Евгений Связов
Путь стрельбы
Здравствуйте. Я – серьёзно. Особенно – мозгами, то есть душевно. Потому что я собираюсь рассказать свою историю. И она полна безумия. Хотя, возможно, я перегибаю, и со стороны – всё в рамочках. И это мне, изнутри… В общем, я предупредила.
Вот тут, по технологи сторитейлинга, надо заимплементить какой-либо тизер. Чтобы вам было интересно добраться до конца.
Например, для мальчиков – начать рассказ с места, где он в меня стрелял, а мне было жалко чулки, которые он дырявил выстрелами. Для девочек – добавить, что чулки одевала не для него. Для лесби уточнить, что да, для неё, но вы не поняли. А пи – в пи. Потому что и так нормальных мужиков не хватает, а ещё вас толерасть.
Или, например, сказать, что это – реальная история, а не про единорогов, бабочек и радугу. Но вот это вот «основано на реальных событиях» – избито. И затаскано врунами. Так что ограничусь заявлением, что это – реалистичная история. В смысле, если бы… – то это была бы история про радугу, которая жрёт единорогов и какает бабочками, потому что бабочки привлекают единорогов, а личинки выводятся прямо в радуге. И не спрашивайте, как то-что-прячется-внутри-радуги научилось надувать вокруг себя непрозрачные мыльные пузыри.
Ну, или например, я могу сказать, что на старте этой истории я была такой, какой большинство мечтает быть. Ну, там… какую фигуру вы имели бы, если бы могли иметь любую? Какой АйКью вы бы имели, если бы могли любой? Ну и вообще, «кем бы Вы были, если бы могли кем угодно?» Ну, вот я в начале истории была типа персонажем популярного сериала. Такой, какой мечтают быть. И если кому интересно позлорадствовать, как отгребают такие, как мы …
Пожалуй, хватит с завлекалочками.
Вернусь на квартал назад и начну разматывать ленту памяти. Со всеми эмоциями и мыслями, как были.
Это было… Так. Вставлю примечание. Извините, но я думаю, если это можно этим назвать, на английском. Это такая стеночка окружению. Ну, я типа иностранка. Шпионка. С сознанием, закрытым от бурлящих народных масс. Переводить на русские слова – легко. А вот отредактировать на ходу в русские предложения, иногда – не очень.
Это было начало сентября. Первый курс. Экономика, стратегическая финансовая аналитика. В перспективе.
Ещё это была свобода. Самостоятельная взрослая жизнь. Переезд из столицы в город.
Это шутка такая.
Столица – это посёлок на девять тысяч триста сорок семь жителей, ножевая столица страны. Одна из трёх. Но армейский оружейный завод – у нас. А город – ближайший миллионник с факультетом экономики.
Продолжая шутку:
Мой папа – мэр столицы. Брат – директор оружейного завода. (Коммерческий). Мама – домохозяйка. Бабуля, мама мамы – тоже домохозяйка. Точней, наверное, как раз бабуля – домохозяйка, а мама – тоже домохозяйка. У бабули в доме было куда как домашней и хозяйственней.
А там, где я ночевала… наверное, там не было скрытых камер безопасников или трансляции за донат. Но ощущение было, что были. Потому что там всё было как в новостях-репортажах, где все играют, то, что надо показать. Только у меня было – всегда, 24 на 7, а не полчасика на камеры журналистов.
Меня… не вдаваясь пока в детали, с 14 лет жёстко встроили в эти «бизнес-процессы по построению и поддержанию имиджа».
Завершая шутку.
Меня зовут Дарья. Я – блондинка. Сто семьдесят сантиметров, сорок девять килограмм сухого веса, восемьдесят восемь, шестьдесят, восемьдесят восемь. КаМэЭс по художественной гимнастике.
АйКью – достоверно не определяется, потому что тест делаю быстрее положенного. Ну, или за полчаса делаю столько, что – вот это «достоверно не определяется».
У меня были очень дорогие тренера и репетиторы по стилистике, визажу и невербальной коммуникации по стрип-пластику включительно.
Так что… а да! Ещё у меня очень модное андрогинное лицо. Модельный рязанский унисекс.
Так что «футляр души» у меня идеальный.
