Фонд А.
Агитбригада. Книга 3
Глава 1
– Мать моя женщина! – потрясённо выпалил Енох, – Моня, ты тоже видишь это?
– Меня сейчас стошнит! – сказал Моня умирающим голосом.
– Тебя не может стошнить, ты – призрак.
– Тихо вы! – прикрикнул на них я, внимательно осматривая место. То, что здесь творится какая-то непонятная и дичайшая дичь, было видно даже невооруженным глазом.
Мы находились в самом центре деревеньки под странным названием Хохотуй и изумлённо рассматривали открывшееся зрелище.
Мда. Действительно Хохотуй. Обхохочешься.
На большом лобном месте, или маленькой площади (чёрт его знает, как оно у них тут правильно называется), так вот, в самом центре, прямо на глинистой поверхности, был процарапан большой круг, в получившуюся борозду залили почти уже впитавшуюся субстанцию, судя по цвету и консистенции – кровь. От чего круг казался ржавым. В круге находились (точнее лежали) люди. Судя по тому, как по их лицам неспешно ползали жирные зеленые мухи – люди эти были мертвы.
Но потрясало даже не это. Все тела кто-то аккуратно выложил в круг, причём разложил так, чтобы ноги их оказались внутри, чётко соприкасаясь с небольшим треугольником, тоже прочерченным на земле и окроплённым той же кровью, зато все головы равноудалённо торчали наружу. Всего я насчитал шесть тел. Пять мужчин и одна женщина.
Меня передёрнуло.
Зрелище было отвратительным.
Кто-то вырезал всем бедолагам языки, это было видно в раскрытых в предсмертном крике окровавленных ртах. На лбу каждого из мертвецов был выцарапан такой же круг с треугольником. Глаза у всех закрывали одинаковые повязки.
Енох подлетел к ближайшему мертвецу и немного сдвинул повязку. Зрелище, что открылось, довело и так полностью деморализованного Моню практически до инфаркта (если инфаркты, конечно же, бывают у призраков). Да и сам я еле-еле сдержался.
Глаза у мертвеца оказались выколоты, натоместь в пустых, заполненных подсыхающей кровью глазницах, лежали плоские цветные камешки, овальной формы. Они были похожи на пёструю гальку, которую я когда-то в детстве, ещё в прошлой жизни, собирал на берегу Черного моря в Крыму. Кишки у всех шестерых были выпущены наружу и теперь подсыхали сизыми, воняющими дерьмом и кровью, осклизлыми комками. Над ними тоже роились мухи.
Но более всего нелепой казалась находящаяся в центре всего этого натюрморта тусклая бронзовая чаша с запекшейся уже явно тоже человеческой кровью, в которой плавала дохлая рыба.
– Щука, – авторитетно констатировал Енох, рассматривая рыбу с видом профессионального ихтиолога.
– Бугэээ, – страдальчески ответил Моня.
– Как вы думаете, что здесь произошло? – спросил я, продолжая обозревая жуткую композицию на расстоянии.
– Ясно что – ритуальное убийство, – авторитетно сказал Енох.
– Жертвоприношение… человеческое… – умирающим голосом влез Моня.
– Это одно и то же! – возмутился Енох.
– Нет! – возразил Моня.
– Да что ты понимаешь в этом, неуч! – рассвирепел Енох, – вот в семнадцатой главе Откровения Иоанна сказано…
– Да тихо вы! – жёстко пресёк я болтовню. – Вы только гляньте, как они одеты!
А одеты они действительно были совершенно нетипично для простых жителей Хохотуя – все мертвецы были в форменных кителях селадонового цвета, в военного образца галифе и начищенных хромовых сапогах. Даже женщина.
– Ответственные товарищи, – язвительно констатировал Енох.
– Угу, и боюсь, что это именно те товарищи, за которыми меня сюда отправил Гудков, – совсем расстроился я. – И что теперь делать?
– Нужно собрать улики и допросить местных жителей, – посоветовал Моня.
– Как я их соберу? – запечалился я, – и что за улики? Ты предлагаешь мне идти искать их вырезанные языки? Или собрать кишки в кулёчек?
– Бугэээ, – страдальчески прокомментировал мои слова Моня.
– Кишки не надо, – сказал Енох, – а вот камешки я бы собрал. Да и чаша заслуживает внимания.
– А рыбу куда я дену?
– Выпусти её на волю, – хохотнул Енох. – Но лучше оставь на ужин!
