Евгений Рудашевский
Город Солнца. Сердце мглы
© Рудашевский Е. В., текст, 2020
© ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2020
In angello cum libello
Кто видел всю вселенную, кто постиг пламенные помыслы вселенной, не станет думать о человеке, о жалких его радостях и горестях, даже если он и есть тот самый человек.
Хорхе Луис Борхес
И эта ночь – конец твоей игры.
И не в неё ли, злую, как ненастье,
летит Земля сквозь сонные миры
игральной костью, брошенной на счастье, -
заиграна уже до круглоты,
летит, чтобы в последнее мгновенье
остановиться в недрах пустоты,
внезапной пустоты исчезновенья.
Сесар Вальехо
Глава первая. Экспедиция
Аня насторожённо смотрела вперёд. Не знала, чем вызвана очередная заминка. Индейцы в соседних лодках перешёптывались и сдержанно жестикулировали. Голоса звучали тихо, с опаской, так что не удавалось разобрать ни единого слова. Лодка, ненадёжно причаленная к намывному берегу, покачивалась. Аня едва сопротивлялась подступавшей дрёме – последние ночи выдались бессонными. Наяву Аню пугала недружелюбность джунглей, в грёзах преследовали кошмары. Ей снился окровавленный Корноухов. Снились убитые Джерри и Погосян. Наконец, снился Мадрид – тот день, когда Аня, умолчав об истинной причине своего возвращения, сообщила родителям о переезде в Москву.
Взревел мотор, и по ближайшим лодкам прошло оживление. В воздухе запахло бензином. Хорхе, сидевший на носу, с видимым облегчением оттолкнулся от берега. На днях он говорил, что диких индейцев в здешних местах нет, но прежде тут случались кровавые столкновения между враждующими племенами, и Хорхе советовал Ане не отбиваться от экспедиции.
Впереди плыли две плоскодонки – разведывали русло извилистого притока. Замыкали экспедиционную эскадру нагруженные поклажей баркасы, а между баркасами и плоскодонками нестройным рядом вытягивались ещё семь лодок: побольше, с подвесным мотором, и поменьше, с мотором-веслом, – на одной из таких уже восьмой день плыли Аня, Зои и Екатерина Васильевна.
Поначалу заминок не случалось – плёсы сменяли друг друга, берегá по обе стороны лежали низкие, заросшие перистым подлеском и стройными мачтами пушечных деревьев. Но постепенно берег поднимался над водой всё выше, пока не превратился в череду обрывистых холмов, под которыми ютились сорные заводи и отмели.
Когда лодки скользнули в узкий приток, по сторонам и вовсе подступили мрачные многоярусные джунгли. Экспедиция угодила в заросли сальвинии. Её листочки, попарно сидевшие на подводных ветках, скопились в таком количестве, что издалека казались единым зелёным полотном. Щетинистые корни наматывались на гребной винт, и Тсовинки, подобно другим кормовым, вынужденно приподнимал над водой и встряхивал двухметровую штангу вала. Прикрытые растительностью коряги норовили пробить борт пиками отшлифованных ветвей – продвигаться приходилось ощупью. Хорхе и другие рулевые активно работали веслом, а обе плоскодонки шли зигзагами, выверяя каждую пядь речного пути.
Берег по обе стороны проявлялся всё реже. Илистые отмели и яры красного песчаника остались позади, а приток превратился в аллею, обставленную густо сплетёнными кустарниками и деревьями. Кроны плакучих исполинов сомкнулись над головой тёмно-зелёным сводом, скребли ветвями по крыше баркасов, и экспедиция задохнулась в затаённой волглой духоте. Аня с удивлением встречала стволы облезлых деревьев, росших посреди русла, – они, словно колонны, подпирали кровлю извилистого лабиринта, – а во время вынужденных остановок подмечала тишину, которую изредка нарушали икающие крики цепкохвостых коат. В подобной изоляции даже шум дождя, то и дело накатывавший на экспедицию, звучал глухо и отдалённо.
