Фредрик Т. Олссон
Конец цепи
7
Генерал Коннорс вернулся в комнату Вильяма через сорок минут. Он дал ему достаточно времени поесть, привести себя в порядок и надеть твидовый пиджак и брюки. Никакого галстука. Он сделал это с умыслом. Не имея никакого понятия о том, что ждет его впереди, хотел выглядеть достаточно серьезным и знающим себе цену. Но уж точно не человеком, пытающимся произвести впечатление. Он уже находился в крайне невыгодной позиции, и ее нисколько не усилило бы, вырядись он, как школьник. Опять же, откуда ему было знать, вдруг для начала они собирались усыпить его снова.
Диалог начался, как только они вышли из комнаты Вильяма.
– Я знаю, у тебя есть вопросы, – сказал Коннорс. – Задавай их, а я попытаюсь ответить, насколько смогу.
Его предложение не стало большим сюрпризом для Вильяма. Никому ведь не надо было, чтобы он смог сконцентрироваться на том, как они шли, ему явно пытались помешать запомнить, какой коридор вел к какой лестнице и почему. И разговор представлял собой идеальный отвлекающий маневр. Коннорс по-прежнему сказал бы только то, что его устраивало, но одновременно использовал бы массу слов, и Вильям знал это, а Коннорс прекрасно понимал, что Вильям в курсе его уловки.
– Ты можешь для начала рассказать, где я нахожусь? – спросил Вильям.
– Скажем так, в Лихтенштейне, – ответил Коннорс.
– Скажем так?
– Я не могу дать тебе точный адрес. Но ты же все равно не будешь сразу заказывать сюда пиццу.
Он едва заметно улыбнулся. Но скорее в качестве извинения, как бы предлагая Вильяму спрашивать больше. И Вильям принял игру. Улыбнулся в ответ. Но одновременно постарался призвать на помощь все свое внимание и запомнить запутанный путь, которым Коннорс вел его.
– Ты можешь рассказать, кто забрал меня сюда?
– Ты узнаешь это.
– А почему?
– Ты узнаешь это тоже.
– Ты можешь сказать, есть ли вообще какой-нибудь вопрос, на который ты в состоянии ответить?
Коннорс улыбнулся снова. Вся абсурдность разговора была столь же очевидна для него, как и для Вильяма, и он чувствовал себя немного не в своей тарелке из-за необходимости заниматься подобной ерундой.
Вильям кивнул в знак того, что все понимает. И тогда игра в вопросы и ответы закончилась, и они продолжили путь молча.
Не вызывало никакого сомнения, что строение, где они находились, было очень большое. Они проходили коридор за коридором, спускались по узким лестницам, а потом продолжали путь по новым коридорам. И создавалось ощущение, что они идут по каким-то служебным и второстепенным проходам и помещениям, словно настоящий замок находится где-то внутри, и что Коннорс сознательно предпочел вести его именно так.
Где бы они ни проходили, везде пол состоял из огромных каменных плит, отшлифованных множеством ног, топтавших его на протяжении многовековой истории здания. Стены были темными, местами с обоями и гобеленами, потускневшими от света и потемневшими от сырости настолько, что из всех цветов в них остался почти исключительно серый. И это выглядело интересно и красиво и неприятно и пугающе одновременно.
– Да, – подал голос Вильям. – У меня есть еще один вопрос.
Коннорс обернулся к нему. Они находились на полпути вниз, на очередной лестничной площадке, и сначала Коннорсу, а потом и Вильяму пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой потолок.
– Как по-твоему, мне есть чего бояться?
Вопрос удивил Коннорса. Он встретился глазами с Вильямом, как бы проверяя, спросил тот искренне или это просто игра, и какое-то мгновение стоял в темноте, точно раздумывая, что сказать. Но передумал. И пошел вперед снова. А вопрос так и повис в воздухе, в то время как они преодолели последние ступеньки до следующего этажа.
