Геннадий Мурзин
Виселица для ослушников. Уральский криминальный роман
Глава 4. Дни, напоённые тревогой
Опознание
Раннее утро. Рассвет еще не наступил, но его еле заметные признаки проявились: на восточной кромке ясного неба засветилась узкая бледно-розовая полоска, предвестница октябрьской зари.
Савелию спешить некуда, потому что второй выходной, а на дежурство заступать лишь завтра, то есть во вторник. Однако на ногах уже два часа, держа в руках горячую кружку с растворимым кофе и делая быстрые глотки, безостановочно ходит по кухне. Что с ним? Интуитивно что-то чувствует? Или нервы шалят после очередного кошмара, приснившегося ему ночью? Спрашивает сам себя, однако ответа не находит. По крайней мере, Савелий верит в то, что бывают вещие сны, правда (тут он пытается себя утешить), сны, будто бы, сбываются, то есть могут что-то предсказывать, если снятся в ночь со среды на четверг. Значит? Прошедшей ночью он видел обычный бред как итог длительного нервного расстройства.
Появилась жена. Протяжно зевнув, поправив рукой на голове волосы, Евдокия укоризненно сказала:
– Опять всю ночь с кем-то воевал… Кричал, махал руками и дрыгал ногами.
Савелий подошел и чмокнул жену в ухо.
– Извини, что мешал.
– Что на этот раз снилось, Саввушка?
Муж махнул рукой.
– Бред какой-то.
– Расскажи…
– Уже забыл.
Нет, он, на самом-то деле, не забыл, но решил не вспоминать, не тревожить чувствительное сердце жены, ибо (он отлично знает) станет высказывать предположения, пытаться угадать, к чему было это сновидение. Ему это надо? Нет, естественно.
Около девяти зазвонил домашний телефон. Он снял трубку. Оказывается, полиция. Мелькнула надежда, что Димка найден и сейчас ему сообщат, что с ним и где он. Но, увы! Савелия приглашали прийти на опознание найденного трупа мужчины. Возможно, сказали Савелию, это его сын.
Савелий побледнел, не совладав с эмоциями, воскликнул:
– Это не мой сын! Димка, я уверен, жив! Да-да, именно жив!
На том конце провода люди бывалые, они привыкли к подобным эмоциональным выплескам, поэтому восприняли спокойно, даже, возможно, с элементом безразличия, стали настаивать прийти.
Савелий Иванович спешно собрался, вышел на улицу, где стояла оставляемая им машина, отключил автосигнализацию, запустил двигатель и рванул на восток, туда, где находился при городской больнице морг. Он опомнился, но уже было поздно. Благоразумнее было бы в этой ситуации ему воспользоваться общественным транспортом, Да, не так скоро, но безопаснее.
Слава Богу, всё обошлось. Савелий приехал, в одном из придорожных карманов нашел свободное место, припарковал машину, вышел. Оглядевшись, в стоявшем одноэтажном здании узнал то, что ему нужно и направился туда. Возле входа стояла полицейская машина и возле нее стояли и курили двое полицейских. Один из них, измерив пытливым взглядом, спросил?
– Низковских?
– Так точно! – Вспомнив солдатскую привычку, ответил Савелий Иванович.
Полицейский, затушив сигарету, бросил окурок в металлический ящик, стоящий перед входом.
– Прошу следовать за мной.
Низковских, а также другой курильщик, вошли внутрь, повернули налево, туда, где была полуоткрытая дверь и откуда доносились приглушенные мужские голоса. Возле одного из столов, на котором лежал труп, полностью прикрытый простыней, стояли двое мужчин в халатах, как догадался Савелий Иванович, медперсонал. Савелию Ивановичу следовало бы поздороваться с докторами, как, впрочем, и с полицейскими, но он в подобной экстремальной обстановке оказывается не каждый день, поэтому начисто забыл о правилах хорошего тона.
– Таким образом, – начал полицейский, который признал в нем того, кого надо, то есть Низковских Савелия Ивановича, производится процедура опознания трупа неизвестного мужчины… Подойдите поближе. Не бойтесь, труп не представляет опасности, смелее.
Низковских, обидевшись, фыркнул.
– Тоже мне… В армии насмотрелся…
Полицейский откинул с головы простынь.
– Смотрите внимательно…
– Смотрю, – облегченно вздохнув, сказал Низковских.
– Узнаете сына?
Низковских даже нашел в себе силы улыбнуться.