– Бугэээ, – мучительно высказал своё отношение к происходящему Моня.
– Да ты заманал уже! – вызверился на Моню Енох (причем он употребил моё выражение, и я ещё раз мысленно обругал себя и пообещал следить за собственными словами).
– Да. Ты, наверное, прав, – сказал я, – камешки соберу и чашу возьму. Жаль, что фотоаппарата нету. Гудков не поверит.
– Стой! – окрикнул меня Енох, когда я уже направился в круг. – Генка! Ты что, с ума сошел? Ты же не знаешь, что там, в круге! Куда попёрся?!
– Ага, – растерянно сказал я. Действительно, что-то я в свете последних событий совсем храбрым стал. Бессмертным себя вообразил. Так сказать, потерял осмотрительность.
– И как тогда мне эти камушки собрать? – задумчиво спросил я. – Если в круг нельзя?
– Обойди хутор и расспроси сперва местных жителей, – влез с ценными советами Моня. Даже сквозь его призрачный лик было видно, насколько он бледно-зеленоватый от всего этого. – И возьми у кого-то вилы. Вилами подцепишь чашу.
– А камешки? Как я соберу их?
– Моня в этот раз прав, как ни удивительно, – рассудительно сказал Енох, практически без обычной издёвки. – Круг распадётся, и тогда соберёшь. Я думаю, что тут всё завязано на эту чашу.
– Ага, – кивнул я.
– Только не дотрагивайся до неё, – велел Енох строгим голосом.
– Возьми у кого-то из селян рукавицы! – напутствовал меня Моня.
Я пошел по кривоватой улице. Ближайший дом с покрытой дранкой крышей, оказался пуст. Второй – тоже. И третий… и четвёртый. Я обошел всю деревню и ни одного жителя не обнаружил.
– Никого, – расстроенно констатировал я, когда уже осматривал последнюю избу.
– Но они ещё утром всё тут были, – Енох подлетел к печи и указал на остывающий горшок с кашей.
– Может пообедать? – задумался я. – Всё равно еда пропадает… Хотя не удобно, вдруг хозяева вернутся. Я же не вор.
– В ближайшее время не вернутся, – ответил Енох, который следовал за мной.
Исходя из какого-то негласного соглашения, мои призраки разделились: Енох увязался за мной, а Моня мужественно остался сторожить мертвецов, хоть и видно было как не по себе ему.
– И животных нету, – задумчиво констатировал я, – сколько изб обошли, ни котов, ни собак. Даже птиц нету.
– Куры были, – возразил Енох.
– Куры глупые, – сказал я, – особенно чёрные.
– Чёрные да, – согласился Енох и, после секундного размышления добавил, – вот была у меня знакомая чёрная курица по имени Харитон…
– Погоди, Енох, – велел я, – давай ещё раз посмотрим. Только нужно искать и живых, и неживых. Мы прошли «по верхам», особо никуда не заглядывая. А ведь может же быть, что кто-то в подпол спрятался, или на чердаке?
– А мне кажется, люди отсюда насовсем ушли.
– Но ты обрати внимание, ничего не разбросано, не перевёрнуто, – возразил я, – если бы они второпях убегали, в каждой избе всё бы вверх дном было. Дав и подушки все эти, перины – они бы с собой забрали!
– Ну это да… – задумался Енох.
– Коров, лошадей, коз ведь тоже нету!
– Может, они их с собой увели? – предположил Енох. – А для подушек места не хватило.
– Куда увели?
– В лес… или в соседнюю деревню.
– Ага, и никаких следов! – горячился я, – вот иди за мной, что-то покажу!
Я выскочил из избы на улицу, пробежал мимо двух домов и свернул в небольшой переулочек-пятихатку. Во дворе крайней избушки, самой бедной, практически землянки, весь двор был земляной, так что там даже трава не росла.
– Иди сюда! – поманил я Еноха и подошел к покосившемуся сараю. Очевидно, в нём хозяева держали коз, так как корова обычных размеров туда не поместится.
– Иду, – буркнул Енох. Ему это всё явно не нравилось.
– А теперь смотри! – я раскрыл дверь абсолютно пустого сарая. В углу лежала почти не тронутая охапка сена.
– И что? – не понял Енох.
– То, что здесь была коза. Или овца. Ну, в общем, кто-то небольшой был.
– Скажи ещё – пони или единорог, – ехидно хмыкнул Енох.
