Фонд А.
Агитбригада. Книга 3
– Але-оп! – громко и синхронно крикнули все агитбригадовцы, зрители ахнули, затаив дыхание, а Зёзик исполнил тревожный барабанный паттерн.
– Браво! Браво! – раздались радостные крики. Вокруг тренировки собралась большая толпа зевак. Здесь были как уличные мальчишки, так и вполне степенные горожане. Все они смотрели на репетицию представления, открыв рот, мальчишки подбадривали особо сложные кульбиты приветственными возгласами.
И тут, когда Нюра взмахнула алым стягом с плюмажом, а затем перебросила его Люсе, – на площадь, громыхая, въехала телега, забитая трупами, на облучке которой сидели мы с дедом Христофором.
Глава 3
– Генка! – сварливо начала Клара. – Я хочу, чтобы ты приворожил ко мне Виктора! Срочно!
– Но ты же сама передумала, – возмутился я. – Из-за монашки этой.
– Анна уже в прошлом, – она брезгливо поморщилась, – сейчас Виктор уйдёт на повышение, я слышала, как Гудков рассказывал, и ему отдельную квартиру дадут. Со всеми удобствами, между прочим. Нет, я своё терять не хочу!
– Клара, он тебе не нужен, – попытался увещевать девушку я, – ты же сама видишь, у него мораль как у хомяка. С таким никогда ни в чём нельзя быть уверенным. Он, если надо, и через родную мать переступит.
– Я ему не мать, – отмахнулась Клара и горько добавила, – понимаешь, я думала, что после всего этого, с монашками, меня от него навсегда отвернуло. Но время идёт, а я только о нём и думаю. Ещё больше даже думать стала…
Она всхлипнула, но сразу взяла себя в руки.
– И сейчас вокруг него эта Ирина увивается, – на её тонком, обтянутом кожей личике заходили желваки, – а я не позволю всяким дешёвым провинциалкам разевать роток на мои куски. Что мне причитается – всё моё!
– Но Клара…
– Всё, Генка! – отрезала категорическим тоном Клара, – вопрос закрыт. Даю тебе сроку – три дня. Пока мы уедем, наконец-то, из этого захолустья, он уже мне должен предложение руки и сердца сделать. А к Ирине этой пусть начнёт ненависть испытывать. Можно её туда же отправить, где Анна. Я не расстроюсь!
– Клара, послушай…
– Ты тоже хочешь туда же, где сейчас Анна? – зло выпучила глаза и поджала тонкие губы Клара, чем стала похожа на замшелую сову. – Так я тебе быстро устрою, поверь! Или стукну, куда надо, и тебя на опыты заберут. Лоботомия и остальное…
С этими словами она подскочила и вышла из моей комнаты, громко хлопнув дверью.
Мими, которая чинно сидела на краю моей кровати, болтала ногами и очень внимательно слушала весь этот разговор, моментально соскочила на пол (с грацией мешка цемента, я уже упоминал это) и пошла, переваливаясь, за ней.
– Мими, – строго сказал я. – Даже и не думай!
– Ну вот что ты сразу начинаешь! – вступился за свою протеже Енох (как бы он не доказывал, что ничего подобного, но все это заметили, даже Моня), – она же ещё ребёнок.
Мими склонила голову на плечо и посмотрела на него, как мне показалось слегка даже насмешливо.
– Мими, – я пропустил возражения Еноха мимо ушей, тоже мне педагог нашелся, Сухомлинский, мля, недоделанный, – если узнаю, что ты ей причинила вред – ты сама знаешь, что будет.
Мими изобразила мне насмешливый реверанс и, схватив куклу, вернулась обратно и взгромоздилась на сундук, периодически зыркая на меня периодически полыхающими глазами.
Я находился сейчас на квартире. Глава Хлябова расстарался, принимая нас в городе. Всех нас определили на отдельные квартиры. Только Люся и Нюра жили вместе, но тут уже они сами так попросились, потому что боятся спать в темноте. Вообще я даже восхищался этим человеком, если отбросить его непомерные амбиции, то хозяином он оказался крепким: городок держал жесткой рукой, о жителях заботился, как о родных детях.
