Fubi
Гроссмейстер
– Извините, не могли бы Вы уточнить? – заставляя себя улыбнуться, просит Лина. Тошнит от этой обстановки. – Тесты, исследования?
– Я не обязана этого делать, – заявляет девушка, бросая небрежный взгляд в сторону. – К тому же, сомневаюсь, что ты знакома с такими терминами.
Если сравнивать Лину с чайником, стоящим на плите, то она вот-вот вскипит. Делает вдох и выравнивает дыхание. Бестактность и фамильярность, а также вызывающий вид этой персоны жутко бесит Вьери.
– По акту Вашей некомпетентности будет проведена проверка, мисс Вьери, – Массон качает головой. – И все факты на лицо – Тео Веббер не здоров.
«Во что я ввязалась…»
***
– Доктор Вьери, – окликает её Сара, привставая из-за большой стойки.
– Да? Что случилось?
Лина выглядит достаточно уставшей – тяжелый рабочий день уже закончился, только вот она прокорпела над отчётами ещё час. Пришлось вернуться после управления в клинику. Она шагает по холлу первого этажа, понурив голову. Хочется принять горячую ванну, а потом провалиться в сон. Желательно, часов на двадцать.
– А что происходит? Просто и Вы, и директор Вайсер выглядите достаточно напряженными и вымотанными.
– Ой, – на выдохе отвечает девушка. – Если бы ты только знала, Сара, во что я ввязалась…
– Может, Вам взять выходной и провести этот день с собой? Разобраться там, решить свои проблемы… Просто тяжело смотреть на Ваше изнеможённое состояние. Я не думаю, что смогу помочь советом, но Вы только скажите…
– Спасибо, – качает головой она и упирает подбородок в руки. Локти немного разъезжаются на идеальной поверхности стола. – Можешь сделать мне кофе?
– Конечно.
И пока Сара крутилась вокруг кофемашины, Лина в общих чертах рассказывала всё то, что приключилось с ней за последний месяц.
– Честно говоря, я не знаю, правильно ли я поступила, когда решила заступиться за пациента. Теперь я в такую грязищу попала, что век не выберусь с неё.
– Жалеете об этом?
– Нет. Я буду жалеть, если ничего не смогу сделать. К тому же – глупо отступать на половине пути.
– Возможно, Вам будет легче, если Вы выговоритесь. Скажите, я ведь правильно поняла, что Ваше знакомство с Тео началось задолго до кабинета?
Вьери беглым взглядом осматривает присевшую перед ней собеседницу – изумрудно-зеленые глаза, длинные чёрные волосы и бежевый брючный костюм.
Снимает очки, кладёт их на стол и сжимает переносицу пальцами.
– Мы учились в одном пансионате до десятого класса. Сколько себя помню, всегда в сторонке находилась и старалась не контактировать с кем-то, что, собственно, не нравилось надменному и самовлюбленному сыну богача – Тео со школьной скамьи уже проявлял себя не в лучшей красе: заработал репутацию мальчика-плохиша, был главной задирой. Одним словом – засранец редкостный. Там мы и были знакомы.
– А потом? Вы виделись после?
– Нет, – Лина устало качает головой. – Я окончила среднюю школу, а после моя семья переехала из Берн-Миттельланд. Отца перевели в другое подразделение, а мать не захотела его отпускать одного.
– И давно Вы вернулись в Швейцарию? Точнее, в Берн? – отпивая чай, налитый в пластиковый стаканчик, Сара устраивается поудобнее в кресле. Закидывает ногу на ногу.
– Меньше полугода как. После школы я поступила в военную академию, а уже оттуда попала в горячие точки. Мне было около двадцати четырёх лет. Потом несколько лет службы, – после этих слов по её бледной коже пробегают мурашки.
На улице окончательно стемнело. Однако возвращаться в пустую квартиру как-то не хотелось.
– А Ваша семья? – задаёт вопрос она. – Как они отнеслись к этому?
Лина опять качает головой.