– Ну, во всяком случае, кто-то жвачный, кто ест сено. Обычно в деревнях это коровы, лошади, овцы или козы, – сказал я и рассердился, – да и не важно это! Пусть хоть кентавр! Важно, что в сарае кто-то был. Условно давай примем рабочую версию, что это коза.
– Ну, хорошо, давай, – кивнул Енох и заметил, – и что из этого?
– А ты смотри дальше! – сказал я и вернулся во двор. – Сюда глянь.
– Что смотреть? – не понял Енох.
– Да ты на землю смотри! – меня уже начинала бесить его непонятливость, – на землю глянь, что ты видишь?
– Ну… грязь, камешек, – начал перечислять Енох, – твои следы, ещё камешек…
– Да! Именно так! – вскричал я, – ты видишь только мои следы! Мои свежие следы. А где тогда следы хозяев? А где следы этой козы из хлева?
– А, может её в хлеве не было… – начал Енох.
– А сено тогда зачем бросили? Сено-то свежее!
– Ну это да… – задумчивым голосом протянул Енох.
– Теперь иди сюда, – поманил я его за собой. – Давай зайдём в первую попавшуюся избу.
Я вышел из земляного двора и повернул к соседнему двору, где новый бревенчатый дом смотрел на нас широко раскрытыми резными ставнями сразу трёх окон. И ворота там были новые, только недавно окрашенные, да ещё и щедро разрисованные кривоватыми незабудками.
– А почему именно к этому дому? – спросил Енох, мерцая от любопытства, – чем тот дом плох?
– В том доме, по всей видимости, одинокая старушка жила. Или старичок, – сказал я. – Выборка будет недостоверна. А я тебе хочу доказательства так привести, чтобы ты и возразить ничего не мог.
– Ну ладно, давай свои доказательства, – вздохнул Енох.
– В этом доме много народа жило, он большой, новый, – пояснил я, – ну или молодая семья.
– Да понял я, понял!
– Смотри сюда! – я подошел к большому хлеву, предназначенному как минимум для трёх-четырёх коров и раскрыл дверь – картина повторилась: сено есть, даже вода в ночвы налита, а вот самого скота нету. Пусто. Словно испарились.
– Пошли в дом! – велел я и первым взбежал по ступенькам крыльца.
Толкнул дверь, вошел в пахнущие зверобоем и сушенными яблоками холодные сени, затем зашел в следующие, что были поменьше. Открыв оббитую новой мешковиной дверь, вошел в дом. Там тоже было абсолютно тихо и безлюдно.
– Эй! Хозяева! – на всякий случай крикнул я.
В ответ ожидаемо – тишина.
В этом доме было несколько комнат. Мы с Енохом прошли первую, с большой выбеленной извёсткой печью, от которой доносились умопомрачительные, с дымком, запахи настоявшегося борща с мясом и фасолью. Так одуряюще пахнет лишь еда, приготовленная в русской печи.
Я невольно аж слюнки сглотнул. Гудков прямо с утра отправил меня в Хохотуй и я не успел позавтракать. А уже время давно перевалило за обед.
В животе жалобно заурчало.
В общем, ситуация была такая – после всего того, что приключилось с нами той коммуне, которая в результате оказалась тайным женским монастырём, наша Агитбригада «Литмонтаж» отправилась дальше строить коммунизм и бороться с мракобесием в крестьянских массах, согласно графику, согласованному от Культпросвета города N. Я всё свои дела сделал, с отшельником встретился, всё более-менее выяснил, и даже приобрёл настоящее оружие против потусторонних сил. Поэтому я уже сильно настроился возвращаться обратно в город. У меня там была непереведённая книга Лазаря с тайнами и секретами, куча незаконченных дел и главное – перспектива поездки в столицу, в магазин «МамбуринЪ и сыновья», чтобы начти ключ к миллионам Генкиного отца. Но график Агитбригады культстроителей коммунизма был суров и негибок.
Этот чёртов график, который ну никак нельзя было нарушать, так вот он гласил, что у нас еще несколько населённых пунктов, которые нужно посетить с выступлениями и пропагандой. Причём в обязательном порядке. И вот два дня тому назад мы прибыли в городок с поэтическим названием Хлябов. Глава этого поселения собирался забабахать большой праздник в пику христианской пасхе. С демонстрацией, маршами, речёвками, транспарантами и театральной пропагандой, куда и пригласили присоединиться нашу Агитбригаду. Гудков никак не мог пропустить такое мероприятие, так что пришлось задержаться.
