Геннадий Смолин
Тайна гибели Сергея Есенина. «Черный человек» из ОГПУ
Кстати, об этом же утверждает Е. Наумов в своей монографии: «Есенин умер не от удушья, а от разрыва шейных позвонков».
Разрыв шейных позвонков у человека может произойти от полученной травмы, неосторожного падения и тому подобное и совсем необязательно – от повешения.
Но в «Памятке о Сергее Есенине», напечатанной по горячим следам, уже не говорится о разрыве шейных позвонков: «Установлено, что Есенин умер от удушья, причем потеря крови, вследствие надрезов на венах, могла, в свою очередь, способствовать обморочному состоянию. Кровавые натеки на ногах свидетельствуют о том, что Есенин долго висел в петле. Вскрытием также установлено, что никаких аномалий или патологий в мозгу Есенина не было. По заключению экспертов, труп Есенина провисел около шести-семи часов».
Автор «Памятки», несомненно, списывал текст с акта вскрытия трупа поэта. Только почему он говорит о нескольких экспертах? И потом, в акте не говорится о шести-семи часах. В деле Есенина имеется только один акт, который и послужил основанием для отказа в возбуждении уголовного дела. Подпись под актом – Гиляревский[9].
В акте нет ни слова о разрыве позвонков. Не беря на себя право судить о качестве выводов Гиляревского, нельзя не высказать сомнения в том, что акт написан рукой Гиляревского. (В настоящее время акт частично разорван – и как раз в самом важном месте – на мелкие клочки, так что каждый исследователь может реконструировать его по-своему усмотрению.) Во всяком случае, идентификация почерка не проводилась. Сомнение в подлинности акта вызвано следующим:
1. Акт написан на простом листе бумаги, без каких-либо реквизитов, подтверждающих принадлежность документа медицинскому учреждению. Он не имеет регистрационного номера, углового штампа, гербовой печати, подписи заведующего отделением больницы или бюро экспертиз.
2. Акт написан от руки, торопливо, со смазанными, не успевшими просохнуть чернилами. Столь важный документ (касающийся не только такого знаменитого человека, как Есенин, но и любого лица) судмедэксперт обязан был составить в двух и более экземплярах. Подлинник обычно отправляется дознавателю, а копия должна остаться в делах больницы.
3. Эксперт обязан был осмотреть труп, указать на наличие телесных повреждений и установить их причинную связь с наступлением смерти. У Есенина были многочисленные следы прежних падений. Подтвердив наличие под глазом небольшой ссадины, Гиляревский не указал механизма ее образования.
Отметил наличие на лбу вдавленной борозды длиной около четырех сантиметров и шириной полтора сантиметра, но не описал состояния костей черепа. Сказал, что «вдавление на лбу могло произойти от давления при повешении», но не установил, прижизненное это повреждение или посмертное. И самое главное, не указал, могло ли это «вдавление» вызвать смерть поэта или способствовать ей, и не образовалось ли оно от удара твердым предметом…
4. Выводы в акте не учитывают полной картины случившегося, в частности, ничего не говорится о потере крови погибшим.
5. Судмедэксперт отмечает, что «покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время», а сколько часов, не указывает. По заключению Гиляревского, смерть поэта могла наступить и за двое суток, и за сутки до обнаружения трупа.
Резюме. Не исключено, что, если бы работники милиции знали о возможности гибели Есенина, скажем, за десять часов до обнаружения трупа, они бы отнеслись более критически к показаниям Г. Устинова и В. Эрлиха. Поэтому утверждение, что Есенин погиб 28 декабря 1925 года, никем не доказано и не должно приниматься за истину.
6. В акте ни слова не сказано об ожогах на лице поэта и о механизме их образования.
Создается впечатление, что акт Гиляревским написан под чьим-то нажимом или другими лицами, без тщательного анализа случившегося, или за него расписался кто-то другой. В материалах дознания (в «Деле Есенина») имеется любопытный документ, мало что говорящий постороннему лицу, но многое проясняющий практическому работнику правоохранительных органов:
«Суд. мед. эксперту Гиляревскому. При сем препровождается копия телефонограммы за № 374 по делу самоубийства гр. Есенина Сергея для приобщения к делу. Приложение: упомянутое. Начальник 2-го отд. ЛГМ Хохлов, Завстолом дознания Вергей».