Наше прибытие он воспринял, как очередную возможность показать себя наверху с хорошей стороны, поэтому расстарался максимально. Нас заселили в отдельном двухэтажном доме, из которого жильцов уже переселили в новые дома, а здесь планировалось создать временное ведомственное жильё для молодых служащих. Вот лично мне досталась аж двухкомнатная квартира, в которой даже была огромная чугунная ванна на кривоватых ножках. Воду в эту ванну подразумевалось таскать вёдрами от колонки в соседнем дворе, греть её на плите, короче, куча суеты при минимальном результате. А потом, после помывки, таким же путём грязную воду надо было выносить опять же вёдрами. Меня на такие подвиги не тянуло. Поэтому умывался-ополаскивался я в большом тазу, а чаще даже – под всё той же колонкой, в соседнем дворе, а полностью нормально мыться ходил в местную баню. Право работала она (во всяком случае мужское отделение) ежедневно (о женском, если честно, не знаю).
Единственным (и существенным) недостатком здесь были клопы. Дом старый и поэтому клопов была уйма, особенно в моей квартире почему-то. Но тут помог Моня. Я так и не понял, что он сделал, но пока я жил в этих комнатах, ни один клоп не проник в моё жилище.
Зато вторым достоинством этой квартиры было наличие отдельного входа. Так-то был общий вход, по большой лестнице в подъезде, но конкретно из этой квартиры был ещё один, чёрный. Как я понял, по нему заносили дрова и уголь, и выносили помои.
Рядом с моей квартиркой поселили Макара Гудкова и Виктора Зубатова (им достались аж четырёхкомнатные апартаменты), с другой стороны – Клара Колодная и Семён Бывалов, но тем дали трёхкомнатные. Остальные агитбригадовцы разместились на первом этаже, но тоже неплохо так. Думаю, мне повезло попасть в такую элитную, можно сказать, компанию, так как именно в эту квартиру никто заселяться не хотел – из-за большого количества клопов, как я уже говорил.
После нашего эпичного въезда с нагруженной трупами подводой в Хляпов, суета началась знатная. Мало того, что я получил нагоняй за срыв генеральной репетиции, и за нарушение сроков (по мнению Гудкова, я должен был управиться за полдня, а я проторчал в Хохотуе почти весь день), так ещё и сорвал городской праздник. Этого мне глава Хлябова простить не мог и лишь наличие трупов высокопоставленных товарищей и необходимость разобраться в этом таинственном деле сдерживало его досаду. Пока ещё сдерживало.
Кстати, совет моих призраков взять телегу на хуторе мне очень помог – дед Христофор стал важным свидетелем, он смачно, в красках, с бесконечными подробностями описывал как лежали мертвецы в круге и что он при этом почувствовал. Иначе, если бы не он, думаю, Зубатов раздул бы это капитально, и я бы стал крайним.
Глядя на него, как он изменился, я уже начал задумываться, действительно, может стоит приворожить его к Кларе. Пусть всю жизнь мучается. Пусть они оба мучаются.
Но это я шучу, конечно же. Я не собираюсь этим заниматься. И, тем более, позволять вить из меня веревки каждой дуре. С Кларой, кстати, что-то предстояло решать. Она дала мне три дня и за это время я должен найти выход. Не такой кардинальный, как подразумевала Мими, но тем не менее.
* * *
Мы находились в здании городского Дома культуры и уже битый час спорили, как лучше проводить цикл агитационных лекций – начать с развенчания образа Ильи-пророка или всё-таки с верований дикарей острова Пасхи. Лично мне было фиолетово, но Зубатов заспорил с Гудковым. Я сначала не понял, в чём тут дело, но, когда обозрел присутствующих и обнаружил рыжую дамочку с лисьей мордочкой и острыми чёрными глазками – всё стало ясно.
– Это и есть приснопомянутая Ирина, – подчёркнуто-бесстрастно прокомментировал Енох, но потом не удержался, фыркнул и, как обычно, ехидно добавил, – твоя клиентка, между прочим.
Я оставил его гнусный выпад без ответа.
– Ты Геннадий, да? – прощебетала дамочка глубоким грудным голосом, тряхнула рыжими кудряшками так, что они подпрыгнули и красиво упали на меховое манто из непонятного животного (надеюсь, не крашеный тушкан из меха кота или свиноногого бандикута).
– Я, – ответил я.
– Тогда нам с тобой нужно будет сделать стенгазету к празднику. Виктор сказал, что ты поможешь.
Я скривился, как от лимона, но спорить не стал.