Дело усугублялось приездом неких полуответственных товарищей, которые должны были выступить с пламенными речами на демонстрации в поддержку праздника. А так как все бегали, суетились, готовились и разучивали слова, то встретить товарищей Гудков отправил меня. Нет, вы не подумайте, что никого более ответственного не нашлось, но я же говорю – в городе царили суета, кавардак, все «красили траву», так что да, пришлось «сбегать» мне. Благо тут всего три километра.
И вот результат – шесть трупов и полностью опустевшее село… А я брожу тут и не знаю, что делать.
– И что ты собираешь мне тут показывать? – начал было Енох, но закончить ему не дали. Во дворе послышался какой-то звук.
– Хозяева вернулись? – удивился и я выскочил из дома.
Енох устремился за мной.
Я огляделся: во дворе было всё по-прежнему.
– Глянь туда, – сказал Енох и кивнул на забор.
Я обернулся. Верхом на заборе сидела маленькая девочка с трогательными косичками и увлечённо баюкала замурзанную тряпичную куклу.
– Генка, это же ребёнок! – удивился Енох. – Что он тут один делает?! Одна, то есть…
– Тихо ты! Напугаешь, – шикнул на него я, мучительно размышляя, как заговорить с нею, чтобы не испугать.
– Придётся с собой забирать, – вздохнул Енох, – вот Гудков «обрадуется», когда ты вместо этих ответственных товарищей приведёшь её.
– Да не собираюсь я её никуда тащить! – огрызнулся я шёпотом, наблюдая за девочкой.
– Сам посуди, ну разве можно ее здесь бросить? – вопрос был важным и не давал покоя. – Такую маленькую. В этой странной деревне. Одну.
Я вздохнул и покачал головой. Обзаводиться ребёнком мне не улыбалось.
– Маленькие дети должны быть рядом со взрослыми, – продолжал убеждать меня Енох. – Иначе они становятся непредсказуемыми. Шумят. Бегают. Нет ничего хуже, когда шумят и бегают. Мда… вот как-то меня временно приютили в одном монастыре, и у нас там был один маленький ребенок. Правда не девочка, а мальчик. Но тоже шумел и бегал. Настоятель от такого беспокойства совсем не мог спать и постоянно пил вино. Уфффф… хорошее вино было у настоятеля…
Енох сглотнул, но тут вспомнил о маленькой девочке, которая продолжала сидеть на заборе и баюкать куклу.
– Да, хорошее вино…
От забора послышалось сдавленное хихиканье.
– Генка! Она меня слышит! – удивился Енох и крикнул ей, – эй, девочка! Ты меня видишь?
Девочка, не поднимая низко опущенной головы от куклы, кивнула.
– Ты правда видишь меня и слышишь? – не унимался донельзя удивлённый Енох.
Девочка кивнула опять.
– Генка, нам нужно её отсюда забирать, – тревожным шепотом сказал Енох. – Она меня видит! Ты представляешь?!
Пока я мучительно думал, как поступить, Енох опять окликнул её, строго сдвигая брови.
– Ты пойдёшь с нами?
Девочка хихикнула и кивнула.
– Она согласилась! – сообщил мне Енох и опять крикнул девочке, – Обещаешь вести себя хорошо?
Девочка, чуть помедлив, кивнула, от чего обе косички весело подпрыгнули.
Солнце припекало, старательно освещая забор, двор и избу. От этого света и весь хутор Хохотуй, и маленькая хрупкая девочка казались золотисто-прозрачными, почти розовыми. Густо и безмятежно пахло весной. Большие шмели с сердитым жужжанием носились над дворами.
– Тебя как зовут? – не унимался Енох. – Где твои родители?
Девочка не ответила, продолжая играть с куклой.
– Ну что ж, – вздохнул Енох и задумчиво замерцал. – Без имени никак нельзя. Нужно дать тебе имя. Хотя бы временное.
Он засмотрелся на покрытую дранкой крышу дома, беззвучно шевеля губами. С сердитым жужжанием у самого лица пролетел шершень. И хоть он пролетел сквозь Еноха, но тот всё равно нетерпеливо от него отмахнулся и сообщил результат:
– Будешь Маруся?
