Федор Раззаков
Шакалы из Лэнгли
– Я не знаю этого человека, он представился частным детективом.
– Он европеец?
– Нет, араб.
– Ты в этом уверен?
– Да, то ли египтянин, то ли сириец.
– Где ты должен был передать ему диск?
– В ресторанчике на Мирит Баша.
– Когда?
Фахми бросил взгляд в сторону часов на передней панели:
– Пять минут назад.
В следующую секунду Янг приблизил свое лицо вплотную к пленнику и, заглянув ему в глаза, спросил:
– Ты узнал меня?
Фахми напрягся, не зная, что ответить. Этого секундного замешательства Янгу вполне хватило, чтобы сделать правильный вывод.
– Я всегда говорил, что людей губит любопытство, – холодным тоном произнес разведчик и выбрался из салона.
Спустя несколько секунд раздался глухой выстрел. Это Дьюк, приставив пистолет с глушителем к виску Фахми, нажал на курок. После этого он открутил глушитель, вытер рукоятку орудия убийства носовым платком и вложил пистолет в руку убитого, имитируя тем самым самоубийство.
* * *
Москва, улицы города
Забыв с ночи завести электронный будильник в мобильном телефоне, Юлия Андреевна Жолташ проснулась позже обычного. До начала рабочего дня в ее учреждении оставалось чуть меньше часа – это означало, что ни привести себя по-настоящему в порядок, ни позавтракать она уже никак не успевала. В иной день в этом не было бы ничего страшного, но только не сегодня, когда опаздывать было категорически нельзя: на девять утра была запланирована планерка в их отделе, на которой Жолташ должна была представить свой отчет за текущий месяц. Поэтому наскоро сделав макияж и бросив в сумочку плитку шоколада, Юлия Андреевна выскочила из квартиры.
Во дворе, где был припаркован ее автомобиль «Тойота», выяснилось, что одна неприятность потянула за собой другую. Сев за руль, Жолташ так и не смогла завести мотор. Вариантов дальнейших действий было всего лишь два: либо на своих двоих бежать к метро, а потом добираться до места службы наземным транспортом, а это катастрофическая потеря времени, либо выходить на дорогу и ловить попутку. Только при последнем варианте оставалась надежда успеть добраться до своего рабочего места в положенное время.
Как ни странно, но, едва женщина вышла на дорогу, ее неприятности разом прекратились. Буквально в следующую секунду перед ней тормознул серебристый «Форд», за рулем которого сидел импозантный мужчина с благородной сединой на аккуратно подстриженных висках. Более того, он не стал выдвигать перед женщиной никаких условий и согласился подбросить ее в тот район, какой она ему назвала. Это был не кто иной, как Федор Иванович Кондратьев, «неожиданную» встречу которого с Юлией Андреевной Жолташ организовали его расторопные подчиненные из Департамента контрразведки.
Едва они тронулись в путь, как Жолташ достала из сумочки плитку шоколада и, отломив кусок, отправила его в рот. После чего предложила угоститься и Кондратьеву. Но тот отказался, сопроводив это тирадой:
– Хороший шоколад в наши дни днем с огнем не сыщешь, поэтому я предпочитаю есть его из проверенных рук.
– В смысле?
– Моя невестка работает технологом на шоколадной фабрике. Так вот она уверяет, что львиная доля покупного шоколада – суррогат. Наши ушлые производители закупают самое дешевое сырье в Южной Африке, штампуют из него всякую гадость, а на этикетках пишут, что это шоколад.
– Можно подумать, что на фабрике, где трудится ваша невестка, изготовляют нечто более качественное?
– Вы правы, и там тоже химичат, чтобы увеличить собственную прибыль. Знаете, что делают? Специальным прессованием извлекают из шоколада какао-масло, а вместо него добавляют дешевые заменители: эмульгатор, антиокислитель, ароматизатор. Кстати, если вы прочтете на оборотной стороне этикетки состав вашего шоколада, то поймете, что это, скорее всего, подделка.