Комната, куда они в конце концов пришли, представляла собой небольшой холл, где недостаток площади как бы компенсировался очень высоким потолком. Из маленьких окон на самой верхотуре внутрь проникал солнечный свет, и Вильяму пришлось зажмуриться, прежде чем его глаза привыкли к изменению освещенности. С другой стороны к холлу примыкала широкая лестница, значительно более представительная, чем те, по которым ранее пролегал их путь, а на внутренней стене находилась высокая, массивная, двойная дверь из темного дерева.
Коннорс подошел к ней и остановился.
Потом он посмотрел на Вильяма и долго не сводил с него взгляд, словно решая, как ответить на ранее прозвучавший вопрос.
– Тебе нет, – сообщил он наконец. – Нам тоже.
– А кому?
В какое-то мгновение Вильяму пришло в голову, что Коннорс, если судить по его виду, даже испытывает жалость к нему. Или, по крайней мере, сожалеет о возникшей ситуации. Как будто он вовсе не хотел делать этого и что-то вынуждало его похищать людей из больницы и в бессознательном состоянии доставлять самолетом в другой конец Европы.
Однако Коннорс отвел глаза в сторону и проигнорировал вопрос.
– То, что ты узнаешь сегодня, неслыханно секретно, – сказал он важным и официальным тоном. – Какую-то информацию мы совсем не сможем открыть тебе. О чем-то сможем рассказать только частично.
– Я нахожусь, скажем так, в Лихтенштейне. Вы забрали у меня телефон. Ты боишься, что я позвоню кому-нибудь?
– Кое-что из известного нам не должно выплыть наружу. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.
– Означает ли это, что вы не позволите мне вернуться домой?
Коннорс колебался. И когда он ответил, его голос снова звучал искренне:
– Я от всего сердца надеюсь, что наступит тот день, когда кому-то из нас разрешат отправиться домой.
Стоявший напротив Кристины молодой практикант был какой-то несуразный и толком не мог связать двух слов, но сейчас она могла использовать только его. Ей оставалось надеяться, что он справится со своим заданием.
В какой-то момент он старался не смотреть на нее, словно испытывал любовь к ней, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте между ними, в следующий пытался поддержать разговор, вставляя тут и там различные члены предложения в случайном порядке. И то и другое раздражало ее, и она не знала, что больше.
Но, собрав свое терпение в кулак, Кристина заставила себя на всякий случай повторить все снова. От него требовалось связаться с больницей, с соседями по лестничной площадке Вильяма и с транспортной фирмой «Стадсбудет» и убедиться в том, что она уже знала. А именно, что они никого не посылали по адресу ее бывшего мужа и что его так называемый добровольный отъезд кем-то подстроен.
Лео Бьёрк слушал и записывал по второму кругу. И ни разу не упомянул то, что они оба прекрасно понимали: его задание не имело никакого отношения к их редакционной деятельности. Фактически ведь речь шла о личном беспокойстве, поскольку близкий ей человек исчез. Но пожалуй, они также, даже не высказав этого вслух, нашли для себя уважительную причину, почему надо заниматься данным делом. Вероятно, исчезновение Вильяма Сандберга являлось вершиной какого-то загадочного айсберга, политического скандала или события в тени новой, невидимой, холодной войны. И пожалуй, все впоследствии могло найти отражение в газетных публикациях, а значит, их действия были вполне обоснованны. Бывший военный эксперт по шифрам и кодам пропал вместе со всей своей аппаратурой и материалами. Это выглядело достойной темой для серии статей о чем-то иностранном и угрожающем, чего еще никто не знал.
Хотя для Лео и не требовалось придумывать какое-то логическое объяснение.
У него и мысли не возникло сомневаться по поводу такого поручения, практически оно воспринималось им как некий шаг вперед, и он хотел сейчас как можно быстрее приступить к его выполнению и доказать, насколько он эффективен и талантлив. Его ждала активная и серьезная работа с возможностью искать людей и брать у них интервью по своему усмотрению, находить собственные пути и способы узнать больше. Кроме того, ему представлялся шанс трудиться бок о бок с Кристиной Сандберг, и у него уже появились мечты о чем-то более романтическом, чем чисто профессиональные отношения.