На этом документе, отпечатанном на пишущей машинке, имеется карандашная надпись: «4 п5 СТУПК», которую следует расшифровать так: «пункт 5 статьи 4 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР». По этой статье в то время прекращались уголовные дела за отсутствием состава преступления, а по материалам дознания – отказывалось в возбуждении и расследовании уголовных дел. Нет сомнения, что работники милиции в завуалированной форме информировали фальсификатора, что по этому делу никого к уголовной ответственности привлекать не будут и что ему следует иметь в виду это их мнение.
Сомнения в подлинности акта возникают еще и потому, что Хлысталовым найдена в архивах выписка о регистрации смерти С. А. Есенина, выданная 29 декабря 1925 года в столе загса Московско-Нарвского Совета. (Эти сведения подтверждены руководством архива загсов г. Ленинграда.) В ней указаны документы, послужившие основанием для выдачи свидетельства о смерти. В графе «причина смерти» указано: «самоубийство, повешение», а в графе «фамилия врача» записано: «врач судмедэксперт Гиляревский № 1017».
Следовательно, 29 декабря в загс было предъявлено медицинское заключение Гиляревского под номером 1017, а не то, что приобщено к делу, – без номера и других атрибуций. Следует иметь в виду, что загс без надлежащего оформления акта о смерти свидетельства не выдаст. Поэтому можно категорически утверждать, что было еще одно медицинское заключение о причинах трагической гибели С. А. Есенина, подписанное не одним Гиляревским. Известный же всем вариант заключения был куда более удобен для отказа в возбуждении уголовного дела против убийц. Из архивных документов видно, что свидетельство о смерти С. А. Есенина получал В. Эрлих. А вот кто предоставлял в загс заключение № 1017, неизвестно.
На запрос Хлысталова руководство архива загсов г. Ленинграда ответило, что акта Гиляревского за № 1017 у них нет. («Медицинская справка, на основании которой составлена запись о смерти, к актовой записи не прилагалась».)
Для читателей, мало информированных о тонкостях уголовно-процессуального судопроизводства, поясним: только работник милиции, следователь, прокурор или суд вправе сделать вывод, что случилось в гостинице «Англетер» – самоубийство или убийство Есенина. Какие бы выводы ни сделали судмедэксперты, последнее слово остается за правоохранительными органами.
Кстати, судмедэксперт Гиляревский не указал, что Есенин покончил жизнь самоубийством. В акте № 1017 судмедэксперта Гиляревского – несомненный ключ к раскрытию гибели Есенина.
Любопытен еще один поворот сюжета с Эрлихом. Выше мы говорили, что он оформлял «Свидетельство о смерти» поэта. Но при этом не ответили на возможный упрек наших оппонентов: «Свидетельство о смерти» Есенина Эрлих получил на основании медицинского заключения судмедэксперта Александра Григорьевича Гиляревского. Такой довод – глубочайшее заблуждение, в котором десятки лет пребывали есениноведы.
Сегодня со стопроцентной уверенностью можно сказать: Гиляревский не производил судмедэкспертизы тела поэта в Обуховской больнице.
Элементарное сравнение обнаруженных нами подлинных актов (протоколов) вскрытия тел покойников доктором (1 января 1926-го – 26 сентября 1928 года, 4 книги) по стилю, стандарту, нумерации, почерку и т. д. доказывает, что «есенинский» акт был кем-то состряпан.
Престарелому доктору было уже трудновато вести медицинскую канцелярию, многие акты оформляли его помощники (он даже не всегда их подписывал; конечно же, первые экземпляры, направлявшиеся по назначению, имели его автограф – ныне почерк врача известен).
Все обнаруженные документы выполнены по существовавшим тогда строгим стандартам: имеют порядковый номер, дату, непременный номер отношения милиции, соответствующий номер протокола и так далее. Поддельный, «московский» «Акт» – хранящаяся в столичном архиве фальшивка.