– Отец погиб, когда мне было семнадцать. С матерью и братом у меня очень напряженные отношения – она не смогла принять мой выбор. А Лукас просто включил режимы обиды, что я оставила его и мать после смерти отца вдвоем. Мы с братом полуидентичные близнецы, как называют это в медицине, – поясняет Лина. – По возвращению с Востока я хотела наладить с ними контакты, но брат упёрся и сказал, чтобы я не тревожила ни его, ни мать. В любом случае, отец хотел, чтобы я шла по его стопам.
– Вы поступили в военную академию по своему желанию? Или это была своего рода жертва во имя погибшего отца? Как я понимаю, он тоже служил, верно?
– Да. Во время одной из спасательных миссий он прикрыл собой заложника от пули. Отчаянно боролся за жизнь в реанимации, но, увы, проиграл, – Вьери пожимает плечами, а после тупит взгляд в почти опустевшую кружку кофе. – Признаюсь – это было моё осознанное желание.
Виснет неловкое молчание. Шум изредка проезжающих автомобилей тревожил эту тишину. Клиника полностью пустая, а свет горит только в приёмном отделении – ощущение, будто за поворотом полнейшая бездна и нескончаемая пучина тьмы.
В целом, в её необжитой двухкомнатной квартире было так же. Она появлялась там лишь с одной простой целью – переночевать да поработать на ночь глядя. Что, собственно, можно ещё делать в гордом одиночестве, где нет даже ни одного цветка? Что за провал?
– Вот Вы встретились с Тео. Что Вы испытываете сейчас?
Лина подымает задумчивый взгляд и некоторое время молчит. А после выдыхает:
– Я чувствую то, что я в такую грязь вляпалась… Одному Богу известно, что будет дальше.
– У Вас всё получится. Я всегда постараюсь Вам помочь.
Ставит уже опустевшую кружку на стол, поправляет вишневый пиджак, чуть одёргивая его полы вниз, а после встаёт.
– Спасибо, Сара.
По приезду домой, как и предполагалось, её ждал полный упадок – пустая и промерзшая из-за сквозняка квартира. Лина проходится по комнатам и закрывает окна – даже не включает свет, а просто проваливается в этот чан со сгущающейся по углам тьмой.
Переодевается, кинув костюм в стиральную машину – займется стиркой на выходных.
– А ещё столько дел, – тянет Лина, растягиваясь по дивану на кухне. Утыкается носом в подушку и начинает засыпать.
Даже не хватило сил на ужин. На самом деле, она вполне привыкла к нерегулярному приёму пищи – после возвращения с Востока её вес уже пришёл в норму, а неестественная худоба и впалые щёки вернулись к более людскому виду.
Ей снится лабиринт – высоченный, с огромными белыми лакированными стенами, с неприятным деревянным и сливающимся полом. Над ней лишь небольшая полоска света, пробивающаяся в это пространство и едва освещая его.
Лина стоит на перекрестке – в какую сторону идти? В каждой из них есть этот обещанный в дешевых романах «свет в конце туннеля». Может, пойти прямо? В целом, понятие направления здесь достаточно относительное – может, она будет думать, что пойдет прямо, но уйдет на самом деле назад?
Или стоит пойти в тот коридор, что находится по правую руку от неё? А вот куда она выйдет? И если она зайдет в тупик, то сможет ли из него выйти и вернуться на первоначальную точку? Вьери сомневается – здесь нет даже намёка на какие-то опознавательные знаки, чтобы не потеряться. Что уж говорить о каких-то указателях – смешно.
Долго размышляет, задрав голову к тому, что она прозвала «небом» – абсолютно серое полотно, даже ни облачка. А может… Нет, она стоит твёрдо на ногах, не падает. Значит – находится в привычной ей плоскости.
Осматривает себя – в целом, всё в порядке нормы. Только вот это белое платье на ней было непривычным: подол многослойный, сотканный из кусочков, каждый из которых похож на гофрированные воротнички, а верх – не совсем аккуратный, похожий больше на рубаху. Ладно, чего только не проецирует мозг во снах.
Вариантов немного – оставаться на месте не хочется, а идти в какую-то из сторон, не имея потом возможности вернуться обратно – такая себе перспектива.