Ливни между тем участились, но экспедиция упрямо продиралась вперёд. На заросших участках с сильным встречным течением приходилось продвигаться по двадцатичетырёхпрядному фалу – его крепили к дереву метрах в сорока вверх по течению, после чего принимались хват за хватом подтягивать лодку. И каждые такие сорок метров выматывали индейцев до дрожи в руках. Экспедиция устраивала вынужденный отдых и, лишь добравшись до относительно чистых вод, наконец включала моторы и за каких-то двадцать минут покрывала расстояние, на руках пройденное за долгие шесть или семь часов.
Во время очередной заминки, когда Аня рассматривала уродливую поросль пресноводных губок, рядом причалила ещё одна лодка. Помимо трёх индейцев в ней сидели Дима и Никита Покачалов.
– Странно. Ведь Дельгадо писал и про горно-шахтенное оборудование, и про ртуть… – Дима заметил сестру и, недовольный, притих.
Они в последнее время почти не общались. Ночевали в разных частях лагеря, плыли в разных лодках, да и были приставлены к разным сопровождающим.
– Зачем Городу Солнца и его соляриям ртуть? – продолжил Дима, судорожно обхватив трость и лбом коснувшись её стальной ручки.
– Да, любопытно, – лениво протянул Покачалов. Развалившись на дне лодки и спиной упёршись в скамейку, он обтирал шею платком. Привычно выглядел взмыленным, утомлённым собственной потливостью. – Может, лечились ртутью.
– Лечились? – не понял Дима.
– Ну да. Тогда от жёлтой лихорадки прописывали кровопускание и каломель, то есть хлористую ртуть. Да и вообще, чуть что, советовали паровые ртутные ванны, втирали ртуть в язвы.
– Весело.
– А то.
Дима в последние дни сошёлся с Никитой. Непривычно было слышать, как они общаются почти на равных. Аня не забыла истерику, устроенную Покачаловым в новоарбатской «Изиде», и не понимала, как он согласился лететь в Перу. Впрочем, его согласия никто не спрашивал. В экспедиции собрались многие из тех, кто имел отношение к Шустову-старшему.
– Артуро думает, ртуть в Городе Солнца указывает на золото или серебро. – Дима старался говорить тише, словно не желая, чтобы Аня, Зои и Екатерина Васильевна слышали его слова.
– Ну да… – кивнул Покачалов. – Он вообще много говорит. Золото… А может, и золото.
– А при чём тут ртуть? – поинтересовалась Зои.
Никита отмахнулся влажным платком, всем видом показывая, что не собирается отвечать. Вместо него ответил Дима:
– Если золото мелкое, если… В общем, когда золото не получается промыть обычным способом, в него добавляют ртуть. Она притягивает золотой песок, скатывается с ним в единую массу, а весь мусор отталкивает.
– Ртуть его в себе растворяет?
– Ну… да.
– Что да? – не сдержался Покачалов. – Ничего она не растворяет. Ртуть смачивает золото. И получается амальгама.
– Потом ртуть выпаривают, – поспешил добавить Дима. Где он этого понабрался? – Ртуть испаряется, а чистое золото остаётся.
– Ну, не совсем чистое, но да, остаётся, – кивнул Покачалов. – И чем дольше им любуешься, тем больше у тебя изо рта вытекает слюны.
– Заодно от радости выпадают зубы, волосы и начинают дрожать руки.
– И откашливается гной. Тоже от радости.
Дима, довольный таким перечислением, усмехнулся.
Вскоре выяснилось, что сразу двум лодкам пробило дно. Пришлось вытащить их на красноглинистую отмель и там торопливо латать, заодно заменять повреждённый винт одной из лодок с подвесным мотором. Все понимали, что с каждым днём поломок будет больше.
– А чавин? – спросил Дима. – Ртуть как-то связана с цивилизацией чавин и с их «величайшей тайной»?
– Величайшая тайна, – буркнул Покачалов. – У Шустова, куда ни плюнь, везде mysterium tremendum.
– Значит, нет?
– Нет. Хотя… Не знаю.
