Филип К. Дик
Исповедь недоумка

Полная версия

Philip K. Dick

CONFESSIONS OF A CRAP ARTIST

Copyright © 1975 Philip K. Dick.

Copyright © 1975, Laura Leslie, Christopher Dick and Isolde Hackett.

All rights reserved.

Фотография автора © Isa Dick Hackett

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© CS Stock / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© С. Трофимов, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Предисловие

«Исповедь недоумка» была написана в 1959 году. Этот шедевр стал одним из самых необычайных романов, когда-либо прочитанных мной. Чтобы издать его, Филипу Дику потребовалось шестнадцать лет, и, на мой взгляд, тому имелись две причины. Первая из них – яркость авторской палитры. Такие книги заставляют издателей, возможно, подсознательно, вздрагивать от отвращения и хвататься за любой предлог («Мне не понравился столь частый переход от одного героя к другому»), чтобы отвергнуть их и навсегда о них забыть. Слишком уж реальными получились персонажи.

Второй причиной является то, что это роман мейнстрима, написанный автором, который уже известен как писатель, довольно успешно работающий в жанре научной фантастики. Верблюду легче пролезть в игольное ушко, чем фантасту получить признание в нефантастических жанрах.

Филип К. Дик родился в 1928 году. Профессиональную писательскую деятельность начал в 1950 году. Хотя он постоянно предлагал издателям рассказы и романы разных жанров, в 1950-е годы его печатали лишь как писателя-фантаста. Первый рассказ Филипа Дика появился в The Magazine of Fantasy & Science Fiction в 1952 году. Первый роман «Солнечная лотерея» был опубликован издательством Асе Books в 1955 году. С тех пор в Соединенных Штатах вышла еще тридцать одна книга Филипа Дика, и все они были написаны в жанре научной фантастики.

Несмотря на популярность Дика в Северной Америке и особенно в Европе (где вышло более ста изданий его книг), «Исповедь недоумка» стала первым опубликованным нефантастическим романом писателя. Фактически, как он сам говорил, это один из «экспериментальных романов мейнстрима» (всего их было одиннадцать), написанных им за первые десять лет его профессиональной карьеры.

«Исповедь» экспериментальна только потому, что она создана без соблюдения условностей жанра. Значение Дика как писателя заключается в его ярком и необычном восприятии повседневного мира и поведения людей, особенно межличностных отношений. Такое восприятие не просто определяет, но изначально задает суть и форму его романов.

В данном случае история излагается от первого лица тремя разными персонажами; причем имеются части, в которых повествование ведется от третьего лица. Это необычно, но вполне уместно. Те немногие романы, в которых писатель пытался втиснуть свое восприятие мира в традиционные рамки романа, получились менее удачными. Книги Дика уникальны по структуре, и это сделано по необходимости, а не из любви к экспериментам, которую демонстрируют писатели, примкнувшие к некоторым «авангардным» движениям.

В письме к Элеанор Димофф, редактору издательства Нarcourt, Brace and Company, Дик привел несколько интересных комментариев по поводу своего отношения к работе писателя. Письмо датировано 1 февраля 1960 года. В то время он активно продвигал свои мейнстримные романы.

Не знаю, насколько глубоко мне удастся описать это состояние. Интуитивный (или даже гештальтный) подход, которым я оперирую, вынуждает меня «видеть» всю вещь целиком одновременно и сразу… В такой же манере творил Моцарт. Проблемой для него было перенести на бумагу то, что он слышит. Если бы он прожил дольше, то научился бы подобной процедуре, но нет значит нет. Иными словами, я считаю своей задачей (вопреки суждениям других людей) последовательно перенести на бумагу то, что «вижу мысленно», то есть применяемый мной метод предполагает доведение моих описаний до полной завершенности… Если бы я мог излагать свои мысли в простых и кратких набросках, то был бы поэтом, а не романистом. К сожалению, мне требуется около 60 000 слов, чтобы изложить оригинальную идею с абсолютной полнотой.

У Филипа К. Дика есть три особенных умения, которые позволяют ему не только описывать свои «видения», но и делать их живыми и реальными. Речь идет о его даре верить и сопереживать своим героям, а также о его чувстве ужасного и чувстве юмора.