Девочка повернула голову и кивнула. Бледно-восковое лицо ее искажал косой рваный шрам, тонкие губы разошлись в оскале, обнажив два ряда длинных и острых зубов. Нижней части подбородка у нее и вовсе не было, и позвоночная кость алебастрово белела сквозь зияющую дыру.
– Эммм… в-вот и с-славненько, – охнул Енох.
Глава 2
– Ты в этом точно уверен? – я очумело посмотрел на чёртового Еноха, – что-то я в сомнениях…
– Ты у нас главный, вот ты и решай! Не надо на меня перекладывать! – сварливо выкрутился Енох и заторопился куда-то, по одному лишь ему понятному делу.
А я остался во дворе с Марусей. Между прочим, наедине. И, между прочим – в странной деревне, где недавно совершили ритуальное убийство шести человек. Причём не просто человек, а ответственных товарищей.
Я посмотрел на Марусю. Маруся посмотрела на меня. Меня аж прошиб пот и зазнобило.
– Ну пойдём, что ли… – промямлил я непослушными губами, в надежде, что ну а вдруг она где-то по дороге потеряется.
Маруся кивнула. При этом отсутствующая часть подбородка полыхнула перламутрово-белым. Я поёжился и оглянулся. Гадского Еноха и след простыл.
– Спросить тебя, кто ты и что ты здесь делаешь бессмысленно, да? – спросил я Марусю.
Она повернула ко мне лицо. Тонкие острые зубы ощерились в оскале (улыбкой назвать это язык не поворачивается).
– Ну, ладно, – сказал я, про себя костеря Еноха на все лады. – Пока пошли, а дальше будет видно…
Маруся схватила куклу и сильно прижала к себе. Затем она спрыгнула с забора на землю. Выглядело это так, словно сверху сбросили мешок цемента (я потом посмотрел, там, на земле была вмятина, словно точно мешок с цементом со всей дури швырнули наземь).
Но маленькая девочка, даже пусть и такая, не может столько весить!
Маруся не дала мне времени на раздумья и бодро пошагала вперёд, только косички взметнулись. Я, соответственно, поплёлся сзади.
– Ну, где вы столько ходите! – набросился на меня истосковавшийся по живому общению Моня. – Сколько вас ждать можно?! Бросили тут меня с мертве…
Он осёкся на полуслове, внезапно узрев Марусю.
– К-кто эт-то? – выдавил он из себя.
– Да это Енох тут по случаю подружкой обзавёлся, – тут же наябедничал я и не удержался от сарказма. – Видимо, удочерить хочет.
– Почему сразу Енох?! Чуть что, там Енох! – сварливо маякнул прямо в воздухе передо мной Енох и тут же исчез.
Повисла тяжелая пауза.
Точнее для нас она была тяжелая, так как девочка стояла и с любопытством рассматривала натюрморт из мертвецов в круге. Ноздри её при этом хищно раздувались.
– К-как тебя з-зовут, девочка? – выдавил из себя Моня, внезапно решив поиграть в воспитанность.
– Ми-ми, – довольно членораздельно ответила Маруся и с гордостью посмотрела на меня.
– Молодец, – похвалил я.
Маруся, или как она себя сама назвала, Мими, одобрительно кивнула и переключила внимание на мертвецов в круге. Глаза её при этом загорелись красным и замерцали, примерно, как Енох в волнении.
– Даже и не думай, – на всякий случай сказал я ей. – Иначе наши пути разойдутся. Если ты хочешь идти с нами, то будешь выполнять общие правила и мои приказы.
Мими внимательно посмотрела на меня. Безэмоционально.
– Пойми, Мими, я никого возле себя не удерживаю, и ничего не заставляю. Но если кто-то решил идти со мной, то он прежде всего должен делать то, что я скажу.
Мими продолжала пристально на меня смотреть.
– Так что сама делай выбор. Или ты с нами и подчиняешься общим правилам, или мы расходимся, и дальше каждый сам за себя.
Мими задумчиво рассматривала меня, склонив голову набок. Под этим взглядом я аж взмок.
Наконец, очевидно, приняв для себя какое-то только одной ей понятное решение, Мими кивнула и сказала:
– Ы!
– Это означает согласие? – на всякий случай решил уточнить я.
– Ы! – настойчиво повторила Мими и потеряла ко мне интерес, переключившись на чашу с рыбой. Заключалось это в том, что она, пьяно покачиваясь, бродила вокруг ритуального круга и, хищно раздувая ноздри, принюхивалась к чаше с дохлой рыбой.