– Артуро говорит, ртуть у чавинцев была. Собственно, ничего сложного, – Дима обращался к Зои. – Они добывали киноварь, потом раскаляли её в печах, пока из трещин не начинала стекать чистая ртуть.
– Как у тебя просто, – усмехнулся Покачалов. – А главное, всё чистое. И золото, и ртуть. Ну добывали они ртуть, и дальше что?
– Вот и я об этом спрашиваю. Пытаюсь увязать факты. Что, если ртуть для Города Солнца указывает не на золото или серебро, а на что-то, связанное с чавин?
Ответа Дима не дождался. Взревели моторы баркасов.
К концу дня экспедиция упёрлась в порожистый, растянутый на болотистые поймы участок, одолеть который не помогли бы ни фалы, ни попытки провести лодки волоком по берегу. Егоров дал команду готовиться к пешему походу. Экспедиция покидала затхлый уют извилистого русла.
Оба баркаса и пять лодок индейцы завели в заводь, где накрепко причалили их канатами. Обе плоскодонки и две малые лодки, с которых сняли моторы, решено было нести с собой наравне с прочими тюками, а при случае использовать для разведки или переправы через строптивые речки.
Вечером Аня сидела на перетянутых брезентом деревянных ящиках с провизией. Молча следила за суетившимися индейцами. Гадала, как долго продлится их путешествие и чем оно закончится. Тайны, связанные с Городом Солнца, Аню давно не интересовали. Она бы запросто согласилась оставить их в прошлом, согласилась бы так никогда и не узнать участь Шустова-старшего и тайны Затрапезного с его другом-плантатором дель Кампо. Только бы вернуться в Москву, обнять маму – сразу, с порога, не позволив ей снять синий, пахнущий выпечкой фартук. Вместе с ней отправиться в загородный дом и, о чём давно мечтала мама, провести там целый месяц, ухаживая за её цветущим садом, за её гортензиями, туями и барбарисами. Хотя какие в конце октября гортензии…
– Ты как? – Сидевшая рядом Зои положила голову Ане на плечо. Стала неспешно вести пальцем по радужным нитям её плетёного браслета.
– Не думала, что встретимся так скоро? – невпопад спросила Аня.
– Думала.
– Но рассчитывала на шезлонги и песчаные пляжи Гоа?
– В точку, – улыбнулась Зои. – А лучше без шезлонгов.
– Да… Хорошее у нас приключеньице?
– Точно. – Зои теснее прижалась к Ане, словно надеясь на время спрятаться от шума готовящегося перехода.
Вздохнув, Аня огляделась в поисках Димы. Хотела убедиться, что у брата всё в порядке. Скользнула взглядом по противоположному берегу, где под навесом растительности прятались покинутые баркасы, а в следующее мгновение вздрогнула.
– Ты чего? – Зои подняла голову.
Аня не ответила. Смотрела в паутину серых, задрапированных лианами стволов. На одной из веток противоположного берега выделялось ярко-белое пятно. Цапля. Совсем небольшая, едва ли полметра в высоту. Поджав правую лапу и втянув голову в крылья так, что изогнутая шея превратилась в петлю, она стояла неподвижно, то ли готовясь к охоте, то ли отдыхая после рыбного перекуса. Однако цапля Аню не интересовала. Ещё глубже в плотной чащобе она уловила силуэт человека. Обман зрения. Мимолётное видение. Но до того чёткое, оформленное.
– Думаешь, там кто-то есть? – прошептала Зои.
Аня, испугавшись её проницательности, неуверенно пожала плечами.
– Я давно замечаю, – сказала Зои. – Если долго всматриваться.
– Если долго всматриваться, можно многое увидеть, – попыталась отшутиться Аня.
– Нет. Тут другое. Пока все занимаются лодками, лагерем и… остальным, я… Иногда смотрю в джунгли. Исподтишка. Притворяюсь, что задремала или задумалась, а сама смотрю.
– И видишь кого-то?
– Нет. Только силуэты. Промелькнут и исчезнут.
– Силуэты?
– Да. Иногда несколько.
– Думаешь, это Максим?
