годы,
Сменились времена,
Но призраком свободы
Чужая сторона
Его не обольстила.
В реальности иной,
Все помыслы и силы
Отдав земле родной, —
В Стокгольме и Стамбуле,
В сумятице людей,
В разноголосом гуле
Парижских площадей
Он верил, что найдётся,
Пусть очень далеко,
Тот дом, где сердце бьётся
Младенчески легко.
…А те, кто жить решили
Без Бога и Царя,
Себя передушили,
Построив лагеря.
Такие жизни, право,
Не стоят и грошей,
Из них – одна отрава
Для новых малышей…
***
В России когда-то жил маленький ангел,
Растерзанный силами слуг сатаны, —
С той страшной поры лишь ракеты и танки
Хранители нашей бескрылой страны.
КАЖДОМУ СВОЁ
Я пью за здоровье немногих…
П. Вяземский
Да, все мы, право, не герои.
Но что поделать, век такой.
Я на друзей смотрю порою
И с удивленьем, и с тоской.
Они теперь не те, что раньше,
Пришли к иному рубежу,
И что-то с ними будет дальше…
А что? – ума не приложу.
Подобно мякоти в арбузе
Один в писательском союзе
Уж покраснел: сей цвет зари —
Надёжный путь в секретари.
Другой, зелёный от запоя,
Уже ни мёртвый, ни живой,
Ушёл с безликою толпою,
Качнув упрямой головой.
А третий, злой и закалённый
В житейской мелочной борьбе, —
Нет, он не красный, не зелёный,
Он никакой, сам по себе.
И вот в сознанье оробелом
Сжигаю прошлое дотла:
Неужто я остался белым
Один из общего числа?
Да нет, я вовсе не святой.
Во мне морали пуританской —
Как у гусарского рубаки.
А не меняюсь потому,
Что до сих пор живу на той,
На той единственной, гражданской,
И, кроме белого, во мраке
Иного цвета не приму.
Иной судьбы, иного цвета
Мне в смутном мире не дано.
Друзья мои, конечно, это
Для вас и глупо, и смешно.
Но, отвергая ваши тропы,
Своей тропой пойду и я.
В расстрельном рву, у Перекопа,
Ещё хрипит душа моя.
***
Я помню старый барский дом,
В России их уже немного,
Хранивший меж столетних лип
И женский смех, и детский страх.
За ржавым, высохшим прудом
Лежала пыльная дорога,
И слышался скрипучий всхлип
Дверей на темных этажах.
Мне было грустно в этот час
И от увиденного больно,
И чудилось, как будто я,
Птенец, упавший из гнезда,
Душою в прошлое умчась,
Ищу потерянный невольно
Свой кров, где дружная семья
Живёт счастливые года.
Не оттого ли я люблю
Следы имперского величья,
Что красота дворянских гнёзд
В них так печальна и тиха?
Я боль свою не утолю,
Поскольку боль моя – не птичья,
Но в прошлое построю мост
Из строк прощального стиха.
***
Восторгом разливая
Победный полонез,
Музыка полковая
Взлетает до небес.
Имперская столица
Вся в золоте икон.
И матушка Царица
Выходит на балкон:
Узоры позумента,
Алмазы и парча,
Андреевская лента
Струится от плеча,
Взор, холоден и важен,
Решимостью горит…
Не зря обескуражен
Вчерашний фаворит:
Властительные очи
Пощады не дают,
Бежать бы что есть мочи
В спасительный приют,
Где блеском фейерверка
Расцвечена река,
Цыганская венгерка
Беспечна и легка…
Но не уйти из ряда
Камзолов и ливрей
От царственного взгляда,
Что лезвия острей.
***
Безнадёжно любя, я вздохну поутру,
Как бывалый поручик в отставке:
– Целовать бы тебя на балтийском ветру
Где-нибудь у Лебяжьей канавки!