– Виктор считает, что мы должны нарисовать карикатуры на рассказы из священной истории. Он даже перечень составил. Правильно, Виктор? – она захлопала густонакрашенными ресницами и с обожанием уставилась на Зубатова.
Клара фыркнула и бросила на меня предупреждающий недовольный взгляд. Зубатов зарделся. Ему нравилось, когда ним восхищались и обожали.
– Смотри сюда, – тем временем объяснял ему Гудков, – если цикл лекций начать, как ты говоришь, из Ильи-пророка, интерес будет меньше. Всё-таки дикари вызывают большее любопытство публики, особенно у домохозяек.
– Мы не должны ориентироваться на баб, – возмутился Зубатов, но, глянув на рыженькую, поправился, – в смысле на женщин. У нас основная целевая аудитория – рабочие и мещане.
– Всё правильно, – проворковала рыжая, – бабы они и есть. У них кроме приготовления обеда и новой шляпки, больше других интересов и нету.
Они хихикнула и кокетливо поправила свою фетровую шляпку с большим цветком. Клара заскрежетала зубами и ещё более выразительно посмотрела на меня.
– Мне кажется, она тебя сейчас убьет, – развеселился Моня. – Причём особо жестоким способом.
Мими зашипела. Глаза её полыхнули.
– Нет, – я покачал головой, предупреждающе-строго глядя на Мими.
– Почему это нет? – капризно надула губки рыженькая, приняв мои слова на свой счёт (Мими они все, к счастью, не видели).
– Все женщины заслуживают уважения, даже те, что думают только об обедах и шляпках, – попытался толерантно выкрутиться я, за что схлопотал недовольные взгляды он Зубатова и Гудкова.
– Капустин! – рыкнул Зубатов. – Тебе Ирочка задание очертила?
Я кивнул, не показывая, как меня развеселило его это «Ирочка».
– Ну так чего стоим, чего ждем? – процедил он. – Или и выполняй!
Ну ладно, я взглянул на Ирину. Та. С сожалением оторвалась от беседы агитбригадовцев и повела меня на соседнюю улицу. Там была городская библиотека, которая, как я понял, находилась в ведении Ирины. И где нам предстояло рисовать стенгазету.
– Ты же рисовать не умеешь, – озабоченно сказал Моня.
Я только кивнул. Сам не понимаю, что это. Он же прекрасно знает, что я не умею. Та же Клара замечательно рисует. Или Зёзик. Тот вообще даже два курса художественного училища закончил, пока его за прогулы и драки не выгнали. Но нет, Зубатов зачем-то скинул на это дело на меня.
– Это что ещё за парад? – раздалось рядышком дребезжащее хихиканье.
Я обернулся – на фонарном столбе сидел маленький тщедушный старичок, с интересом рассматривал нашу процессию и хихикал.
Я окинул нас взглядом, так-то картинка действительно получилась нелепая. Впереди шествовала Ирина, в меховом манто, вся из себя такая-растакая. Затем шел я и рядышком Моня. А позади нас – Мими с Енохом.
Я посмотрел на вредного дедка с демонстративным скепсисом.
– В военном деле такой тупоконечный клин называют свиньёй! – сообщил мне дедок, захлопал в ладошки, затем, от избытка чувств съехал со столба на землю.
– Упокой его, Генка! – раздражённо сказал Енох, – ещё меня всякие недобитки свиньёй не называли!
– Нож забыл, – развёл руками я.
Я специально сказал это очень тихо, так как Ирина шла впереди и, не обращая внимания на то, иду я или давно уже сдриснул, воодушевлённо щебетала, рассказывая, вроде как историю архитектуры Хлябова. Но я всё равно не слушал.
Но дедок меня услышал и удивлённо посмотрел на меня:
– ты что, меня видишь?
– И вижу, и слышу, – кивнул я, – и упокоить тоже могу. Так что давай, продолжай развлекаться за наш счёт.
– Дела, – присвистнул дедок, но я уже пошел дальше, стараясь не отставать от Ирины.
Минут через пятнадцать мы дошли до места назначения. Там меня усадили за длинным столом в читальном зале, положили огромный кусок бумаги и поставили коробку с гуашью. И вот я сидел и изучал длинный список Зубатова, что надо рисовать, и думал, что мне делать, ведь рисовать я не умею, как прямо из воздуха материализовался дедок.
– Ты и вправду упокоить можешь? – без обиняков ринулся он в бой.