Ещё я читала Вики. На английском. Сначала – на упрощенном английском. Это была домашка по английскому – перевести статью симпл Вики. И после проверки и редактуры – опубликовать. «Достойное времяпровождение для молодой леди, способствующее языковой практике», цитируя репетитора.
За два года – втянулась. И перешла на следующий уровень, «Вики – согласованная общая реальность по всем актуальным темам, отклонения от которой следует осуществлять крайне заботливо во избежание статуса мискомунникабельной». Извините, не знаю, как с англолатыни на русский «мискомуникэйбл». Мимомирный? Криворечный?
И да… я вот тут это, цитатами шпарю. Не подумайте, что у меня хорошо с памятью. У меня с памятью было нормально. Актуальное не вываливалось, остальное – помнила, что загуглить, чтобы уточнить. Ну, кроме того, что переводила-публиковала.
В общем, вот такая вот Дарьюшка, моделько с Вики вместо опыта, бизнес-леди-киборг, в сентябре уехала из отчего дома в город учиться.
Да… для иллюстрации вот этого «бизнес-леди-киборг» и «бизнес-процессов по построению и поддержанию имиджа»: у меня не было аккаунтов в соцсетях. Никаких. Семейный стандарт «серьёзного малопубличного человека, про которого должны писать в серьёзных новостях и на серьёзных сайтах». А так же стандарт Росвооружений, по которому допуск к гостайне равно отсутствие акков в соцсетях.
В общем, вот такая Дарьюшка. Приехала в город начинать новую жизнь. И начала сходить с ума.
Если вы думаете, что сходить с ума сама, весело хулиганя – не думайте. Не так. У меня против моей воли, очень больно и очень страшно потекла крыша. Классически. Тот самый случай, когда у пациента есть мысль, которую он не может не думать. И, к своему стыду и ужасу, понимает происходящее – но ничего не может сделать…
Как бы… простите, но мне очень хочется донести до вас, как я себя чувствовала. Так что позволю себе пример.
Знаете мем про белую обезьяну? «Не думайте о белой обезьяне! Вы подумали о белой обезьяне?» Представьте… нет, не Вас, а другого, посадили на киберполиграф с микрофоном и динамиком, и киберполиграф напрямую, без оператора, подсоединили к генератору тока, а электроды – на ноги. И – тот же мем. «Не думайте о белой обезьяне! Вы подумали о белой обезьяне?» И – пять секунд лютой боли за любое, кроме честного «нет, не думал».
Как быстро всё сознание, все мысли этого другого человека станут посвящены тому, чтобы изо всех сил не думать о белой обезьяне?
Ещё раз извините, если Вы поставили себя на место этого другого человека. Или представили на его месте кого-то, кого вам жалко.
Я, «бизнес-киборг-леди», полагала, что в полном объёме себя контролирую. И свою жизнь тоже. Ну, не то, что контролирую, но чётко могу предсказать варианты вероятностей. Мультискрипты.
Например:
Вот – новый коллектив. Одногрупники. Однокашники. Старшекурсники.
Ко мне – клеятся. И – вчерашнее школоло, влюбившееся в футляр. И – секс-спортсмены. И – что совсем неприятно, – потенциальные бизнес-партнёры.
Если у меня нет парня, то я выпадаю из общей реальности. Отшитые начинают распускать фантазии. И начинается неуправляемая циркуляция вербальной недостоверной информации. Например, про мою ориентацию. И ко мне начинают клеиться депрессивные истерички с анимозом головного мозга.
Остальное – очевидные выкладки. Такие, как «лучше – быстрее». «Нужен джентльмен, который не будет трепаться в курилке про то, что я у него была первая». Хотя, возможно, во избежание возможности такого трёпа логичней поискать частную клинику для анонимной операции по удалению. Ну, или в парике и очках сходить в секс-шоп. Или без парика – в овощной ларёк без камер.
Как видите, приличия – то, что мешает вам логично мыслить. Прорабатывать мультискрипты в рамках реальности. А не в рамках приличий.
И. Я предупреждала про безумие.
И – да, эмоции у бизнес-киборг-леди были. Два типа.
Один, после репетиторских по невербальному и актёрскому – управляемый с погружением в роль. То, что надо испытывать и потому реально испытывается и показывается.