– Слава Богу!
– То есть? – Спросил полицейский, внимательно глядя на посветлевшее лицо Савелия Ивановича.
– Это не труп моего сына.
– Вы уверены?
– Абсолютно, гражданин полицейский.
– Вы когда в последний раз видели сына?
– Два с половиной месяца назад, а это какое отношение имеет к опознанию? Представленный мужчина старше Димки, разве вы сами не видите?
– За истекшее время мог измениться, поскольку умерший вел асоциальный, судя по всему, образ жизни, выражаясь иначе, долгое время бомжевал.
– Ну и что?.. Это не мой сын – вот и все.
Полицейский продолжал настаивать.
– А все-таки посмотрите на тело. Может, найдете знакомые приметы, родимые пятна, например.
– Нет смысла далее смотреть, – продолжал уверенно возражать Савелий Иванович. – Лицо чужого человека. Да… Если говорить о родинках, то… Под нижней губой Димки должно быть родимое пятно размером с пятикопеечную монету – это наследственное, переданное от его деда по моей линии. Видите, ничего нет! – воскликнул торжествующе Савелий Иванович.
– Хм… Да… Убедительно… Факт… – Полицейский достал из папки фотографию и стал вглядываться. – Точно… Под губой есть родимое пятно и оно четко на фотке просматривается.
– А то! – Вновь воскликнул Низковских и опять рассмеялся, хотя сие место к веселью не располагало.
Полицейский вновь укрыл лицо умершего концом простыни.
– Процедура опознания окончена. Результат: это не ваш сын… Выйдем для составления протокола.
Все направились к двери. И тут, что-то вспомнив полицейский, проводивший опознание, остановился. Обернулся и спросил мужчин в медицинских халатах:
– Да… Как я понял, вскрытие произведено.. Можете назвать причину смерти неизвестного?
Откликнулся, очевидно, патологоанатом.
– Будет указана в медицинском заключении, которое подготовлю к завтрашнему утру.
– Ну, а если в двух словах?
– Все признаки алкогольного отравления, точнее будет сказать, в выпитый алкоголь был подмешан мышьяк.
– Хм… Получается, что бродягу умышленно отравили?
– Умышленно или нет – не могу сказать.
– Черт! – Правая бровь полицейского задергалась. – Не везет. Расчет строил на том, что несчастный случай, например, остановка сердца от халявной выпивки, а тут получается, что… умысел чей-то… А раз умысел, – полицейский почесал в затылке, – то возни предстоит много. Постойте, – полицейский продолжал размышлять вслух, хотя делать этого ему не следовало, – когда хозяева дачи, увидев непрошенного гостя, в гневе отравили, насильно заставили принять мышьяк?
Патологоанатом отрицательно мотнул головой.
– Вряд ли. Мужик стал бы оказывать сопротивление… Тем более, обнаружили две стареньких женщины… Нет, им не по силам.
– Могли ударить чем-нибудь тяжелым спящего.
Врач опять возразил:
– На голове или теле потерпевшего не обнаружено никаких следов насильственных действий.
– Однако яд имеется.
– Имеется.
– Но как мог попасть мышьяк в организм?
– Вероятнее всего, с помощью спиртного.
– Значит, был в дачном домике собутыльник?
– Не думаю.
– Но, доктор, получается, что бродяга сам себя отравил, что ли?
– Не исключено. Хотя могло быть и другое.
– Что именно, доктор?
– Выступать с догадками – это не моя епархия. Но… Возникла мысль.
– Поделитесь, а?
– От промышляющих на дачах грабежом нет никакого спасения.
– Ну и что?
– А то, что хозяева, чтобы отвадить раз и навсегда, могли специально оставить в доступе вино, в которое бросили мышьяк. Выпьет, мол, покорчится с часок и навсегда бросит зариться на чужое.
– А это хорошая мысль, доктор. Бродяга и в самом деле больше досаждать дачникам не будет. Выпил вчера в последний раз.
– Значит все-таки умышленное отравление.
– Необязательно. Старушки, возможно, не желали смерти. Хотели, чтобы тот лишь помучился.
– Но отравили.
– Доза мышьяка незначительна.
– Но потерпевший умер от отравления. Ведь так?
– Откуда было знать старушкам, что даже небольшая доза яда в купе с вином усиливает действие и может привести к смерти?
Полицейский мотнул головой.