– Ты вилы взял? – тут же влез Моня, бросая на неё опасливые взгляды.
– Какие там вилы! – возмутился я, – чёртов Енох сбежал, сбросив на меня Мими.
– Кто бы сомневался, – ядовито хихикнул Моня.
– Между прочим, я бы попросил! – возмущённо проревел Енох, появляясь прямо из воздуха. – И за спиной обсуждать – это признак невоспитанности…
– Енох, – мстительно перебил я его словоизлияния. – Проведи Мими инструктаж, как тут у нас и что. Теперь мы с Моней сходим за вилами. И не отходи отсюда никуда!
Моня довольно захохотал, Енох что-то сварливо пробурчал, что, очевидно, означало крайнюю степень негодования, но я его слушать не стал, ибо это будет надолго.
Мы с Моней вернулись в деревню.
– Здесь все дома пустые, – пояснил я ему. – Люди исчезли, скот с хлевов исчез. Даже следов на земле нету. Только еда в печи горячая осталась и сено свежее в хлеву.
– Этого не может быть, – растерянно вякнул Моня.
– Согласен, – подтвердил я, – но это именно так и есть.
– Они не могли просто взять и испариться.
– Да? – я аж остановился и скептически посмотрел на Моню, – тогда что здесь произошло, по-твоему?
– Ну, я не знаю, – дипломатично увильнул Моня, – ты у нас главный, ты и решай.
– А на что оно мне? – задал резонный вопрос я.
– А зачем ты тогда всё это затеял?
– Возьму вилы, заберу чашу и камни и свалю отсюда.
– А Гудкову что скажешь?
– Ну… что они мертвы… – пожал плечами я.
– И он сразу же возьмёт и тебе поверит, да? – язвительно хмыкнул Моня.
Меня аж досада взяла. Как ни крути, а он прав, Гудков мне не поверит. Более того, зная Зубатова, вполне могу допустить, что эти убийства могут повесить и на меня. А если и не сами убийства, так то, что бросил трупы здесь.
Чёрт! Куда не кинь – всюду засада.
И что делать?
Решение возникло, как ни странно, в момент, когда я выбирал вилы среди наваленных скопом инструментов в одном из сараев.
– Вот эти бери! – одобрил мой выбор Моня, – у них ручка длиннее и крепче.
Я взял вилы и, на всякий случай прихватил топор.
И тут появилась Мими.
Сонно щурясь на солнце, она подошла к нам почти вплотную, так, что Моня, тоненько взвизгнув, растворился в воздухе.
И этот гад бросил.
– Ну, что тебе? – нелюбезно спросил я. Спросил, внутренне замирая. Но подавать вид, что я опасаюсь, было неправильно. Нужно сразу продемонстрировать, кто в стае главный, иначе пойдет разброд и шатание, а я этого допустить не могу.
– Ы! – сказала Мими.
– Я тебя не понимаю, – пожал плечами я.
– Ы! – настойчиво повторила Мими и поманила меня пальчиком.
Ну ладно, пойдём поглядим.
Я вышел со двора на улицу. Мими пошла вперёд, а я опять поплёлся следом.
На окраине деревни она показала на слабо накатанную дорогу:
– Ы! – сказала она и показала пальцем куда-то вдаль.
Я посмотрел в ту сторону. Но сколько я бы не прищуривался, проклятое солнце слепило глаза и рассмотреть, что там за «ы», не представлялось возможности.
– Дым, – сказал материализовавшийся сзади Моня.
От неожиданности я чуть не подпрыгнул.
– Тише ты! Так и до инфаркта довести можно! – рассерженно прошипел я.
– Дым от печи. Не костёр, а дым. Там изба, или избы, – повторил Моня, которому солнечные блики совершенно не мешали.
– Ты хочешь сказать, там деревня? – переспросил я.
– Именно так, может, просто пятихатка на отшибе, но избы там точно есть и они сейчас топятся, – сказал Моня, а Мими согласно кивнула.
– Так, – глубокомысленно сказал я, думая, а зачем мне эта деревня.
– Там можно попросить телегу и лошадь, – подсказал Моня, поняв, что я зависаю, – и перевезти трупы в город. Как доказательство. Иначе Гудков тебя сожрёт.
– Понятно, – но я таки решил сперва вернуться и забрать чашу и камни, раз Енох говорит. Авось потом пригодится всё это.
