Феликс Юсупов
Конец Распутина
Распутин обманул государя и императрицу, доверившихся ему. Большевики обманули весь русский народ, который слепо пошел за ними в каком-то диком опьянении чисто хлыстовским экстазом революции. Распутин был бессознательно как бы «первым комиссаром» большевизма, приблизившимся к престолу, чтобы растоптать его мощь, угасить его величие. За ним двинулись остальные.
Распутинство парализовало верховную власть, потому что не встретило на своем пути крепкого и организованного противодействия влиятельных кругов, которые бы руководствовались бескорыстной идеей долга и чисто-нравственными побуждениями. Большевизму тоже не оказалось преграды. Дряблость, растерянность, честолюбие, партийная слепота и личные расчёты, отсутствие единой национальной идеи, обольщение революцией, – все это ядовитым туманом окутало русских людей, оказавшихся у власти, после падения монархии. В тумане подкрались враги России и нанесли ей давно уже рассчитанный удар. Одурманенный, сбитый с толку народ в такой момент легко попал в их руки. Большевизм бросил свой якорь в самое грязное и топкое дно. Он зацепился за отбросы всех классов общества, привел за собой целую армию инородцев, для которых Россия не могла быть отечеством: она была и есть для них чужой дом, отданный им на разграбление и поругание. Великая страна стала очагом самого ужасного разврата, самых чудовищных преступлений ее врагов. Неслыханные издевательства начались над беззащитным народом. Россию превратили в мировую лабораторию для выработки ядов, предназначенных для отравления всего человечества… И во всем мире, не нашлось и не находится до сих пор такой силы, которая решительно и твердо стала бы на защиту, даже не русского народа как такового, а всех высших ценностей человеческой морали и культуры. Цивилизованные страны живут бок о бок с проказой большевизма, протягивают свою руку слугам дьявола и не задыхаются от того нравственного гниения и смрада, который, на подобие удушливых газов, распространяет по всему миру преступная организация III Интернационала. Народы и их правительства как будто не понимают того, что большевизм не есть только форма государственного устройства, тесно замкнутая в рамки «Советов», но прежде всего и больше всего явление нравственного порядка, страшная и сложная болезнь современного человечества. Эта болезнь в первую голову поражает моральное чувство людей: она выедает совесть, стыд, элементарное чувство долга и чести. Она парализует и уничтожает все то, что приобретено веками духовной культуры и постепенно превращает человека в цивилизованного зверя, управляемого низшими инстинктами, утратившего все потребности высшего порядка.
Большевизм, в силу всего этого, больше всего борется с христианством: темная стихия бездны хочет, как бы поглотить самое небо. Не даром Советы устраивали у себя «суд над Богом», осуждали и отвергали Его. Ужасная смерть императора, убитого со всей своей семьей шайкой озверелых бандитов, смерть целого ряда членов императорской фамилии, кровь миллионов русских людей и, наконец, великий подвиг русской Православной церкви, заплативший тысячами жизней за свою верность христианской идее, еще не всех нас научили пониманию нашего долга перед Родиной даже теперь, в страшные годы полного разрушения России. Русская церковь, корень и вершина России, – одна только и устояла под натиском революции. Она победила в самой себе яд распутинства, который и ее пытался отравить, не поддалась ударам, угрозам, разложению и разврату большевизма. Она спасала и спасает душу русского народа, все его величайшие нравственные ценности. Ей и в будущем предстоит огромная задача морального очищения всей России. Очищение необходимо. Без него не может строиться новая жизнь, не может утвердиться никакой государственный порядок. Всякая форма власти, если она не будет тесно связана с лучшими основами нравственной жизни народа, окажется бессильной и непрочной, и может вызвать повторение страшной катастрофы 1917 года, когда обрушилась многовековая твердыня престола, утратившего, благодаря распутинству, свой моральный авторитет.
Документы, обличающие большевизм и советскую власть, печатаются на всех языках. О большевизме выросла целая литература, далеко, впрочем, не исчерпывающая до конца всю его страшную правду… Весь мир читает книги, написанные кровью, и весь мир продолжает оставаться равнодушным не только к положению России, но и к своей собственной дальнейшей судьбе…
Мелкие расчеты, узко национальные и узколичные интересы, грубая жажда жизни и искание удачи сегодняшнего дня заслоняют глаза современного человечества; оно не хочет видеть, как, изнемогая и истекая кровью, борется с дьяволом, в полном одиночестве, Великая Страна. Не сказывается ли в этом тоже своеобразное «распутинство», которым одержима наша эпоха, люди нашего времени вообще?