Второй – то, что мелькает где-то мимолётно в глубине. Типа дурацкого смущённого хихиканья про то, что зелёный пупырчатый презерватив – имитация шкурки беременной огурчихи. Не меняясь в лице, дурацки хихикнуть в глубине и выкинуть из памяти.
Пример про киберполиграф и белую обезьяну – от репетитора по актёрскому. В контексте «стать тем, кто просто никогда не видел белых обезьян».
Током она не била. У неё была текстолитовая указка, которой она касалась меня, когда надо было поправить жест или осанку.
Извините, я много болтаю. Обещала загрузить размотку ленты памяти, но много болтаю. Просто очень она, память, неприятная. Особенно в начале.
И, извините, ещё пара слов. И извините за занудство с медициной. Когда у меня потекла – я много гуглила, что я делаю не так.
Мою крышу пробило через сны.
Помните, в детстве, сны, как срываетесь с дерева, или с моста, или с крыши, и – летите. И просыпаетесь, описавшись от ужаса? И вот это ощущение полёта и ужаса держится в памяти, как оправдание стыдной мокрой постели?
Это, если что, медицинская норма. Хештеги – гормоны роста, органы равновесия, рост и перестройка мозга. До семи – это медицинская норма.
Я – не писалась. Но кошмары застревали в памяти как оправдание тому, как просыпалась.
Это, в общем-то, тоже в рамках медицинской нормы. Проснуться от ужаса из-за ацидоза с нехваткой тиамина, гормональным перекосом и расшатанными надпочечниками, зацепиться за реальность, попить водички с витаминами и уговорить сознание, что кошмар – приснился, а в реальности всё не так.
Проблема была в том, что кошмар у меня был один, с вариациями. И снился всегда. Не «каждую ночь» – я пыталась спать днём. В том числе, как Штирлиц, кусками по 20 минут. Он снился всегда, когда не дремала, а проваливалась в нормальный (технически) глубокий сон.
Поэтому я очень быстро оказалась… как тот, другой, на киберполиграфе, с вопросом, как мне не думать про этот сон.
Вот этот:
Поздний вечер. Окон в подъезде нет. Но я знаю, что это поздний вечер. Потому что я усталая, но довольная иду домой. К семье. Ужинать.
Выхожу из лифта. Вставляю в замок ключ-карту, привычно взяв её щепоткой, чтобы смарт-замок через карту считал отпечатки трех пальцев и силу давления. И пульс и температуру. И если что – подал сигнал тревоги.
Это – привычно и мимолётно. Рутинно. И стоит внимания только в контексте того, что дальше.
Вхожу в прихожую. Включается свет, Входная дверь закрывается за спиной. Двери в комнаты и на кухню – прикрыты. Это – нормально. Это – шлюзовая безопасность. Если у двери и в проходе нет жильцов и авторизированных гостей – доводчики активируются, чтобы перекрывать шумы, а в случае чего сразу загерметизировать двери.
Но выглядит квартира обычно. Не кондовый хай-тек с военной базы из компьютерной стрелялки. Просто дом. Просто квартира.
Я, войдя, скидываю туфли и искренне-радостно кричу:
– Митя, Лёня, я дома!
В ответ – тишина. Мелькает мысль, что затаились и готовят мелкий приятный сюрприз. Наверное, что-то скрафтили и акцептируют моё внимание перед «тадам!» на столе за дверью.
Так уже было. На кухне – ужин, а в гостиной на столе – поделка вечера. Ещё один робот из конструктора и принтера. Или ещё один принт рисунка.
Подхожу к двери, прислушиваюсь. Еле слышно доноситься сопение, детское шмыргание. Улыбаюсь в предвкушении, тихо поворачиваю ручку, резко распахиваю дверь и шагаю в комнату.
Замираю на пороге. То, что в комнате – как удар в поддых. Кулаком. Пока – не насмерть, но дыхание перебивает, и хочется на минутку закрыть глаза и отдышаться. Но – нельзя. Потому что иначе будет ещё удар. Ногой в висок насмерть.
Комната – длинная, метров пятнадцать. Стол со стульями посредине. По углам – шкафы, пуфики, угол с большим монитором.
За столом слева – Леня, молодой рыжий бородатый толстячёк.
Муж.
Он прикручен скотчем к компьютерному креслу. Рот тоже замотан скотчем.
В торце стола сидит, выложив руки на стол, оцепенев в ужасе, мальчик 10 лет. Митя.
