Филип К. Дик
Вторая модель
Создания эти требовали заботы, и, разумеется, заботились о них на славу. Рабы – потные, сгорбленные, бледнолицые люди – из кожи вон лезли, лишь бы ревущие топки, средоточия стали и мощи, оставались довольны. Вся эта картина росла, росла на глазах, пока не заполнила комнату снизу доверху, а взмокшие от пота рабочие не засуетились вокруг, под самым носом, едва не задевая Бентона локтями. Неукротимый рев пламени, скрежет шестерен, лязг шатунов и клапанов заглушил все прочие звуки. Что-то мягко толкнуло в плечо, призывая его вперед, вперед, в объятия Великого Города, и туман радостно, самозабвенно вторил новой победной песне обретших свободу.
Проснулся Бентон еще до восхода солнца и к тому времени, как колокол зазвонил побудку, уже покинул тесную спальную комнату. Влившись в ряды марширующих на работу товарищей, он мельком заметил вокруг несколько знакомых лиц: людей, с которыми вроде бы где-то когда-то встречался, однако воспоминания тут же померкли. Пока все они колонной шли к ожидающим их машинам, нестройно горланя тот самый напев, что многие сотни лет вел на работу их предков, Бентон, сутулясь под тяжестью вьюка с инструментами на спине, подсчитывал время, оставшееся до следующего дня отдыха. Ну что ж, не так уж и долго – еще какие-то три недели, и он вполне может оказаться в очереди за вознаграждением, если, конечно, будет на то воля Машин…
А почему нет? Разве не служит он своей машине верой и правдой?
Рууг[8]
– Ру-уг! – пролаял пес, поднявшись на задние лапы, опершись передними на ограду и оглядевшись вокруг.
Рууг шустро бежал ко двору.
Было раннее утро: солнце, можно сказать, еще не взошло, воздух холоден, сер, стены дома мокры от росы. Не сводя глаз с Рууга, пес чуть приоткрыл пасть и покрепче вцепился большими черными лапами в верхушки штакетника.
У открытой калитки, ведущей во двор, Рууг остановился – мелкий, тощий и бледный, нетвердо державшийся на ногах. Он подмигнул псу. В ответ тот оскалил клыки.
– Ру-уг! – снова пролаял он.
Лай его гулким эхом унесся в безмолвный сумрак. Ничто вокруг не шелохнулось. Оттолкнувшись от заборчика, пес упал на четвереньки, двинулся через двор, к крыльцу, устроился на нижней ступеньке и снова замер, пристально глядя на Рууга. Тот остановился под окном, мельком взглянув на пса, поднялся на носки и вытянул шею, принюхиваясь к окну.
Пес пулей метнулся через двор, ударил лапами о заборчик, так что створка калитки, вздрогнув, жалобно заскрипела. Рууг поспешно, смешными мелкими шажками, засеменил вдоль дорожки прочь. Пес, тяжело дыша, свесив наружу розовый язык, лег у калитки, прижался боком к планкам штакетника и не сводил с глаз Рууга, пока тот не скрылся из виду.
Лежал пес молча, поблескивая бездонно-черными глазами. Начинался день. Небо чуточку побелело, в тишине утра со всех сторон зазвучало эхо человеческих голосов и прочего людского шума. За опущенными жалюзи засияли включенные лампы. Где-то неподалеку хлопнула створка окна, распахнутого навстречу утренней свежести.
Однако пес даже не думал сдвинуться с места. Он бдительно наблюдал за дорожкой.
Хлопотавшая на кухне миссис Кардосси подлила в кофейник воды. Из кофейника хлынул наружу слепящий пар. Поставив кофейник на край плиты, миссис Кардосси отправилась в кладовую, а вернувшись, обнаружила в дверях кухни Альфа.
– Газеты принесла? – спросил Альф, водружая на нос очки.
– Нет. Почта в ящике.
Пройдя через кухню, Альф Кардосси отодвинул засов задней двери, шагнул на крыльцо, вгляделся в промозглую серость утра. У ограды лежал пес, Борис – черный, мохнатый, язык наружу.
– Язык убери, – велел ему Альф.
Пес вмиг поднял на него взгляд, застучал хвостом по земле.
– Язык, – повторил Альф. – Спрячь язык, тебе сказано.
Пес и человек смерили друг друга взглядами. Пес, беспокойно сверкнув глазами, негромко, тоненько заскулил.