В конце концов она замолчала, посчитав, что больше не стоит повторяться, а Лео Бьёрк закрыл свой блокнот и поднялся.
Кристина долго смотрела ему вслед сквозь стеклянную перегородку своего офиса. У нее не было времени сомневаться в нем.
Она взяла свой мобильник и нашла в нем имя, о котором по крайней мере год назад уже и думать забыла.
Тяжелая дверь открылась внутрь, за ней оказался огромный зал, и Вильям от неожиданности остановился на пороге.
По его периметру с равными промежутками стояли каменные колонны, которые в самом верху, на высоте шести метров, сходились, образуя куполообразный потолок. В одной из стен в ряд выстроились высокие окна. Украшенные витражами, они неравномерно пропускали внутрь лучи низко сидящего на небосводе осеннего солнца, в результате чего помещение казалось темным и освещенным одновременно. А гигантский камин, укравший другую стену, по размерам не уступал небольшой комнате в собственной квартире Вильяма. В центре зала висела огромная люстра, а под ней стоял массивный длинный стол из темного дерева, глубокие борозды и углубления на котором явно свидетельствовали о том, что владельцы замка пировали за ним со своими друзьями еще сотни лет назад.
Общую картину удачно дополнил бы жареный кабан на гигантском оловянном блюде посередине него в окружении сосудов с вином. Но сейчас там лежал удлинитель. От него тянулся серый кабель к ноутбуку, стоявшему в конце стола наверняка на расстоянии десяти метров от двери, в которую только что вошли Вильям и Коннорс. А за ним сидел мужчина в темной военной униформе.
– Франкен, – окликнул его Коннорс.
Тот кивнул в ответ, поднялся и направился им навстречу. Он оказался немного старше Коннорса, с испещренным морщинами лицом, и двигался медленно, словно каждый шаг причинял ему страдания. Он остановился на расстоянии нескольких шагов от них, а потом последовала процедура представления, обошедшаяся без рукопожатий, и генерал Морис Франкен (так его звали) поздравил Вильяма с прибытием, немного озадачив того, поскольку Вильям не знал, стоит ли ему поблагодарить или сказать какую-то гадость, но в конце концов предпочел промолчать.
– Я мог бы потратить массу времени, извиняясь перед тобой за то, что мы доставили тебя сюда таким образом. Но я не буду этого делать.
Вильям только кивнул в ответ и подождал, пока Франкен подошел поближе к ним и жестом предложил Вильяму сесть.
– Я не знаю, что Коннорс уже рассказал тебе.
– Я, пожалуй, могу утверждать, что он приложил немало усилий, стараясь совсем ничего не сказать.
Франкен кивнул. Гримаса, появившаяся у него на лице, напоминала улыбку. Хотя, возможно, всему виной были морщины.
– Ты получишь короткую версию, – сказал он.
– Меня сейчас отлично устроит любая.
– Мы притащили тебя сюда, поскольку нам нужны твои знания.
– Это я уже понял.
– Нам известно о твоих достижениях в определенной области. И сейчас мы стоим перед проблемой, с которой нам не справиться.
– И кто вы такие тогда?
– Ты можешь называть нас «организацией по сотрудничеству».
– Между кем и кем?
– Все зависит от ситуации. Главным образом между двумя десятками (а порой и большим количеством) разных стран от Европы до США, Южной Америки до Японии. Мы действуем в интересах всех наций, но без содействия с их стороны. Нас финансируют из особых фондов, однако только немногие знают, куда идут эти деньги.
Вильям одарил его коротким взглядом. Это могло быть правдой. И пожалуй, объясняло его присутствие сейчас в таком месте, возможность доставить самолетом из Швеции так, что никто не среагировал.
При этом Франкен же ни черта не рассказал.
– И как называется ваша организация?