– Очень надо! – сердито фыркнула женщина и отправила плитку обратно в сумочку. – Мы живем в такое время, когда кругом – сплошные подделки. Что же теперь, не жить что ли? Вот вы, например, чем питаетесь?
– Тем же, чем и остальные, – рассмеялся Кондратьев. – Утром кипячу воду, бросаю туда овсяные хлопья и варю три минуты. Вот и весь мой завтрак.
– Так ваши хлопья тоже прошли процесс прессования, поэтому утратили свои полезные компоненты процентов на восемьдесят, если не больше. Так что ваш завтрак оказался не полезнее моего.
– Сдаюсь, ваша взяла, – и Кондратьев демонстративно поднял обе ладони вверх. – Все это издержки цивилизации. Чем больше становится на Земле населения, тем менее качественной становится пища.
В течение некоторого времени попутчики ехали молча. Наконец Кондратьев, который устроил эту встречу отнюдь не для того, чтобы предаваться благостным размышлениям, первым нарушил тишину:
– К сожалению, за последние годы мы утратили многое из того, чем раньше гордились. Например, один из самых вкусных шоколадов в Советском Союзе производили в Риге. Сегодня от него осталось одно лишь название.
– Кто же в этом виноват, как не мы сами? – ответила Жолташ. – Мы же так хотели жить как на Западе. А он, между прочим, разный: там есть бедная Греция и богатая Франция.
– Мне все время казалось, что из всех стран Запада в Советском Союзе больше всего предпочтений выпадало на долю Соединенных Штатов.
– Лично я никогда этим не страдала, а сейчас тем более, – в голосе женщины слышалось явное раздражение.
– Чем же США провинились перед вами сегодня?
– Вы что за новостями не следите?
– Имеете в виду ситуацию на Ближнем Востоке?
– И ее в том числе. Американцы всегда стремились к тому, чтобы быть мировыми гегемонами. Но кишка оказалась тонка – вот и мечутся, не зная, как обуздать разбуженную ими же стихию. Нет, меня они всегда раздражали. Мне больше по душе французы.
– Понимаю: Монмартр, «Мулен Руж», Мирей Матье и Ален Делон. Однако у французов тоже полно недостатков: они, например, мелочны и начисто лишены самоиронии. Это ведь только у Дюма и Мопассана они такие пылкие и остроумные, а в реальной действительности являют собой несколько иной тип людей. Так что вы живете мифами, уважаемая…
– Юлия Андреевна.
– Очень приятно, – Кондратьев отвесил галантный поклон и тоже представился:
– Федор Иванович.
– Французы, может быть, и не идеальны, но они давно живут при парламентской демократии, до которой нам как до Луны.
– Это вы, судя по всему, начитались Эдварда Радзинского. Или насмотрелись?
– Как вы угадали? – с удивлением взглянула на собеседника Жолташ. – Действительно, вчера до часу ночи смотрела его очередную передачу, потому и проспала. Наше телевидение не оставляет умным людям шанса: вечерами гоняет всякую дребедень, а все интеллектуальное отодвигает за полночь. Вы его тоже смотрели?
– Не угадали. Но, думаю, мало потерял, он наверняка был в своем прежнем амплуа: обличал Восток и рекламировал Запад.
– Что-то вроде этого. Но что в этом плохого – ориентировать нашего зрителя в пользу того же европейского парламентаризма? Или вы предпочитаете жить при азиатчине?
– А кто вам сказал, что парламентаризм – панацея для России? Насколько известно из истории, на Руси ранее никогда не было никаких парламентов. Зато были вече, народные советы, а при коммунистах – Советы народных депутатов. И называть эти формы правления азиатчиной более чем странно. Ваш Радзинский почему-то уверен, что русский народ вечно порабощен своим деспотическим государством. Зато просвещенные европейцы – сплошь сторонники реформ и всяческих свобод.
– Не все. Я уже говорила, что в Европе есть бедная Греция и богатая Франция. Но нас почему-то тянет к первым – к ленивым грекам.