«Исповедь недоумка» – это история четырех людей, каждый из которых живет в своей вселенной и воспринимает мир по-разному. Тем не менее их жизни намертво переплетены обычным сочетанием предначертаний судьбы, случайностей и собственных конкретных действий (с упором на последние). Наиболее пронзительны сцены, где каждый персонаж, попадая в свою собственную коллизию, намеренно действует так, чтобы еще глубже погрузиться в трясину бытия. Джек Исидор, тот самый «недоумок» из названия книги, представлен нам бесхитростной и заблудшей душой, очарованной потоками информации. Он не может отличить реальность от вымысла, и его причудливое мировоззрение вызывает у нас незабываемые переживания. Джек не идиот в традиции знаменитых «идиотов» Фолкнера и Достоевского; его психические отклонения настолько близки к нашему здравомыслию, что это просто пугает.

Фэй, сестра Джека, интеллигентная, привлекательная и неописуемо эгоистичная женщина, выходит замуж за Чарли Хьюма, заурядного парня, владельца небольшого завода в Марин-Каунти и любителя выпить. Они живут в Пойнт-Рейс (поселок в нескольких часах езды к северу от Сан-Франциско), в нелепом, нефункциональном новомодном доме, с двумя дочерьми и домашним скотом, и оплачивают огромные счета за электричество. Предназначение Чарли, по мнению Фэй, заключается в том, чтобы построить дом ее мечты. Когда это сделано, муж перестает ее интересовать, и она переключается на молодого женатого мужчину по имени Натан Энтайл. Натан изучает историю и юриспруденцию, он умен и без труда распознаёт сущность Фэй. Но его все равно тянет к ней. Почему? Он не знает этого. Возможно, даже сам автор не знает. Однако Дик считал, что это правда, что именно так все и происходит.

И вот перед нами разворачивается действие разрушительное, интригующее и абсолютно достоверное. Читатель тоже не может не увидеть правду, какой бы безумной она ни казалась. Чарли избивает жену за то, что она заставляет его покупать ей «тампакс». Это очевидная нелепость, но кто из нас не разглядит здравомыслия под его безумием? Кто не станет отождествлять себя с Фэй в момент ее внутренних размышлений? Они, конечно, забавны, но слишком точны психологически и пробуждают в нас болезненные чувства:

«Я повесила трубку и вдруг почувствовала себя истеричной дурой. Кто же решает такие вопросы по телефону? Вскочив с кровати, я заметалась по спальне. Слухи пойдут по всему городу. Люди в Пойнт-Рейс будут говорить, что Фэй Хьюм звонила кому-то и несла пьяный бред. Вот именно! Они решат, что я была пьяна. Шериф Чисхолм засадит меня в кутузку. Может, стоит позвонить ему и рассказать все самой?»

Реалистичность героев Филипа Дика порождается тем, что для него они действительно существуют: он слышит, как они говорят; он записывает их мысли и беседы. В романах Дика диалоги выше всяких похвал, и особенно хорошо он описывает взаимоотношения. Правдивость его произведений коренится не столько в разговорах героев, сколько в их действиях по отношению друг к другу. В 1974 году Дик сказал мне: «Я никогда не был сторонником идеи одного героя. Мне кажется, что проблемы многоперсональны. Они вовлекают в себя всех, и личных проблем просто не существует… Это лишь форма невежества. Когда, проснувшись утром, я натыкаюсь на кресло, падаю, разбиваю нос, понимаю, что жизнь не удалась и жена меня бросила, невежество заставляет меня думать, что я целая вселенная и что мои личные беды не находятся во взаимодействии с остальной частью мира. Но если бы я мог посмотреть на мир со спутника, то увидел бы множество людей, которые, встав с постели, налетают на стулья и разбивают себе что-нибудь».

Юмор в романе да и во всем, что говорит и пишет Филип Дик, вполне очевиден. («Но я стоял посреди комнаты, не делая абсолютно ничего, лишь продолжая дышать и отправлять другие естественные процессы».) Дик общается с нами из центра глубочайшего отчаяния, которое, однако, никогда не является безысходным. Здесь мы видим обратную сторону цинизма. Какими бы жалкими и абсурдными ни были действия и мысли его персонажей, Дик всегда и неизменно относится к ним с симпатией. Он любит и понимает их. Его книги укрепляют веру в человечество, несмотря на весь наш идиотизм. В результате возникает нечто комичное. К примеру, в «Исповеди недоумка» безжалостно выставлены на обозрение смешные грани чудовищной тщетности наших обыденных помыслов. Неужели женщина может довести мужчину до такого состояния, что тот начнет убивать любимых домашних животных? Можете в это поверить?