«АКТ
1925 г., 29 декабря, в покойницкой Обуховской больницы было произведено вскрытие трупа гр-на Сергея Александровича Есенина, причем найдено: покойному 30 лет, труп правильно развит, удовлетворительного питания, – общий фон покровов бледный, глаза закрыты, зрачки равномерно расширены: отверстия носа свободны; рот сжат; кончик языка ущемлен между зубами: живот ровный: половые органы – в норме: заднепроходное отверстие чисто; нижние конечности темно-фиолетового цвета, на голенях в коже заметны темно-красные точечные кровоизлияния. На середине лба, над переносьем, – вдавленная борозда длиною около 4 сант. и шириною 1½ сант., под левым глазом – небольшая поверхностная ссадина: на шее над гортанью – красная борозда, идущая слева вверх и теряющаяся около ушной раковины спереди: справа борозда идет немного вверх к затылочной области, где и теряется; ширина борозды с гусиное перо; в нижней трети правого плеча имеется кожная рана с ровными краями длиною 4 сант.; в нижней трети левого предплечья имеется одна рана, идущая в горизонтальном направлении, и 3 раны в вертикальном направлении, эти раны около 3 сант. каждая с ровными краями [неразборчиво]… не проникают толщу кожи. Других знаков повреждений не обнаружено. Кости черепа целы, под кожным лоскутом на месте вдавленной борозды в лобной области имеется небольшой кровоподтек. Мозговые оболочки напряжены; твердая оболочка мутноватая; мозг весит 1920 грамм; сосуды основания мозга в норме: в боковых желудочках небольшое количество прозрачной жидкости: вещество мозга на разрезах блестит, на разрезах быстро выступают кровяные точки. Положение брюшных органов правильное, брюшина гладкая, блестящая, в полости около 10 к. с. [кубических сантиметров] красноватой прозрачной жидкости; петли кишок красноватого цвета. Хрящи гортани целы. Кончик языка прикушен, в пищеводе следы пищевой смеси; в гортани и трахее – пенистая слизь, слизистая их розоватого цвета. Легкие лежат в грудной клетке свободно. Сердце с кулак покойного, в полостях его – жидкая кровь; на наружной оболочке сзади – значительное количество точечных кровоподтеков; клапаны и отверстия в норме; на внутренней поверхности аорты – несколько сероватых бляшек; на легочной плевре значительное количество точечных кровоподтеков; легкие пушисты, всюду проходимы для воздуха, с разрезов соскабливается значительное [количество] пузырчатой кровянистого жидкости. В желудке около 300 к. с. полужидкой пищевой смеси, издающей не резкий запах вина; слизистая его красноватого цвета. Капсула селезенки морщинистая. Печень темно-красного цвета. Капсула ее гладкая, край закруглен. Почки темно-красного цвета. Капсулы снимаются легко, рисунок на разрезе сохранен. В почечном канале ничего особенного.
Суд. мед. эксперт Гиляревский.Понятые [подписи неразборчивы].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение. Вдавление на лбу могло произойти от давления при повешении. Темно-фиолетовый цвет нижних конечностей, точечные на них кровоподтеки указывают на то, что покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время. Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным и, как поверхностные, влияния на смерть не имели.
Суд. мед. эксперт Гиляревский».
В приведенной выше «дезе» отсутствуют необходимые официальные атрибуты (номер отношения милиции и т. д.), однако эта полуграмотная (с профессиональной точки зрения) бумажка не один год серьезно обсуждалась в печати.
А вот, дорогие читатели, сопоставьте вышеприведенную подделку с подлинным актом Гиляревского на подобную тему, которую предоставляет есениновед, литератор Виктор Кузнецов:
«Число… 6.01.1926 № №… 3982… 756
2-го отд. милиции отношение за № 3982, протокол № 756 о смерти гражданина Витенберга Виктора, повесившегося в доме № 5 по Демидову переулку. Труп отправлен в покойницкую больницы в память 25-го Октября.
Во 2-е отд. Л. Г. Милиции 7/1 3982 АКТ 756
1926 г., 7 дня января, судебно-медицинской эксперт Гиляревский, в следствии отношения 2-го отд. ЛГМ от 7 января за № 3982, в секционной зале больницы в память 25-го Октября производил судебно-медицинское освидетельствование мертвого тела гр. Витенберга Виктора, доставленного дворником дома № 5 по Демидову пер., где Витенберг был найден повесившимся.