– Ну, да… Впрочем, пусть голова болит у дятла…
Полицейский еще что-то хотел сказать, но дверь открылась и на пороге появилась бывшая жена Низковских, то есть Сергиевских Светлана Львовна, а из-за спины ее выглядывал мужчина, которого все узнали, – Малишевских Ефрем Евгеньевич, заместитель главы городского муниципального образования.
Увидев бывшего мужа, Светлана Львовна, не обращая внимания на присутствующих, зло спросила:
– Ты чё здесь забыл?
Обидевшись, Савелий Иванович отреагировал соответствующим образом. Он саркастически ухмыльнулся:
– Тебя не спросили.
– Ну, смейся, смейся… Радуйся материнскому горю.
Увидев городскую леди и представителя ее свиты, дознаватель, совершенно изменился – являл собой само подобострастие, стремление угодить.
– Здравствуйте, Светлана Львовна… – Леди на приветствие даже ухом не повела. – Доброго вам утречка… – Леди вновь промолчала, а полицейский продолжал, несмотря на это, распинаться. – Извините, что от дела оторвали. – Леди всего лишь презрительно фыркнула. – Служба у нас, знаете ли, беспокойная… Пройдите, пожалуйста, – полицейский рукой сделал широкий жест.
– Чё я у вас забыла?
– Понимаю, – дознаватель быстро – быстро закивал, – неприятная процедура, но крайне, да, Светлана Львовна, крайне необходимая. Без нее…
Леди, раздвигая всех, прошла.
– Сообщили, – кривя в презрении губы, сказала леди, – какое-то опознание.
Полицейский, продолжая суетиться, кивнул.
– Сегодня утром в дачном домике садового товарищества обнаружен труп неизвестного… При нем нет никаких документов… Возможно, это ваш сын, который в розыске… Посмотрите, пожалуйста.
– Только и осталось, что на трупы смотреть.
– Извините, но надо, Светлана Львовна… Это может оказаться ваш сын.
– Не окажется, – бросила леди.
Савелий Иванович сказал:
– Сначала посмотри, а потом утверждай.
Бывшая жена смерила бывшего мужа с ног до головы и рявкнула:
– Заткнись!
Дознаватель угодливо поинтересовался у леди:
– Вы сказали: не окажется. Вы что-то знаете, да? Может, сын находится в заложниках и с вас требуют выкуп?
Леди не собиралась давать объяснения
– Мой сын жив, ясно?
– Понимаю… Да… Формальность… Не мы, а вы подали в розыск… Все-таки взгляните… Вдруг… – Полицейский откинул простыню.
Может, ему показалось, но бывшая жена даже не взглянула на труп.
Светлана Львовна посмотрела на полицейского.
– Ты такой тупой, да? Повторяю для тупых: здесь моего сына нет.
Полицейский смущенно сказал:
– Вы в этом уверены?
– Мой сын жив!.. Вы ни хрена не делаете и подсовываете мне трупы каких-то бродяг.
Представитель свиты, кивнул:
– Справедливая претензия Светланы Львовны. Плохо работаете, господа, очень плохо… Придется к себе пригласить для беседы полковника Морозова и строго указать на ваш, с позволения сказать, труд.
– Хорошо… Не смею настаивать. Так и запишем: предъявленный труп потерпевшего не является вашим сыном.
Леди кивнула в сторону бывшего мужа.
– А что этот недоумок признал в бродяге своего сына?
Полицейский спросил:
– Простите, под словом «недоумок» вы кого имели в виду?
Светлана Львовна не ответила, а вот Малишевский зато строго указал дознавателю, так сказать, поставил на подобающее ему место:
– Вы отлично поняли, кого из присутствующих имела в виду Светлана Львовна! Не стройте из себя дурака!
Полицейский впервые позволил себе улыбнуться, но улыбка, признаться, получилась кривая.
– Дураку проще жить.
– А, – представитель свиты, – обреченно махнул рукой, – что с ним разговаривать… Пойдемте отсюда.
Господа пошли в сторону двери. Полицейский уже в спины им сказал:
– Но вам следует подписать протокол опознания.
Малишевских, не обернувшись, бросил:
– Перебьешься…
– Не могу…
– Нарочным доставишь, нарочным… Я позабочусь! Гарантирую! А Светлана Львовна еще посмотрит, подписывать вашу бумагу или нет.
Они вышли. Савелий Иванович покачал головой.