Франкен покачал головой:
– Мы не существуем. Поэтому нам не нужно никакое название.
– Под эгидой ООН?
– Кое-кто в ООН знает о нас. Отдельные личности, двое или трое. Но поскольку мы не существуем, то и не подчиняемся никому. Мы анонимный орган, работающий ради безопасности всех наций.
Вильям смотрел между генералами какое-то время, пытаясь оценить вероятность того, что их слова соответствуют истине. Ему требовалось разобраться. С одной стороны, сказанное ими выглядело вероятным, но одновременно вся ситуация выглядела слишком абсурдной и странной, чтобы просто поверить им. Место. Как он прибыл сюда. Буквально все.
Он закрыл глаза. Постарался сосредоточиться.
Ради чего такого угрожающего и важного и одновременно секретного создают целую организацию и прячут ее ото всех на свете?
– Безопасности в отношении чего? – спросил он наконец.
Это был явно хороший вопрос, поскольку Франкен кивнул Коннорсу. Твоя очередь.
Коннорс сделал пару шагов по комнате.
– Мы… – начал он, но резко остановился почти сразу же. Ему понадобилось сделать паузу, чтобы подобрать правильное слово, которое означало бы достаточно много и достаточно мало одновременно. И он нашел его. – Мы перехватили последовательность цифр.
Его утверждение сразу же породило тысячу вопросов. Вильям выбрал один из них:
– Перехватили каким образом?
– Это не столь важно. Важно, что в ней заключена информация. Хорошо спрятанная, закодированная с помощью неслыханно сложного ключа или, точнее, ключей. В большом количестве. И они, кроме того, пересекаются вкривь и вкось, делая задачу практически нерешаемой.
Вильям кивнул. Почувствовал, как у него в душе вопреки его воле проснулся интерес. Это была его вотчина, подобными вещами он когда-то занимался и задачки как раз такого рода обожал. Выявить сложную закономерность, всегда скрытую при помощи самых разных ухищрений, сколь бы трудным код ни выглядел. Пробовать разные варианты, пытаться заходить со всех возможных сторон и смотреть, будет ли результат. Здесь, прежде всего, побеждала математика в комбинации с интуицией, и для него было чуть ли не высшим наслаждением, найдя систему, наблюдать, как то, что еще секунду назад выглядело простым набором символов и знаков, внезапно приобретало свое лицо и содержание, как некий кроссворд, где магическая буква вставала на свое место и решала все.
Маленькая толика Вильяма Сандберга сейчас радовалась, как ребенок в канун Рождества. Тогда как в остальном он чувствовал себя пятидесятилетним мужчиной, которого увезли из больницы против его воли.
– Каков источник? – спросил он, прекрасно понимая, что это вариант уже заданного им вопроса. Но он был крайне важен. Разные шифры имеют разные формы. Если бы он решил помочь им, именно это ему рано или поздно потребовалось узнать в любом случае.
– Мы не можем этого сказать, – ответил Коннорс.
– Речь идет о письменном тексте, радиосигналах или данных из какого-то файла?
– Мы не можем сказать этого тоже.
– А вы вообще что-нибудь можете сказать? – Он повысил голос, понял это, спохватился – не он ведь здесь решает – и попытался компенсировать свою оплошность ироничной улыбкой. – Извини. Мне просто пришло в голову, что гораздо легче помочь, если знаешь, в чем нужна помощь.
По-прежнему не слишком удачно. Но сарказм он ведь мог себе позволить, пока держал ситуацию под контролем и не давал им сломать себя. Он расслабился на секунду, но сейчас снова взял себя в руки и снисходительно посмотрел на обоих мужчин. Как бы говоря: мы слишком старые, чтобы играть в игры.
Коннорс бросил взгляд на Франкена, и тот кивнул.
Он вернулся на свое место с другого конца стола, подтащил к себе компьютер, нажал указательным пальцем на клавишу.
– Это, – сказал Франкен.