– Зря вы так о греках. Мы должны хранить им вечную благодарность за то, что они породили европейскую культуру. А в том, что сегодня происходит в Греции, виноваты не только греки, но и ваша просвещенная Европа, в том числе и Франция. Это они втянули Грецию в Евросоюз, обанкротили ее и теперь за долги собираются забрать по дешевке. Все ее банки, крупные предприятия перейдут под внешний контроль, после чего грекам придется забыть как об экономической, так и политической самостоятельности.
– Надо было лучше работать, а не жить за счет кредитов.
– А что вы скажете по поводу Ливии, которую те же французы вкупе с другими ведущими европейскими державами вбомбили чуть ли не в каменный век? И все под теми же лозунгами борьбы за демократию.
– Каддафи – диктатор, который правил страной четыре десятка лет. Он сам виноват в том, что с ним случилось.
– Как в той басне: уже одним ты виноват, что хочется мне кушать? Судьбу диктатора Каддафи должен был решать народ Ливии демократическим путем, а не Запад с помощью бомбардировок и наземных операций. Заметьте, что еще совсем недавно тот же Каддафи был лучшим другом Запада.
– Друзей в политике не бывает, есть лишь партнеры – вы этого разве не знаете?
– Знаю. Но я имею глаза и вижу, как мне пытаются вбить в голову, что когда людей убивают просвещенные европейцы – это благо, а когда это делает кто-то другой, вроде того же Сталина, – это уже форменное зло, азиатчина. Кстати, глаза имею не только я, но и миллионы моих соотечественников, которые согласны с моим подходом, а не с вашим. И вашему кумиру Радзинскому я бы посоветовал не петь осанну просвещенному Западу, а попытаться влезть в шкуру этого самого народа-азиата и понять логику его мыслей. Понять, почему он так любит разного рода диктаторов, начиная от Ивана Грозного и заканчивая Иосифом Сталиным. Ведь именно при них Россия добилась выдающихся побед, а при разного рода добреньких царях и генсеках оказалась в дерьме, извините за выражение. Взять хотя бы Горбачева – добрейшей души человека.
– Мне ближе Хрущев, – заметила Жолташ.
– Хрен редьки не слаще, – парировал Кондратьев. – Поставил целью догнать и перегнать Запад, растворить Россию в общемировом пространстве. В итоге что получилось? Помните, как у Ключевского: надо развиваться и совершенствоваться в качестве русских, а не крашеных кукол европейского просвещения. Именно при Никите Сергеевиче мы встали на путь превращения в лавочников, хотя нам это противопоказано. Мы по своей натуре, скорее, бродяги, которым нужен строгий хозяин, а не болтун и хвастун. Мы бываем активны только под давлением. Вот почему нам оказались ближе ленивые греки, чем рациональные немцы или французы. Радзинский и компания этого, увы, не понимают и понимать не хотят.
– А может, наоборот – это их не понимают?
– Знаете, лет двадцать назад ваши сомнения были бы уместны, но только не сегодня. Теперь уже понятно, что ничего иного, кроме дикого капитализма в России создать не удастся. Почему? Не хватает и не будет хватать того нужного процента людей, которые умели бы действовать инициативно и самостоятельно. Лавочников с настоящим капиталистическим духом не хватает. Слишком большой процент людей у нас с «азиатским» мышлением. А с ними не капитализм надо строить, а социализм.
– Так ведь строили его уже однажды?
– Значит, придется делать это снова – иначе вымрем. Вспомните, какими темпами мы исчезали при социализме и как это происходит сегодня. Русскому человеку нужны простые и доступные его уму государственно-правовые конструкции. Социализм такой конструкцией и является.
– Нет уж, я в социализм обратно не хочу, насмотрелась, – сказала будто отрезала Жолташ.
– А вы что в те годы сильно пострадали?
– Вовсе нет, но всяческого лицемерия насмотрелась досыта. В том числе и самого что ни на есть элитарного.
– Вы принадлежали к элите?
– В некоторой степени: мой отец занимал достаточно высокий пост в военной сфере. И всю эту советскую азиатчину я видела воочию: как хозяева жизни на словах радели за народ, а в реальной действительности считали его быдлом.