– Он может, но мы бесплатно не работаем! – заявил Моня, не дав мне сказать и слова.
– И где я тебе денег возьму? – опешил дедок, – я вообще-то призрак, как и ты.
– Но ты можешь показать, где тут в Хлябове клады находятся, – начал перечислять Моня.
– Здесь нету кладов, – плечи дедка печально поникли, – был один, да недавно тут котлован рыли, Дом пионеров стоят, вот и нашли весь клад. Теперь он в местном краеведческом музее. Но там ничего особенного нету, так, монеты древние и две чаши.
– Ну тогда тебе не повезло, – жестко сказал Енох, материализовавшись из воздуха.
– Ну вот чего вы такие недружелюбные, – возмутился дедок, – я к вам со всей душою, а вы…
– Жизнь такая, – заявил Моня, – а благотворительностью заниматься мы не намерены. Пусть дураки этим занимаются!
– Могу упокоить взамен информации, – торопливо сказал я, а то сейчас мои призраки тут наторгуют, знаем, проходили уже.
– Какой? – подобрался дедок. – Что знаю, расскажу.
– Ты в курсе, что на площади сейчас было? – спросил я.
– Это когда ты трупы после жертвоприношения привёз? – спросил дедок и, дождавшись моего кивка, хвастливо сказал, – я во всём тут в курсе. Ничего мимо меня не проходит.
– А ты ещё что-то подобное тут замечал?
– Ты имеешь в виду знаки у них на лбу? – хитро прищурился дедок.
– Угу, – кивнул я. – И знаки тоже.
– Есть такое, – задумался дедок, а я аж подобрался.
– Рассказывай, – велел я.
– В соседнем доме мужик повесился, – начал дедок, но Моня его ехидно перебил:
– Ерунда! В каждом городе кто-то постоянно вешается! Ерунда! Тебя же не об этом спрашивают!
– Моня, – цыкнул я на него.
– Молчу, – вздохнул Моня и посмотрел на Мими, которая сидела на самом высоком стеллаже с выставочными книгами к какой-то годовщине, и флегматично баюкала свою куклу.
– Во дурень, – показал мелкие острые зубки в оскале дедок, – ты бы выслушал сперва, прежде чем дурака из себя изображать…
– Давайте ближе к делу, – прервал дискуссию я.
– Да. Ближе к делу, – кивнул дедок. – На лбу этого мужика был точно такой знак, как на твоих трупах (вот они уже и стали моими).
– Опиши знак, – велел я.
– Да что там описывать, – развёл руками дедок, – круг, треугольник и точечка. Но самое главное…
– Гена, ну что, получается? – в читальный зал заглянула Ирина, дедок охнул и торопливо исчез.
– Да не очень, если честно, – честно признался я и пожаловался, – не пойму, зачем этот Зубатов меня к вам сюда определил, ведь я рисовать не умею от слова совсем.
– А это я попросила, – спокойно сказала Ирина и подсела за стол напротив меня, – газету я и сама нарисую. Я хорошо рисую и быстро.
– А я тогда зачем?
– Да разговор у меня к тебе есть. Точнее даже просьба. А больше нигде свободно поговорить и всё обсудить не получится.
Я поморщился. Вот терпеть не могу, когда так начинают.
– Ты гля какая дамочка деловая! – расхохотался Моня, – быстро тебя в оборот взяла. Ох и любят они тобой крутить, Генка.
– А что, соглашайся на просьбу, а в награду ты знаешь, что у баб просить, – и себе заржал Енох. – Это, конечно, похуже, чем твоя Изабелла, но городишко здесь паршивенький, так что и такая сойдёт.
– Слушай ты, конь развесёлый, – прошипела вдруг Ирина и пристально посмотрела на Еноха, – ты рот свой поганый закрыл бы. А то места в моём городишке тебе не будет. Это я уж точно говорю!
Енох побледнел и исчез. Моня ретировался следом. Мими осталась сидеть на стеллаже. Кажется, ей было весело. Если не ошибаюсь, она вовсю смеялась.
– Давай говори свою просьбу, – вздохнул я.
* * *
Поздно вечером я вернулся в комнату и с удовольствием плюхнулся на кровать. Умаялся в этой суете ужасно. Уже проваливаясь в царство Морфея, услышал жуткий, душераздирающий крик.
Кричала Клара Колодная.