А потом неожиданно стало ужасно светло, словно кто-то зажег персональное солнце прямо над ними, и, подняв голову, Вильям обнаружил четыре видеопроектора, закрепленные на потолке над огромной люстрой над их головами. Сейчас они включились, повинуясь движению Франкена, и направили яркий свет на выцветшие обои всего в нескольких метрах под потолком, как раз туда, куда не проникало солнце и где до сих пор царила кромешная тьма. И теперь там появилась полоса из спроецированной информации, где данные непрерывным потоком перемещались от одной стены к другой.
Цифры.
Бесконечное множество цифр.
Они выстраивались в ряды и поднимались вверх, а их место занимали другие, появлявшиеся снизу, и, когда какой-то из рядов достигал верха стены, он смещался на одну колонку в сторону, в изображение следующего проектора, продолжал движение вверх и в сторону, пока не исчезал вообще. Параллельно с этим происходило нечто другое. Цифры меняли цвет, оказывались заключенными в рамку вместе с другими цифрами, приобретали ту или иную маркировку и перемещались на свое собственное поле в стороне от двигающихся вперед цифр вместе с другими, которые выбирались таким же образом. Красные цифры выстраивались в шеренги сами собой, медленно пополняясь, в то время как черные проносились мимо с сумасшедшей скоростью.
Вильям прекрасно представлял, что видит перед собой. Где-то в здании находились другие компьютеры, значительно более мощные, дорогие и эффективные, чем серебристый ноутбук Франкена, а его экран лишь демонстрировал, как они занимаются цифровой последовательностью, о которой рассказывал Франкен, ищут закономерности, и логику, и ключи и пытаются расшифровать послание, спрятанное кем-то среди леса из ничего не говорящих цифр.
Судя по количеству данных, ужасно большого леса.
– Насколько велик код, о котором мы говорим? – спросил Вильям.
– Это часть его.
– И откуда он пришел?
– Ты уже спрашивал об этом.
– Мне по-прежнему ужасно любопытно.
– Я сожалею.
Вильям вздохнул. Они пошли по абсурдному кругу снова. И это ему совершенно не нравилось.
– Если я помогу вам перевести то, что зашифровано там? Смогу ли я прочитать написанное мной, или мне придется застрелиться, если я что-то увижу?
Судя по брошенным на него взглядам, его юмор не оценили.
«Не гони лошадей, – казалось, говорили он. – Не гони лошадей, сначала сделай дело, а потом вернемся к твоему вопросу».
– И кто находится под угрозой? – спросил он.
– Мы не можем этого сказать.
– А вы можете сказать, от кого исходит угроза?
– Этого тебе знать не надо.
– А что, черт побери, я должен знать?
Сейчас в его голосе снова появились резкие нотки.
– Вы притащили меня сюда против воли. И требуете, чтобы я принял участие в работе, не рассказывая, в чем ее суть. Назовите мне хоть одну причину, почему я должен вам помогать. Одну. Пожалуйста.
– Просто у тебя нет выбора.
Вильям не хотел повышать голос. И ему это почти удалось. Сейчас он дышал носом, сжал зубы, стараясь держать себя в руках. А потом начал снова, спокойно, но со скрытой злобой за каждым словом.
– Большая разница, – сказал он. – Работа и работа.
Они не ответили.
– Вы можете заставить людей пахать на вас. Естественно, это в ваших силах. Кнутом принудить кого-то тащить воз, или крошить камень, или переместить все ваше чертово здание на пару метров влево. Если бить достаточно сильно, можно заставить кого угодно делать все что угодно. За исключением одного. Думать. Очень трудно добиться от меня каких-то успехов, если я не захочу. – Он понизил голос и подвел итог: – Поэтому у меня, конечно, есть выбор. Он есть всегда.
– Расскажи о своей попытке самоубийства, – предложила Франкен.
Просьба застала Вильяма врасплох. И была крайне неожиданной. И ужасно дерзкой.
– Тебе в общих чертах? – спросил он наконец.
– Расскажи почему, – попросил Франкен. Больше он ничего не сказал.