– Придется, господа, за хамов принести мне извинения… Не понимаю, что у них за отношения, но не совестно, видать, власти ходить в пристяжных у какой-то владелицы швейной мастерской. Глядите, они связь не скрывают, нагло демонстрируют. Не боятся.
Патологоанатом спросил:
– А чего им бояться? Кого бояться? Нас, что ли?.. Вот вы нас назвали «господами». Но какие, скажите на милость, мы господа? – Помолчав, сам же и ответил на свой вопрос. – Быдло мы, а они господа так господа. Люди голубых кровей. Люди, имеющие бабки. И считают, что всё и вся в их руках. Люди, думающие, что вместе с деньгами будут счастливы даже на том свете.
Полицейский испуганно (очевидно, уже готовился к проблемам по службе) молчал и, пожалуй, строил планы, как выкрутиться и выйти из передряги с наименьшими потерями. Кто-кто, а он, простой дознаватель, понимал, что у сильного, то есть у богатого, всегда бессильный, то есть не купающийся в бабках, виноват. Он не был бойцом и не собирается им быть.
Воспоминания
Савелий Иванович Низковских утешает себя, что вот приедет частный детектив, с которым заключил договор, и разберется в непонятной истории исчезновения Димки, найдет его и все встанет вновь на свои места и он, отец, больше не будет спускать с сына глаз. Верит в чудо и надеется на лучшее. Ждать не долго: остается несколько дней. Детектив объяснил, почему он не может тотчас же выехать в Ирбит: в пятницу, то есть двенадцатого октября, бракосочетание его сына и он весь в хлопотах по этому торжественному случаю. Эта чужая радость больно кольнула Савелия Ивановича. Потому что его Димка старше на год, а не женат, не учится. И неуклонно сползает вниз. Через год, глядишь, частный детектив станет дедом, а он? Даже не представляет, когда ему Димка подарит внука или внучку. И дочь от второго брака пока что по этой части не обнадёживает. Какие ее годы, а все равно… Понятно: нет ничего противнее, как ждать и догонять, но что тут поделаешь? Возникла мысль, что приглашение на опознание, которое состоялось в понедельник, – есть не что иное, как реакция полиции на пинок под зад со стороны городской прокуратуры.
Словом, набравшись терпения, ждет Савелий Иванович. К тому же, как объяснил Фомин, недельная пауза, вероятнее всего, даст возможность прокуратуре повлиять на ход розыска Дмитрия Низковских. Надежд, это верно, у Савелия Ивановича почти никаких, но ведь «почти» – вовсе не значит, что их не осталось.
А пока он весь в прошлом, возвращаясь в оное, он мучительно роется в памяти и пытается ответить на вопрос: за что так его ненавидит бывшая любимая им жена. Вот и в понедельник, в морге, облаяла его. Чем виноват и так ли уж виноват перед ней? Савелий Иванович не отрицает, что в распаде семьи есть и его вина. Он часто слышит по телевидению ставшую расхожей фразу: в разрыве брачных уз не бывает виноват кто-то один – виновны как муж, так и жена; в разной мере, но виновны. Значит? Несомненно, виновата и она, Светлана Львовна. Но… Он не злится и, тем более, не оскорбляет ее, держит себя в рамках приличий. Да, сдерживать эмоции тяжело, однако ему пока удается. Не позволил себе ни разу сорваться.
Горькие, но воспоминания раз за разом Савелия Ивановича посещают. Не оставляли раньше, а сегодня тем более. Евдокиюшка, наверное, догадывается, но ничем этого не показывает, с расспросами не пристает. Потому что понимает, в какой тяжелой ситуации оказался муж. А понимать, как выразился один умный человек, есть не что иное, как простить. Вот и молчит Евдокиюшка, хотя глаза ее постоянно на мокром месте. Значит? Вместе с мужем переживает. Переживает, но сутками под ухом не зудит.
…1987 год. Заканчивается весна. Скверы и парки Ирбита в полном великолепии; заканчивает буйное в тот год цветение черемуха, а на смену ей пышно распустила фиолетовые бутоны сирень, насыщая своим терпким запахом воздух уральского провинциального города. Кое-где появились белоснежные шапки цветущей рябины, возвещающие ее богатый урожай.
Позади последний экзамен по истории СССР, который Савва сдал на «отлично». А вот и выпускной. В его аттестате ни одной тройки. За успехи в учебе и примерное поведение даже получил почетную грамоту.