Сын.
За спиной мальчика стоит мужчина в чёрной тактической одежде, в маске.
Надежда, что розыгрыш, держится на краю сознания доли секунд. Сознание охватывает паника и бешеная работа мозга, как выкрутиться. Как незаметно дотянуться…
Мужчина в маске чуть насмешливо говорит:
– Опаздываете, Дарья Александровна. Лифт в пробке застрял?
Моё лицо натужно взламывает каменную маску оцепенения и улыбается. Дальше актрисить легче. Тело горбиться, суёт руки в карманы жакета. Часть сознания привычно подстраивается под стиль собеседника и выдаёт адекватную ответную реплику:
– О да, там в шахте грузовой лифт с легковым столкнулись. Пока объехала…
Мужчина уважительно хмыкает, говорит:
– Вы, Дарья Александровна, присаживайтесь, а то тревожную группу вам до-о-олго ждать. У глушилки-то аккумулятора на пару суток.
Я чуть вздрагиваю от понимания, что помощи – не будет. Только то, что сделаю сама. И то, что сама сделать не смогу. Моё тело ещё больше горбиться, достаёт руки из карманов.
Поворачиваюсь к двери на кухню, шагаю, в движении говорю типа запугано-задабривающе:
– А вам чаю или кофе сделать?
На втором шаге тело отработанно выхватывает из кобуры на поясе пистолет, быстро передёргивает затвор, встаёт в полицейскую стойку, нацеливая на Маску.
Маска, радостно:
– О! Становиться веселее. А вы, Дарья Александровна, стрелять-то умеете ли?
Я, стиснутая между паникой и яростью, кое-как выдавливаю, неимоверным усилием расцепляя стиснутую челюсть:
– Ты… урод… пришёл ко мне ДОМОЙ!
В реале, не во сне, я в этот момент скрежещу зубами и яростно хриплю… почти наверняка – в этот момент. Про скрежет рассказывал разбуженный хрипом и скрежетом тот типа первый джентльмен. Пару раз мне повезло. Он просыпался от этого скрежета и хрипа, и будил меня…
Маска, холодно:
– Ты не болтай, ты стреляй давай.
Моё тело чуть поворачивает ствол, давит спуск.
Маска за миг до выстрела резко дёргается-скручивается. Выпрямляется. Весело, нагло буркает:
– Мимо!
… вот на этом моменте будил. И на этом всё заканчивалось в те пару раз, когда мне везло. В остальные пару десятков раз я досматривала до конца. Извините, эмоции дальше описывать не буду.
Я с тихим рычанием перевожу ствол на голову Маски, стреляю сдвоенный. Маска проваливается вниз-вбок. Выпрямляется, чуть выглядывая из-за Мити, который сидит, окаменев и закрыв глаза.
Маска, весело:
– Ты скоро пристреливаться закончишь?
Я с безумным рычанием срываюсь с места, бегу вокруг стола, удерживая Маску на прицеле. Маска кувырком укатывается под стол. Добежав до Мити, отбрасываю его от стула в сторону пуфиков, приседаю, стреляю под стол за миг после того, как Маска выпрыгивает на стол.
Выпрямляюсь, стреляю два раза в Маску, рывками «танцующего» к дальней части стола. Маска сваливается под стол.
Приседаю на колено, целюсь, ведя стволом. Неудобно – руки дрожат, в глазах слёзы. С криком обречённой ярости, почти не глядя, стреляю два раза. Лёня вскрикивает, выгибается, натягивая скотч.
Тело продолжает дергать спуск, пистолет щёлкает вхолостую.
Маска встаёт за Лёней. Паясничая, сгибается, рассматривая в упор, как Лёня кривиться от раны. Выпрямляется, весело-издевательски говорит:
– О! Френдли фаяр. Или это лавли фаяр? Ну, как минимум факли.
Я перестаю давить спуск, рука падает, роняя пистолет. Медленно выпрямляюсь, натужно дышу, загоняя эмоции под маску. Не получается. Паника с яростью прорываются, я с яростным воплем «сука!» кидаю в Маску пистолет.
Тот, чуть шевельнувшись, уклоняется. Вытягивается «смирно», с легким вежливым кивком говорит:
– Спасибо, у меня свои.