Я подскочил и, как был, в одних трусах, бросился к ней, право же её квартира была рядом. По коридору пробежали Гудков, Зубатов и Бывалов.
Крик не прекращался, переходя в булькающие звуки.
Зубатов дернул ручку – заперто.
– Клара, открой! – закричал Гудков.
В ответ лишь дикий вой ужаса.
– Выбиваем, – сказал Гудков, и они с Бываловым навалились на дверь. После третьей попытки крепкая дубовая дверь поддалась.
Мы вчетвером влетели в квартиру и обнаружили Клару, которая тряслась и захлёбывалась в рыданиях, глаза её были выпучены от ужаса, руки дрожали.
– Что, Клара, что? – бросился к ней Гудков.
– Ы-ы-ы-ы, – завыла Клара и ткнула рукой на кровать.
Мы посмотрели туда и ахнули: на кровати, головой на окровавленной подушке, лежала огромная дохлая рыба. С разноцветными глазами.
Глава 4
– Ну это чёрт знает, что такое! – уже в четвёртый (или в пятый?) раз возмущённо воскликнул Гудков. – Я хочу знать, кто из вас сделал это?!
Все с надеждой переглянулись и опять преданно уставились на Гудкова.
Дело происходило в комнате Клары. Гудков велел всех срочно собрать и уже второй час он всем нам проводил воспитательную экзекуцию. Все дико устали и мечтали поскорей упасть и уснуть, ведь было уже далеко за полночь.
– Я ведь всё равно выясню! – злобно сообщил всем Гудков и для дополнительной аргументации потряс сжатым кулаком в воздухе. – И вам же лучше признаться, и тогда мы все разойдёмся!
Но ни на кого эти крики впечатление не произвели – во-первых, он уже не первый раз вот так угрожал, во-вторых, все смертельно хотели спать, поэтому было в принципе уже безразлично.
– А завтра представление, – жалобно пробормотала Нюра. – Точнее уже сегодня…
– А мне плевать! Мне плевать, в каком вы виде будете выступать! Вы оскорбили, обидели, унизили, напугали товарища! – брызгая слюной, Гудков забегал ещё пуще по комнате. – Мерзкий бесчестный поступок! И я желаю знать, какой мерзавец сделал это?! А если этот мерзавец вдобавок ещё и трус, то будем все здесь сидеть до вечера!
Я незаметно оглядел собравшихся. На подоконнике, еле сдерживая зевоту, сидел Зёзик. Жорж развалился на сундуке (у нас в каждой квартире был большой сундук, видимо, вместо шкафа) и вполглаза дремал. Люся и Нюра чинно примостились на свободном стуле, вдвоём на одном. Нюра зябко куталась в вязанную шаль, хоть в комнате и было душно. Остальные расселись на полу, даже Клара. Так как кровать была вся залита кровью, а на подушке возлежала и укоризненно смотрела на нас разноцветными глазами дохлая рыба, то пришлось всем нам сидеть на полу. Хорошо, хоть Клара – чистюля и пол в своей квартире вымыла как надо (не то, что я).
– Я в последний раз спрашиваю – кто это сделал?! – заверещал Гудков.
Все вздохнули. Экзекуция пошла уже по шестому кругу.
Снаружи о стекло монотонно билась ветка и стучали, убаюкивая, крупные капли дождя – ветер крепчал. Где-то в глубине Хлябова, кажись в частном секторе, закукарекал первый петух. За ним подхватил второй. Спать захотелось ещё сильнее.
– Вот видишь, Мими, из-за тебя всё, – укоризненно сказал Моня, который парил на полметра над полом и пытался увидеть себя в большое напольное зеркало. – Генка спать вон как хочет, а теперь ему сидеть тут до утра придётся и слушать все эти вопли.
– Да, Мими, ты зря так, – поддержал одноглазого Енох.
Мими, которая на слова Мони не обратила ровно никакого внимания, ощерилась и мгновенно спрыгнула с сундука (она его делила с ничего не подозревающим Жоржем). Звук как от удара мешка с цементом, казалось, заставил задребезжать стёкла, причём во всём здании. Я аж голову в плечи втянул. К счастью, никто ничего не услышал. Мими усмехнулась и поковыляла прочь из квартиры (хорошо, что из-за духоты, дверь была открыта на коридор. А то даже не представляю, если бы она её туда-сюда открывать стала прямо на глазах у агитбригадовцев).