Это сон. Она прекрасно это понимает. Только вот почему-то сердце сжалось, а горло будто охватило кольцо огня. В любом случае, даже если это сон, то его тяжело назвать кошмаром – так, один из рядовых полётов её фантазии. Очередная головоломка. Почему бы не решить её? Только с чего начать, собственно?
Из царства Морфея её вырывает настойчивый телефонный звонок. Она продирает глаза и на пару секунд зависает, осматриваясь вокруг: солнце уже пробивалось через жалюзи на кухне, а шум машин доносился через единственное открытое окно.
Смотрит на наручные часы.
– Чёрт! – выкрикивает Лина, вскакивая с дивана.
Хватает телефон и отвечает, даже не глядя:
– Лина Вьери на связи.
В ответ легкий смешок.
– Ох, моя Милая леди, я не знал, что Вы настолько любите сон. Нужно будет запомнить.
– У Вас что-то случилось, мистер Веббер? Что-то срочное?
Глазами ищет одежду, а потом вспоминает, что та лежит в стиральной машине. Быстрым шагом идёт в комнату и открывает шкаф: выбор пал на тёмно-синий брючный костюм с жилеткой.
– На самом деле, я хотел узнать, как прошла вчерашняя беседа в управлении?
– Мне некогда сейчас. Да и простите, но я не обязана говорить об этом.
– Но Вас ве… – он не успевает договорить, как Лина сбрасывает звонок и кидает телефон в сумку.
На ходу причёсывается и выскакивает из квартиры, запирая её ключом.
***
– Доктор Вьери, – аккуратно постучавшись, Сара заходит в пустой кабинет во время обеденного перерыва. Держит в руках поднос. – Можно?
– А? – отрывая взгляд от медицинской карты, она подымается. – Заходи.
– Вы выглядите совсем измученной. Я принесла Вам кофе и немного рёшти, угощайтесь.
От вида вкусной еды у Лины сводит желудок – ничего не ела со вчерашнего дня.
– Вы сегодня едва успели к пациенту, хотя обычно приезжаете за сорок минут до начала работы. Что-то случилось?
Лина отпивает кофе и откидывается в большом кожаном кресле. Прикрывает глаза и делает глубокий вдох:
– Всё хорошо, просто немного выбилась из режима дня с этими поездками. Да и вчерашний разговор в комитете истощил меня.
– Кстати, на Ваше имя пришло письмо сегодня, – вспоминает девушка. – Оно у меня в ящике осталось, принести?
– Да, если не затруднит.
И пока Сара бегала вниз, её отвлекло сообщение. Экран подсветился: «Новое сообщение от абонента Тео Веббер».
Лина отключает телефон и кладёт его в нижний ящик стола, отодвигая старые фигуры из первого набора. Кстати, те шахматы достались ей от одного из спасенных – тот мальчишка с копной рыжих волос смотрел на неё так, словно на какое-то божество. Он плакал – серые глаза блестели в свете заходящего солнца. И умолял лишь об одном – не стрелять.
Вьери хватается за голову и жмурится. Хочется забыть его и всю свою прошлую жизнь. Только вот это невозможно – словно выжжено на коре головного мозга.
– Вот, – Лина даже не замечает, как Сара зашла в кабинет и встала перед столом. В её руках несколько конвертов. – Мне нужно идти. Если что-то нужно – звоните.
И она уходит, оставляя врача один на один со своими проблемами.
Тьма клубится под потолком – почти так же, как и в её квартире. И даже не хочется одёргивать тяжёлые портьеры на окнах. Темнота щерится беззубым мягким ртом и медленно вытаскивает из коробки, что стояла на верхнем шкафу в дальнем углу её сознания, воспоминания. И все они отнюдь не самые приятные.
Вот репереживания с Востока, а следом идут кадры из средней школы – и плевать, что с тех лет у неё не осталось чего-то хорошего. Единственное, что украшало те серые и тяжелые будни, так фигурное катание. В целом, это то, из-за чего в её памяти пансионат находится выше, чем отметка «полный отстой».
А под конец, словно вишенка на торте в этот парад уныния – встреча с Тео. Прошло ведь даже не пять лет, не десять. Пятнадцать, а может и больше. Только вот почему реакция за чёртову половину жизни никак не поменялась?