А. Наружный осмотр:
1) труп раздет;
2) возраст по наружному виду – 50 лет;
3) роста среднего, телосложения умеренного, питания также;
4) общий цвет конечных покровов мертвенно-бледный, на спине и ягодицах сплошные фиолетовые пятна, такие же пятна на нижних конечностях;
5) трупное окоченение выражено в верхних и нижних конечностях и жевательных мышцах – значительно;
6) волосы на голове русые с небольшой проседью, длиною до 10 сант., такого же цвета усы и небольшая бородка;
7) глаза полуоткрыты, зрачки равномерно расширены, роговицы тусклые, признак Лярше явственно выражен, соединительная век с точечными красными пятнами розового цвета;
8) губы синеватого цвета, рот полуоткрыт, язык между зубами…»
Не будем утомлять читателей подробностями. «Наружный осмотр» включает 14 пунктов. «Внутренний осмотр» – 11. Затем следуют подписи Гиляревского и понятых (Симоненко и Субботин). Вероятно, Николай Родионович Симоненко являлся помощником врача. Далее идет «мнение» судмедэксперта:
«На основании данных наружного осмотра и вскрытия трупа заключено, что смерть Витенберга последовала от асфиксии (задушения) путем прекращения доступа воздуха в воздухоносные пути чрез сдавливание шеи веревкой, на что указывает присутствие на трупе странгулационной борозды, имеющей прижизненный характер (см. п. 14), равно как обнаруженное при вскрытии полнокровие внутренних органов (в п. 17, 18, 19), характерное для смерти от задушения. Положение найденного по данным дознания трупа, а также отсутствие знаков борьбы на трупе дают основание заключить, что в данном случае было самоубийство чрез самоповешение, найденное при вскрытии. Найденное при вскрытии вдавление мозга (п. 26) представляет последствие старого воспалительного абсцесса (нарыв) и прямого отношения к смерти не имело.
Суд. мед. эксперт Гиляревский».
Сравнение безграмотного сочинения «московского» «Акта» (с точки зрения принятого тогда стандарта) с документом на подобную тему, написанным Гиляревским (срок между этими документами – всего десять дней), убедительно доказывает: попавшая в поле зрения есениноведов фальшивка не выдерживает критики.
Терминология, стиль, форма «дезы» заставляют думать: Гиляревский не имел к ней никакого отношения.
«Позвольте, – будут защищаться последователи версии самоубийства поэта, – ведь фамилия Гиляревского стоит на "Свидетельстве о смерти", а оно выдавалось родственникам усопшего, которые могли навести у врача какие-либо справки, – и тогда…»
Скорее всего, Гиляревский даже не подозревал об использовании своего имени во всей этой кощунственной акции. Заметьте, в газетах конца 1925-го – начала 1926 года и много позже фамилия судмедэксперта в связи с «Делом Есенина» совсем не упоминается. Он так и умер, не ведая о покушении на свою репутацию.
В заключение настоящей главы попытаемся окончательно смутить скептиков. Родственники Есенина не знали даже фамилии Гиляревского, так как получили не точную копию уже упоминавшегося фальшивого «Свидетельства о смерти» поэта, а всего лишь следующий документ:
«СПРАВКА
Московско-Нарвский стол записей актов гражданского состояния удостоверяет, что в хранящегося при архиве регистрационного книге Московско-Нарвского района за 1925 год в статье под № 1120 записан акт о смерти 28 числа декабря месяца 1925 г. гражданина Есенина Сергея, 30 л.
Причина смерти: самоубийство, самоповешение. Выдано на предмет представления во все учреждения.
Заведующий столом К. Трифонова.
Архивариус [подпись неразборчива].
Регистрировал В. Эрлих.
16.01.1926 г. Бассейная, 29, кв. 8».
Ссылка на судмедэксперта Гиляревского, бывшая в оригинале «Свидетельства…», здесь исчезла, возникла «филькина грамота», увы, не смутившая близких почившего поэта. Именно эту подметную «грамоту» получила Зинаида Райх-Мейерхольд, прибывшая тогда с мужем-режиссером в Ленинград. По чьему-то наущению опять взяла грех на душу Клавдия Николаевна Трифонова (ее адрес в 1925 г.: ул. Веры Слуцкой, 86)? Неизвестно!..