Париж, 1926 г.
I
С Распутиным я встретился впервые в семье Г… в Петербурге, в 1909 г. Семью Г… я знал давно, а с одной из дочерей, М., был особенно дружен. Так как все, связанное с именем Распутина, обычно вызывает невольное чувство брезгливого предубеждения, мне хочется сказать здесь несколько слов о М.Г., чтобы выделить ее из распутинской клики.
По природе своей она была на редкость чиста, добра, отзывчива и необыкновенно впечатлительна. Но в ее характере было много той нервной экзальтации, благодаря которой душевные порывы у нее всегда преобладали над сознанием. Религия играла главную роль в ее жизни. Но религиозное чувство ее носило на себе отпечаток болезненного мистицизма и все было проникнуто стремлением к сверхъестественному, чудесному. Излишне доверчивая по натуре, она, к тому же, совершенно не способна была разбираться ни в людях, ни в фактах. Если что-нибудь ее поражало, она слепо отдавалась впечатлению, целиком попадала под влияние того, кому однажды поверила, и уже не отличала добра от зла. При этих условиях не приходилось удивляться появлению Распутина в семье Г.
В 1909 году я уже застал М.Г. горячей его поклонницей. Она искренне и твердо верила в его праведность, в его душевную чистоту, видела в нем Божьего избранника, почти сверхъестественное существо. Распутин же, со свойственной ему прозорливостью, почуял и разгадал ее душевное состояние и всецело овладел ее доверием. М.Г. была слишком чиста, чтобы понять, сколько грязи и ужаса было в этом человеке, слишком наивна, чтобы сознательно и трезво разбираться в его действиях. Она обрела высшую радость в полном духовном порабощении своей личности, была счастлива, найдя «святого руководителя», и не только сама не задумывалась над тем, что представлял собой этот ее духовный наставник, но всякий раз как-то внутренне пугливо уходила сама в себя, когда чувствовала, что ей пытаются открыть на него глаза. Нарисовав в своем воображении идеальный образ «божественного старца», она как бы уже совсем не замечала настоящего Распутина.
При первой же нашей встрече, М.Г. заговорила о нем. По ее словам, он был человек редкой духовной силы, преисполненный Божьей благодати, ниспосланный в мир, чтобы очищать и исцелять людские сердца и руководить нашей волей, мыслями и делами. Помню, что я отнесся скептически к ее рассказу, хотя особых данных против Распутина в то время еще не имел, да и слышал про него очень мало. К тому же, зная характер М.Г., я решил, что это просто очередное увлечение экзальтированной натуры. Однако, что-то в ее словах было такое, что невольно пробудило мое любопытство к Распутину; я сталь подробнее о нем расспрашивать. М.Г. с большим оживлением и восторгом начала мне рассказывать о «светлой личности старца». Ее рассказ был сплошным славословием Распутину: он и целитель, и молитвенник, и бессребреник, и примиритель враждующих, и утешитель печальных; он – избранник Божий, новый апостол; он выше всех остальных людей, в нем нет человеческих слабостей и пороков, и вся его жизнь – сплошной подвиг и молитва.
Слова М.Г., звучавшие горячо и убедительно, не вызвали во мне веры в чудесные дарование «старца», но пробудили мое любопытство и желание его увидеть. Я сказал ей, что мне хотелось бы познакомиться с таким замечательным человеком. М.Г. пришла в восторг, и наша встреча не замедлила состояться.
Через несколько дней я уже подъезжал дому на Зимней Канавке, где жила семья Г., и где должно было произойти мое первое свидание со знаменитым «старцем». Когда я вошел в гостиную, Распутина еще не было. М.Г. сидела со своей матерью за чайным столом. Обе были очень нервны и взволнованы: в особенности дочь, в которой, кроме того, чувствовалась еще какая-то внутренняя тревога. Было заметно, что она опасается моего первого впечатление от встречи со «старцем», потому что хочет, чтобы и я проникся к нему полным благоговением. Настроение у матери и дочери было радостно – торжественное, такое, какое бывает, когда ждут прибытия в дом чудотворной иконы. Это настроение еще больше разжигало во мне любопытство и желание увидеть «удивительного человека». Впрочем, ждали мы все не долго. Скоро дверь из передней отворилась и в комнату, семенящей походкой вошел Распутин. Он прямо приблизился ко мне, и со словами: «здравствуй, милый», хотел меня обнять и поцеловать; я невольно отстранился от него. Он улыбнулся хитрой слащавой улыбкой и подошел к М.Г. и ее матери. Их обеих он самым бесцеремонным образом обнял и, с ласковым, покровительственным видом, поцеловал.