– Ру-уг! – вполголоса тявкнул он.
– Что? – Альф огляделся. – К нам заходил кто-то? Небось тот мальчишка, что разносит газеты?
Пес, не мигая, с разинутой пастью, глядел на него.
– Что-то ты не в себе последнее время, – пробормотал Альф, – а лучше бы успокоился. Нам, старикам, знаешь ли, волноваться вредно.
С этим он ушел в дом.
Озаренная восходом солнца, улица ожила, заиграла множеством красок. По тротуару прошел почтальон с полной сумкой журналов и писем. За почтальоном, радостно хохоча и возбужденно болтая, промчалась компания ребятни.
Около одиннадцати миссис Кардосси, подметавшая парадное крыльцо, потянула носом воздух и на миг замерла.
– Свежо-то как… благодать, да и только, – сказала она. – Значит, денек будет теплым.
Полуденную жару черный пес пережидал под крыльцом, растянувшись во весь рост на боку. Грудь его мерно вздымалась и опадала. На ветках вишневого дерева резвились, попискивали, тараторили птицы. Прежде Борис разве что временами поглядывал на них, вскинув голову, но сейчас поднялся и рысцой устремился к дереву.
Остановившись под вишней, он увидел пару Руугов, сидящих на заборе и наблюдающих за ним.
– Большой, однако, – заметил первый Рууг. – Нечасто среди Охранителей попадаются такие громадины.
Второй Рууг согласно закивал, голова его закачалась на тонкой, дряблой шее. Борис, напрягшись всем телом, будто окаменев, не сводил с Руугов глаз. Рууги умолкли, глядя на огромного пса с косматым белым «галстуком» под нижней челюстью.
– Что там с урной для жертвоприношений? – спросил первый Рууг. – По-моему, почти полна?
– Да, – вновь закивал второй. – Почти готова.
– Эй, там! – повысив голос, заговорил первый Рууг. – Слышишь меня? На этот раз мы решили принять жертву, так что не забудь нас впустить! И чтобы теперь без глупостей!
– Да-да, не забудь, – поддержал его второй. – Ждать осталось недолго.
Борис не ответил ни слова.
Рууги, спрыгнув с забора, отошли и остановились поодаль, за краешком тротуара. Один из них развернул карту, и оба склонились над ней.
– Правду сказать, не самое лучшее место для первого испытания, – заметил первый Рууг. – И Охранителей вокруг полно, и вообще… а вон там, на севере…
– Так уж они решили, – откликнулся второй Рууг. – Факторов-то разных – уйма, а стало быть…
– Ну да, еще бы.
Взглянув на Бориса, оба отодвинулись от забора еще дальше, и продолжения их разговора пес не расслышал.
Наконец Рууги спрятали карту и двинулись прочь, вдоль улицы.
Борис, подойдя к забору, обнюхал штакетник. В ноздри ударила сладковатая вонь падали – запах Руугов, и шерсть на загривке пса сама собой поднялась дыбом.
Под вечер, вернувшись домой, Альф Кардосси застал Бориса стоящим у калитки. Опершись лапами на забор, пес настороженно глядел наружу. Альф, отворив калитку, вошел во двор.
– Ну, как ты тут? – спросил он, ткнув Бориса в бок. – Тревожиться не надоело? А то что-то ты нервный какой-то в последнее время. Просто сам на себя не похож.
Борис заскулил, пристально глядя в лицо хозяина.
– Хороший ты пес, Борис, – сказал Альф. – И огромный вон какой вымахал… Сам-то небось и не помнишь, как когда-то, давным-давно, щеночком вот такусеньким был?
Борис прильнул боком к хозяйской ноге.
– Хороший, хороший пес, – пробормотал Альф. – Знать бы только, что у тебя на уме…
С этим он вошел в дом. Миссис Кардосси накрывала стол к ужину. Пройдя в гостиную, Альф снял пальто и шляпу, поставил на полку буфета обеденные судки и снова вернулся в кухню.
– Что стряслось? – спросила миссис Кардосси.
– Надо бы отучить пса скандалить, лай поднимать по ночам. Соседи опять собираются в полицию на нас жаловаться.
– Надеюсь, его не придется отдать твоему брату, – сказала миссис Кардосси, скрестив руки на груди. – Хотя пес и вправду порой просто с ума сходит – особенно утром, по пятницам, когда приезжают мусорщики.