Прощание со школой прошло на «ура». После торжеств и скромного застолья в столовой (в советские времена старались не шиковать, тем более, не запасаться спиртным, а также надо иметь в виду, что в ту пору вовсю буйствовала антиалкогольная кампания, в ходе которой, кстати говоря, были вырублены многие виноградники) Савва и его одноклассники отправились в парки. Савва до сих пор не может понять, как это случилось? Что именно? А то, что именно тогда, в тот самый вечер Савва «положил глаз» на ничем особо неприметную и прежде не привлекающую его внимание одноклассницу Светку Сергиевских, перебивавшуюся с тройки на двойку, однако аттестат, в котором красовались одни троечки, все-таки получила.
Итак, как бы сегодня сказали подростки, случилась «химия». Подростков потянуло друг к другу. Савва и Светка расстались только под утро. Что послужило побудительным мотивом? Никто не знает, а одноклассники, узнав о близких отношениях (не в нынешнем понимании этого слова) только пожимали плечами, особенно злились девчонки, многие из которых буквально «сохли» по, как они ласково называли, Саввушке. Еще бы? Хорошист в школе, рослый и спортивно скроенный волейболист на спортплощадке, наконец, воспитанный ухажер, никогда не распускающий (надеюсь, все понимают, о чем речь?) руки.
Савва знал, что осенью отправится в армию. Возраст такой. Оставшиеся полгода он мог использовать по-разному. Например, подать документы в Уральский университет имени Горького7 (подумывал о стезе историка) и тем самым получить отсрочку от призыва. В том, что сдаст вступительные экзамены и пройдет по конкурсу, даже не сомневался.
На состоявшемся семейном совете родители признали этот вариант наиболее подходящим. Как выразился его отец Иван Андреевич, армия никуда не денется и кстати напомнил, что в университете есть, как он прослышал, военная кафедра. Стало быть, что? Прямая дорога в университет. Из него выпустится не только специалистом-историком, а и получит воинское звание лейтенанта. Конечно, потом будут военные сборы месяцев на пять, но это уже, по словам отца, пустяковина. А мать? Твердо держала сторону Ивана Андреевича. Не перечила еще и потому, что очень уж ей хотелось, чтобы любимец-сын получил университетское (именно университетское) образование, то самое, которое ей оказалось недостижимой мечтой.
Мог, конечно, Савва поступить (по примеру других призывников) эти месяцы пропинать воздух, прошляться по кабакам, то есть перед армией погулять от души.
Парень решил другое: понимая материальные трудности далеко не богатых родителей (Иван Андреевич работал слесарем в сборочном цехе знаменитого на весь Советский Союз мотоциклетного завода, обязанный славою мотоциклу марки «М-72» с коляской, за которым буквально люди гонялись и готовы были заплатить двойную цену, а Анастасия Егоровна, мать, после окончания медучилища всю жизнь за гроши проработала в заводской амбулатории медсестрой), пошел в отдел кадров того же мотоциклетного завода, написал заявление и стал работать подсобным рабочим – какие-никакие, а деньги.
А что же Светка Сергиевских? В институт или университет? Да кто же ее ждет с ее трояками в аттестате? Там, в отличие от школы, за уши вытягивать на вступительных экзаменах не будут. Перспектива была одна: профтехобразование. Ну и подала заявление в училище: стала учиться на швею-мотористку. Шаляй-валяй и тут училась.
После возникшей «химии» Савва и Светка продолжали встречаться. Светка понимала, что лучшего парня в мужья ей во век не сыскать, поэтому изо всех сил старалась привязать к себе. Ей это удалось: через три месяца Савва был уже влюблен в Светку и говорил открыто о женитьбе. Что родители? Понимали, что сын по уши влопался и теперь отговаривать бесполезно. Значит? Остается примириться с выбором сына. Родители молчали, но опасались, что свадьбу придется играть перед уходом в армию, а за последующие два года мало ли что может случиться с оставленной молодой женой.
Савва тут успокоил родителей. Он так однажды и заявил:
– Решил так: свадьбу будем играть после армии.
Мать осторожно поинтересовалась:
– А как невестка к этому относится?
– Сначала разнюнилась, – ответил сын, – а потом я убедил ее, что так будет правильнее. Два года, сказал ей, – это будет период проверки наших чувств. Ты, сказал ей, остаешься свободной от каких-либо обязательств по отношению ко мне, а когда вернусь, если ты дождешься меня, то сразу встану на колени и попрошу руки и сердца.