– Так, давайте ещё раз! – рубанул воздух ладонью Гудков и откашлялся. – Мы вошли в здание все вместе. Дальше! Какие у кого дальше действия?
– Мы сразу пошли к себе, – со вздохом сказала Нюра.
А Люся согласно кивнула.
– Ладно, – хрипло сказал Гудков и перевёл взгляд на Жоржа.
– Я зашел к себе, взял ведро. Вышел в коридор, а Люся попросила им тоже набрать и дала ведро. Я сходил до колонки, набрал два ведра воды, – послушно повторил Жорж, – одно ведро поставил под дверью девчат и постучал им, чтоб забрали, а второе занёс к себе. Потом разделся, умылся и сразу лёг спать.
– Так было? – Гудков прищурился на Люсю.
– Да, – кивнула та.
– Вы больше не выходили?
– Нет, мы умылись и ещё раз стихи повторили, а потом проверили друг у друга, – перебила Люсю Нюра. – У нас же новые стихи, ты ведь знаешь. Амфибрахий, трудно учить.
– Знаю, – кивнул Гудков и, потеряв к ним интерес, повернулся к Зёзику. – А ты?
– А я сразу ушел к себе, – таки не сдержал зевок Зёзик, – и лёг спать.
– Кто это может подтвердить? – подозрительно прищурился Гудков.
Все затихли.
– Мы можем, – пискнула Нюра.
– Ого! – уважительно присвистнул Семён и заговорщицки подмигнул Зёзику.
– Да нет! Не в том виде! – вскинулась Люся и сильно покраснела.
– Ага, – хохотнул Семён. – Мы знаем. Стихи вы читали друг другу!
По комнате прошелестели понимающие смешки. Люся сидела вся красная, Нюра – наоборот, побледнела. Губы её дрожали.
– Прекратить! – вызверился Гудков и смешки прекратились.
– Всё не так было! Не так! – выпалила Нюра. – Зёзик так храпел, что мы с Люсей стучали в стенку. А он ругался. Поэтому мы можем подтвердить, что он точно был в комнате.
– Ладно. Принято, – пробормотал Гудков и наморщил лоб. – Так, ну Клара, Генка Капустин и Семён были у меня на виду, Виктор тоже, я шаги его в комнате слышал. А вот где этот гад Караулов шляется?
– Так он к той блондиночке пошел ночевать, – наябедничал Зубатов. – Сразу после всего.
– А он с нами разве не входил в здание? – уточнил Гудков. – Я что-то и не вспомню.
– Не входил, – почти хором сказали все.
– И сейчас не вернулся ещё?
– Нет!
– Макар, а давай я сбегаю, гляну! – подорвался Зёзик, который похоже мечтал улизнуть и поспать хоть часок.
– А ну сядь! – рявкнул Гудков, – дверь в здание заперта на засов изнутри. Так что он не войдёт, а будет стучать – так мы услышим.
– Да он до утра теперь не вернется, – хохотнул Зубатов. – Там у этой блондиночки такие бубсы, что ой.
Люся посмотрела на него укоризненно, и он покраснел.
– Товарищ Зубатов, попрошу не выражаться, – едко промолвила Клара и поджала губы.
Она уже слегка пришла в себя и только по дёргающемуся глазу можно было понять, что недавно её так перепугали дохлой рыбой.
Экзекуция продолжалась ещё примерно минут сорок.
Наконец, к огромному облегчению всех агитбригадовцев, Гудков устал. Вымотался.
Он, наконец понял, что его угрозы и крики не оказывают на ребят никакого воздействия, да и сам окончательно умаялся. Поэтому со вздохом распустил нас, напутствовав грозными словами:
– И пусть тот мерзавец, что сделал это, хорошо подумает. Я надеюсь, что человеческого в нём больше, чем мещанского. И завтра жду его с раскаянием.
Мы все выдохнули и начали торопливо расходиться.
– Нюра, Люся, – окликнул Гудков девчат, – думаю, Клара одну ночь у вас переночует. Там есть ещё угловая квартира, но у меня сейчас ключа нету. Завтра у коменданта возьму, и она переедет. Кто ж думал, что так всё будет…
– Хорошо, – сказала Нюра, – только тогда пусть Жоржик с Генкой сдвинут наши кровати. Мы втроём прекрасно поместимся.