Полковнику МВД Эдуарду Хлысталову пришло письмо от племянницы Гиляревского (к сожалению, она не назвала свою фамилию), в котором она утверждала, что он был человек исключительной порядочности, настоящий русский дворянин в самом высоком смысле этого слова, и пойти против своей совести ни в коем случае не мог. Судьба вдовы судмедэксперта, Веры Дмитриевны Гиляревской (р. 1871), дочери русского адмирала Д. 3. Головачева и дворянки Л. Е. Гессен, косвенно подтверждает, что у ее беспартийного мужа отношения с советской властью были отнюдь не соглашательско-доверительными. 21 марта 1933 года Веру Дмитриевну, работавшую перед тем машинисткой в университете, как «социально чуждый элемент» постановлением Особого совещания при Народном комиссаре внутренних дел СССР выслали в Воронеж. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
…Чего только не писали в последние годы о Гиляревском! Дескать, он причастен к утаиванию правды о смерти Фрунзе, что в свои пятьдесят пять лет он, бывший дворянин, выпускник Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, пошел в прислужники ГПУ; на разные лады комментировался известный «есенинский» акт экспертизы, строились различные гипотезы… В архивные же «святцы» не заглядывали (это стоит много времени, нервов, а по нынешним временам и средств). Оказалось: к загадочной кончине Фрунзе Гиляревский никак не причастен: родился он не в 1870 году (эта дата мелькала в печати), а 27 августа 1855 года, и ко дню гибели Есенина ему уже было семьдесят с лишним лет (умер в 1931-м). Говорить о его сотрудничестве с ведомством Дзержинского нет ни малейших оснований; подброшенная кем-то в архив «справка» – сплошная «липа», а досужие толки о ней, с точки зрения историков судмедэкспертизы, непрофессиональны и даже вульгарны.
Может, В. Д. Гиляревской было известно об использовании фамилии мужа в грязном деле? Есть слабая надежда получить ответ на этот вопрос в ее письмах (если они сохранились) к родственникам, эмигрировавшим в Италию и во Францию (на допросе она говорила о переписке и даже называла адреса). Среди ее корреспондентов – племянник, князь Багратион-Мухранский Георгий Александрович (обосновался в Париже), с именами кровных потомков которого ныне связаны шумные толки о восстановлении в России монархии. Согласитесь, неожиданный поворот «есенинского» сюжета.
В описательной части акта Гиляревский оставил ряд сведений, позволяющих усомниться в самоубийстве поэта. «В желудке (покойного. – 3. X) около 300 к. с. полужидкой пищевой смеси, издающей не резкий запах вина». Проанализировав все имеющиеся у нас данные о роковом дне жизни Есенина, мы можем констатировать, что последний раз поэт употреблял пищу с 14 до 18 часов. Он пил пиво, ел хлеб, фисташки и другие быстро перевариваемые продукты. Водки или вина не было. На основании современных научных данных судмедэксперты говорят, что смерть Есенина наступила не позже чем через три-четыре часа после употребления пищи, следовательно, вечером 27 декабря 1925 года.
Гиляревский также написал: «…петли кишок красного цвета», «…нижние конечности темно-фиолетового цвета, на голенях в коже заметны темно-красные точечные кровоизлияния». И та и другая подробности, по мнению современных судмедэкспертов, свидетельствуют о том, что тело находилось в вертикальном положении не менее суток.
Несмотря на временную дистанцию, можно было бы и сейчас провести следственный эксперимент. Но бывшему руководству Ленинграда пришла в голову сумасбродная (или вполне осознанная) мысль снести здание бывшей гостиницы «Англетер». Вопреки протестам жителей, в 1987 году средь бела дня власти стерли с лица земли (направленный взрыв) историческое здание. Пусть «еще одно дурное дело запрячет в память Петербург».
Кто же в таком случае установил факт самоубийства Есенина? Как ни грустно это признавать, сделали это газетчики. О гибели поэта могли сообщить вечерние газеты, но этого сделано не было. Уделив много места на своих страницах происшествиям и судебной хронике, трагедии в «Англетере» не отвели ни строчки ни вечерние 28-го, ни утренние газеты 29 декабря, хотя о случившемся говорил весь Ленинград. Но зато уже в вечерних газетах этого дня, еще не имея выводов Гиляревского, журналисты объявили о самоубийстве поэта. Видимо, они ждали команды властей, а когда получили «добро», наперебой стали придумывать детали гибели Есенина. Особым вниманием редакторов и издателей пользовались воспоминания друзей, знакомых, очевидцев, в которых те с упоением повествовали о пьяных куражах Есенина, прежних покушениях на самоубийство, об унижении им женщин, о лечении в психиатрических больницах. Упорно и методично формировали в народе убеждение, что он пьяница, дебошир, шизофреник, которому ничего не оставалось, как повеситься.
Желая объяснить причину его самоубийства, враги поэта пошли по простейшему пути и стали искать ответ в его собственных стихах, то есть заменили биографию житейскую биографией поэтической, которые далеко не всегда идентичны. Слова о смерти в стихах Есенина были использованы как свидетельские доказательства против его самого. В отличие от газетчиков, работники 2-го отделения милиции Ленинграда вели себя более сдержанно и расчетливо. Они дождались окончания XIV съезда партии, реакции общественности, друзей, родных поэта и только после этого приняли решение по «Делу Есенина».