Безумная мысль, но Аня и раньше, в нижнем лагере под Икитосом, порой позволяла себе обмануться, угадывая его абрис где-то в стороне и представляя, как он ищет случая спасти их с братом, Екатериной Васильевной и тогда ещё живым Павлом Владимировичем.
Зои не ответила. Они с Аней, не сговариваясь, долго смотрели на противоположный берег. Но больше ничего не замечали.
Глава вторая. Ловушка
Доверься джунглям, и они тебя обманут. Под листьями, украшенными пушком, прячутся острые шипы. Благоухающие по ночам соцветия влекут прожорливых насекомых, а под ровным слоем растительного перегноя прячутся змеи, о присутствии которых узнаёшь, когда они, напуганные, ускользают прочь или когда, раззявив пасть, бросаются на тебя. Артуро ненавидел джунгли, однако с почтением смотрел на квёлые ростки фикусов и папоротников, восхищался тем, с какой жадностью они впитывают просачивающийся к земле солнечный свет. Сотни растений ютились в тени древесного великана, поджидая, когда того поразит неизбежная болезнь, когда, казалось бы, непоколебимая туша сейбы или пальмы рухнет, открыв спасительную прогалину в пологе переплетённых крон. Наиболее упрямые и нетерпеливые, вроде чужеядных вьюнков, лезли вверх вопреки установленной очереди, обхватывали корнями ещё живые деревья, питались их соками и постепенно удушали их в крепнущих объятиях.
В джунглях не найти многовековых деревьев. Артуро надеялся, что солярии понимали эту особенность и на карте, по словам Шустова-старшего, «составленной скрупулёзно, совсем тщанием в деталях», не отмечали растительные ориентиры. К счастью, первый же найденный указатель обнадёжил.
Отшлифованную глыбу крапчатого конгломерата люди Скоробогатова обнаружили в десяти километрах от Омута крови. Сам Артуро не обратил бы на неё внимания, слишком заурядной она казалась со стороны. Обычный валун, заросший деревянистыми растениями, отличающийся от других валунов разве что размером. При ближайшем осмотре удалось разобрать на нём сгладившиеся узоры – маску и солнечную корону Инти-Виракочи. Прочие узоры сливались в совсем неразличимые завитки. Так или иначе, находку Скоробогатов и Покачалов признали ключевой. Не было сомнений, что карта подлинная и ведёт в нужном направлении.
Сам конгломерат был обтёсан в виде продолговатого треугольника с волнистыми зарубками на остром конце. Получилось подобие стрелки, указывавшей направление намеченной кем-то из соляриев тропы. Артуро заподозрил, что именно валун погубил обе туристические экспедиции, следы которых он тщетно искал последние годы. Возможно, наткнувшись на загадочный валун и заинтересовавшись, куда ведёт явно рукотворный указатель, туристы углубились в чащобу и в дальнейшем не смогли из неё выбраться. Правдоподобная теория, хоть она и не объясняла гибель других, более ранних разведывательных и научных экспедиций, проходивших тут с середины шестнадцатого по начало восемнадцатого веков, то есть задолго до того дня, когда Затрапезный и дель Кампо задумали строительство Города Солнца.
– Что-нибудь нашёл? – неожиданно спросил Рауль.
– Нет. – Артуро ускорился вслед за видневшимся впереди рюкзаком одного из носильщиков.
Слишком много вопросов терзало Артуро с того дня, как он переехал в Трухильо и впервые заглянул в оставленный дядей Гаспаром сейф. Переписка дяди с Серхио прибавила загадок. Был ли Город Солнца воплощением идеалов Томмазо Кампанеллы и «возрождённым Эдемом для избранных творцов»? Чем закончился эксперимент севильского общества «Эль соль де ля либертад», обещавшего последователям «абсолютную творческую свободу»? Было ли это прикрытием для добычи золота или для раскопок более древнего поселения? Наконец, что сейчас находилось на месте Города Солнца? Нужно ли серьёзно относиться к словам дяди Гаспара, написавшего, что возрождённый Эдем может существовать до сих пор – скрытый от чужих взоров за непроглядной завесой дождевых лесов?