«Пойду вправо» – думает Лина, вновь оказываясь среди белых лакированных стен. А как вернуться назад, если там окажется тупик? И ничего лучше в голову не приходит, кроме как оборвать подол платья – здесь, как ей кажется, сотня гофрированных элементов. И лоскут остаётся на перекрёстке.
В любом случае – это сон. Можно делать всё, что захочешь – даже прыгать с обрыва, а потом очнуться в реальности и продолжить заниматься своими делами: разумеется, если получится перевести свой взгляд на что-то более утопическое и отвлечь свой мозг от тянущих назад мыслей.
Жить в иллюзиях – губительно. Особенно если эта ипостась куда приятней реальности, настолько, что хочется остаться в этом сладком мире, сотканном изо лжи.
Лина медленным и размеренным шагом идёт вперед, придерживаясь стены – кончиков пальцев левой руки касается приятное и идеально отшлифованное дерево. Босые ступни, на удивление, не мерзнут – холодный пол заканчивается. Дальше обрыв. В целом, как и предполагалось – ничего удивительного. Вьери выносит ногу над бездной – такой же серой, как и небо – и некоторое время думает.
Вариант спрыгнуть и очнуться в реальности ей понравился. Но есть второй – решить эту головоломку. И искушение разгадать загадку слаще.
Она возвращается назад, обходя каждый сброшенный лоскут подола – пусть остаётся. Возможно, в этом лабиринте всё связано, а потому, чтобы не заблудиться, это будет опознавательным знаком.
И каждые пять метров она подымает голову кверху, делая глубокий вдох. Неизменность.
По возвращению на изначальную точку в её сознании проскальзывает мысль – а дальше куда? Прямо? Или назад? Или влево?
Надо присесть и подумать.
***
– Доктор Вьери, что с Вами?
Лина медленно открывает глаза.
– А?
– Вы упали в обморок, – в полумраке кабинета она не может идентифицировать личность говорящего – всё вокруг превратилось в огромное размазанное пятно.
– Я в порядке, – медленно подымаясь с пола под руку, бормочет врач. – Где мои очки, не подскажете?
– Они разбились… – виновато произносит женский голос.
Чёрт. Всё некстати. И на мир приходится смотреть через мутное матовое стекло. Быть почти что слепым, как выяснилось, неприятно.
– Прилягте, – просит девушка, усаживая потерянную Лину на кушетку. А после помогает лечь. – Я позову Мейла, сейчас.
Стук каблуков, щелчок открывания двери – всё это звучит так отдаленно.
Лина некоторое время размышляет о том, как добраться до ближайшей оптики и купить очки. Потому что сейчас она действительно беспомощна – даже свои руки, вытянутые вперед, мылятся так, что дальше носа всё просто превращается в бежевое пятно.
– Вот, – говорит Сара, а следом раздаются увесистые шаги и скрип кушетки.
– Лина, ты хорошо видишь меня? – спрашивает Мейл.
В ответ тихий и немного охрипший смех.
– Как бы так сказать… Мои очки разбились, а моё зрение минус восемь надо мной надсмехается.
– Ну, шутишь – уже хорошо.
А после Вьери ощущает почти что бесплотное касание к её лицу – ладони Мейла тёплые. Подушечками больших пальцев он аккуратно придерживает нижнее веко и светит в глаза фонариком на конце ручки.
***
На следующий день, несмотря на возражения коллег, Лина вновь вышла на работу. И первое, что она сделала – сверилась с личным графиком и расписанием в электронной базе. И записи в тетради гласили о том, что на сегодня у неё четыре пациента – база же выдавала ноль.
Она накидывает на плечи халат и спускается вниз, перепрыгивая через ступеньку – не любит лифты. Выходит в регистратуру и упирается локтями в стойку:
– Доброе утро, Сара, – спокойным голосом говорит Лина. – Не подскажешь, что у меня с расписанием на сегодня?
– Так-так-так, – стуча ногтями по клавиатуре, бормочет девушка. Быстро набирает что-то на компьютере, а после подымает взгляд. – У Вас пустой день, доктор Вьери.