Не буду описывать, с какой попытки удалось подцепить эту чёртову чашу, да так, чтобы не расплескать её содержимое.
– И что теперь с этим дальше делать? – пробормотал я, склонившись над чашей, до полвины, заполненной подсыхающей, словно испорченное желе, кровью, из которой торчала дохлая, воняющая тухляком, рыба. Глаза у этой рыбы, между прочим, были разного цвета – один вишнёво-коричневый, второй – желтовато-зелёный. Интересно, в природе разве такое бывает?
– Как что? Забирай чашу и начинай собирать камни, – склочным голосом старой еврейской бабушки подсказал Енох.
– Это я понимаю, – сказал я, – с рыбой что делать?
– На ужин… – опять развеселился Енох, но под моим тяжелым взглядом сник.
– Выбрось её обратно, на то же место… – посоветовал Моня.
– Вот кто тебя, такого дурака, спрашивает? – возмутился Енох, – эту рыбу никак нельзя обратно. На ней же всё завязано. Ты не понимаешь разве, что она стоит на пересечении прямой линии, ведущей от самой нижней Сефиры Малкут к наивысшей Сефире Кетер! И если её там опять закрепить, то Седьмой Ключ…
– Ничего себе! – сказал Моня, а Енох раздражённо сплюнул и замолчал. Добиться от него больше ничего не вышло.
Пока мы так спорили, Мими подошла ближе. В одной руке она держала свою тряпичную куклу, в другой, прихваченное откуда-то со двора – кайло (кирку).
Ни на кого не обращая внимания, Мими деловито вошла в круг и окунула кайло в чашу с кровью.
– Ты гля, что делает? – охнул Моня.
– Интересно, а зачем? – сказал я, ни к кому не обращаясь.
– Она явно что-то задумала, – изрёк великую мудрость Енох.
Но этого Мими показалось мало, она ловко, двумя пальцами вытащила дохлую рыбу из чаши, и принялась внимательно её рассматривать, хищно раздувая ноздри.
– Сейчас съест? – предположил Енох.
– Бугэээ, – ответил Моня.
Мими есть дохлую рыбу не стала. Ухватила её за хвост и ушла из круга.
– Куда она её потащила? – слабым голосом спросил Моняю
– Может, хоронить? – предположил Енох.
– Зачем её хоронить эту рыбу? – хмыкнул я.
– Ну не знаю… – задумчиво сказал Енох, – может, это какая-то знакомая её рыба?
На это я не нашелся, что сказать.
– Быстрее собирай камни, – велел мне Енох, и дальше размышлять о дальнейшей судьбе дохлой рыбы я не стал.
* * *
Пятихатка находилась на расстоянии примерно два километра от Хохотуя и жила себе тихой-мирной жизнью, как обычное село. Когда я ступил на грунтовку короткой улочки, честно говоря, сперва аж растерялся – настолько вся эта сонная тишина контрастировала с тем, что произошло рядом.
– Хозяюшка, – обратился я к дородной женщине с такими большими… эммм… ну в общем, на её перси можно было легко поставить несколько бокалов пива.
– Чегой? – улыбнулась она мне сонной улыбкой.
– А мужики у вас тут есть?
– А чего ж не быть? – пожала плечами женщина и спросила, – а ты, мил человек, чьих будешь?
– Мне нужна телега с лошадью, – проигнорировал её вопрос я, – нужно перевезти кое-что. Я заплачу.
– Ну это тебе к нашему деду надо, – она махнула рукой на крайнюю избу, покрытую новой дранкой, – Дед Христофор. Он у нас самый главный тут.
– Ага, спасибо, – кивнул я.
– Так, а что ты хотел? – прицепилась она, но я уже, получив нужную информацию, не стал с ней точить лясы, а направился прямо к указанному двору.
Во дворе было тихо. Если не считать нескольких куриц, которые деловито копошились в куче свежей стружки возле поленницы дров.
– Эй! Хозяева! – крикнул я.
Пару минут было тихо, но потом скрипнула дверь и на крыльцо выглянул взъерошенный и заросший щетиной, дед.
– Чегой шумишь? – неприветливо спросил он, почёсываясь.
– Мне сказали, у вас нанять телегу можно с лошадью, – начал я.
– Зачем?
– Нужно перевезти кое-что из Хохотуя в Хлябов. Плачу живыми деньгами, – торопливо сказал я, боясь, как бы дед не передумал.