– Смотри по сторонам, – шёпотом скомандовал Артуро.
– Смотрю, – кивнул Рауль.
Пусть думает, что Артуро не ослабляет контроль. Нужно следить за своим поведением. Рассеянность – первое проявление слабости.
– И будь готов со временем отделиться от остальных. – Артуро поправил сползавшие по влажному носу очки. – Не забывай, у нас свои интересы.
– Не забываю.
– Что бы ни происходило, мы должны добраться в Город Солнца первыми.
– Доберёмся.
Пешая экспедиция третий день шла просекой, которую, сменяясь, прорубали впередиидущие индейцы. Скоробогатов требовал следовать строго по тропе, указанной на спине Инти-Виракочи, – опасался пропустить дополнительный указатель, способный облегчить поиски. Тропу вырубали широкую, чтобы протиснулись восемь вьючных мулов, прежде без дела томившихся на баркасе, а теперь взявших на себя основную ношу. Порой чаща становилась до того плотной, особенно в местах, где её сердцевину составляли коленчатые стволы бамбука, что экспедиция начинала продвигаться не быстрее полукилометра в час – под непрестанный стук мачете и окрики обезьян.
Разношёрстный отряд растянулся вереницей метров на сто пятьдесят, шагая строго в спину друг другу. Плетёный вееролистный полог над головой почти не пропускал дневной свет, и шагать даже днём приходилось в полумраке. Проводникам случалось включать фонарики, выверяя направление и указывая место новой прорубки. Впрочем, сумрак был не самым тяжёлым испытанием. В теснине не удавалось надышаться. Грудь резало от гнилостных испарений, чересчур пахучих цветов, непрестанной влаги. Температура держалась невысокая, градусов двадцать семь, однако выступавший пот не испарялся, стекал крупными каплями, оставляя тело разгорячённым, как в летнюю жару.
Артуро хотел бы, подобно конкистадору Хименесу де Кесадо, отправиться в путь с тремястами испанцами, полутора тысячами индейцев, множеством рабов, заодно прихватить тысячу лошадей, шестьсот коров и восемьсот свиней. Они бы скорее прошли по следам Шустова, даже если бы те повели к берегам Ориноко. Впрочем, Артуро понимал, что у кучки из тридцати пяти людей и восьми мулов, снаряжённых Скоробогатовым, больше шансов выжить в джунглях – их можно прокормить там, где неминуемо погибнет, для начала переругавшись и перестреляв друг друга, отряд из сотен людей. Сам Аркадий Иванович при наборе экспедиции, разумеется, исходил из других соображений. Просто боялся привлечь излишнее внимание.
Скоробогатов позаботился нанять индейцев, не проживавших в Икитосе, отказался от предложения Артуро зафрахтовать парочку-другую одномоторных самолётов короткого взлёта, вроде тех же «Norseman», на которых успели полетать и Серхио, и дядя Гаспар. Самолёты прилетели бы в случае беды. Ну или подкинули бы по надобности провизию и фураж. Нет, никаких самолётов, никаких официальных документов. В путь отправились снаряжённые топографическими картами, парочкой навигаторов и двумя спутниковыми телефонами. Печальное зрелище.
В экспедицию попали лишь восемь человек из тех, кто числился за перуанскими фирмами Скоробогатова и уже участвовал в поисках группы Шустова – Дельгадо. Помимо самогó Артуро и Рауля тут были и доктор Антонио Муньос, его помощник Мехия, проводник Перучо, два управлявших баркасами лодочника – Гонсало Диас и Хинес Эрнандес – и владевший несколькими индейскими наречиями переводчик Хоан Ортис. Артуро был знаком с каждым из них, но сдружился только с Муньосом, выпускником Университета святого Мартина де Порреса. Университет, где доктор теперь сам изредка читал лекции, основали доминиканцы. Артуро и Муньосу было что обсудить. Например, золотые рудники, некогда принадлежавшие Доминиканскому ордену, – в годы революции законсервированные и в дальнейшем утерянные, подобно десяткам иезуитских рудников в Боливии.