– Неужели и ваш отец разделял такую же точку зрения?
– Мой отец – другое дело, он был иного помола. Впрочем, почему был – он и сейчас жив, правда, не скажу, что очень здоров.
– И разделяет вашу сегодняшнюю точку зрения относительно азиатчины?
– Нет, здесь он, скорее, на вашей стороне. Даже иногда, когда мы спорим, называет меня «пятой колонной». Ну какая же я «колонна», да еще «пятая»? Наоборот, мне больно за то, что происходит сегодня с Россией. Такие как я не предатели, мы – инакомыслящие.
– Никто и не собирался причислять вас к предателям, боже упаси. На мой взгляд, вы просто… заблудшая.
– Я это определение в отношении себя слышу неоднократно.
– От вашего родителя?
– Нет, есть еще один человек. Правда, у него мысли еще более радикальные, чем у меня.
– Он тоже из элитариев?
Последовала пауза, которую Кондратьев расценил как нежелание его собеседницы отвечать на заданный вопрос. Вместо ответа женщина внезапно спросила:
– Вы сами в какой сфере трудитесь, если не секрет?
– В юридической, – весьма обтекаемо обозначил Кондратьев сферу своей служебной деятельности. – А вы?
– В оборонной.
– Пошли по стопам своего родителя, а его воззрения не разделили. Ну что ж, бывает, вечный конфликт отцов и детей.
– На самом деле конфликта нет, мы с папой весьма толерантно относимся к идеологическим воззрениям друг друга. Все-таки нас на этой земле осталось только двое, поэтому мы стараемся быть бережными. Кстати, мы с вами приехали, поверните, пожалуйста, налево и притормозите.
Кондратьев сделал так, как его просили: остановил автомобиль у тротуара, примерно в ста метрах от входа в огромное здание «Гособоронэкса», раскинувшего свои владения на нескольких гектарах столичной земли. Краем глаза он увидел, что его попутчица полезла в свою сумочку, явно пытаясь извлечь оттуда деньги, чтобы расплатиться за поездку. Кондратьев осторожно тронул женщину за локоть.
– Юлия Андреевна, давайте не будем завершать нашу интересную встречу банальным меркантильным аккордом.
– Давайте, – легко согласилась с этим предложением Жолташ. – Мне было очень приятно с вами познакомиться.
– Взаимно. Если вы не возражаете, то мы могли бы обменяться номерами наших мобильных телефонов.
– Возражаю. Вы наверняка захотите за мной ухаживать, а я предпочитаю либо своих ровесников, либо мужчин чуть постарше. Да и политические воззрения у нас с вами разные. Извините за правду и до свидания.
Легко выпорхнув из автомобиля, Жолташ кокетливо помахала на прощание рукой и упругой походкой направилась к проходной своего учреждения. Глядя на ее стройную фигуру, Кондратьев поймал себя на мысли, что ему жалко, что он не ровесник этой эффектной женщины. Впрочем, длилось это недолго. В следующее мгновение он уже вернулся мыслями к своей профессиональной деятельности и, трогая с места автомобиль, взялся анализировать в уме состоявшийся только что разговор. Правда, анализ был поверхностный, поскольку более скрупулезный его вариант он приберег на потом, рассчитывая сделать это в компании с Глебом Сергеевичем Жмыхом, который с нетерпением ждал его возвращения на Лубянке.
Их беседа состоялась в специальной аппаратной с просмотровым залом, где были созданы все условия не только для того, чтобы уединиться от служебной суеты, но и с помощью техники неоднократно просмотреть весь разговор Кондратьева и Жолташ на большом экране, поскольку хитроумные приспособления, вмонтированные накануне в автомобиль генерала ФСБ умелыми технарями, зафиксировали встречу во всех ее деталях.
– Что скажете, Глеб Сергеевич, о реакции Жолташ по поводу Америки? – дважды прокрутив эту часть разговора на экране, спросил коллегу Кондратьев. – Мне показалось, что она была достаточно честна.
– Мне тоже так показалось, но нет ли в этом подвоха?