Его внешность мне не понравилась с первого взгляда; в ней было что-то отталкивающее. Он был среднего роста, коренастый и худощавый, с длинными руками; на большой его голове, покрытой взъерошенными спутанными волосами, выше лба виднелась небольшая плешь, которая, как я впоследствии узнал, образовалась от удара, когда его били за конокрадство. На вид ему было лет сорок. Он носил поддевку, шаровары и высокие сапоги. Лицо его, обросшее неопрятной бородой, было самое обычное, мужицкое, с крупными, некрасивыми чертами, грубым овалом и длинным носом; маленькие светло-серые глаза смотрели из-под густых нависших бровей испытующим и неприятно бегающим взглядом. Обращала на себя внимание его манера держаться: он казался непринужденным в своих движениях и, вместе с тем, во всей его фигуре чувствовалась какая-то опаска, что-то подозрительное, трусливое, выслеживающее. Настороженное недоверие светилось и в его прозрачных глубоко сидящих глазах.
Впрочем, я рассмотрел его лицо не сразу. Поздоровавшись с нами и присев на минуту, он встал и некоторое время ходил по комнате своими быстрыми мелкими шагами, бормоча себе под нос какие-то несвязные фразы. Голос его был глух, произношение невнятное. Мы молча пили чай и следили за ним: М.Г. с восторженным вниманием, я – с недоверием и любопытством.
Наконец, Распутин подошел к чайному столу и, опустившись в кресло рядом со мной, сталь пытливо меня рассматривать. Начался незначительный по своему содержанию разговор. Желая, очевидно, выдержать тон проповедника, просвещаемого силою свыше, он стал говорить в духе поучений. Скороговоркой, часто запинаясь, произносил он тексты из Священного Писания, применяя их без всякой последовательности, и от этого его речь производила впечатление чего-то запутанного, хаотического. Пока он говорил, я внимательно следил за выражением его лица и заметил, что в этом мужицком лице было действительно что-то необыкновенное. Меня все больше и больше поражали его глаза и поражающее в них было отвратительным. Не только никакого признака высокой одухотворенности не было в физиономии Распутина, но она скорее напоминала лицо сатира: лукавое и похотливое. Особенность же его глаз заключалась в том, что они были малы, бесцветны, слишком близко сидели один от другого в больших и чрезвычайно глубоких впадинах, так что издали самих глаз даже и не было заметно, – они как-то терялись в глубине орбит. Благодаря этому, иногда даже трудно было заметить, открыты у него глаза или нет, и только чувство, что будто иглы пронизывают вас насквозь, говорило о том, что Распутин на вас смотрит, за вами следит. Взгляд его был острый, тяжелый и проницательный. В нем, действительно, чувствовалась скрытая нечеловеческая сила.
Кроме ужасного взгляда, поражала еще его улыбка, слащавая и, вместе с тем, злая и плотоядная; да и во всем его существе было что-то невыразимо гадкое, скрытое под маской лицемерия и фальшивой святости.
М.Г. была очень взволнована присутствием Распутина. Глаза ее блестели, на щеках появился нервный румянец. Она, так же, как и ее мать, не спускала с него глаз и, затаив дыхание, ловила каждое слово «старца». Но вот, он встал, окинул нас всех притворно любящим и ласковым взглядом и, обращаясь ко мне, произнес, указывая на М.Г.:
– Какого ты в ней друга имеешь верного. Слушать ее должен, а она твоя духовная жена будет. Да… Хвалила она мне тебя, рассказывала, а теперь и сам вижу, что очень вы оба хороши вместе, подходящие вы друг другу… А ты, милый, не знаю, как звать тебя по имени, далеко пойдешь, ох, как далеко!
И с этими словами Распутин вышел из комнаты.
Я тоже уехал весь под впечатлением от встречи с этим странным и загадочным человеком. Через несколько дней я узнал от М.Г., что Распутину я очень понравился и он хочет снова со мной встретиться.