– Ой, сколько там того Генки, – с подвыванием зевнул Жорж и крепко, до хруста, потянулся, – сам сдвину.
– Но они тяжелые… – девчата и Жорж вышли в коридор и оттуда долетали обрывки спора.
– А ты чего стоишь? – нахмурился, глядя на меня Гудков, – или спать!
– Генка, уходи лучше побыстрее, а то сейчас опять за что-нибудь прицепится, – поддакнул Моня.
– Спокойной ночи, – сказал я и вышел вслед за Зубатовым.
Гудков выглянул в коридор, где Зубатов как раз заходил к себе в комнату:
– Виктор, на минуточку, – отрывисто сказал он.
– Иду, – подавил тяжелый вздох Зубатов.
– Да нет, пошли лучше ко мне, здесь курить нельзя, а у меня балкон, – сказал Гудков. – Я вот что думаю…
Концовку я не расслышал, закрыл свою дверь и приготовился рухнуть на кровать. Спать оставалось всего каких-то пару часов.
И только я снял штаны (после инцидента у Клары Гудков позволил хоть сбегать одеться), как из квартиры Гудкова, справа раздались такие маты и крики, что я думал, у меня уши в трубочки посворачиваются.
– Что там стряслось? – подскочил я.
– Сейчас я гляну, – кивнул Моня и просочился сквозь стену.
Я принялся торопливо натягивать штаны обратно.
Через секунду вернулся Одноглазый и коротко сказал:
– Мими.
Рядом хлопнула дверь у Бывалова – он тоже услышал шум.
Я вылетел в коридор и толкнул дверь в квартиру Гудкова:
– Что такое, Макар? – спросил я, заглядывая внутрь.
Картина, открывшаяся перед глазами, повергла меня в эсхатологический ступор – с потолка, на грязной верёвке свисала дохлая кошка. Причём дохлой она была уже давно, примерно с месяц, если не больше, так как вонь от неё шла такая, что я торопливо зажал нос. При этом кошка казалась вполне живой, так как её лапы подрагивали, а живот шевелился. От ужаса я аж вздрогнул, но потом увидел, как в прорехи в облезлой шкуре вываливаются белые мучнистые опарыши.
Но самым жутким элементом зомби-натюрморта был невинный розовый бантик, аккуратно завязанный на шее у кошки. Точно такой же я видел у Мими на косичках.
– Капец, – только и сказал я.
Семён Бывалов, который заглядывал в комнату поверх мой головы, выразился значительно крепче.
В связи с тем, что все агитбригадовцы были на глазах у Гудкова, а когда он выскочил на шум к Кларе, никакой дохлой кошки у него в комнате точно не было, то шум в этот раз решили не поднимать, девчат, Жоржа и Зёзика не тревожить, пусть спят.
Бывалов, Зубатов и Гудков прошлись ещё раз по всему дому, внимательно заглядывая во все возможные места, где теоретически мог притаиться злоумышленник. Меня же отправили спать и велели никому ни слова.
А я что? Я ничего.
Когда я вернулся обратно на квартиру, Мими, как ни в чём ни бывало, сидела на сундуке, болтала ножками и баюкала куклу.
– Я сейчас спать, – строго сказал я ей, – а завтра у меня к тебе будет серьёзный разговор.
Мими ощерилась.
– Зря ты её ругаешь, – вступился Енох, – этой кошкой она сделала тебе и остальным железное алиби.
– А рыбой? – ехидно хихикнул Моня.
– Ну знаешь… – вскинулся Енох, но что там они обсуждали дальше я уже не слышал – провалился в сон.
* * *
Утром, точнее уже ближе к обеду, агитбригадовцы опять собрались. И опять всем гудков устроил головомойку. Мне повезло (или не повезло) – нужно было идти к дознавателю, давать показания, как я обнаружил трупы в Хохотуе.
Не знаю, что «лучше» – слушать гневные истерики Гудкова или давать показания дознавателю.
К мой радости, дознаватель сегодня меня долго не мучил – насколько я понял, в городе ночью случилась пьяная драка с поножовщиной, причём там какие-то лозунги кричали. Этот факт очень встревожил дознавателя и сейчас он торопился на объект.
Мне задали несколько типичных вопросов и заставили расписаться.
Ответил. Расписался.
Из-за всех этих событий наш агитбригадовский график совсем сбился и сейчас у меня образовалось свободное время. Которое я и решил потратить на выполнение просьбы Ирины.