– Думаете, лукавит? Тогда посмотрите на ее лицо в этот момент: на нем написано вполне искреннее раздражение. Вряд ли это игра. У меня создалось впечатление, что Жолташ – женщина честная, поэтому ее слова про нелюбовь к Америке я бы расценил как вполне искренние. Во всяком случае, никакой фальши в этой фразе я не услышал. Или вы полагаете, что она настолько хитра, что даже со случайным попутчиком стремится скрыть свою подлинную сущность?
– У меня работа такая – всех подозревать.
– У нас с вами одинаковая работа, Глеб Сергеевич.
– Согласен. Но вы заметили, как легко Жолташ отказалась от ваших денег в конце встречи?
– И что?
– А то, что деньги она явно любит. Из чего я делаю вывод, что любовь к ним могла быть у нее сильнее нелюбви к американцам.
– Лихо закрутили, – восхитился доводом своего собеседника Кондратьев. – Однако деньги любят почти все женщины. Как в том бородатом анекдоте: женщины – это такие зверьки, которые питаются деньгами. Видимо, Юлия Андреевна здесь не исключение.
Нажав на кнопку «пуск», Кондратьев вновь включил запись.
– Вы видите, какое у нее брезгливое выражение лица, когда она говорит про то, что мы азиаты? – спросил Жмых. – Эта женщина не любит страну, в которой живет, это же очевидно. Разве это не повод встать на путь измены? На Руси про таких обычно говорили: «Хороша красава, да душа трухлява».
– Тогда как объяснить ее слова о том, что ей больно за то, что происходит в России? И последующую реакцию на примененное к ней определение «пятая колонна»? Ведь явно оно ей не понравилось.
– Любой предатель ищет оправдание своим аморальным действиям. Это как алкоголик, который на все заверения окружающих, что он больной человек, продолжает утверждать, что он абсолютно здоров. Такие как Жолташ могут предавать свою страну, полагая, что тем самым они делают ей благо. Помните предателя Звонарева из ВНИИМаша? Считал СССР империей зла и хотел помочь Рейгану его демократизировать.
– Звонарев был отъявленный циник и мерзавец, а в Жолташ я этих качеств не вижу, хотя и общался с ней чуть больше получаса. Но интуиция, знаете ли.
– Ценю вашу интуицию, но я исхожу из фактов: через отдел Жолташ проходит информация, которая так интересует американцев, – о наших военных поставках в Сирию. И именно Жолташ была в Египте в те самые дни, когда мог быть завербован «крот».
– Напомню, что не она одна – в нашем списке таковых еще трое.
– И все – мужчины. А вы сами высказали версию, что женщина – идеальный объект для того, чтобы сделать ее «кротом»: мало кто заподозрит.
– Да, но это было до моей сегодняшней встречи с ней. После нее мое мнение на этот счет несколько изменилось.
– Вы считаете, что ее надо исключить из числа подозреваемых на основе получасовой беседы?
– Если бы я это предложил, меня надо было бы гнать отсюда поганой метлой. Я вполне допускаю, что Жолташ может «сливать» информацию американцам, но делает это… как бы это лучше сказать, неосознанно.
– То есть?
– Ею, например, могут манипулировать, использовать втемную.
– Кто?
– А вот этого, Глеб Сергеевич, я не знаю. Во всяком случае, пока. Впрочем, как и вы. Но нам с вами за то и платят деньги, чтобы мы в подобных ребусах находили разгадку. Вы помните, с чего начался наш разговор с Жолташ?
– С шоколада.
– Нет, это бытовая его часть, а я имею в виду идейную.
– С Радзинского?
– Правильно. С каким восторгом она говорит о нем и его идеях. Так может говорить только женщина, которая способна увлечься не столько мужчиной, сколько его идеями. А каким мужчинам отдает предпочтение Юлия Андреевна?
Жмых, не найдя ответа, пожал плечами.
– Тогда послушайте еще раз концовку нашего разговора – ту, где Жолташ отказала мне в номере своего мобильника.