– Может, сам по себе успокоится, – сказал Альф, угрюмо попыхивая раскуренной трубкой. – Раньше-то он таким не был. Может, еще вернется рассудок, станет как прежде.
– Может, и так. Поживем – увидим, – согласилась миссис Кардосси.
Над горизонтом поднялось холодное зловещее солнце. Низинки и кроны деревьев окутал туман.
Настало утро. Утро пятницы.
Черный пес лежал под крыльцом, вслушиваясь в тишину, устремив вперед немигающий взгляд. Шерсть его смерзлась от инея, из ноздрей клубами валил пар. Внезапно насторожившись, пес повернул голову, вскинулся, упруго вскочил с земли.
Откуда-то издалека, из дальней дали, донесся негромкий шум вроде едва уловимого грохота.
– Ру-уг! – во весь голос рявкнул Борис.
Оглядевшись вокруг, он поспешил к калитке, поднялся на задние лапы, а передними оперся на ограду.
Издали, но уже куда ближе, громче, снова донесся все тот же грохот и лязг. Казалось, где-то там отодвинули в сторону створку огромной двери.
– Ру-уг! – снова рявкнул Борис, встревоженно оглянувшись на темные окна за спиной.
Нет, ничего. Ни звука. Ни шороха.
И тут в конце улицы показались Рууги. Рууги на том самом грузовике, с урчанием, с грохотом катящемся вперед, подпрыгивая на неровных булыжниках мостовой.
– Ру-у-уг! – громче прежнего взвыл Борис.
Сверкнув глазами, пес прыгнул, ударил грудью в забор, но тут же слегка успокоился, уселся на землю и выжидающе навострил уши.
Рууги, остановив грузовик прямо напротив калитки, захлопали дверцами, спрыгнули на тротуар. Борис завертелся волчком, описал кружок по двору, вновь повернул морду к дому и жалобно заскулил.
Внутри, в теплой и темной спальне, мистер Кардосси приподнял с подушки голову и, щурясь, взглянул на часы.
– Чтоб ему, этому псу, – проворчал он. – Чтоб этому проклятому псу…
Уткнувшись носом в подушку, мистер Кардосси закрыл глаза.
Тем временем Рууги двинулись к дому. Первый Рууг толкнул створку калитки, и калитка распахнулась настежь. Они вошли во двор. Пес, не сводя с них взгляда, подался назад.
– Ру-уг! Ру-у-у-уг! – истошно залаял он.
Ужасающе едкая вонь Руугов ударила в ноздри, и пес отвернулся в сторону.
– Жертвенная урна, – заговорил первый Рууг. – По-моему, полным-полна. И ты, – добавил он, улыбнувшись разъяренному, напрягшемуся всем телом псу, – сегодня любезен необычайно.
Рууги подошли к металлическому баку, и один из них снял с бака крышку.
– Ру-уг! Ру-у-уг!!! – взвыл во весь голос Борис, прижавшись к нижней ступени крыльца, в страхе дрожа всем телом.
Подняв огромный металлический бак, Рууги перевернули его на бок. Содержимое бака вывалилось на землю, и Рууги принялись сгребать пухлые, местами полопавшиеся бумажные мешки в кучу, проворно подхватывая выпавшие из мешков объедки – апельсиновые корки, кусочки тостов, яичную скорлупу.
Один из Руугов ловко забросил добычу в пасть, смачно захрустел половинкой яичной скорлупки.
– Ру-уг! – в отчаянии, скорее, про себя, чем предостерегая хозяев, заскулил Борис.
Рууги, почти закончившие сбор подношений, на миг замерли, обернувшись к Борису, а после неторопливо, безмолвно подняли головы, оглядели оштукатуренную стену дома и остановили взгляд на окне за щитом накрепко сомкнутых темно-коричневых жалюзи.
– РУ-У-У-УГ!!! – сорвавшись на визг, завопил Борис и, весь дрожа от ярости пополам с ужасом, двинулся к ним.
Нехотя отвернувшись от окна, Рууги вышли на улицу и затворили за собою калитку.
– Ишь ты какой. Гляньте-ка на него, – с презрением процедил последний Рууг, вскидывая на плечо свой угол брезентового полотнища.