Засовывает руки за спину, достаёт два пистолета с глушителями. Изогнувшись в ломаное пугало, задрав локти вверх, наводит на Лёню и Митю. Спрашивает:
– Угадай, с какой руки?
Я стою, сотрясаясь крупной дрожью. Молча смотрю на Маску. Сказать ничего не могу, потому что понимаю, что бесполезно.
Взгляд сам собой дёргается на стон Лёни.
Маска, весело:
– О, угадала! Сначала добьём раненого, а то он как-то не серьёзно мучается…
Маска чуть водит стволом, выцеливая точку. Стреляет. Лёня визжит и вскидывается от боли, начинает биться в агонии, вытягивая полосы скотча.
Маска:
– Ну вот, другое дело. Теперь…
Второй пистолет начинает чуть гулять, выцеливая точку на Мите, оцепенело лежащем на полу.
Сознание – сносит. Я визжу «Нееет!» и кидаюсь Мите. Маска стреляет.
Ногу дёргает, она подламывается. Падаю. Крича и брызгая слезами и соплями, ползу к Мите. Мыслей – нет. Безумная надежда успеть закрыть собой – не мысль.
Лёня сотрясается от попадания пули, выгибается дугой от боли. Глаза распахиваются, взгляд цепляется за меня. Рот беззвучно кричит «Мама!»
Я кричу.
Точней, я пытаюсь кричать, потому что воздуха уже нет, но диафрагма, брюшные и межрёберные всё давят и давят, пытаясь выплеснуть криком хоть чуть-чуть эмоций. И только вот от этого ощущения, я просыпаюсь. Со спазмом диафрагмы и остальных выдыхательных мышц.
Как говорила, я – не писаюсь.
Потом – долгие десяток секунд, когда я катаюсь по полу или кровати. Мозг задыхается, его накрывает чёрной подушкой кислородного голода. И я колочу себя по животу, чтобы расклинить спазм. Ещё колочу, чтобы хоть чуть-чуть выпутаться из сна в реальность, где мне можно не кричать.
Потом – вздох. Яростный. Наперекор крику. Весь пронизанный «дыши, сука!».
Потом я лежу, и дышу. Управляя каждым вздохом. Вставляя на место дыхательный рефлекс, выбитый сном.
И – отстраняюсь от сна. Уговаривая себя, что это – сон. Несмотря на то, что он – с полным погружением, как воспоминание. И что в нём – детали, включая тактильные воспоминания, типа открывания замка, которых в памяти быть не должно.
И да, для специалистов. Если бы это повторялось раз за разом одинаково – ну да, понятно. Но проблема… то, что добивало меня, была в том, что – ни хрена! Одинаковой была концовка, вот этот Митин взгляд и – крик.
А обстановка случалась разной. Менялась квартира. Пару раз была подземная парковка. Один раз – пляж у моря.
Который меня и добил.
Я не бывала на море. Я не видела своими глазами морской горизонт на закате. И не нюхала солёно-йодистый воздух…
В общем, вот такой сон. Вот так снился.
Как, наверное, догадались, я перепробовала всё, чтобы он не снился. Всё не летальное. И уже задумывалась над летальным.
И да. Всё это – в футляре бизнес-киборг-леди. Потому что суть, корень моей проблемы, как я поняла позднее, был в том, что мне было проще умереть, чем сойти с ума, перестав мыслить логично из-за столкновения с необъяснимым с позиции «общей согласованной реальности».
Смешно.
Стало потом.
В начале было не смешно.
Началом будем считать ночь, когда приснился пляж.
В общем, я отдышалась.
Первой полумыслью было – одна ли я? Если честно, это была мысль, притянутая за уши для возврата в реальность. «Он – тут?! Он снова видел, что я не в порядке?»
Так что – отдышавшись, я резко села и посмотрела на кровать. Двуспальную.
В кровати было пусто.
Я издала вздох облегчения, рухнула на спину. Несколько секунд лежала, глядя в потолок.
И пыталась объяснить себе, откуда – море. Ковырялась в памяти, и пыталась объяснить себе, откуда во мне – горизонт и запах. Память брыкалась, задавленная сном. Но постепенно успокоилась. Но – ничего не нашлось. И начал подкрадываться вывод…
Выпрыгнула из мыслей, подняла руки. Посмотрела, как они трясутся. Уронила руки. Вывод и чувство обречённости, начали накатывать обратно.
