Георг Брандес
Генрик Ибсен

Полная версия

Три года спустя между ними произошло новое столкновение. В 1872 году, в своем трактате Бьернсом объявил о желательности иного направления в политике северных стран по отношению к Германии. В ответ на это Ибсен написал полное горечи стихотворение «Северные сигналы», которое пылало гневом против несправедливости, оказанной Дании. Последние его строки гласит:

 
Итак, отступление! К примирительному празднику!
На трибуне стоит проповедник пангерманизма.
Прыгающие львы замахали хвостами,
Бдительные люди меняют направление.
В воздухе пахнет ненастьем. Заговаривай зубы речами!
Флюгер на крыше изменил направление.
 

Несколько лет спустя это направление. между прочим, было изменено и самим Ибсеном.

С тех пор, в продолжение многих лет, оба поэта Норвегия жили в вооруженном мире.

Не подлежит сомнению, что оппозиция, в которой находился Ибсен по отношению к Бьернсону, послужила к развитию до предела возможного всех его особенностей.

Сангвинический, добродушный, любезный, говорливый Бьернсон помог развиться ибсеновской «светобоязни» (он сам говорит, что он ею страдает), т.-e. это значит, что Ибсен еще больше отвернулся от повседневной суеты, замкнутый и скупой на слова.

То, что Бьернсон был всегда общественным деятелем, чувствовал себя патриотом и человеком партии, содействовало тому, что Ибсен стал важным и одиноким. Из патриота он превратился во всемирного гражданина и из партионного человека стал индивидуалистом.

Напечатанные письма Ибсена не дают истинного представления о его личности. В них он большею частью занят отстаиванием своих интересов. В них едва мерцает ум, которые писал однажды: «я не хочу двигать пешками. Но вы на меня можете смело положиться, если перевернете всю шахматную игру».

Между тем Ибсен все глубже и глубже уходил в свою духовную жизнь, и в создаваемые им образы, и занимался решением моральных проблем, стоящих выше всего повседневного и переходящего, вносящих уверенность в сомнения и расширяющих пределы драматического действия. Что пограничные столбы были им снесены, видно по тем глупым крикам, которые поднялись из за «Привидений».

Как пример того, какими проблемами задавался Ибсен, возьмем, как относится он к вопросу, касающемуся кровосмешения: любовь между братом и сестрой – Освальд и Регина, Альмерс и Рита; противузаконные отношения между отцом и дочерью – Ребекка и д-р Вест.

В первом случае он сомневается в наличности греха, а во втором – он ищет сильного противовеса в позднейшей чистоте.

Основным его вопросом, как поэта моралиста, является вопрос об ответственности. Насколько личность обладает свободною волей, и насколько она вынуждена поступать так, как поступает. вопрос об ответственности в большей или меньшей степени выдвигается им у Юлиана, Гельмера и Норы, Ванделя и «Женщины с моря», Альмерса и Риты (большая книга Альмерса трактует об ответственности), Сольнеса и Гильды, Рубекка и Ирены, у его преступных типов, как Берник, и Ребекка, у злополучных, как капитан Альвин или Боркман и у усовершенствователей мира, как Грегерс Верле или Д-р Штокман.

Бьернсон прямо моралист и отнюдь не делает из своего сердца «разбойничьей пещеры». Ибсен все время борется, чтобы примирить свое призвание судьи с верою в предопределение и необходимость. Бьернсон проповедует против королевства, или экзальтированности (вера в чудеса, анархизм), о терпимости, или о половой чистоте – Ибсен вообще не проповедует: он сам спрашивает и тем наводит нас на размышления.

В другом месте, я пробовал выяснить, как вырабатывал Ибсен свой сжатый, сильный стиль в своих первых поэтических опытах, напр. «На высотах», как подражатель Эленшлегера, а затем в дальнейших юношеских произведениях, которые являются отголоском романтики, как напр. «Олаф Лилиекранц». Поучительно также проследить, как обрабатывал и оформливал он отдельные элементы, взятые из действительной жизни, которые его фантазий пускала в оборот. Киркегорд и его ученик норвежец Ламмерс послужили ему моделями для «Бранда». Оба они из за благочестивого рвения покинули церковь. Киркегорд – великий и строгий, как и Бранд, как и он, рано умер.

Однако, Ибсен, придавая известную форму заимствованному, делал это, согласуясь со своей собственной личностью. Требование цельности существа, которое предъявлял Бранд, есть требование, предъявлявшееся Ибсеном к самому себе. Суровость, твердость, строгость суть черты, принадлежавшие его собственному я, не исключая и пламенной воли.

Но в глубине души у него кроется сомнение в своем произведении, в силу которого он не смеет отдать герою справедливость, но, не желая всего разрушить, не может быть к нему и же справедливым.

Именно в Бранде проявляется эта двойственность, где чисто человеческое требование – будь цельным, встречается с христианским по преимуществу – отрекись. Первое есть продукт сознательной духовной жизни Ибсена, второе относится к унаследованному им чувству христианина.

Он думает, как язычник; признает за благо полноту жизни, придает цену жизни, и вместе с тем, как Гольдшмидт, испытывает благоговение пред отречением и чувствует малодушно. Аскетическое отречение от жизни уживается у него параллельно с пантеистическим взглядом на нее и это проходить чрез работу всей его жизни.

Общее впечатление, получаемое вообще иностранцами – чисто теоретическое – таково, что Ибсен является возвестителем освобождения от общественных правил и обычаев, вестником радостей жизни. В «Привидениях» он прямо возмутитель; в «Сольнесе» – враг церкви; в «Эпилоге» он изливает свою печаль о проигранной жизни, так как в ней не было места радостям любви, но лишь искусству и славе.