Борис, снова ударив грудью в забор, разинул пасть, бешено лязгнул зубами. Самый рослый, плечистый Рууг в ярости замахал на него руками, и Борису, хочешь не хочешь, пришлось отступить. Усевшись на землю у нижней ступеньки крыльца, пес вновь открыл пасть и испустил утробный, жуткий, безрадостный вой – стон, исполненный безысходной тоски.
– Идем, – окликнул первый Рууг того, что задержался возле забора.
Все они двинулись к грузовику.
– Ну что ж, если не брать в расчет крохотных пятачков вокруг Охранителей, этот район очищен неплохо, – сказал самый рослый из Руугов. – А особенно я буду рад, когда этого Охранителя наконец-то прикончат. Уж он-то хлопот нам доставил – не перечесть.
– Терпение, – с ухмылкой откликнулся один из других Руугов. – Наш грузовик уже – вон, можно сказать, полон доверху. Оставим что-нибудь и на следующую неделю.
Рууги дружно расхохотались.
Расхохотались и с хохотом двинулись дальше, унося с собой грязное брезентовое полотнище, провисшее до земли под тяжестью собранных подношений.
Маленькая революция[9]
Человек, сидевший на тротуаре, сосредоточенно придерживал обеими руками крышку коробки. Под пальцами та нетерпеливо дрогнула, подалась кверху под натиском изнутри.
– Ну, ладно, ладно, – пробормотал сидящий на тротуаре.
Со лба его по щекам градом катились влажно блестящие, увесистые капли пота. С опаской, заслонив щель ладонью, он приоткрыл коробку, и, едва солнечный свет проник внутрь, из-под крышки на волю, ускоряясь, набирая силу с каждой секундой, вырвалась частая, жестяная барабанная дробь.
Затем из щели наружу высунулась крохотная, округлая, блестящая голова, а за ней и другая, и еще одна, и еще, и все они, вытянув шеи, принялись озираться вокруг.
– Я первый! – взвизгнула одна.
Вспыхнувшая перебранка быстро разрешилась общим согласием.
Сидящий человек трясущейся рукой вынул из коробки небольшую металлическую фигурку, поставил ее на тротуар, неловко, негнущимися пальцами нащупал ключ и принялся заводить пружину. Ярко раскрашенная, фигурка изображала солдатика – в каске, с винтовкой, тянущегося по стойке «смирно». С первым же поворотом ключа крохотный солдатик взмахнул руками, будто на марше, в нетерпении шагнул вперед.
По тротуару к человеку с коробкой, тараторя друг с дружкой о чем-то, двигались две женщины. Приблизившись, обе с любопытством взглянули и на сидящего у их ног, и на коробку, и на блестящую фигурку в его руках.
– Пятьдесят центов, – пробормотал сидящий на тротуаре. – Купите детишкам в пода…
– Стой! – оборвал его тоненький жестяной голосок. – Не подходят! Не те!
Сидящий на тротуаре разом умолк. Женщины удивленно переглянулись, смерили взглядом человека с коробкой и металлического солдатика и поспешили дальше.
Солдатик оглядел улицу из конца в конец, присмотрелся к потоку машин, к толпе покупателей, идущих по магазинам, и вдруг, вздрогнув всем телом, настойчиво, тихо заскрежетал что-то человеку с коробкой.
Сидящий на тротуаре гулко сглотнул.
– Мальчугана… не надо, – едва ворочая языком, просипел он и потянулся к фигурке, чтоб удержать ее, но металлические пальцы мигом впились в его ладонь так, что человек с коробкой ахнул от боли.
– Вот этих! – не допускающим возражений тоном проверещала фигурка. – Останови их!
Высоко вскидывая прямые, негнущиеся ноги, цокая каблучками о тротуар, солдатик двинулся строевым шагом навстречу еще одной паре прохожих.
Мальчишка с отцом замедлили шаг и с интересом уставились на марширующую фигурку. Сидящий на тротуаре с блеклой улыбкой наблюдал, как фигурка приближается к ним, разворачивается вправо-влево, машет руками вверх-вниз.
– Купите, порадуйте сынишку. Гляньте, какой чудесный товарищ для игр. Будет ему компанией.
Отец заулыбался, глядя, как фигурка подходит к носку его башмака. Ткнувшись в ботинок, солдатик остановился, зажужжал, защелкал и замер.
– Заведите еще! – воскликнул мальчишка.
Его отец поднял фигурку с асфальта.
– Сколько?