Однако юмор не прикрывает собой ужасного. В романах Дика ужас заключается в жестокости и безумии нашего мира. Нам хочется сорвать повязки с глаз, но чем отчаяннее мы пытаемся увидеть реальное положение вещей, тем больше страдаем. Герои Дика мучаются осознанием боли, подобно ребенку в «Сдвиге времени по-марсиански», который слышал шум распадавшейся Вселенной. В «Исповеди» безумие проявляется в поступках людей, истязающих друг друга. Им снова и снова не удается сделать что-нибудь хорошее для самих себя и своих близких. Мы смутно (а иногда и остро) осознаем взаимосвязанность наших жизней, но, кажется, полностью не отдаем себе отчет в происходящем, и наши усилия лишь ухудшают ситуацию. Суть романа выражена в точном наблюдении Джека Исидора: «На самом деле весь мир полон придурков. Этого достаточно, чтобы свести вас с ума».

Вот мысли самого Филипа К. Дика об «Исповеди недоумка», изложенные им в письме от 19 января 1975 года.

Когда я писал «Исповедь», у меня была идея создания слабоумного персонажа, лишенного здравого смысла, ходячей коллекции сумасбродных мнений и предрассудков… изгоя, абсолютно маргинального человека, который, наблюдая за обществом извне, должен лишь догадываться о том, что происходит.

В темные века жил испанец Исидор Севильский, написавший самую короткую из когда-либо существовавших энциклопедий: как мне помнится, всего тридцать пять страниц. Я не понимал, насколько невежественными были люди той эпохи, пока не узнал, что энциклопедия Исидора Севильского чертовски долго считалась шедевром.

И тогда, в далекие пятидесятые годы, мне пришла в голову мысль: а что, если я создам современного Исидора Севильского из Калифорнии и заставлю его написать что-нибудь о нашем времени, подобно Исидору Севильскому из Испании? Кто может стать аналогом такого человека? Наверное, одинокая шизоидная личность, похожая на моего героя. Но прежде всего и более всего мне хотелось показать, что этот невежественный отщепенец является таким же человеком, как все мы; что у него также есть сердце, и что иногда он бывает добрым и хорошим.

Недавно, перечитывая роман, я с изумлением понял, что уже не могу назвать Джека Исидора Севильского из Калифорнии слабоумным болваном. Меня поразило, что за невнятным и несвязным лепетом скрываются черты проницательного и мудрого подсознания, которое, возможно, смутно разбирается в событиях, но, черт возьми… Закончив работу над книгой, я, к своему удивлению, должен был признать, что, скорее всего, старина Джек Исидор в чем-то прав! Пусть он не видит мир так, как мы, но фактически и это действительно парадоксально в чем-то превосходит нас.

Иными словами, когда я писал роман в пятидесятые годы, Джек нравился мне, но сейчас моя симпатия к нему возросла еще больше, словно само время стало на его защиту. Его выстраданные суждения формируются весьма странным образом, но он не скован предрассудками, которые диктуют нам, что́ есть истина и чтó есть ложь, что исходит из ада и что ниспослано нам свыше. Джек Исидор судит без предвзятости: он берет информацию там, где может ее найти, и делает сумасбродные, но изумительно верные выводы. Подобно наблюдателю с другой планеты, он становится в некотором роде бродячим социологом. Этот парень симпатичен мне. Я одобряю его. С высоты двадцати прошедших лет я гадаю, не окажутся ли его суждения впоследствии еще более верными. Во многих отношениях он незаурядная личность.

Например, в финале книги, когда Джек понял, что был не прав и что ожидаемый конец света не наступил, он сумел пережить такую неординарную коллизию. Он приспособился к ней. Интересно, как это удалось бы сделать нам, если бы правда оказалась на его стороне? И не являются ли истиной слова Джека, когда он говорит, что мы не видим вокруг себя нормальных, разумных, воспитанных и уравновешенных людей и поэтому уничтожаем себя и других ужасными способами? Смотрите, как Джеку все время удается избегать моральных проступков? Если его здравый смысл, его оценки, что для него «можно» и что «нельзя», отвергаются обществом, почему он не совершил ни одного злого или преступного действия? Он свободен от предвзятых оценок. С обывательской точки зрения Джек обижен судьбой. Но с моральной или, если хотите, с духовной точки зрения он остается незапятнанным… И это определенно его победа, реальное признание трезвости его суждений и правильности выводов.