– Если я захочу пойти к психотерапевту, то заплачу за это, так что спасибо за предложение.
– Ты можешь выставить мне счет, если хочешь.
Разговор зашел в тупик. Вильям отвел взгляд и поднял руки, давая понять, что больше ничего не хочет добавить, повернулся к Коннорсу и призывно посмотрел ему в глаза.
– Ты не смог бы жить с тем, что тебе не удалось кого-то спасти, – сказал Франкен за его спиной.
Эти слова Вильям ощутил как удар по телу.
– Ты ничего не знаешь обо мне…
– Наоборот, – перебил его Франкен. – Я готов утверждать, что мы знаем о тебе больше, чем ты сам.
Он поднялся. Его нисколько не прельщала перспектива обсуждать мотивы и нежелание Сандберга, ему требовалось засадить его за работу, и каждая минута, проведенная в этой комнате, была минутой, потраченной впустую.
– Ты рос практически с паяльником в руке. В школе тебя считали вундеркиндом, ты был гением в математике и чудаком, который собирал маленькие электронные штучки еще до того, как твои товарищи научились читать. Ты ремонтировал друзьям радио в школе и имел три собственных патента, еще учась в гимназии. Некая фирма предлагала тебе стипендию на все время учебы в университете, ты мог бы благодаря своим талантам стать сколь угодно богатым. И тебе это известно.
Вильям пожал плечами. Вот как?
– Но ты предпочел остаться у военных.
– Мне хорошо платили.
Франкен покачал головой:
– Ты получал бы больше денег на гражданке, и тебе это отлично известно. Но продолжалась холодная война. Ты использовал свои знания на то, во что верил. Спасал людей. Именно этим ты занимался и поэтому оставался там, и, сколько бы ни думал, что тебя интересовали шифры, и техника, и закономерности, для тебя нет ничего более значимого, чем спасение других жизней.
Вильям отвел глаза, как бы рефлекторно пытаясь возражать, пусть и знал, что его собеседник прав.
Вильям любил решать проблемы, обожал всевозможные логические конструкции и математику, работа у военных давала ему возможность заниматься этим каждый день, и поэтому он остался у них. Но все обстояло, так как сказал Франкен. Большая зарплата просто служила подтверждением значимости его труда. Вильям расшифровывал сообщения об угрозах шведским интересам и отдельным личностям, и более чем однажды ему пришлось бегать по серым коридорам со срочными текстами о планах всевозможных акций и покушений. Это представлялось нонсенсом тридцать лет спустя, но тогда считалось обыденной ситуацией. И каждый раз, когда у кого-то менялся маршрут или чья-то речь отменялась, каждый раз, когда кто-то оказывался в другом месте вопреки прежним планам просто из-за того, что Вильям выполнил свою работу, он знал, почему продолжает заниматься ею.
Но даже если Франкен был прав по сути, это не играло никакой роли здесь. Вильям не собирался помогать какой-то организации, пока не узнает, с чем ее едят.
– Мне ужасно жаль, – произнес он тоном, говорившим об обратном. – Но я не понимаю, какое отношение моя дочь, моя семья или моя карьера имеют ко всему этому.
Франкен кивнул:
– Мы не в состоянии заставить тебя работать на нас, Сандберг. Если ты откажешься, мы почти ничего не сможем сделать на сей счет. Но… – он сделал паузу, пожал плечами, – ты не скажешь нет. Поскольку в противном случае поставишь под удар жизнь…
Он остановился, искал нужное слово какое-то мгновение. Но не находил.
Секунда тишины. Две.
А Вильям не мог отвести взгляд от лица Франкена. Впервые с начала встречи на нем проявилось беспокойство, едва уловимое, где-то на заднем плане почти непроницаемой маски. Оно с таким же успехом могло быть наигранным, хитрым ходом с целью сломить его упрямство, но, смотря на генерала, он не мог отделаться от ощущения, что тот на самом деле чего-то боится.
– И чью же тогда? – спросил Вильям.