– Пятьдесят центов, – зажав коробку под мышкой, уличный торговец нетвердо поднялся на ноги. – Хорошим товарищем парнишке будет. Забавой не на один день.
Отец повертел фигурку в руках.
– Бобби, он тебе точно нравится?
– Еще бы! – откликнулся Бобби, потянувшись к солдатику. – Заведи его снова! Пусть марширует!
– Ну, если так, давай купим, – решил отец.
Порывшись в кармане, он протянул торговцу бумажку достоинством в доллар. Торговец неуклюже, старательно глядя в сторону, отсчитал ему сдачу.
Ситуация складывалась – лучше не придумаешь.
Лежа без движения, крохотная фигурка обдумывала все снова. Все обстоятельства благоприятствовали плану, будто сговорившись. Ребенок вполне мог не захотеть останавливаться, у Взрослого могло не найтись при себе денег – страшно подумать, сколько всего могло пойти наперекосяк, а на поверку прошло как по маслу.
Крохотная фигурка на заднем сиденье машины подняла довольный взгляд к потолку. По всему судя, кое-какие разведданные солдатик интерпретировал верно. Власть принадлежит Взрослым. Деньгами распоряжаются Взрослые. Сила и власть за ними, и потому подобраться к ним нелегко. Сила, да и величина – с этим, знаете ли, не поспоришь. Зато Дети – дело совсем другое. Дети малы, и разговаривать с ними куда как легче. Дети поверят всему, что им ни скажи, и сделают, что им сказано. По крайней мере, так говорили на фабрике.
Оценив обстановку, крохотная металлическая фигурка с головой погрузилась в приятные, сладостные мечты.
Мальчишка с бешено бьющимся сердцем взбежал на второй этаж и толчком распахнул дверь в комнату. Осторожно затворив за собой дверь, он подошел к кровати, уселся и устремил взгляд на то, что держал в горсти.
– Как тебя зовут? – спросил он. – Как твое имя?
Металлическая фигурка молчала.
– Я всем тебя представлю. Пусть все тебя знают. Тебе тут понравится, вот увидишь.
Положив фигурку на кровать, Бобби подбежал к шкафу и выволок из него раздувшуюся картонную коробку, набитую игрушками битком.
– Вот это Бонзо, – сказал он, подняв повыше блекло-серого кролика, набитого ватой. – А это Фред, – тут мальчик развернул мордой к солдатику резинового поросенка. – И Теддо, конечно же. Вот это Теддо.
Подойдя с Теддо к кровати, мальчишка уложил его рядом с солдатиком. Лежал Теддо молча, уставившись в потолок стеклянными пуговицами глаз. Он оказался бурым плюшевым медвежонком, набитым соломой, пучками торчавшей из швов.
– А вот как бы нам назвать тебя? Наверное, надо собрать совет и решить, – поразмыслив, объявил Бобби. – Вот только сначала заведу тебя, чтобы все видели, как ты действуешь.
Перевернув солдатика навзничь, он принялся осторожно заводить механизм, а натянув пружину до упора, наклонился и поставил фигурку на пол.
– Давай, – сказал Бобби.
Какой-то миг металлическая фигурка стояла без движения. Затем она зажужжала, защелкала, деревянным, дерганым шагом прошлась по комнате, внезапно свернула к двери. Остановившись у порога, солдатик огляделся, развернулся к разбросанным по полу кубикам и принялся сдвигать их в кучу.
Бобби глядел на него будто завороженный. Напрягая все силы, крохотная фигурка соорудила из кубиков пирамиду, вскарабкалась на вершину и повернула ключ в замке.
Не на шутку озадаченный, Бобби почесал в затылке.
– Зачем это? – спросил он.
Солдатик спустился вниз и, щелкая, жужжа механизмом, двинулся к Бобби. Бобби с игрушечными зверушками замерли в изумлении, не сводя с него глаз. Дойдя до кровати, солдатик остановился.
– Подними меня! – в нетерпении прокричал он тоненьким жестяным голоском. – Живее, живее! Не сиди, действуй!
Бобби, вытаращив глаза, заморгал, поднял брови. Игрушечные зверята безмолвствовали.
– Ну же! – еще громче рявкнул солдатик.
Стоило Бобби протянуть к нему руку, солдатик вцепился в его ладонь с такой силой, что мальчик вскрикнул от боли.
– Тихо, – скомандовал солдатик. – Подними меня на кровать. Мне нужно обсудить с тобой кое-какое дело. Дело великой важности.