Только ты от меня далека, далека…
И летят в заоконном дожде
Петербургского дня корабли-облака,
Будто яхты по сонной воде.
Петербургского дня голубые струи
Прожигают туман над Невой…
Но тревожат меня – нет, не губы твои —
Просто капли воды дождевой.
Я мгновенную боль доверяю перу,
Составляя любви логарифм:
Целоваться с тобой на балтийском ветру
Можно только в сплетении рифм.
Валентина ДОНСКОВА. Соловьиная песнь в судьбе
ДЕРЕЗА
Неба пурпур и бирюза,
Рыжий плёс, ивняка кусты…
Желтоглазая дереза,
Пахнут мёдом твои цветы!
Из-под тёмных витых корней
Родничок-непоседа бьёт,
Средь колючих твоих ветвей
Соловьиная песнь живёт.
Шелестящей стеной камыш,
Страстной неги полна земля,
Что ж ты, сердце моё, болишь,
Что ж ты плачешь, душа моя?!
Тёмной ночью в моём саду
Плакал сыч, как дитя, навзрыд,
Замутилась вода в пруду,
Жаба гулко в камнях кричит.
С золотым хохолком удод
Свил гнездо под стрехой в углу.
Говорит хуторской народ:
Это, в общем-то, не к добру…
Говорят, опустеет дом,
Зарастёт, одичает сад,
Все, один за одним, уйдём
И никто не придёт назад…
Наваждение злых примет
Отряхну и приду к тебе.
Цвет листвы – серебристый свет.
Стойкость в бурях минувших лет —
Соловьиная песнь в судьбе.
Солнце бьёт сквозь листву в глаза,
Ветерок теребит кусты,
Желтоглазая дереза,
Пахнут мёдом твои цветы…
***
О, этот чудный миг,
Когда в руке рука,
Когда к губам прильну
Горячими губами —
Как будто упадут
Под ноги облака,
И далеко земля —
Внизу – под облаками…
***
Ночь. Луна. Безбрежно небо.
Я иду к тебе.
Перепутал быль и небыль
Ты в моей судьбе.
Некрасива, недостойна —
Знаю, повезло.
Совесть спит во мне спокойно,
Разуму назло.
В лунном призрачном сиянье
Я иду спеша.
Замирает в ожиданье
Трепетном душа.
Ночь встречает звездопадом
Зарожденье дня,
Даже здесь, когда ты рядом,
Я ищу тебя.
***
Не знаешь ты, как я тебя люблю.
Как жадно взгляд случайный твой ловлю.
Как больно мне, и горько, и обидно,
Что всё тебя ищу, да всё тебя не видно.
И кажется, уж лучше б не родиться,
Чем этой горькою любовью отравиться.
НЕУДАЧА
Говоришь: «Не отступлюсь!
Не оставлю! Не отстану!»
Только я ведь не боюсь
Ни обиды, ни обмана.
Чтобы жажду утолить,
Лишь прильну к губам губами,
Не стараюсь угодить
Ни словами, ни делами.
Слышишь? В роще соловьи…
Помолчи…. Не то заплачу…
Быть неравною в любви —
Горше нету неудачи…
КАЗАКИ
Совесть – побудка. Время – горнист.
В грозных зарницах небо.
Ржанье коней, голоса и свист.
Запах ржаного хлеба.
Племя казачье! Сары-азман!
Племя отваги редкой!
В Старой степи спят по холмам
Кости далеких предков.
Родина наша – вольная степь,
В алых тюльпанах поле.
Принципы – выстоять и суметь,
Верность, отвага, воля!
Ветер веков не разметал
Сердце казачье (в битве – металл!).
Вечный попутчик – время,
Сердце казачье – пламя в любви.
Вера – казачье знамя!
Племя казачье, вечно живи,
Сил не теряй с годами.
Совесть – побудка! Время – горнист!
Звездный колючий ветер.
Племя казачье, крепко держись
В слове – в седле – на свете!