Не проводя никаких следственных действий, завстолом дознания Вергей лишь 20 января 1926 года написал заключение, в котором не привел ни одного доказательства, подтверждающего самоубийство Есенина. Вот как он вышел из положения:
«На основании изложенного, не усматривая в причинах смерти гр. Есенина состава преступления, полагал бы: материал дознания в порядке п. 5 ст. 4 УПК направить нарследователю 2-го отд. гор. Ленинграда – на прекращение за отсутствием состава преступления. 20 января 1926 г. Завстолом дознания Вергей. Согласен: нач. 2-го отд. ЛГМ (Хохлов)».
Следователь Бродский, также не проведя никакого расследования, согласился с выводами Вергея и Хохлова.
Обратим внимание на то, что и в постановлении не указывается, что Есенин покончил жизнь самоубийством.
Поэтому уместно задать вопрос: в действиях каких лиц или лица отсутствует состав преступления? Все уголовные дела, спровоцированные против Есенина, были прекращены, а определение об аресте отменено только после его смерти – 30 декабря 1925 года.
Поэта арестовывали десять раз и привлекали к уголовной ответственности. Только на Лубянке его незаконно держали пять раз. Сотрудники из ЧК, а затем ГПУ делали все, чтобы дискредитировать поэта. Одного за другим арестовывали его друзей, кого-то по сфабрикованным делам отправляли на зону, кого-то приговаривали к расстрелу… А 28 декабря 1925 года его самого обнаружили повешенным в гостинице «Англетер». След от веревки на шее был только под подбородком, это говорило о том, что душили сзади. На теле и лице имелись прижизненные травмы.
Эти факты красноречиво свидетельствовали о том, что необходимо было возбудить уголовное дело об убийстве поэта С. А. Есенина.
Мнимые очевидцы
Теперь становится понятным, что Сергея Есенина сотрудники спецслужб «вели» от Москвы, с Ленинградского вокзала, с платформы уходящего в Ленинград поезда. Разумеется, объявить Есенина убитым в пьяной драке или подбросить его тело в темный переулок как результат нападения – все это было опасно. Социально-политическая ситуация в стране была сложная.
В то время в Москве шел XIV съезд РКП(б), а Ленинград оставался городом оппозиции Сталину и его курсу. Здесь происходили не только шумные провокации и разного рода демонстрации, но и случались перестрелки. Тут обосновался блок Зиновьева, Каменева и других пламенных революционеров. Разумеется, нельзя было позволить, чтобы русский поэт погиб в результате громкого убийства в самом центре гнезда оппозиционеров. Сталин мог бы воспользоваться ситуацией (хотя сам Есенин его не интересовал), докопаться до истины и приобрести лишний веский козырь для уже физической расправы со своими политическими противниками. Вот почему и созрел план организации кощунственного спектакля с самоповешением московского беглеца.
Кто лично был инициатором этого театра-злодеяния, сегодня сказать трудно. Кровавая машина была пущена в ход. Ее обслуживали в основном верные Троцкому люди, доказавшие свою преданность ему еще в Гражданскую войну. Бывшему наркомвоенмору пришлось подумать, прежде чем назначить устроителей небывалого кошмара. Сообщники скоро нашлись. Далее мы впервые приводим факты, добытые с большими трудностями, и «припрятанные» нами аргументы.
* * *
Как утверждал известный австрийский писатель и драматург Ф. Грильпарцер, «нельзя понять великих личностей в истории, не изучив темных персонажей с ними рядом».
Последуем его совету.
Вот она, могучая кучка псевдодрузей и лжесвидетелей, изображавших из себя журналистов, поэтов, кинорежиссеров, а на самом деле – выполнявших грязную миссию сокрытия злостного преступления – убийства великого поэта России Сергея Есенина.
В этом списке центральное место занимает Георгий Феофанович Устинов, журналист. Он активно играл роль опекуна и приятеля поэта в «Англетере», так как был удобной фигурой для создания нужного мифа. Устинов чуть ли не первый сочинил о своем военном начальнике, Л. Троцком, книжечку «Трибун революции» (издана в 1920 году), в которой вознес Троцкого до небес: «джентльмен революции», «пламенная карающая десница революции», «пламенный революционный трибун», «лицо Троцкого – лицо русской революции».