– Матерь божья! – тоненько охнул дед Христофор, когда мы подъехали к кругу.
– И не говорите, – вздохнул я, – У вас есть какие-то предположения, кто это мог сделать?
Но судя по ошарашенному стеклянному взгляду деда, предположений у него не было. И мыслей тоже. Я уже начал было опасаться, как бы его кондрашка не хватила, когда он отмер и, мелко крестясь, принялся перетаскивать трупы и сгружать их на подводу.
– Там всё село исчезло, – махнул я рукой на дома Хохотуя, – все люди и вся скотина испарились. Не знаете, что это может быть?
– Не знаю, – сокрушенно покачал головой дед Христофор, а потом удручённо спросил, – а остальное добро, говоришь, пооставалось?
– Угу, – кивнул я. – Даже еда горячая в печах стоит.
– Надо своим сказать, пусть наведаются, – задумчиво пробормотал дед, – нечего добру пропадать.
С этими словами он заторопился:
– Садись давай, до Хлябова дорога не быстрая.
– Как не быстрая? Я сюда за час дошел, – не поверил я.
– Так ты напрямик шел! А мы по дороге поедем, – загорячился дед. Ему было явно некогда, после поездки предстояла благородная процедура мародёрства и тратить лишние минуты ему было жаль, – нужно было успеть до односельчан, иначе ничего не останется.
Мими подошла к лошади и погладила её по гриве. Лошадь захрипела и шарахнулась.
– Трпррру, зараза! – дёрнул за вожжи дед Христофор, – сдурела, что ли?! Я те задам! А ну не балуй!
Мими он не видел.
Я примостился рядом с дедом на облучке, Мими влезла в телегу и села на один из трупов, старательно баюкая куклу. Кирку она положила рядом возле себя.
– А у вас ведьмы есть? – начал я разговор, пытаясь прояснить картину.
– Да какие там ведьмы! – фыркнул дед, – ведьмы – это бабские сказки. Ты бы ещё о Кощее Бессмертном спросил. А ещё комсомолец!
– А куда тогда люди из села делись?
– Да кто ж их знает, – пожал плечами дед Христофор, – раз нету нигде, ушли значит.
– И что, скотину всю забрали, детей малых, и даже кошек! – сердито выпалил я, – зато ни еду, ни вещи не взяли. Я в одной избе деньги за иконой видел. Их тоже не взяли.
– В какой избе говоришь? – заинтересовался дед.
Я не ответил. Дальше ехали молча.
Я размышлял о непонятных вещах, которые творятся в глубинке. То секты какие-то, то спиритизм, то колдуны, то монастыри, притворяющиеся коммунами, а теперь ещё и ритуальные жертвоприношения в кучу. Вот и где оно всё взялось? И, главное, куда потом всё делось?
Вопрос был риторический. Конечно же вслух я его задавать никому не стал.
* * *
На большой сцене-помосте, поставленной в центре Хлябова шла генеральная репетиция: здесь выстроились почти все агитбригадовцы, за исключением разве что Клары Колодной: Нюра Рыжова, Люся Пересветова, Виктор Зубатов, Гриша Караулов, Жорж Бобрович, Семён Бывалов и Макар Гудков. Немного сбоку стоял Зёзик Голикман и старательно выбивал на барабане бравурную музыку. Все они были одеты в одинаковые спортивные трико в голубую полоску и с алыми лампасами по бокам. А у Нюры и Люси в волосах были алые маки из гофрированной бумаги.
Они сейчас выполняли очень сложную фигуру под названием «малые ворота из семи человек». Жорж, Макар и Семён выстроились в колонну. К ним подошли Виктор и Гришка. Виктор положил левую кисть на правое плечо Жоржа, придерживаясь правой рукой за его предплечье; Гришка же сделал всё то же самое с левым плечом Макара, придерживаясь левой рукой; Виктор поднял левую ногу, Гришка – правую. Парни подошли к Нюре и Люсе сзади, схватили их за поднятые ноги и по сигналу Семёна подняли их вверх на прямые руки до горизонтального положения. Поднимаясь вверх, двое висящих, Виктор и Гришка, повернулись боком, выпрямили руки и сделали упор – первый на левой руке, второй – на правой, упираясь головой в ноги Жоржа, стоящего на плечах у Семёна, а Нюра и Люся, стоя на самом верху, высоко подняли сигнальные флаги.