Вскочила. На ярости. И пошла делать утренний скрипт.
Умылась. Посмотрела на себя в зеркале. Полюбовалась на красотку с распухшим, расплаканным, лицом и нервным тиком, простреливающим левый глаз.
Врубила холодный душ и сунула под него голову. Точней, сначала посмотрела на сток раковины и поэмоционировала, что похоже – всё, край.
Потупила в чувстве обречённости. Представилось, как на сток капает кровь, а потом наступает черная подушка потери сознания.
А уже потом яростно стиснула зубы, решила, что ещё попробую побарахтаться. И черезнемогу, со слезами ярости засунула голову под душ. Ещё раз порадовавшись, что – одна и можно вот такой акт необычности.
Промакнулась полотенцем. Зашла на темную кухню.
Отметила, что опять… часы на плите показывали 05.37. То есть опять – всего четыре часа сна.
Включила подсвет, поставила чайник.
Зависла, пялясь на огонь. Опять подкатило чувство обречённости.
Представилось, что огонь – печка крематория.
Дёрнулся тик.
Вздрогнула-встряхнулась, шагнула к окну. Открыла, уставилась-вслушалась-внюхалась в мокрый осенний город.
Машинально, открыла шкафчик у окна, достала пепельницу, сигареты с зажигалкой.
Антирекламная пауза.
Курить – вредно.
Охренительно вредно курить заменитель табака с аммиаком, из которого уже давно замешивают почти все сигареты. От 50 до 95%.
Очень вредно курить копчёный и ароматизированный синтетикой табак третьего сорта. Который остальные 50 – 5% в большинстве сигарет.
Небезвредно, но хотя бы честно неприятно, курить дикий самосад, росший на грязной почве и собравший в лист всё «вкусное». Это свои цветы и ягоды растения берегут от ядов. А листья… Разницу во вкусе дикой яблони и культурной садовой представляете? С листьями – помножьте на пять. Не вкус. Состав по полезности.
Курить не очень вредно – дорого. Швейцарский… хихик, «Влажная Дума» – самая дешёвая попса из невредного. В Европе пачка сигарет стоит пять евро. В Австралии, где люто с допусками по качеству – восемнадцать. Что именно продают во всех ларьках и магазинах – понятно? Минздравсоцразвития честно предупредил, наклеил на пачки предупреждения и снял допуски по качеству. И стали техусловия вместо ГОСТ.
Импортные сигареты, сделанные по импортным стандартам для внутреннего рынка – поищите. Немецкие не предлагать. Технологию искусственного эрзац-табака немцы освоили в войну, если не раньше.
Кроме того, курить – непопулярно.
И ещё – психологическая привычка, ограничивающая свободу поведения.
И только в рамках перечисленного, в своё оправдание хочу заявить, что у меня был повод закурить. Мне – помогало найти в себе силы воли и собрать внимание в поток. «Я паровоз, пых-пых. Я сильный, пых-пых. Я вытащу! Пых! Пых! ПЫХ, СУКА!» Ну или что-то типа того.
Если чё, я не докатывалась до того, чтобы бормотать какую-то мантру во время курения. Это – так… описание эмоций и изменений, которые курение вызывало.
Большая часть данных предоставлена бабулей в виде объяснения, зачем ей пол-чердака «Беломора». У неё – ГОСТовский, замес 22 сорта табака. Снятый с производства.
И да. Я, как любой нормальный человек, все эти данные прогуглила.
Конец антирекламной паузы.
В общем, я закурила. И стояла, впитывая город за окном. И даже как-то расслабилась. Но засвистел чайник.
Дальше – скрипт. Заварила кофе. Добавила сливки.
Помедлив, достала коньяк, плеснула.
Закурила, села просыпаться.
Ещё (анти)рекламная пауза.
Алкоголь… ну, вы знаете, как он действует. Но не знаете, что алкоголь сжигает время активной жизни. Хотите в сорок быть разваленной старушкой и ещё лет двадцать мучатся старческими болячками – наливайте.
Даже если как я, кушаете двойную дозу спортивных тиамина и кальцмагния с токоферолом. И заодно весь комплекс витаминов для стабилизации нервной системы.
Витамины, если что, лучше в онлайне. А не как я, в парике и очках в магазине за наличку.