Заметим, что Троцкий считал убийство оправданным средством утверждения коммунистической идеи. «Мы должны, – писал он, – превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупления, до идиотизма, до животного состояния…»
Есенин мешал исполнению плана антихриста и осознавал уготованную ему незавидную судьбу:
И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной,
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать
Стране родной.
В газетных и журнальных публикациях достаточно проанализированы сфальсифицированные мемуары публициста Устинова и, желаем надеяться, убедительно доказано: в декабре 1925 года нога его не ступала в «Англетер». Чтобы не повторяться, резюмируем аргументы в пользу нашего вывода.
В контрольно-финансовых журналах (они составлялись дважды в году) постояльцев «Англетера» (1925–1926 годы) фамилия Устинова, как и Есенина, отсутствует. 130-й номер гостиницы, где якобы поселился журналист с женой, – особенный, смежный с 131-м, который в списках не значится, но фигурирует в инвентаризационной описи.
Этого странного есенинского «друга» никто из ленинградских литераторов (Эрлих не в счет) не видел 28 декабря в пятом номере – из тех, кто написал об этом воспоминания (Ин. Оксенов, Н. Никитин и др.). Никто не заметил его и при прощании с телом поэта в ленинградском Доме писателей, и на церемонии проводов гроба на железнодорожный вокзал.
Воспоминания (газетный и книжный варианты) лжеопекуна Есенина о его пребывании в «Англетере» полны грубых противоречий и даже нелепостей. Ссылки Устинова на других так называемых гостей пятого номера, например на Сергея Семенова, не находят письменного подтверждения последних, в том числе и упомянутого писателя. Насквозь надуманные и глупейшие мемуары Нины Гариной, приятельницы Устинова, лишь подтверждают ложь о проживании журналиста в «Англетере». Мемуаристка перестаралась в защите друга семьи, в очернении Есенина, заставила нас пристальнее присмотреться к Гарину-Гарфильду, сыгравшему, на наш взгляд, пока до конца не выясненную пагубную роль в посмертной судьбе поэта.
Таким образом, Г. Устинов отдал свое имя (скорее всего, его и не спрашивали) для организованной мистификации. Он играл роль призрака, убедившего советских обывателей в правдивости официальной версии смерти поэта (как не поверить – свидетельствует, уверяют газеты, близкий друг Есенина). Ход дьявольский, он увел исследователей на изначально ложную дорогу поиска истины.
Существенное примечание: спустя некоторое время после кошмара в «Англетере», в 1926–1927 годах, Устинова стали печатать, как никогда, и очень даже щедро (у него с ходу вышел роман «Черный ветер», затем прозаические сборники «Пропащие годы», «Человеческое» и прочее). Идеологи убийства поэта тогда же открыли просторную хлебную лазейку и другим послушным конспираторам, причастным к заметанию следов преступления: Николаю Брыкину, автору сфабрикованного репортажа из «Англетера», Михаилу Фроману, понятому, поставившему подпись в сфальсифицированном милицейском протоколе, Вольфу Эрлиху – этой заглавной фигуре грязного дела.
Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным. Когда-нибудь прояснится и загадочная смерть в 1932 году и самого Устинова – его нашли в петле в собственной московской квартире. То ли его «убрали», так как он «слишком много знал», то ли несчастного совесть замучила. И уж совсем кощунственно выглядит могила Г. Устинова (особенно его бюст) напротив мемориала Сергея Есенина.
Анна Яковлевна Рубинштейн, она же Елизавета Алексеевна (Елизавета Александровна, Надежда Николаевна), она же «тетя Лиза», нареченная женой Г. Ф. Устинова, работала ответственным секретарем ленинградской вечерней «Красной газеты». Более подходящей кандидатуры на роль заботливой и сердобольной хранительницы покоя Есенина в гостинице «Англетер» трудно было придумать. Порученное ей задание – обеспечить информационное прикрытие убийства Есенина – она выполнила далеко не безупречно, но смогла напустить необходимого тумана и флера в рождественской и в предновогодней суете, когда в столице кипели страсти на завершавшемся XIV съезде РКП(б). И потому все сошло ей с рук.
Люди поверили ее сумбурной писанине от имени «тети Лизы», «искупавшей» поэта в несуществующей ванне пятого номера, «носившей» в апартаменты Есенина свой самовар, хотя в этом не было никакой необходимости.