***
Не сказал ты мне «люблю»,
Только – «нравишься» и «тянет».
Что ж! И это я стерплю,
Только чуть больнее станет.
Мне больней, зато тебе
Легче сладить с наважденьем,
Страсти лёгким отраженьем
Я мелькну в твоей судьбе…
СЧАСТЬЕ
Жаркий полдень. В глуши сосняка
Терпко пахнет от хвои нависшей.
Тишина как печаль глубока —
Даже птичьего пенья не слышно.
С загорелых, упругих стволов
Не слетит чешуя золотая,
Лес молчит, а над ним облаков
Златоверхая, лёгкая стая
Плавно кружится в небе пустом,
Подставляя бока освещенью.
Столько жизни в пейзаже простом!
Сколько красок! Какое мученье!
Я почти не могу говорить
О живой красоте поднебесья…
Если б птицею к облаку взмыть
С искрометною звонкою песней!
Но тогда бы, пожалуй, опять
Оказалось, что этого мало.
Если б вдруг научилась летать,
Мне б чего-то опять не хватало.
Счастье с поиском век сплетено,
А иначе и не было б счастья.
Надоело бы людям оно,
Новизну потеряв, в одночасье.
ВДОВА
Лишь утро займётся,
Забрезжит едва,
В постели проснётся
Седая вдова.
Начистит картошки,
Накрошит капусту,
И печь, как машину,
В работу запустит.
Поставит кастрюлю
И чайник на печь
И примется булочки
В коробе печь.
Нажарит картошки
Наварит компот,
А белое утро
Стоит у ворот.
Вот кур накормила,
И выгнала уток,
И вынесла пойло
Свинушке в закуток.
Потом разбудила
Трёх школьниц-девчонок,
Ворчала, что те
Непроворны спросонок.
Кормила и в школу
Девчат провожала.
На сердце печаль,
Словно морось, лежала.
Своих не случилось:
Не знает сама —
Жена иль невеста,
Но, в общем, вдова.
Ивана на фронт
После свадьбы призвали.
Ждала всю войну —
Похоронку прислали.
***
Средь голых опечаленных ветвей
Поёт сегодня птица – птица-ветер.
Закат в полнеба ярко-ал и светел —
Пой песню, ветер, ветер-снеговей.
Пусть снег засыплет мокрые поля,
Пусть белым пухом на леса осядет,
Устала жить у осени в осаде
Без ярких красок стылая земля.
***
Пахло сиренью утро,
Ветер шумел беспутный,
Пели всю ночь в округе
Шалые соловьи.
Встретились мы случайно,
И унесла я тайну:
Взгляд твой влюблённый, жаркий,
Клятву, слова любви.
В небе пылали зори,
В поле цвели зарницы.
Смолкли и улетели
За море соловьи.
Нет ни тоски, ни боли…
Лишь по ночам не спится,
Лишь не могу поверить
Больше словам любви.
***
Снова утро,
Снова солнце,
Снова ветви,
Снова ветер,
Снова звёзды на рассвете,
Снова счастье и весна,
Снова жёлтая луна,
Снова моря глубина…
…………………………
Снова сложены, как руки,
Нашей лодки два весла!
Художественное слово: проза
Анвар КАСИМОВ. Силуэт в окне
Рассказ
Не нужен нам берег турецкий,
Не нужен нам Франкфурт-на Майне.
Мы едем, мы едем, мы едем,
Едем, Jedem das Seine.
По мотивам Елизарова
В Казани я долго обитал в стандартной хрущевке-пятиэтажке, в доме номер 10 по улице 50 лет Октября. Мой сверстник, друг по двору и школе Рауль жил на пятом этаже того же дома. В мае 1969-го я, второклассник 72-й школы Казани, забежал в квартиру Рауля за одолженной тетрадкой (с детсадовских горшков мы с Раулем взаимоплагиатили домашние работы). Рауль еще сидел за столом, скрипел пером. Дело было вечером, делать было нечего, я подошел к окну. И обомлел.