То есть он несет в себе какое-то огромное интуитивное знание об окружающем мире. Джек не болван. С позиции абстрактного выживания он, возможно, подготовлен к жизни лучше нас. Как римский император Клавдий, как герой «Идиота», он представляет собой «нищего духом», любимца Бога. Его можно назвать воплощением Парцифаля, простодушного дурачка средневековых легенд… Но если это так, то мы можем воспользоваться его примером.

Этот человек умеет прощать. Он способен оценивать сердца и поступки людей без навязанных предубеждений. Для меня Джек является романтическим героем. Несомненно, я имел в виду себя, когда описывал его. Сейчас, перечитав роман через многие годы, я вынужден признать, что мне нравится мое альтер эго, мой внутренний образ, Джек Исидор Севильский из Калифорнии. Он бескорыстнее меня, добрее и лучше меня.

Роман «Исповедь недоумка», по мнению Филипа К. Дика, оказался одним из лучших его нефантастических произведений (и ваш покорный слуга готов подтвердить, что данная книга вполне сопоставима с «Человеком в высоком замке», получившим премию Хьюго, и столь же прекрасным «Сдвигом времени по-марсиански»). На мой взгляд, это один из самых проникновенных и замечательных романов об Америке середины двадцатого столетия.

«Исповедь недоумка» была написана в Пойнт-Рейс, штат Калифорния. Вскоре после завершения работы над книгой Филип К. Дик женился на женщине, вдохновившей его на создание образа Фэй Хьюм, и следующие пять лет они прожили вместе.

Пол Уильямс.

Нью-Йорк,

февраль 1975 года

Исповедь недоумка

– Джек Исидор

(из Севильи, Калиф.)

Хроника

Проверенных

Научных

Фактов,

1945–1959.

Посвящается Тэссе – темноволосой девушке, которая поддерживала меня, когда это было жизненно необходимо (то есть все время).

Для нее, с любовью.

(раз)

Я состою из воды. Вы не замечаете этого, потому что она находится внутри меня. Мои друзья тоже состоят из воды. Все. Соответственно, возникает проблема: нам не только приходится противодействовать просачиванию в землю, но и зарабатывать себе на жизнь.

Хотя существует еще большая проблема. Мы не чувствуем себя дома где бы то ни было. Отчего это?

Из-за Второй мировой войны.

Вторая мировая война началась для Америки 7 декабря 1941 года. В ту пору мне было шестнадцать лет, и я ходил в севильскую среднюю школу. Услышав новости по радио, я тут же понял, что нужно отправляться на фронт.

Наш президент получил возможность отшлепать япошек и немцев, а для этого всем нам требовалось встать плечом к плечу. Кстати, радио я сделал сам. Я постоянно собирал супергетеродинные пятиламповые приемники, работавшие на постоянном и переменном токе. Моя комната была завалена наушниками, катушками проводов, конденсаторами и кучей других технических деталей.

Объявление по радио прервало рекламу хлеба:

«Домашний»?

Покупайте лучше «Фермерский хлеб»!

Я всегда не любил рекламу. Я вскочил, чтобы настроить приемник на другую частоту, но женский голос внезапно осекся. Естественно, я заметил это. Я и глазом не успел моргнуть, как понял, что случилось важное событие.

Я возился с марками из германских колоний, теми самыми, на которых изображалась кайзеровская яхта «Гогенцоллерн», и разложил их на столе недалеко от падающих из окна солнечных лучей. Нужно было наклеить их, пока с ними ничего не случилось. Но я стоял посреди комнаты, не делая абсолютно ничего, лишь продолжая дышать и отправлять другие естественные процессы.

Я просто поддерживал физические функции, пока мой разум концентрировался на радиопередаче.

Конечно же, мои родители и сестра ушли куда-то после обеда, поэтому мне не с кем было поделиться новостью.

Это привело меня в ярость. Услышав, что япошки планировали сбросить на нас бомбы, я метался по дому и пытался придумать, кому позвонить. В конце концов я сбежал по лестнице в гостиную и позвонил Герману Хоку, которого знал по севильской школе и с которым во втором «А» мы сидели рядом на уроках физики. Когда я рассказал ему о нависшей угрозе, он тут же прикатил ко мне на велосипеде. Мы сидели, слушали последние сообщения и обсуждали ситуацию с Японией. За это время мы выкурили парочку «Кэмел».