Конец паузы.
Следующие пару часов ничего интересного не происходило. Сидела у окна, курила, мерзла, перекатывала мысли.
Потом зазвонил будильник. И я пошла в кабинет собираться на пару.
Кабинет…
я живу…
Папа снял на пять лет двухкомнатную квартиру. С двухместной кроватью. С кабинетом-переодевалкой. Ну и раздельным санузлом. И одёжный шкаф в прихожей можно считать за отдельную комнату.
В общем, я в кабинете собиралась на пару. Надеть ежедневный деловой костюм. Сделать лицо. Вставить в уши гвоздики с камешками под цвет костюма. Надеть колечко под гвоздики, которое можно крутануть и выдать за обручальное.
Накидать в рюкзак учебников и тетрадок по расписанию. Тяжёлых бумажных учебников.
Вот на них меня и озарило. Про рутинные скрипты.
Ну, с одной стороны, не хотелось учебники тащить на пару. А с другой – вообще непонятно, зачем они, бумажные, нужны. Если простенький беушный ноут стоит пару раз в клуб сходить. И дошло до меня, что это – скрипт, сука.
И у меня уже со снами – скрипт. И надо его ломать.
Буквально через пару минут я уже нервно танцевала у окна с телефоном и сигаретой. И бурчала мантру:
– Бабуль, возьми уже трубку… возьми трубку, бабуль!
Вызов закончился. Третий недозвон
Как мы ни бились, бабуля держала телефон на зарядном шнуре и пропущенные не смотрела. И застать её проходящей мимо телефона – задача волшебная.
Так что…
Я решительно затянулась, замяла окурок и вылистала номер Старосты.
Он взял со второго гудка. На то и Староста. Всегда на связи, всегда поможет.
– Доброго утречка, ваш-сочество! – брякнул он подобострастно-весело.
«Ваше высочество» – эхо пьянки за знакомство.
Староста у нас старый – сержант морпех из бандито-крестьян. По официальной версии. Я не спрашивала. Но по поведению его очень быстро наклеила на него ярлычок «разведчик». У морпехов же есть разведка? Парни, которые из подводной лодки выныривают в унитазе штаба противника, хватают язык за пенис с тестикулами и ныряют обратно на подлодку, по дороге используя язык веслом – есть же такие, да?
Это я вспоминаю невысказанный никому сарказм от когнитивного диссонанса между шаблоном «морпех» и его поведением.
Старосту выбирали голосованием, и он поставил пару условий «взаимодействия себя и личного состава учебного подразделения». В частности, что мы устраиваем пьянку и толкаем спич про себя. Исходя из предположения, что следующие пять лет нам вместе прорываться через учёбу, и крайне желательно понимать, кому когда где какая помощь может потребоваться и кто какую может оказать, а так же какие темы в разговоре лучше избегать.
Я выдала дежурную заготовку «Даша, блондинка, дочь мэра». Мой будущий имитатор парня вслух задумался, «царь-царевна, мэр-мэревна?». Сам себя поправил, что не звучит, но принцесса останется принцессой, как ни назови.
У всех – утихло. У Старосты – нет. Но – грамотно, только в канальном общении без свидетелей.
Натягиваю коммуникационную маску «утомлённая принцесса», и мягонько, мурлыкающе-протяжно-устало:
– Староста, привет. Слушай, я сегодня не могу.
Староста, излишне весело со сквозящей заботой:
– Что, опять с Димой соревновались, кто кого перепьёт?
Добавляю злобности в голос:
– Дима сёдня ночевал у мамы… Хотя… сделай одолжение, спроси его, где он ночевал, а?
Староста:
– Вау-вау! Не всё в порядке в вашем королевстве, ваш-сочество… Так ведь и у Вани-дурачка появятся шансы на квест с призовой принцессой.
Вздыхаю, причитаю осуждающе:
– Ванечка, тебе до дурачка ещё восемь сотрясений и три запоя. И не перепутай: сначала – сотрясения, а потом запои.
Староста:
– О! Спасибо тебе за подсказку, добрая фея лечащий доктор!
– Да не на чем… Так, ладно. Короче. Меня сегодня не будет. По семейным. Надо домой сгонять.
Староста, сдержано-заботливо:
– Что серьёзное случилось?