Напротив нашего дома номер 10, параллельно ему, в полусотне метров, лицом к лицу стояла такая же пятиэтажка – дом номер 12. И в окне этого дома я увидел Ее Силуэт за тюлевой занавеской.
Прекрасная Незнакомка! Дары речи и соображения, и так-то скудные у меня тогда, мгновенно пропали. Потерял я и механическую мобильность. Кинк!
Рауль закончил передирание задания и затеребил меня: чего, мол, ты застыл, как столб? Я только промычал что-то, кивнув на Ее Силуэт.
Рауль мгновенно выдал:
– Энже Саттарова. Восьмой «бэ». Отличница. Этим летом едет в ГДР по обмену как лучший ученик Советского района Казани. КМС по фехтованию. Юношеская сборная Татарии. Папа – майор, летчик-испытатель. Не изъянься попусту, чушкарь.
«Чушкарь» – это была моя дворовая кличка такая. Я слушал вводную Рауля, но, ударенный током Ее очарования, эманациями из проема Ее окна, лишь болванно кивал головой.
На следующий день, после уроков, я дожидался Ее во дворе возле подъезда. Она бежала вприпрыжку из школы, перескакивая квадраты «классиков», расчерченные на чистом весеннем асфальте. Вблизи Она оказалась Ангелом, Кипридой, Грацией. Над белым бантом и колыхаемыми свежим бризом уголками красного галстука сияла аура Пуруши.
Я не доставал ей даже до плеча. Поднял к Ней свое прыщавое лицо и промычал:
– Э-э-э…
Она посмотрела сверху вниз, улыбнулась:
– Чего тебе, мальчик?
Я показал пальцем куда-то вверх и пробормотал:
– Я из десятого д-дома, тоже с п-пятого этажа…
Она взглянула на окна квартиры Рауля, снова на меня. Мягко улыбнулась и промолвила:
– Смотри окно, шкет…
И упорхнула в свой подъезд.
Несколько ночей я горько рыдал под одеялом, повторяя:
– Я тоже в-вырасту! И п-перестану заикаться!
Прошло ровно пятьдесят лет. В мае 2019-го я прихромал в «Пятерочку» и на сэкономленные пару сотен взял там по пенсионерской акции палку белорусской ливерной (той самой, которая в СССР стоила 47 коп. за кило), банку кильки в томате, пару баллонов «Раифской» и с одышкой, с передышками, стуча клюкой, потащился к Раулю.
Он уже лежал парализованный, дверь в его квартиру открыла мне сердобольная соседка по «клетке», тетя Аня. Древняя пенсионерка запричитала:
– Ты сам-то, Анвар, совсем худой да убогий! Сущий оборванец…
Протискиваясь заваленным хламом коридорчиком, я просипел в ответ:
– Тетя Аня, с моим Альцгеймером и шизофренией, по моим-то эпикризам на жальнике давно уж водворятися пора…
Вообще-то, в эту пору с Раулем мы встречались-перетирались часто, каждое лето. Дружно плелись в местную поликлинику, где молоденькая медсестра на регистратуре встречала нас весело-ободряющим: «Вы чье, старичье?». А потом растрюхивались по своим «диспансерам»: Рауль – в неврологию, я – в психиатрию (это были наши перевалочные на пути к Самосырову, к последнему приюту).
Но в начале 2019-го Рауль совсем сдал. В колонии, из которой он вышел в 2003-м, ему отбили не только голову, но и позвоночник. Трезвым Рауль был работящим, смирным и безропотным, а по пьяни сперва дурел, а потом зверел. Сидел за убийство.
Итак, дом номер 10, пятый этаж, майский вечер 2019-го. Рауль тихо сопит на чем-то вроде шконки. Я прошаркал к балкону. И в золотом прямоугольнике вечернего окна 12-го дома снова увидел Ее Силуэт.