– Короче, немцы и итальянцы получат теперь по носу, – сказал я Хоку. – Это означает войну с Осью^[1], а не с Японией. Но сначала мы должны вздуть япошек, а затем обратить внимание на Европу.

– Я тоже был бы рад отлупить япошек, – ответил Хок. – Мне не терпится поучаствовать.

У нас на этот счет было общее мнение. Мы расхаживали по моей комнате и, покуривая, продолжали слушать радио.

– Меня тошнит от этих пухлых мелких желтопузиков, – добавил Герман. – Ты знаешь, что у них вообще нет своей культуры? Вся их цивилизация… Они стащили ее у китайцев. И они точно произошли от обезьян, поэтому в них нет ничего человеческого. Это тебе не война с настоящими людьми.

– Однозначно, – согласился я.

Вспоминая 1941 год, я должен заметить, что мы высказывали ненаучные заявления. Тут и спорить нечего. Сегодня мы знаем, что китайцы тоже не имеют никакой культуры. Они перебежали к красным, как сонмы муравьев, которыми они, похоже, и являются. Это для них естественная жизнь. В любом случае все это не важно, потому что рано или поздно нам придется разобраться с ними.

Мы отмутузим их, как отмутузили япошек. И они получат свое, когда придет время.

Вскоре после 7 декабря военные власти расклеили листовки на телеграфных столбах. В них говорилось, что японцы должны убраться из Калифорнии к такой-то и такой-то дате. В Севилье, находившейся в сорока милях южнее Сан-Франциско, проживали несколько японцев. Они вели свой бизнес: кто-то выращивал цветы в оранжерее, кто-то торговал бакалеей – обычное мелкое предпринимательство, где каждый из них сшибал жалкие пенни, довольствуясь чашкой риса в день и заставляя работать своих десятилетних детей. Ни один белый человек не мог конкурировать с ними, потому что они трудились фактически задаром. В любом случае им пришлось убираться из страны, хотели они того или нет. На мой взгляд, это было сделано для их же пользы, потому что многие из нас подозревали япошек в саботаже и шпионстве. В севильской школе компания наших поймала японского мальчика и попинала его немного ногами, выказывая патриотические чувства. Помнится, его отец работал дантистом.

Единственным япошкой, которого я лично знал, был страховой агент, живший на другой стороне улицы. Как и все азиаты, он имел большой сад вокруг дома. По вечерам и по выходным он появлялся на своем огороде в штанах цвета хаки, майке и теннисных туфлях, держа в руках садовый шланг, мешочек удобрений, грабли и лопату. Этот япошка выращивал там неизвестные мне овощи: какие-то бобы, кабачки и дыни плюс обычную свеклу, морковь и тыквы. Пока он пропалывал сорную траву на грядках с тыквами, я следил за ним и приговаривал:

– А вот и наш Джек Тыквоголовый. Пришел поискать себе новую голову.

Он действительно походил на Джека Тыквоголового: тонкая шея и круглая башка. Волосы были подстрижены, точь-в-точь как у студентов колледжей! И он всегда улыбался. Его тонкие губы не могли прикрыть огромных зубов. Они все время торчали наружу.

В тот период, когда япошек выгоняли из Калифорнии, я несколько недель терзался мыслью, что этот желтокожий дядька рыщет вокруг нас и ищет себе свежую голову вместо сгнившей старой. Он выглядел неважно, наверное, потому, что был тощим, высоким и сутулым. Я предполагал, что он чем-то болел, скорее всего туберкулезом. Одно время я даже боялся (и это мучило меня неделями), что однажды он выйдет в сад или пойдет по аллее к машине, а его шея сломается, и голова, слетев с плеч, покатится перед ногами. Я в ужасе ждал, когда это случится, и тем не менее всегда выбегал посмотреть на соседа, когда слышал его кашель. Он кашлял всегда, когда бы ни выходил из дома. Постоянно кашлял и плевался. И его жена тоже плевалась, хотя была приятной маленькой женщиной. Она напоминала мне кинозвезду. Однако ее английский язык, по словам моей мамы, был настолько ужасным, что с ней не имело смысла разговаривать. В ответ она только хихикала.