Бобби положил солдатика на кровать, рядом с собой. Тишину в комнате нарушало только негромкое жужжание в животе металлической фигурки.
– Ну что ж, комната неплоха, – вскоре заметил солдатик. – Весьма, весьма неплоха.
Бобби слегка отодвинулся от него.
– Что стряслось? – резко спросил солдатик, повернув к нему голову и подняв взгляд.
– Н… ничего.
– Что это с тобой? – удивился солдатик, сверля мальчишку немигающим взглядом. – Уж не боишься ли ты меня?
Бобби опасливо съежился.
– Неужто боишься? – Солдатик захохотал. – Я же всего-навсего металлический человечек! Шесть дюймов роста! – С этими словами он снова расхохотался, но вскоре резко оборвал смех. – Слушай. Я поживу здесь, с тобой, до поры. Ничего плохого тебе не сделаю, на этот счет будь спокоен. Я – твой друг. Добрый друг.
В глазах фигурки сверкнули искорки нетерпения.
– Но мне нужна твоя помощь. Ты ведь не против кое-каких поручений, не так ли? Скажи: сколько в вашей семье этих?
Бобби молчал.
– Ну же, ответь! Сколько их, Взрослых?
– Трое… папа, мама и Фокси.
– Фокси? Кто это?
– Моя бабушка.
– Значит, трое. Понятно, – кивнул солдатик. – Всего-навсего трое. А другие у вас бывают? Другие Взрослые время от времени посещают ваш дом?
Бобби кивнул.
– Трое. Что ж, трое – не так уж много. Трое – проблема невелика. По сведениям с фабрики… – Но тут солдатик оборвал фразу на полуслове. – Ладно. Хорошо. Слушай меня. Им обо мне не рассказывай. Я – твой друг, но это секрет. Им обо мне слушать будет неинтересно. И помни: я тебе зла не причиню. Бояться тебе нечего. Жить я буду прямо здесь, с тобой, в этой комнате.
Над чем-то задумавшись, солдатик смерил мальчишку испытующим взглядом.
– Я стану тебе вроде как частным учителем. Буду учить тебя всякому – что делать, что говорить, как наставнику и полагается. Что скажешь? Нравится?
Молчание.
– Понравится, будь уверен. Начать можем хоть прямо сейчас. Возможно, тебе хочется знать, как ко мне следует обращаться. Как меня следует титуловать. Хочешь для начала выучиться этому?
– Титуловать?
Бобби уткнулся взглядом в пол.
– Называть меня ты должен… – Солдатик в нерешительности призадумался, но затем гордо выпрямил спину и вскинул вверх подбородок. – Называть меня ты должен… «Мой Повелитель». Так ко мне и обращайся.
Бобби вскочил, стиснув ладонями щеки.
– Мой Повелитель, – неумолимо проскрежетала металлическая фигурка. – Мой Повелитель, и не иначе. А впрочем, сейчас начинать, наверное, ни к чему. Устал я… – Действительно, солдатик внезапно обмяк, покачнулся. – Устал… завод почти на исходе. Будь любезен, заведи меня снова этак через часок.
Вновь вскинувшись, напружинившись, солдатик смерил мальчика жестким взглядом.
– Через часок. Ты ведь заведешь пружину как следует, до отказа? Заведешь, не так ли?
Голос его с каждым словом звучал все тише и наконец, сойдя на нет, умолк вовсе.
Бобби ошеломленно кивнул.
– Ладно… ладно, – пробормотал он. – Заведу.
Был вторник. Солнце за приоткрытым окном заливало комнату теплым, ласковым светом. Бобби ушел в школу, и в опустевшем доме царила мертвая тишина. Игрушечные зверята мирно лежали в шкафу.
Мой Повелитель, пристроенный на комоде, стоймя, глядел за окно и отдыхал, вполне довольный собой.
Из-за окна донеслось негромкое механическое жужжание, и в комнату внезапно влетело нечто совсем небольшое. Описав два-три круга под потолком, странный предмет плавно приземлился возле металлической фигурки, на белую скатерть, прикрывавшую комод сверху, и оказался крохотным игрушечным самолетиком.
– Как у тебя продвигается? – заговорил самолетик. – Пока все гладко?
– Да, – подтвердил Мой Повелитель. – А как остальные?