– Не. Просто… скажем… приспичило с бабушкой поговорить, а она телефон не берёт.
– Ага… и после второй пары – никак.
Вздыхаю, чуть занудно:
– Мне кажется, что прогулять день по болезни – корректней, чем выставить в игнор половину занятий… только не забудь Диму прилюдно – именно прилюдно! – спросить, не знает ли он, что со мной.
Староста, весело-злобненько:
– Не учи воробышка чирикать. – помедлив, заботливо: – А таки на самом деле, что с тобой?
Задумчиво медлю, переключаясь на искренне-серьёзный тон, говорю ровно:
– Иван, когда потребуется помощь, я обращусь.
Староста, устало-разочарованно:
– Ладно. Понял. Давай, пока.
Положил трубку.
Я несколько секунд потупила на страницу с контактом Старосты. Ну, если честно, потупила над сомнениями, не было бы лучше, если бы вместо Димочки был Ваня, который не слился бы от моих кошмаров. И начал пытаться помочь…
Тяжело вздохнула, закрыла контакты, открыла Яндекс-такси.
Список мест…
Чуть ломаная линия на карте области… повышенная, 2409 рублей. И хрен с ним, это – надо. Только надо точку переставить. Не домой, а к бабуле.
По дороге дремала я над мыслью – «интересно, если бы у Штирлица был водитель, успевал бы Штирлиц выспаться?»
Бабуля была в теплице. На ней был спортивный костюм из девяностых. Один из десяти одинаковых, которые у неё на ротации. Мама пару раз пыталась дарить что-то посовременней, но бабуля всё возвращала броском через мамин забор.
Мне, на мой пятнадцатый день рождения, бабуля пояснила, что она типа в отставке, а это у неё типа униформа, и менять её она не будет в память о прошлом. На мамино возмущение – что за униформа из спортивных костюмов?! – бабуля захихикала и посмотрела на папу. Который покраснел и резко перевёл тему.
То, что спорткостюмы – униформа бандитской пехоты 90-х, я выгугливала долго.
И да… бабуля, она… если на меня натянуть её костюм, а ей покрасить волосы, со спины нас спутать – можно.
Думаю, я не первая, кто до неё докапывался с вопросом: как она не превращается в штурмовую тумбочку. Но, наверно, я единственная, кому она ответила, что просто никогда и ничего не боялась. И если хотела что сказать – не держала в себе. Хотя хорошо думала, как именно сказать.
Бабуля собирала помидоры. Повернулась на цоканье каблуков по брусчатке. Сделала удивлённо-скептическое лицо, и проскрипела добродушно:
– Дашка! Ты, сучка гламурная, твою мать ещё раз, херли не на учёбе?
И меня – отпустило… Очень захотелось сложиться в зародыш и заплакать, выплеснув всё единственному человеку в жизни, который никогда меня не ломал. Никогда не парился по поводу того, какая я. «Есть – и ладно, остальное херня».
Лицо само расплылось в нервной улыбке.
Зашла в теплицу, обняла. Тихо, в ухо:
– Здравствуй, бабуль.
Само собой, она поняла, что я не просто так. И что мне плохо чуть на насмерть. Но – «остальное херня» – хрен она прогнулась под мои эмоции.
Ну, похлопала по спине и буркнула в ухо:
– И тебе не кашлять.
Отстранила, удерживая руки на плечах. Ну, я-то в теории знаю, что это жест «не ссы, я тебя держу». Но вот у неё это – натурно, естественно.
Она впилась хищным взглядом в лицо, рассмотрела. Спросила, жестковато-заботливо:
– Так чё припёрлась-то, рёва-корова?
«Рева»… Пронзило ощущением, что можно пореветь. Кому-то. Лицо само начало плакать. Запихнула всё это под маску.
Бабуля, злобненько-весело:
– О! О! Нахваталась от отца привычки морду бетонировать.
Спасибо, бабуль. Вот нотки бешенства счас как раз не хватало.
Вдох-выдох. Буркаю сквозь зубы:
– Тут к тебе вопросик срочный возник. А ты телефон – как обычно.
Бабуля, весело-возмущённо:
– Да меж булок эту вашу рацию. Без неё родилась, без неё жила, и помру тоже без этого буржуйского высера. А то ышч, придумали, что до человека в любой миг докопаться можно.