В экспедицию угодили пятеро пленников, хотя Артуро сомневался, можно ли таковыми назвать Никиту Покачалова и Зои, и четыре личных человека Скоробогатова, считая Сальникова из «Изиды» и мерзкого Шахбана, завидев которого, Артуро непроизвольно тянулся к его подарку – хромированной зажигалке «Зиппо». Кроме того, в экспедицию вошли сам Аркадий Иванович, его дочь Лиза и пятнадцать индейцев перуанской сельвы: семь агуаруна и восемь кандоши. Отдельно в экспедицию попал Хорхе, уроженец амазонской Кабальокочи, в пути отвечавший за безопасность пленников. Для надсмотрщика он, по мнению Артуро, был мягковат. Удивительно, как Хорхе не сбежал после казни того бедолаги в нижнем лагере. Остался из страха за жизнь? Или в надежде получить обещанную плату? Здесь у всех были свои причины остаться…
После полудня лес переменился. Экспедиция чаще упиралась в циклопические колонны хлопковых деревьев. Не было и речи о том, чтобы прорубаться через контрфорсы их обнажённых корней – те возвышались плоскими стенами высотой в два-три метра у ствола и, постепенно снижаясь, уходили в сторону ещё на добрые семь метров. Приходилось петлять, огибая препятствия и с жадностью вгрызаясь в более доступные ограждения из древовидных папоротников и других, обвешанных испанским мхом растений.
Каждый покорно нёс свою ношу. Без экспедиционного груза остались клика Скоробогатова, женщины, не считая Сакеят из агуаруна, хромоногий Дима и захлёбывавшийся в собственном поту Покачалов. Дима злился. То и дело норовил прихватить общую сумку в довесок к личному рюкзаку.
Мулы были загружены сверх меры. Поверх попоны на них крепились деревянные треугольные распорки, по форме напоминавшие стропила, а к распоркам приторачивались матерчатые вьюки, кожаные сумы, просмолённые деревянные ящики, скрутки брезента и другой защитной ткани. Экспедиция Скоробогатова несла много диковинного груза, который наверняка впечатлил бы человека, непривычного к путешествиям. Артуро и сам забавлялся, глядя, как вереница людей и мулов тащит десяток плетёных клеток с курами, туши подстреленных в пути оленя и дикого кабана. Но подлинный интерес у Артуро вызывали металлические ящики, прежде лежавшие на баркасе Скоробогатова, а в лесу перекочевавшие на спину одного из мулов. Их всегда кто-нибудь караулил. Как правило, Шахбан или Сальников, чуть реже Баникантха, вечно жевавший свою мерзкую бетелевую жвачку, а в последние дни не брезговавший и кокой. Простых индейцев и даже метисов, вроде Перучо или Диаса, к металлическим ящикам не подпускали. Артуро не решался напрямую спросить о них у Егорова, уверился, что в них лежит нечто ценное. Возможно, связанное с Городом Солнца.
На одном из мулов поверх прочей поклажи возвышалось самое настоящее каминное кресло. Кресло Скоробогатова. Обитое натуральной кожей, с цельными боковинами-ушами и завитками громоздких валиков, с медными стёжками и резными ножками. Кресло, сейчас плотно закутанное в полиэтилен, каждый вечер устанавливали в палатке Аркадия Ивановича. В нём он выслушивал отчёты и отдавал распоряжения. Дядя Гаспар наверняка назвал бы сорокакилограммовое каминное кресло захватывающим умопомешательством, дурью или просто дикой блажью. Артуро улыбнулся, представив, как дядя произносит это с привычным андалузским акцентом и как, провожая кресло взглядом, закатывает глаза.
Не осталось сомнений, что дядя Гаспар обманул и своего племянника, и людей Скоробогатова – не было никакой лихорадки в девятом году, а его похороны оказались пустышкой. «На досуге напиши, как тебе живётся послес мерти. Был на твоих похоронах в Малаге. Искренно и со всей скорбью тебя оплакал, а теперь готов посмертно поздравить тебя с приобщением к плеяде мёртвых мастеров». Артуро неделю назад выпросил у Егорова переписку Шустова с Дельгадо. Подборка конвертов несколько лет пролежала в стене на Антонио Матея и открылась лишь Максиму и его друзьям. Наградой Шустову-младшему стала Пасть каймана. Печальная история. Он так кричал, что эхо его голоса порой докатывалось до нижнего лагеря. Впрочем, это могли быть отзвуки ночных кошмаров.