И Кондратьев нажал на кнопку «включение». На экране вновь возник салон «Форда» и разговор двух пассажиров:
Кондратьев: «Если вы не возражаете, то мы могли бы обменяться номерами наших мобильных телефонов».
Жолташ: «Возражаю. Вы наверняка захотите за мной ухаживать, а я предпочитаю либо своих ровесников, либо мужчин чуть постарше. Да и политические воззрения у нас с вами разные. Извините за правду и до свидания».
– Ну, что скажете? – вопросительно взглянул на собеседника Кондратьев.
– Скажу, что вы как мужчина не произвели на нее должного впечатления, – не смог сдержать улыбки Жмых.
– Я думаю, вам бы она отказала не менее жестко, – парировал Кондратьев. – Но оставим в покое нас, стариков, а обратим внимание на ее слова про ровесников и мужчин чуть постарше. Не кажется ли вам, Глеб Сергеевич, что эта женщина далеко не одинока?
– Намекаете на ее возможный роман с кем-то?
– Не с кем-то, а с ровесником. Или мужчиной чуть старше ее. Вспомните ее слова о том, как некто называет ее заблудшей, а также ее нежелание говорить о нем более подробно. Единственное, что мы о нем знаем: он мыслит гораздо радикальнее нее.
– И этот мужчина может ею манипулировать или использовать втемную?
– Я всегда ценил вас за то, что в куче навоза вы способны отыскать жемчужину. Короче, займитесь ближайшим кругом знакомств Жолташ, ее мужским окружением. Если меня не подведет интуиция, то мы можем отыскать там нечто весьма интересное.
* * *
Египет, город Каир.
Посольство Российской Федерации
В российском посольстве в Каире, что в районе Докки, на улице Гиза, проходил прием для полутора десятков сирийских граждан – деятелей культуры, военных, дипломатов. После торжественной части все переместились в банкетный зал, где состоялся обед за богато сервированными столами. В просторном помещении собралось порядка четырех десятков человек, которые под звуки открываемых бутылок из-под шампанского принялись провозглашать тосты в честь российско-сирийской дружбы, подвергающейся сегодня одной из самых серьезных проверок в результате блокады Сирии со стороны западных государств.
Звуки фуршета разносились далеко по посольству, но только в одном кабинете их не было слышно совсем – в звукоизолированной комнате для переговоров, где в этот час собрались четыре человека: резидент российской разведки Роман Громадский, Иван Максимов, Леонид Грошев и Хафез Раджих. На фоне проходящего по соседству праздничного фуршета тема для развернувшегося в переговорной разговора была более чем грустной – провал операции в отеле «Найл Хилтон». Эту новость сообщил Раджих, рассказавший собравшимся о том, что охранник отеля Исмаил Фахми, согласившийся добыть видеозапись, где мог быть изображен завербованный американцами «крот», в назначенное время на условленную встречу в ресторан не явился. Спустя несколько часов гостиничный портье, работавший на сирийскую разведку, сообщил, что Исмаил Фахми был найден мертвым в своем автомобиле на подземной парковке. По версии прибывшей к месту трагедии полиции, охранник покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе из пистолета в висок. Никаких дисков с записями при нем обнаружено не было.
– Значит, мы рассчитали правильно: «крота» вербовали именно в «Найл Хилтоне» при активном участии Саймона Янга, – закончил свой рассказ Раджих.
– Не подлежит сомнению и то, что это не суицид, а спланированное убийство. Фахми убрали именно по приказу Янга, – дополнил картину происшедшего Громадский. – Но как он смог узнать о предстоящей операции? Может, с вашей стороны была утечка?
– Кроме меня об операции знали еще два человека – все более чем надежные люди, неоднократно проверенные в самых рискованных делах, – ответил Раджих.
– С нашей стороны осведомленных людей было столько же, причем все они сейчас сидят в этом кабинете. Надеюсь, тень подозрения в предательстве на нас тоже пасть не может.
– Тогда кто? – подал голос Грошев.