Никакого ответа.
– Чью жизнь я поставлю под удар?
Франкен обменялся взглядами с Коннорсом, прежде чем повернулся к Вильяму снова. Потом откашлялся.
– Громадного количества людей, Сандберг.
Ничего больше он не сказал.
Снова сел.
Вильям колебался. Они надавили на нужные рычаги, в меру приоткрыли занавеси, заинтересовали его и подогрели любопытство, привлекли внимание, и он не остался равнодушным.
Утратил способность защищаться.
– И что случится с тысячами людей? – спросил он наконец.
Тишина.
– Что я должен сделать для вас?
Франкен сидел неподвижно достаточно долго, и Вильям уже стал беспокоиться, не умер ли он, но потом генерал потянулся к своему компьютеру. Кивнул в сторону стен, предлагая: посмотри.
И Вильям сделал это. Одновременно на проекторах перед ним стало меняться изображение.
За несколько секунд окрашенные цифры ушли в стороны и утонули на заднем план, исчезли, в то время как отдельные пары из них остались, соединились вместе и выстроились вдоль края картинки. Постепенно изображение как бы уменьшилось и дало место для новых цифр, а потом их становилось все больше, и они соответственно уменьшались в размерах. Окрашенные цифры постоянно уходили, в то время как другие выбирались, соединялись, размещались увеличивающимися группами в одном углу, распространялись на всю сторону и в конце концов превращались в единицы и нули.
Вильям поймал себя на том, что он стоит затаив дыхание.
Он уже мог угадать некую закономерность среди всех этих единиц и нулей, но только когда каждую цифру заменила комбинации странных знаков, у него отпали всякие сомнения.
Тому, что увидел Вильям, было место в музее. Пожалуй, в каком-нибудь университете или исследовательском центре, где угодно, только не здесь. Не в изображении проекторов на тысячелетней стене в замке где-то в Лихтенштейне и определенно не в присутствии серьезных мужчин в военной униформе, имевших в виду, что это важное сообщение, которое только сейчас удалось расшифровать.
Представшая перед Вильямом Сандбергом картинка состояла из сотен символов и штрихов, выстроившихся в ряды и одновременно разбитых на вертикальные колонки.
– Ты знаешь, что это? – спросил Франкен.
Вильям кивнул.
Клинопись.
Он встречался с подобным только в книгах. Одна из самых старых в мире систем письма, ее примеры можно было увидеть на глиняных табличках в телепередачах по археологии. Сейчас стены вокруг него покрывали черно-белые пиксельные версии точно таких же надписей, и они якобы несли в себе неслыханно важное сообщение, которое не удавалось понять.
Вильям долго стоял и смотрел на непонятный для него текст. Двое мужчин не ограничивали его во времени.
Наконец, он опустил взгляд.
– Я не понимаю, – сказал он.
Никто не ответил.
– И вы перехватили это сейчас?
– Перед тобой сборный материал. Он у нас уже какое-то время.
– Вам известно, о чем там речь?
– Да, но тебе не надо этого знать.
Он устало посмотрел на Франкена, не вкладывая в свой взгляд какого-то особого смысла. То, чего Вильям не мог понять, касалось гораздо более приземленных вещей.
– По-моему, вы ошиблись. У вас неправильное представление о моих знаниях.
Снисходительная улыбка в ответ.
– Я работаю с шифрами. Я не египтолог.
– Шумеролог, – поправил его Коннорс. – Знаки шумерские. – А потом: – Мы знаем твою специализацию. Другие переводят надписи для нас.
– Но почему я здесь? Если вы уже получили это из цифр, – пояснил он. – Если вы уже раскололи шифр. Для чего я вам нужен тогда?
Наконец Франкен опустил глаза со стены и посмотрел на Вильяма. Спокойно, пристально. Когда он потом ответил, его голос звучал до крайней степени серьезно.
– Сандберг, у нас не так много времени. – А потом: – Нам нужна твоя помощь, чтобы зашифровать ответ.