Углубившись в воспоминания, Артуро чуть не налетел на Орошпу, остановился в полушаге от его рюкзака. Где-то впереди случилась заминка. Возможно, индейцы в очередной раз наткнулись на колючий бамбук. Кандоши выждали несколько минут и, переговорив, опустили на землю свою громоздкую ношу – четыре лодки, для переноса которых Егоров отрядил шесть носильщиков: по двое на каждую моторную лодку и ещё двое на вложенные одна в другую плоскодонки. Индейцы не озаботились задержкой. Не зная, продлится она несколько минут или дольше, растянулись в порожних лодках. По большей части сразу уснули. Почему бы и нет. Артуро и сам хотел присесть, но впереди раздался крик.
Кажется, кричала Аня.
Кандоши, дремавшие в лодках, оживились. С любопытством приподнялись над бортиками. Сзади послышались перешёптывания. Глухая стена джунглей слева и справа отозвалась заполошной перекличкой птиц, а где-то высоко в пологе ветвей запричитали невидимые отсюда обезьяны.
Крик не повторялся. Его сменили громкие голоса. Говорили по-русски и по-английски. Артуро не удавалось разобрать ни слова. Что бы там ни случилось, это наверняка было связано с общей задержкой.
Артуро сбросил рюкзак на руки Раулю и заторопился вперёд. Протолкнуться через запружённую просеку оказалось непросто. Артуро, не обращая внимания на лежавших кандоши, прошёлся прямиком через лодки, несколько раз наступив кому-то на руку или ногу. Затем спрыгнул на землю, стал боком обходить измотанных духотой и потому неподвижных мулов. В лицо лезли разорённые соцветия бегоний, нитевидные корни ползучих деревьев и липкие обрубки стрельчатых листьев.
Протолкавшись, Артуро наконец увидел, что Аня сидит на свежесрубленной неоднородной гати, покрывавшей земляную гниль. За спиной Ани о чём-то спорили Екатерина Васильевна и Сальников. Неподалёку стоял Покачалов. Он лениво обтирался платком и с явным неудовольствием следил за происходящим. Возле Ани сидела Зои, бережно обнимавшая подругу за плечи, а возле них, частично опрокинутый в заросли, лежал индеец. Кажется, Шутка из кандоши.
Дима говорил, что имя Шутки по-русски звучит забавно. Но сейчас Ане было не до смеха. Индеец умирал. Поверхностное дыхание выдавало в нём последние отголоски жизни. Судя по разбухшей, покрытой бледно-синими разводами шее, Шутку укусила змея. Должно быть, обозлилась после громких ударов мачете и ждала в ветвях. А потом бросилась на удобно подставившегося человека. На месте Шутки мог оказаться любой из экспедиционной вереницы.
Самóй змеи поблизости не было, значит, прикончить её не успели. Укусила и тут же скрылась. Или до сих пор ждала где-нибудь поблизости, следя за поднятой из-за её нападения суетой. Артуро боязливо осмотрел ближайшие ветви.
Укус в шею не оставил индейцу шансов. Яд с первых секунд парализовал его тело. Никто не заметил, какой именно была напавшая на Шутку змея, что осложняло подбор сыворотки, да и Скоробогатов не стал бы понапрасну расходовать запасы лекарств. О себе, о своей дочери Лизе он позаботится, а потерю одного из носильщиков не ощутит. Одним индейцем меньше, одним больше. Не беда.
– Он ещё жив! – Аня заметила Артуро и обратилась к нему по-испански. – Сделай что-нибудь!