– Я полагаю, что утечка могла произойти по вине третьей стороны, – предположил Максимов. – Либо допустил ошибку непосредственно сам Фахми, либо люди Янга сумели каким-то образом просчитать наши действия и связать их с поисками «крота».
– В любом случае Янг прекрасно осведомлен о том, что мы вычислили место вербовки их агента, а это значит, что он убрал не только Фахми, но и успел уничтожить записи видеонаблюдения, за которыми мы охотились, – сделал невеселый вывод Громадский. – Каким образом теперь выходить на «крота» из Египта, непонятно.
– А мне кажется, все более чем понятно – через самого Янга, – подал идею Раджих.
– У вас есть какие-то идеи? – поинтересовался российский резидент.
– Провести боевую операцию: захватить Янга и под пытками вытащить из него имя «крота».
Предложение было настолько неожиданным, что вызвало некоторое замешательство у присутствующих. Первым на него среагировал Максимов:
– Считаю, что боевую операцию проводить нельзя. Это равносильно объявлению открытой войны, что может повлечь за собой самые непредсказуемые последствия. Ведь и ЦРУ после подобного демарша не будет сидеть сложа руки и наверняка устроит такую же провокацию против кого-нибудь из наших, будь то россияне или сирийцы.
Это мнение почти одновременно поддержали и Громадский с Грошевым.
– Других идей у меня нет, – развел руками Раджих.
– Зато есть у меня, – сообщил Максимов. – Раджих прав: надо действовать непосредственно через Янга. Только не с помощью грубой силы, а посредством дипломатии: войти с ним в непосредственный контакт и в ходе этого знакомства выведать у него имя «крота».
– Сомневаюсь, что такого рода дипломатия может принести успех, – не скрывая своего скепсиса, заметил Раджих. – Янг настолько прожженный интриган, что… как это по-русски, прислонить его к стенке таким методом почти невозможно.
– Припереть к стенке, – поправил сирийского коллегу Максимов. – Под дипломатией я подразумевал не только совместное распитие алкогольных напитков и раскуривание кальяна, но и нечто другое. Алкоголь и кальян – это только внешний фон, который должен отвлечь его внимание, усыпить бдительность. Главное – выяснить его подноготную, нащупать уязвимую точку и ударить по ней со всей силы. И миссию эту я готов взять на себя.
– Ну что ж, этот вариант лично меня устраивает больше, чем открытая конфронтация с цэрэушниками, – согласился с услышанным Громадский. – Что потребуется от нас?
– Прикрывать меня в случае разного рода непредвиденных случайностей. А непосредственно сейчас – заселить меня, наконец, в «Найл Хилтон».
– Считайте, что вы уже там: номер «сьют» на седьмом этаже с сегодняшнего утра забронирован за вами, – сообщил Грошев.
– В таком случае нашу встречу можно считать закрытой, – Громадский собрался было встать из-за стола.
– Одну минуту, Роман Аркадьевич, – остановил его Максимов. – Есть еще один деликатный вопрос, который нельзя оставлять без нашего участия. Речь идет о дочери несчастного Исмаила Фахми. Девочке нужна срочная операция, которую взялись провести врачи Международного госпиталя. Но она сорвется, если родители малышки… вернее, один из родителей – ее мама, не сможет гарантировать оплату операции полностью.
– Вы хотите сказать, что мы должны взять эту проблему на себя? – удивился Громадский.
– Вот именно.
– Но с какой стати? Фахми погиб, так и не успев передать нам то, что обещал. Значит, условия обоюдного договора с его стороны не выполнены.
– Вы забываете, Роман Аркадьевич, что в гибели Фахми есть и доля нашей вины.
– Эта вина косвенная.
– Разве это имеет значение? Именно мы положили начало этой истории и теперь должны ее цивилизованно закончить. Если девочка умрет, то здесь наша вина будет уже не косвенной, а прямой. Разве это по-божески?
– Я разделяю вашу точку зрения, Иван Ильич, но мы все же не благотворительная организация, – Громадский все еще пытался отстоять свою позицию, но уже без прежней настойчивости.