– Не может быть, – ворочает головой она. А после на миг призадумывается – не могла же она ошибиться в записях? – У меня на сегодня…
Её прерывает Сара, вскочившая со стула.
– Я чуть не забыла! Директор Вайсер попросил Вас зайти к нему!
Кажется, всё становится на свои места. Вьери благодарит администратора, а после удаляется в сторону приёмной директора.
В коридорах много людей – и все они чем-то недовольны. Кто-то возмущается, кто-то кричит, а кто-то машет руками.
Глаза жутко болят и слезятся – носить линзы ей было противопоказано, но выхода другого не было.
Лина протискивается между толпой и прячется в приёмной. Здесь тихо и пусто – только за столом сидит мужчина в форменной рубашке с закатанными рукавами. Он медленно подымает взгляд:
– Вас уже ожидают, мисс Вьери, – его манера общения холодна и равнодушна. За очками в черной квадратной оправе виднеется некая неприязнь и пренебрежение. – Заходите.
Лина дёргает на себя ручку второй двери и её обдаёт ледяным ветром – окно в кабинете было открыто настежь, несмотря на мерзопакостную погоду за окном.
В этом году июль и август выдались чересчур дождливыми, что непривычно для Швейцарии. Из-за постоянного ливня даже позакрывали многие курорты, что сказалось и на праздничных днях – на тот же самый Фестиваль голубых шаров в Люцерне приехало не так много музыкантов, а фейерверки в честь Дня Конфедерации были отменены.
– Директор Вайсер, вызывали? – с осторожностью спрашивает Лина. Прикрывает за собой дверь и ожидает дальнейших действий.
– Садись, – просит мужчина, кивнув головой в сторону стула напротив. И едва девушка присаживается, он делает глубокий вдох и пододвигает бумаги к ней. – Это Ваши документы. С сегодняшнего дня Вы больше не работаете здесь.
На миг кажется, что земля уходит из-под ног. А что теперь делать?
– Причина?
– Мне было приятно работать с Вами, но… – тянет мужчина, потирая виски. – До меня дошли бумаги о деле Тео Веббера, помните такого?
Она кивает.
– И есть указ о том, чтобы я уволил Вас из-за некомпетентности. Ваших пациентов передали уже другим врачам. Освободите кабинет до обеденного перерыва, пожалуйста.
И Лина не помнит, в каком состоянии она бросила простое «Меня уволили» Саре, спросившей о разговоре, как сняла табличку «Кабинет 511. Лина Вьери, психоаналитик» с металлической двери, как собрала вещи в одну маленькую коробку – четыре журнала да две книги, вот и всё, как села на кушетку и бездумно смотрела в стену.
– Да как так? Почему Вас уволили? – возмущается Сара, измеряя кабинет шагами. И плевать, что она покинула своё рабочее место – ближайший посетитель только через час. – По какому праву?
– Не знаю, – равнодушно пожимает плечами Лина. Взгляд её опустошен и совершенно безжизненен. – Однако факт остаётся фактом – теперь я здесь не работаю.
– Это из-за той ситуации с полицейским управлением, да?
– Угу.
А после пятиминутного молчания она встаёт и собирает последнее, что принадлежит ей в этом кабинете – шахматы, стоящие на краю стола, подаренные Тео. Он всё ещё находится в командировке. Собственно, Лине абсолютно плевать на него теперь – она не его врач, даже не бывший. У него есть другой психоаналитик, а Вьери теперь выброшенная и сломанная пешка. На доске игры Тео она стоит где-то с краю, за пределами поля – срубленная и никому не нужная.
– Знаешь, Сара, – шепчет девушка, подымая коробку и направляясь к выходу. – Пошло оно всё к чёрту.
***
Дни тянулись один за другим – серые, пустые и холодные. Они ничем не наполнены – привычной рабочей рутины не было.
Когда она могла переключать своё внимание на что-то утопическое, требующее концентрации и полной отдачи, было куда легче. Можно было отвлечься и увести своё сознание от гнетущих мыслей, заставляя хоть на время, но забыть о том, что тяготило назад.