– Далеко не так радужно. Добраться до Детей удалось только жалкой горстке.
Солдатик страдальчески охнул.
– Подавляющее большинство, – продолжал игрушечный аэроплан, – угодили в лапы Взрослых, а это, сам знаешь, для наших задач не подходит. Управлять Взрослыми крайне трудно. Чуть что – пускают в ход силу или просто ждут, пока не иссякнет завод пружины…
– Знаю, знаю, – мрачно кивнул Мой Повелитель.
– Одним словом, на хорошие новости рассчитывать не приходится, и мы должны приготовиться к самому худшему.
– И это явно еще не все. Давай подробности.
– Говоря откровенно, около половины наших уже уничтожены. Растоптаны Взрослыми. Один, согласно данным разведки, разгрызен псом. Сомнений нет: наша единственная надежда – Дети. Только с ними мы и добьемся успеха… если добьемся вообще.
Солдатик согласно кивнул. Разумеется, гонец был кругом прав. Одержать верх над правящей расой, над Взрослыми, в открытом бою никто никогда и не рассчитывал. Их величина, их сила, их немыслимо широкий шаг – все это служило им надежной защитой. Взять для примера хотя бы того же уличного торговца игрушками. Сколько раз он пытался освободиться от их власти, сколько раз пробовал одурачить их и сбежать! Чтобы приглядывать за ним, часть отряда пришлось постоянно держать заведенной, а уж тот страшный день, когда он взвел пружины солдатиков не до упора, в надежде…
– Ты отдал Ребенку указания? – спросил самолетик. – Ты подготовил его?
– Да. Он понимает, что я собираюсь остаться здесь. Похоже, Дети все таковы. Низшая, подчиненная раса, они приучены к повиновению и ни на что другое попросту не способны. Я для Ребенка – лишь новый учитель, вторгшийся в его жизнь и отдающий ему приказания. Еще один голос, велящий…
– Ко второй фазе ты приступил?
– Ко второй фазе? Уже? – изумился Мой Повелитель. – Но для чего? Нужна ли нам такая спешка?
– На фабрике беспокоятся. Как я уже говорил, большая часть группы уничтожена.
Мой Повелитель с отсутствующим видом кивнул.
– Понятно. Собственно, в этом нет ничего неожиданного. Планы мы строили реалистически, вполне представляя себе соотношение сил, – солдатик прошелся по скатерти из стороны в сторону. – Естественно, многим предстояло попасть в их руки, в лапы Взрослых. Взрослые всюду, на всех ключевых позициях, на всех важнейших постах. Такова психология правящей расы: инстинкты велят им держать под контролем все стороны общественной жизни вплоть до мелочей. Но пока живы те, кто сумел наладить взаимодействие с Детьми…
– Этого тебе знать не положено, но… кроме тебя, таковых только трое. Всего трое.
– Трое?!
Мой Повелитель в ужасе вытаращил глаза.
– Да. Те, кто сумел добраться до Детей, тоже гибнут направо и налево. Положение складывается катастрофическое. Поэтому фабрика и торопит тебя с началом второй фазы.
Мой Повелитель крепко сжал кулачки, черты лица его застыли, обернувшись стальной маской ужаса. Всего трое выживших… На что же они надеялись, отправляя на задание этот отряд – такой малочисленный, настолько зависящий и от погоды, и от завода пружины? Эх, были б они побольше… Ведь Взрослые так велики!
Однако Дети… с Детьми-то что могло выйти не так? Что же стряслось с единственным шансом, с единственной хрупкой надеждой?
– Как это произошло? Что именно с ними случилось?
– Не знает никто! Представляешь, какие на фабрике страсти бурлят – тем более что и материалы уже на исходе? И часть станков в негодность пришла, а чинить их никто не умеет, – с этим самолетик покатил к краю комода. – Мне пора возвращаться. Позже еще загляну проверить, как у тебя дела.
Взмыв в воздух, самолетик вылетел в открытое окно. Мой Повелитель, ошеломленный, проводил его взглядом.
Что же могло случиться? Они ведь были так уверены в Детях! Все обдумали, все рассчитали…
Замерев, фигурка погрузилась в тягостные размышления.
Вечер. Мальчишка, сидя у стола, рассеянно таращился в учебник географии, беспокойно ерзал, шелестя страницами. Наконец, закрыв книгу, он соскользнул со стула и направился к шкафу. Но стоило ему распахнуть дверцу и потянуться к пухлой картонной коробке, с комода донесся металлический голосок:
– После. С ними ты можешь поиграть и потом. У меня есть к тебе разговор.