Уловив это, Максимов использовал последний аргумент:
– Да, благотворительность – не наш «конек». Но мы с вами, Роман Аркадьевич, служим в организации, в основание которой были заложены гуманистические принципы. Не хочу быть чересчур пафосным, но вспомним слова основателя ВЧК Феликса Эдмундовича Дзержинского: «У чекистов должны быть горячее сердце, чистые руки и холодная голова». Сегодня мы должны проявить свое горячее сердце. Будет совсем по-свински, если мы, став невольными виновниками гибели одного человека, не протянем руку помощи его ребенку, тем самым обрекая на смерть и это безвинное создание. В том, чтобы девочка осталась жива, и есть высшая справедливость, проявление того самого гуманизма, о котором я упоминал.
После этих слов в кабинете наступила тишина. Нарушал ее только мерный звук двигающейся стрелки на настенных часах. Все ждали реакции резидента, и она последовала.
– Хорошо, будем гуманистами, – согласился Громадский. – Я дам распоряжение составить соответствующую шифротелеграмму в Москву, в которой Центру будет дано разъяснение, на какие нужды были израсходованы сорок тысяч долларов. Будем уповать на то, что Центр согласится разделить с нами наш гуманизм.
* * *
Египет, город Каир, отель «Найл Хилтон».
Улицы города
Серебристая «Мазда» старшого инспектора каирской криминальной полиции Хабиба Салама медленно двигалась в шумном потоке автомобилей. На повороте, ведущем в восточную часть Каира, район Эль Марк, случился небольшой затор, вызванный вполне обычным явлением: согбенный седовласый старик переезжал со своей груженой скарбом повозкой, запряженной ослом, шесть автомобильных рядов. Глядя на этого седого как лунь старика, Салам попытался угадать его возраст – где-то в районе восьмидесяти. «Есть ли высшая справедливость в том, что Аллах разрешает кому-то дожить до глубоких седин, а кого-то забирает в молодом возрасте? – размышлял Салам, глядя на согнутую спину старика. – Почему, например, Аллах забрал на небеса молодого парня Исмаила Фахми, и теперь такая же участь может ожидать и дочь этого несчастного? В чем здесь кроется высшая справедливость?».
Тут же на ум пришли строчки из «Аль-Джаму’а», которые Салам помнил наизусть: «Поистине, нет спасения от смерти, от которой вы бежите. Она непременно постигнет вас, потом вы будете возвращены к тому, кто знает сокровенное и явное, и Он вам напомнит то, что вы творили».
«Напомнит то, что вы творили, – мысленно повторил Салам. – Но что может натворить ребенок всего трех лет от роду?».
Почти три десятка лет Салам служил в «убойном» отделе криминальной полиции, но подобные мысли посещали его каждый раз, когда жертвами разного рода преступлений становились люди достаточно молодые, а то и вовсе дети. Глядя на их лица, еще не испещренные рядами морщин, Салам каждый раз невольно вздрагивал от внутреннего протеста, возникавшего в нем от столь кричащего противоречия, совмещения двух несовместимых вещей – молодости и смерти.
В отель «Найл Хилтон» Салам приехал за несколько часов до этого, рано утром, когда весть о трупе, обнаруженном в подземной парковке, достигла стражей порядка. Причем начальник полиции, отправляя Салама по этому вызову, зачем-то предупредил его: мол, это – чистое самоубийство, дело не стоит и выеденного яйца.
– Так что зафиксируй происшествие, опроси для проформы свидетелей и возвращайся назад. И заверши, наконец, расследование убийства хозяина обменного пункта, которое висит на тебе вот уже больше месяца.
Поэтому, отправляясь в отель, Салам рассчитывал управиться со свалившимся на него происшествием быстро. Тем более что его напарник вот уже третьи сутки лежал дома с температурой, поэтому свалить это дело на него не было никакой возможности. А дело хозяина «обменника», зарезанного возле собственного дома неизвестным убийцей, действительно висело дамокловым мечом над Саламом, не давая покоя ни ему, ни его начальству. Однако не зря на Востоке есть поговорка: пока человек рассчитывал, Аллах над ним смеялся.