А сейчас, бездумно сидя на кухне глубокой ночью, она не знает, чем заняться теперь. Вся привычная жизнь шла под откос: ни работы, ни семьи, ни друзей. Единственное, что хоть как-то украшало этот отстой, так это вечерние занятия на ледовой арене в соседнем районе.
Делать что-то не хотелось – её совсем выбило из колеи увольнение. Ну а что, собственно, теперь делать? С трудовой книжкой, в которой красуется запись о её некомпетентности, можно пойти работать только дворником. Возвращение в медицину – полный бред и что-то несбыточное.
И в своих снах она продвинулась лишь на малость – исследовала ещё два направления, но снова натыкалась на обрывы. В последний раз ей захотелось спрыгнуть вниз и узнать, что находится там. Однако она вернулась назад, смотря в последний проход. А после уверенными шагами отправилась туда, не забывая оставлять гофрированные обрывки подола – он всё ещё тянулся за ней длинным белоснежным шлейфом.
И через короткую бесконечность этих стен она выходит в абсолютно белое пространство – только вот пол изредка менялся на чёрный. Вот и все изменения.
Жизнь дальше шла своим чередом – она просыпалась, пила кофе, а после весь день занималась чем-то. Спроси у неё, что она делала сегодня – она не ответит. Всё это на автоматизме, ведь мысли заняты другим.
И телефон она не включала – всё равно за последние две недели никто и не мог звонить. Просто некому.
А после, в один из дней, не отличающихся от предыдущего, она натыкается на статью в газете пятидневной давности: ««Медтек» заключает выгодное партнёрство с мировой сетью клиник «Гейзер», в ходе которого фирма охватывает огромную доля рыночной капитализации. Будет ли это концом для мелких компаний? Способно ли это стать новой эпохой для столь быстро развивающегося «Медтек»?». На фотографии снизу запечатлен момент подписания договора – Тео и какой-то мужчина в очках, а также Хьюго Веббер на заднем фоне.
– Хоть у него удалась поездка.
***
Вечером, как и обещала Лина своим ученикам, она пришла в платье. Оно не походило на те, в которых она каталась когда-то, но оно было комфортным и красивым – рубинового цвета с тоненьким золотым пояском, коротким шлейфом и длинными рукавами. Эта страсть выглядела изысканно и утонченно, подчеркивая фигуру танцовщицы.
Сегодня было небольшое выступление. Обычная показательная программа для родителей и всех желающих – детвора часто просила устраивать такие вечера. И Лина согласилась – раз в полтора месяца они открывали двери ледовой арены для всех желающих насладиться фигурным катанием и «Вечером сияния».
Единственное, что было в новинку – прокатка самой Вьери в самом начале. Это первое её выступление за последние пятнадцать лет, хоть она и частенько посещала каток, но надевать костюм и исполнять какую-то программу не решалась. Да и ранение мешало – пару лет назад на Востоке пришлось сшивать подколенную связку в полевом госпитале. Сделали аккуратно, но боль при беге давала о себе знать. А что уж говорить о катании?
– Лина! – кричит Эшли. На этой маленькой девчушке сегодня нежно-лиловое платье со стразами, а длинные белобрысые косы собраны в косички. Она подбегает и обнимает Вьери за пояс. – Вы сегодня такая красивая!
Лина смущается. Присаживается перед ученицей и смотрит на неё:
– Ты готова показать класс?
А та улыбается:
– Конечно! У меня ещё родители пришли посмотреть!
– Я так рада за тебя, – она сжимает маленькие ладошки в своих и встаёт. – Разомнись хорошенько, скоро начнём.
– Мисс Вьери, Вы безупречна сегодня! – подбегая со спины, восхищается Мартин, ещё один её ученик.
А после вокруг неё собирается огромная толпа детей, смеющихся и искренне радующихся сегодняшнему вечеру. Лина немного и сама начала забывать о проблемах, которые ждут её дома – пустота, одиночество и вечный холод в душе. Лишь только эти улыбки хоть как-то согревают её сердце. И плевать, что она едва может смотреть им в глаза – перед ней сразу появляется образ того мальчишки с рыжей копной. Они, по факту, единственное, что держит её от падения в рутинную бездну.