Конечно, я никогда не стал бы сравнивать мистера Ватанабу с Джеком Тыквоголовым, если бы в детстве не прочел книги о стране Оз. Некоторые из них хранились в моей комнате до самой Второй мировой войны. Они стояли на одной полке вместе с научно-фантастическими журналами, старым микроскопом, коллекцией камней и моделью Солнечной системы, которую я сделал для кабинета физики в нашей севильской школе. Когда книги о стране Оз появились на свет где-то в 1900 году, все сочли их полным вымыслом, как и романы Жюля Верна и Герберта Уэллса.

Но теперь люди начинают понимать, что хотя такие герои, как Озма, Волшебник и Дороти, были выдуманы Баумом, сама идея о никому не известной цивилизации, существующей в нашем мире, не является столь уж фантастичной.

Недавно Ричард Шейвер дал подробное описание мира внутри Земли, а другие исследователи сообщили о похожих находках. Вполне вероятно, что исчезнувшие континенты My и Атлантида скоро будут считаться частью древней культуры, которая породила цивилизацию известных нам стран.

Сегодня, в пятидесятые годы двадцатого столетия, внимание человека обратилось вверх, к далекому небу. Людей интересует жизнь на других планетах. Однако в любой момент почва может разойтись под нашими ногами, и из центра Земли хлынут странные таинственные расы.

Об этом стоит подумать особенно в Калифорнии, с ее землетрясениями, где положение становится просто угрожающим. Каждый раз во время тряски я спрашиваю себя: появилась ли щель, которая в конце концов откроет внутренности мира? Настал ли этот час?

Иногда во время перерыва на ланч я обсуждаю этот вопрос с коллегами по работе и даже с мистером Пойти, управляющим нашей фирмой. Мой опыт свидетельствует, что если кто-то из них и осознаёт наличие пришельцев, то они в основном озабочены НЛО и расами, прилетающими к нам с небес. Лично я отношу это к невежеству и предрассудкам. К несчастью, даже в наши дни, в наш век прогресса, по-прежнему требуется много времени, чтобы научные факты приобрели широкую известность. Да и сами ученые так медленно меняют свое отношение к важным открытиям, что нам, научно просвещенным людям, приходится брать на себя роль проводников передовых достижений науки. И еще я понял, что среди нас имеется множество таких личностей, которым просто на все наплевать.

Пример тому – моя сестра. За те годы, которые она прожила вместе с мужем в северо-западной части Марин-Каунти, ее, похоже, интересовал лишь дзен-буддизм. Какая демонстрация упадка нравов! Моя ближайшая родственница, женщина из моей семьи, отвернулась от научного мировоззрения и предалась азиатской религии, которая не только угрожает уничтожить нашу способность к рациональному мышлению, но и посягает на христианскую веру.

В любом случае мистер Пойти проявил интерес, и я одолжил ему несколько книг полковника Чёрчварда, посвященных континенту My.

Моя работа в «Вулканизации шин за один день» сама по себе интересна и требует определенных навыков в работе с инструментами, хотя и не вполне соответствует той научной подготовке, которой я обладаю. Я восстанавливаю шины. Фактически мы берем «лысую резину», то есть использованные и изношенные до дыр покрышки, от которых остались едва ли не лохмотья, и восстанавливаем их внешний вид. Мы с парнями заливаем горячую смесь на покрышки и воспроизводим старый узор так, чтобы клиенту казалось, что на шине все еще имеется резина, хотя на самом деле ее там кот наплакал. Затем мы красим восстановленную шину черной краской, чтобы она приобрела товарный вид. Конечно, если вы поставите ее на машину и проедете по горячему бетону, то: бац! и ваше колесо окажется спущенным. Но обычно вулканизированные шины держатся около месяца. Вы только не купи́те их по неосторожности, особенно те, которые делаю я. Мы имеем дело только с оптовой торговлей и с компаниями, специализирующимися на подержанных машинах.

За работу платят мало, однако мне нравится восстанавливать старые узоры. Иногда их почти не видно. Фактически только такой опытный и обученный техник, как я, может распознать и реставрировать их. А в нашей профессии это нужно делать идеально точно, потому что если вы не сохраните старый узор, то на шине образуется полукруглая выемка, и тогда даже идиот поймет, что ему подсовывают неоригинальное изделие. Мои вулканизированные шины вообще не похожи на ручную работу. Они выглядят так, словно их сделали на заводе, а для нас, вулканизаторов, это самая большая радость.