Артуро в ответ качнул головой. Другие кандоши растащили поклажу Шутки, распределили его груз. Кто-то снял с него сапоги и мачете. Они Шутке больше не пригодятся. Каких-либо чувств не выказали ни Макавачи, руководивший всеми кандоши, ни стоявший неподалёку Тсиримпо, плывший с ним в одной лодке и вроде считавшийся его другом.
Не найдя поддержки, Аня растерянно смотрела на свои руки. Сальников прорвался к ней мимо Екатерины Васильевны и, если бы не его дочь Зои, должно быть, силком поставил бы Аню на ноги и тычками заставил бы идти дальше. Боялся, что его накажут за внезапную остановку. Судя по глубоким шрамам на лице и частично обожжённой шее, Сальников знал: наказания у Скоробогатова бывают суровыми.
Аня смирилась. Поднялась на ноги и пошла вслед за остальными. Экспедиционная вереница возобновила ход. Когда Артуро в свою очередь перешагивал через тело Шутки, тот окончательно стих. О нём позаботятся джунгли.
За два часа до заката разбили лагерь. Привычное вечернее оживление, обыденные заботы о пресной воде, шелест растягиваемых гамаков и ароматы варящейся фасоли. Никто не вспоминал погибшего индейца. Среди кандоши, как и всегда, звучал смех. В сельве иное отношение к смерти.
Ночь, несмотря на ливень, прошла спокойно. После завтрака, когда экспедиция углубилась на несколько километров по тропе, деревья расступились, открыв несколько заболоченных участков и русло новоявленной речки; идти стало легче. Вскоре разведчики отыскали очередной ориентир – им вновь оказался обработанный человеком мелкозернистый конгломерат. Как и три предыдущих, он был украшен различимыми узорами. На радость всем Егоров распорядился вновь разбить лагерь, чтобы как следует осмотреть местность.
В пятистах метрах от конгломерата агуаруна обнаружили самострел – ловушку из натянутого лука со спусковой растяжкой. Если сюда и забрела группа вольных охотников, они, напуганные шумом экспедиции, давно укрылись в чащобе и не подумают сунуться к вооружённым людям, однако Артуро, как и Титуса, возглавлявшего агуаруна, смутило само расположение лука.
Он был закреплён на тропе, не проторённой, но явно намеченной каменным треугольником-указателем. Ловушку установили недавно – по словам Титуса, ещё ночью, за несколько часов до рассвета. Тетива и растяжка, сплетённые из лубяных волокон, – свежие. Остов лука и древко стрелы из пальмового дерева – свежие.
– От животного так не прячут. – Титус неловко, сбиваясь на гортанные звуки, выговаривал испанские слова. – Так прячут от человека.
Самострел был направлен под таким углом, чтобы ударить метра на полтора в высоту; скорее годился для охоты на человека, чем на мелкого зверя. Люди Скоробогатова не придали этому значения. Их спокойствие отчасти объяснялось тем, что самострел походил на тренировочную игрушку. Тетива натянута слабо, стрела лежит без наконечника и даже не заострена. Наткнись на растяжку, и едва почувствуешь тупой удар в бок. Вся конструкция с её колышками и лубяными нитями держалась на виду, ничем не прикрытая и потому заметная с нескольких шагов. Более того, здесь будто нарочно вытоптали траву, чтобы случайный путник заблаговременно подметил насторожённую ловушку.
– Такая скорее напугает, чем поранит, – кивнул Рауль.
Егоров распорядился не трогать самострел. Размыслив, отправил Титуса и двух его охотников, Туяса и Интапа, вперёд – разведать, не найдётся ли там следов, оставленных чужаками.
К самострелу подходили и другие участники экспедиции. Взглянуть на него забрели даже Зои с Аней. Дочь Сальникова, увидев растянутый лук, радостно захлопала в ладоши и принялась расспрашивать о нём Артуро. Аня, хмурая после вчерашней гибели индейца-кандоши, развлекала себя, делая наброски лагерной жизни. Зарисовала она и самострел, после чего увела подругу назад, в лагерь. Артуро дольше всех стоял возле лука. Что бы там ни говорили другие, здесь, в тропической глуши, эта находка была скверным знаком.