– Лина, можно тебя на минутку? – она подымает взгляд и видит машущего рукой Чедда, ведущего и директора ледового дворца. На удивление, он часто посещал тренировки и контактировал со многими посетителями арены.
Девушка пробирается через толпу детей, а после поправляет платье.
– Что-то случилось?
– Всё хорошо, – отвечает он. У него зеленые глаза, горящие азартом и интересом. – Я хотел уточнить моменты по порядку выступлений.
– А? Что там? Я старалась всё расписать, – она перехватывает планшет из рук и садится на деревянную скамейку, закидывая ногу на ногу. Вчитывается в строки и проверяет всё.
Через пару минут в раздевалке становится тихо – все ушли в сторону арены и прорезиненных дорожек, чтобы хорошо размяться. Только стук, издаваемый каждый раз, когда конёк Вьери соприкасался с модульным покрытием пола, тревожил это спокойствие.
– Всё верно, – протягивая планшет обратно, кивает головой Лина. Затягивает шнурки потуже и встаёт. – Давно я не каталась в таких нарядах, конечно…
– А зря. Ты выглядишь просто шикарно, – делает комплимент Чедд. Протягивает ладонь и добавляет: – Сегодня трибуны будут в восторге, увидев не только учеников, но и учителя. Пойдём, сейчас начнём.
Когда собрались люди и подошло время начала, Лина удивилась – зрительский зал был забит на восемьдесят процентов, чего не было в прошлый раз. Едва ведущий выходит на лёд с микрофоном в руках, вся галдящая толпа в миг умолкает.
– Добрый вечер, дамы и господа! Мы рады приветствовать вас на нашем традиционном вечере сияния! Сегодня будут продемонстрированы как одиночные программы, так и групповое выступление «Цветок любви». И это мероприятие откроет мисс Вьери, обучающая группы младших возрастов со своей программой «Мир и Агапе».
Арена погружается во тьму – только свет прожекторов сходится на Лине, стоящей посреди катка.
Агапе – это жертвенность, это полная самоотдача, растворение самого себя в танце и заботе. Здесь и страсть, и нежность, и беззаветная преданность.
И эта чувственность прослеживается в каждом её движении – и в тройном акселе, и в четверном тулупе, и во вращении бильман. Эта элегантность смешивается с резкими элементами, но выступление выглядит как нечто неземное – смесь страстного Эроса, пылкой и жадной любви, и Агапе, невесомой и надёжной.
***
– Ты действительно была неотразима, – улыбается Чеддстер, садясь рядом. В зале проката коньков уже пусто, детвора ушла по домам. – Я и не думал, что ты так умеешь.
Лина качает головой и посмеивается.
– Это либо последний вечер с моим участием, либо я здесь буду появляться куда чаще, чем прошлые месяца.
А после никнет, глубоко вздыхая.
– Что-то случилось?
Вьери мазнула по нему взглядом – лицо немного обеспокоенное и уставшее, широкие плечи малость ссутулены. Пиджак в сложенном виде лежал на предплечье, рукава рубашки закатаны до уровня локтя, а верхняя пуговица расстёгнута.
– Не знаю, – она пожимает плечами и выпрямляется, запрокидывая голову назад. Снимает очки и закрывает глаза. – Меня уволили.
– За что? – удивляется мужчина.
– Да есть там один пациент…
И здесь она вспоминает Тео – их первую встречу в кабинете, шахматную партию, танец на набережной и их поцелуй. Всё это так отдалённо и так неестественно, что мурашки пробегают по коже. Лина мотает головой, отгоняя от себя эти мысли. Это всё в прошлом. Так же, как и её жизнь до увольнения.
Она рассказывает в общих чертах основные моменты истории, иногда делая глубокие вдохи. Вдохи сожаления или отчаяния – не понятно.
– В общем, если кратко, то я меняю специализацию и переезжаю из страны.
– И куда ты теперь?
– Скорее всего, в Корею. У меня остался один хороший знакомый со времен службы, списались на днях, сказал, что ждёт меня и поможет найти работу. Сомневаюсь в правильности принятия этого решения, но другого выхода я не вижу.