Мальчишка устало, в унынии повесив нос, вернулся к столу, кивнул, уселся на место и опустил голову на скрещенные перед собою предплечья.
– Ты не уснул там, нет? – осведомился Мой Повелитель.
– Нет. Не уснул.
– Тогда слушай. Завтра, после уроков, отправишься по указанному мной адресу. От школы это недалеко. Находится там игрушечный магазин. Возможно, тебе он известен. Название – «Страна Кукол». Владелец – Дон.
– У меня денег – ни цента.
– Это неважно. Все организовано загодя, давным-давно. Пойдешь в «Страну Кукол» и скажешь хозяину: «Мне велено прийти за посылкой». Запомнить сумеешь? «Мне велено прийти за посылкой».
– А что там, в посылке?
– Кое-какой инструмент и игрушки для тебя. В подарок. В знак моей дружбы, – ответила металлическая фигурка, потирая ладони. – Прекрасные современные игрушки: два игрушечных танка и пулемет. И еще запасные части для…
С лестницы за дверью донеслись шаги.
– Главное, не забудь, – нервно хрустнув пальцами, сказал Мой Повелитель. – Сделаешь? Эта фаза плана чрезвычайно важна.
Солдатик умолк и вновь нервно захрустел пальцами.
Зачесав набок последние пряди непослушных волос, мальчишка водрузил на голову бейсболку и подхватил учебники. Утро выдалось пасмурным, серым, снаружи вяло, беззвучно моросил дождь.
Внезапно мальчишка отложил учебники в сторону, подошел к шкафу и сунул голову внутрь. Пальцы его сомкнулись на плюшевой лапе Теддо. Вытащив медвежонка из шкафа, мальчишка уселся на кровать, прижал Теддо к щеке и долго сидел так, в обнимку с игрушкой, словно позабыв обо всем на свете.
Наконец он, вскинув голову, бросил взгляд на комод. Мой Повелитель безмолвно лежал на спине поверх скатерти, вытянувшись во весь рост. Поспешив к шкафу, Бобби спрятал Теддо в коробку и двинулся к двери. Как только он отворил дверь, крохотная металлическая фигурка на комоде встрепенулась.
– Не забудь… «Страна Кукол»… владелец – Дон…
Дверь затворилась. До ушей Моего Повелителя донесся тяжкий, безрадостный топот Ребенка, неохотно спускавшегося вниз. В глубине души Мой Повелитель торжествовал. Все складывалось как нельзя лучше. Да, Бобби не хочет этого делать, однако сделает. Сделает. А как только он втайне от Взрослых пронесет в дом инструмент, запчасти и оружие, победа гарантирована, и вот тогда…
Возможно, они захватят еще одну фабрику. Или еще того лучше: соорудят машины и штампы для изготовления Повелителей большей величины. Да, если б только они были побольше, самую малость побольше!.. Ведь сейчас они так малы, так крохотны – всего несколько дюймов ростом. Вдруг Революция потерпит крах, угаснет только оттого, что они слишком невелики и непрочны?
Вот с танками, с пулеметами – дело другое! Однако из всех «посылок», надежно спрятанных в магазине игрушек, эта, похоже, станет единственной – единственной, что…
Тут его мысли прервал негромкий шорох.
Поспешив обернуться, Мой Повелитель увидел Теддо, неспешно, грузно выбирающегося из шкафа.
– Бонзо, – заговорил медвежонок. – Бонзо, давай к окну. Кажется, через окно эта штука к нам и влетела… если не ошибаюсь, конечно.
Тряпичный кролик одним прыжком вскочил на подоконник, уселся на задние лапы и выглянул наружу.
– Пока все чисто, – сообщил он.
– Вот и славно.
Подойдя к комоду, Теддо поднял взгляд.
– А ты, Маленький Повелитель, спускайся-ка к нам, будь любезен. А то засиделся ты там, наверху.
Мой Повелитель вытаращил глаза. Следом за кроликом из шкафа выбрался и, отдуваясь, подошел к комоду резиновый поросенок, Фред.
– Я поднимусь, помогу ему, – сказал поросенок. – Сам он, по-моему, спускаться не пожелает. Придется за ним слазать, спустить.