Отец спросил:
– Легко согласилась?
Сын кивнул.
– Да, согласилась, но легко ли – я этого не знаю.
Отец вновь спросил:
– А ты, сынок, действительно без Светки жить не можешь?
– Не могу, пап! Я ее очень-очень люблю!
Иван Андреевич, бросив взгляд на жену, только и сказал:
– Твое счастье – это и наше счастье…. Будем молиться…
Савва ушел в армию: сказали, что будет десантником. А Светка забыла дорогу к Низковских. Родители недоумевали. До родителей доходили кое-какие слухи, но они ничего сыну про это не писали. Приедет, решили они, – сам разберется.
Савва оказался на несколько месяцев в учебке, а потом, в январе 1988 года, его часть погрузили на военно-транспортные самолеты и перебросили новоиспеченного сержанта в Афганистан, как тогда пафосно выражались, выполнять интернациональный долг.
В письмах к родителям Савва бодро сообщал, что служба идет нормально, что командование им довольно, что он даже успел получить медаль «За боевые заслуги». Иван Андреевич, как человек бывалый, сидел и пытался сообразить, где служит сын, мысленно, чтобы не тревожить жену, спрашивал себя: «Если есть боевые заслуги, то, значит, сын участвует в каких-то боевых действиях. В каких конкретно?» Ответ напрашивался сам собой. Чтобы утвердиться в этом, не сказав ничего Анастасии Егоровне, пошел в военкомат. Военком всего лишь намекнул, из чего понял Иван Андреевич, что его сын воюет с душманами в Афганистане, что каждый день подвергается риску быть убитым.
Бодрые же письма сына все шли и шли. Даже не намекнул, когда, получив пулевое ранение, оказался в госпитале. Родители ничего не знали о том, что сын был ранен осколком мины, из-за чего был уволен из армии в связи с выводом на инвалидность третьей степени. Поняли родители всё, когда Савва появился (это случилось в апреле, то есть за месяц до начала вывода советского воинского контингента из Афганистана), прихрамывая и сверкая двумя медалями на груди, дома. Анастасия Егоровна поплакала, но потом смирилась с судьбой: все-таки сын, слава Богу, жив и чувствует себя неплохо, а могло быть гораздо хуже.
Вернувшись, первое, что сделал, – позвонил девушке и назначил встречу в кафе. Поначалу Савелий чувствовал некий холодок, причину которого не знал, однако впоследствии все образовалось. И Савелий, как и обещал, сделал предложение. Поколебавшись, девушка согласилась стать его женой. Потом – свадьба, а там и – рождение сына. Года два все было у молодых в порядке. Савелий хорошо, как ему казалось, устроился, став охранником в местном отделении Сбербанка. Учли, видимо, боевой опыт и, несмотря, на инвалидность, взяли и положили хороший заработок. Светлана к тому времени уже работала швеёй-мотористкой в одном из городских ателье по пошиву женского верхнего платья. Короче говоря, лучше бы надо, да некуда. По крайней мере, так всем со стороны казалось. Родители Савелия не могли не нарадоваться счастью их сына, но потом… Что потом? Обычное дело…
Савелий вдруг понял, что его жена жадна до денег. Всё чаще и чаще стала бурчать по этому поводу, хотя он зарабатывал хорошо и плюс военная пенсия по инвалидности. Жаловаться, казалось только не ей. Светлане хотелось большего. И она вздернулась: сказала, не посоветовавшись с мужем, что уволилась из ателье, что за тамошние гроши горбатиться всю жизнь не собирается.
Савелий, естественно, спросил:
– И что дальше?
– Есть немного валюты, – это был 1992 год, – поеду в Турцию. Там, рассказывают, шмотье всякое можно купить дёшево. Привезу, продам на рынке.
Савелий не скрывал недовольства.
– Не голодаем… К тому же у нас сын маленький. Ты мать и…
– А ты отец, – грубо ответила Светлана.
– Да, отец, но мать мне все равно не заменить… Как бы ни старался.
Попала, как говорится, бабе шлея под хвост. Стала обычной для той поры челночницей. Появились дурные деньги, сомнительные дружки и подружки, поползли по городу слухи: баба, дескать, в Турции подрабатывает телом. Конечно, на каждый роток не накинешь платок, однако… Пусть бы болтали, но однажды случилась крупная неприятность: случайно Савелий узнал, что его жена повадилась ездить в Турцию с одним молодым мужичком (промышлял тем же) из Екатеринбурга. Раз, другой. Даже хвасталась, что теперь ей заниматься бизнесом совсем не страшно, потому что есть на чье плечо ей опереться.