Удар током был такой же ошеломляющий, как и полвека назад, в 1969-м. Сколько времени я стоял-глазел, завороженный, – не помню. Лишь когда закряхтел, захрипел проснувшийся Рауль, меня слегка разморозило.
На следующий день я дежурил трухлявой кучкой на скамейке у Ее подъезда. Мягко подкатил белоснежный Хюндай-109. Из него сафродитилась Она. Те же 15 лет, те же стан и шарм. Летящая походка, путь к подъезду… Королева! А я, сгорбленный, обрюзгший, лысый хрыч – ей снова по плечо.
Я замычал, как в прошлом тысячелетии. Она остановилась, участливо посмотрела на копошащуюся развалину, пытающуюся встать со скамейки:
– Что с вами, дедушка? Может, «скорую» вызвать?
В ответ я смог только указать подагрически скрюченным пальцем на окно 5-го этажа дома номер 10.
Она вскинула брови. В Ее глазах блеснула искра. Опустила взгляд на меня.
– Так это ты, шкет?
Она читала мои мысли. И лукаво продекламировала:
Вот девушки случайной взор
Блеснул так нежно;
О, кто его так быстро стер
Толпой мятежной?
– Не виноватый я… – прошамкал я не в лад.
Ее голосок прожурчал иронично:
– Наказания без вины не бывает. Наазартился, Парамоша? Добегался? Отъерыжился? Я же сказала тебе тогда: смотри окно…
Я выдавил:
– Далеко был…
– Далеко? – пропела она удивленно. – А Ютуб на что?
Я оцепенело тщился дотянуться до переплетения смыслов Ее слов.
Она звонко засмеялась:
– Да в кавычках окно, в кавычках. «Окно» Бориса Степанцева!
Дружелюбно махнула мне огромным фехтовальным чехлом и взмыла вприпрыжку в свой подъезд.
Через помойку я доковылял до своего промозглого логова. И с опозданием в полвека посмотрел «Окно»: https://www.youtube.com/watch?v=OGGc2w1DVcc.
Всю ночь мой плач дотарда перемежался спазмами эмфиземического кашля. Старческие слезы капали с седой щетины на истлевающую рванину порток. За зарешеченным оконцем логова выли шакалы соседних берлог.
Тупица! Не разгадал даже кавычек!
Ах, родные окна нашей юности… Тараканами и крысами мы расползлись из наших дивных и добрых дворов и домов, которые стояли окно в окно, по своим отдельным фазендам и именьям. Дорвались до вожделенных сапогов-шуб, до «поместий», до турций и франкфуртов. И закопошились там слепыми опарышами.
Нас больше нет там, в тех кирпичных коробках, где из окон виден сегодня только мертвый пейзаж. Там, где гнетущая пустота и могильная тишина. Где не раздастся гвалт дворовой ребятни, пинающей газонный мяч, где не слышен вечерний стук доминошных костяшек, где нет больше спокойных ветеранов, скучившихся вокруг дощатого, крашенного, скрывающегося в клубах «Севера» дворового стола. Где с балкона мамаша трубит зычно: «Ильдар, домой!» (а потом тихонько в халат: «Уже “Время” началось, а он еще и портфель не раскрыл…»). Где круглый год, призывая на смену, спозаранку гудят трубы «Матмаша», «Пишмаша», «Компрессорного», 416-го, 230-го… Где больше не задрожат окна и не встрепенутся чердачные голуби, когда взмывший с аэродрома 22-го завода «Белый Лебедь», пилотируемый Ее отцом, перейдет (всегда неожиданно – бум!!!) звуковой барьер; а потом, если безоблачно, над городом – почти в космосе – чертится белая реверсионная полоса…
Где в окне напротив никогда не мелькнет Ее Силуэт.
Доехали. Добрались до цели. Jedem das Seine.