– Нет! Сделаем, как говорю я! – я чуть повысил голос, – Моня идёт к агитбригадовцам и слушает, что они там порешают. Моня, это важно. Врагов у меня хватает, и тот же Зубатов или Клара могут сделать крайним меня. Так что внимательно случай и потом мне расскажешь. Тебе ясно?
– Ясно, – буркнул Моня. Он был недоволен моим решением.
– Дальше, – сказал я и перевёл взгляд на Марусю. – Мими. Ты возвращаешься на мою квартиру. Охраняешь её. Никого не калечить, не убивать. Никаких дохлых кошек, рыб и прочей живности. Тебе всё ясно?
Мими кивнула и, схватив куклу за ногу, поволокла её за собой.
– Теперь Енох.
– Слушаю! – скелетон был сама любезность.
– Тебе отдельное задание, – вздохнул я, – найди того дедка и попытайся у него выяснить всё об этом мужике. Ну, который повесился и у него рисунок на лбу был.
– А ты? – тут же влез Моня.
– А я пойду выполню просьбу Ирины этой. Иначе не отцепится. Да и награду она обещала интересную.
– Как?! – взвился Енох, – ты что, сам идти туда собираешься?! Ты с ума сошел!
– Успокойся, Енох, – отмахнулся я, – ну что ты опять начинаешь. Там делов-то на пять минут.
– Но это опасно! – не согласился Енох.
– Да какое там опасно?! – возмутился я, – ты как наседка уже стал! Там работа такая, что даже ребёнок справится! Пойти, найти этого призрака и упокоить. Всё!
– Ты не знаешь, что это за призрак! – не сдавался Енох.
– Енох, Ирина описала его. Там самый начальный уровень. Даже не первый, скорее нулевой.
– А ты не думал, почему она сама не сделает это?!
– Она не может. И ты пойми, не все владеют такими способностями. Зато она другое может.
– Не доверял бы я ей.
– Это потому, что ты ей не понравился и она на тебе отрывалась, – поддел я его.
– Почему это я ей не понравился?! – возмутился Енох.
– Она тебе угрожала, что выгонит из Хлябова, – влез Моня и тут же продажно добавил, – я тоже считаю, Генка, что тебе никуда идти одному не надо. Давай я с тобой пойду?
– Почему это ты? – заверещал Енох, – тебе же сказано идти на собрание и слушать. Вот иди и слушай!
– Ага! Ты сам хочешь пойти!
– И пойду! Мы с Генкой и не такие дела проворачивали!
– Мы тоже с ним проворачивали! Между прочим, Лазаря я ему убить помог! Я. а не ты!
– Да ты знаешь…
– Тихо вы! – рявкнул я, не выдержав. – Берите вон пример с Мими. Пошла и дисциплинированно исполняет.
– Но, Генка…
– Так, всё! – рявкнул я, окончательно теряя терпенье. – Быстро дуйте по местам! Выполнять!
Призраки, ворча и возмущаясь, ретировались.
А я пошел на окраину Хляпова. Там, в доках, находился мой заказ – призрак, которого нужно было упокоить.
Вообще Хлябов был довольно уютным, я уже говорил, что местный глава лелеял великие амбиции, надеясь пробиться наверх, аж в Москву. Поэтому работал на совесть (хотя в это время многие работали на совесть, так как наивно верили в счастливый и справедливый исход) и благоустройством города занимался с полной отдачей.
Здесь не было так характерных для остальных городов туалетов-скворечников на каждом углу, огромных тухлых луж возле колонок и колодцев. Стихийных помоек и свалок тоже не было. Зато везде были клумбы, парки, газоны, скверы и маленькие, но уютные беседки, где красивые комсомолки любили читать книжки.
Старинные памятники он приказал снести (директива такая была, везде всё дореволюционное посносили), но уничтожать запретил. Натомись в одном из парков он велел сделал экспозицию из античных и прочих скульптур, назвал её «От обезьяны к человеку. Эволюция мещанского мировоззрения». Так что можно было ходить любоваться без боязни прослыть контрой и враждебным элементом.
Но не в том дело.
А веду я к тому, что как только начался район доков, я аж обалдел – такие трущобы я видел только в фильмах о притонах Бангладеша и гетто Пакистана. Хотя здесь они были ещё грязнее и запутаннее.