Савелий насторожился, но выводов не сделал из пьяной (стала все чаще и чаще появляться под хмельком) болтовни жены.
Неприятность крылась вовсе не в том, что спуталась баба с кем-то, а в том, что случилось потом. Как-то раз при прилете в Екатеринбург таможенники не выдали привезенный багаж, заявив, что он, то есть багаж, не соответствует заполненной таможенной декларации, то есть груза куда больше, чем задекларировано и, следовательно, таможенный сбор и плюс штраф за попытку обмана органов вырисовывается в кругленькую сумму. Светлана и ее дружок, у которых что-то на этот раз пошло не так, встревожились тем, что отлаженный механизм дал сбой во взаимоотношениях при прохождении таможенного досмотра. Любовник решил уладить и за мзду одному из таможенных чиновников баулы хитроумным путем оказались у челноков. Все хорошо, что хорошо кончается? Да, но челноки не знали, что хитроумный план находится под наблюдением сыщиков. Те неожиданно нагрянули, задержали челноков. Им стала грозить статья – дача взятки должностному лицу. Небо на какой-то момент показалось в клеточку. Что делать? Взяткодатели сделали признательные показания, заявив, что их вынудили дать взятку, что они готовы рассказать об всем, как все происходило. Оперативникам, охотившимся совсем не за челноками, а за коррумпированными таможенниками аэропорта «Кольцово», то и надо было. У них появились реальные свидетели, готовые дать показания, свидетели, которым было обещано, что против них непосредственно не будет возбуждено уголовное дело. Состоялся в Екатеринбурге суд, на котором и вскрылись подробности не только того, как челноки обычно проходили таможенные досмотры, а и их давних интимных связей между собой.
Савва, понятно, на том судебном процессе не был, но там был дотошный журналист, который опубликовал в газете подробный очерк, в котором все предстали в истинном свете – как подсудимые, получившие реальные сроки, так и свидетели по делу, занимавшиеся амурами в Турции. Не верить газете у Саввы не было оснований. Поэтому устроил жене допрос с пристрастием.
Светлана, как ни удивительно, отрицать ничего не стала. Более того, перешла в наступление, заявив, что жить с инвалидом не так-то уж и приятно, что она готова с Саввой расстаться.
Савва заявил, что он сына заберет, ни за что не оставит Димку с такой матерью. На это Светлана, зло сверкнув глазами, показала кукиш.
– А вот это видишь?
Савве пришлось судиться. Но результат нулевой. Суд определил место проживания Димки – квартира Светланы, но определил, что отец имеет право видеться с сыном не реже одного раза в неделю. Решение суда Светлана Львовна Сергиевский не собиралась исполнять и общение отца с сыном свела к минимуму. Более того, когда сын стал подрастать оклеветала отца, заявив, что тот, путаясь с распутными бабами, бросил его и не хочет видеть. Становится понятным почему, став уже взрослым, Димка по-прежнему избегал отца, считая его виновным, а мать его, распутника и тирана, жертвой.
Савелий Иванович мысленно спрашивает себя, стал бы сын лучше, если бы воспитывался отцом? Его мнение однозначное: Димка вырос бы другим, по крайней мере, не стал бы бродягой и наркоманом.
Вспоминая прошлое, раз за разом он корит себя, что, наверное, он не все сделал, чтобы спасти сына, не был достаточно настойчив. Потому что любое решение суда, не вступившее в законную силу, не есть истина в последней инстанции. Он мог и должен был оспорить, но этого не сделал. Результат? Таков, каков есть сегодня. Если бы можно было что-то изменить, то он… Нет, не вернуть вчерашний день. Стало быть, думает Савелий Иванович, стоя перед окном, за которым ярко светит октябрьское солнце, согнавшее за пару часов весь снежный покров, он обязан хотя бы сейчас сделать для сына все возможное и даже невозможное, если только как-то поможет спасти Димку. Спасти во что бы то ни стало, если ему на самом деле грозит какая-либо опасность. То, что опасность возможна, – для Савелия Ивановича очевидно. Он тут же ловит себя на мысли… А что, если не произошло ничего страшного с Димкой и он возьмет и заявится завтра или послезавтра и скажет: «Прости, отец, что доставил тебе столько неприятностей».
