Георгий Арбатов
Человек системы
Все это мы (и то не все) прочувствовали, однако, позже. Тогда, в 1956 году, от этой ступени развития политического понимания и политики нас отделяло много лет. И при отсутствии должных политического опыта и политической зрелости ситуация, увы, виделась руководству иначе.
Яркая иллюстрация тому – вооруженное вмешательство в события в Венгрии. (Хотел бы, правда, оговориться; наши действия в немалой степени были связаны со всей тогдашней международной обстановкой, с холодной войной, рожденными ею страхами и представлениями, а также с тем, что события в этой стране подогревались пропагандой и секретной деятельностью США, и это, по тогдашним нашим представлениям, оправдывало вмешательство.) Венгрии эти события стоили дорого. Но немало пришлось заплатить за них и нам. Прежде всего торможением в политике десталинизации и реформ, и без того сталкивавшейся со многими трудностями.
Международные осложнения усугубляли и без того непростую обстановку в руководстве, острую, временами драматичную внутреннюю борьбу. Это еще больше затрудняло Н.С. Хрущеву проведение последовательной политики преодоления сталинизма. Но мне не хотелось бы сводить дело к внешним обстоятельствам. Не вызывает сомнений тот факт, что предпринятая тогдашним советским руководителем на XX съезде резкая критика И.В. Сталина была отчаянно смелым шагом, но «шагом в неизвестное», навстречу проблемам, многие из которых он, скорее всего, даже не мог предвидеть. Мне не раз потом приходило в голову, что такой шаг требовал даже какой-то авантюристической жилки, и она, представляется, присутствовала в характере, психическом складе, темпераменте Никиты Сергеевича, став предпосылкой его отдельных успехов, так же как и причиной многих его ошибок и неудач.
При всем значении объективных факторов нельзя не видеть, что возникавшие трудности, как правило, оставляли не один, а несколько вариантов действий. И если Хрущев часто, слишком часто избирал тот из них, который вел не прямо вперед или совсем не вперед, а предусматривал движение зигзагами, подчас даже в сторону, а то и назад, то причина тому, как мне кажется, уже не только объективные обстоятельства, но и определенные идейные и политические установки самого этого человека.
Его десятилетнюю деятельность нельзя свести к XX съезду, ряду других крупных правильных решений во внутренней и внешней политике. Были и серьезные ошибки либо даже негативные, устремленные не вперед, а назад решения. И они отнюдь не всегда навязывались ему кем-то или чем-то извне. Хрущев, хотя и имел немало дурных советников, несомненно, был, что называется, самим собой, обрушившись вскоре после XX съезда на творческую интеллигенцию (он делал это не раз и в последующем), а также возродив монополию Т.Д. Лысенко в биологии. Когда одного из подручных этого лжеученого завалили на выборах в Академию наук СССР, дело чуть не дошло до разгона академии – так разгневался Никита Сергеевич. При нем осуществлялась позорная травля Бориса Пастернака. И произошел безжалостный расстрел протестующих против повышения цен рабочих в Новочеркасске. Я не говорю уж о неверных экономических и внешнеполитических решениях. Но дело даже не в этих конкретных акциях. В них, судя по всему, тоже проявилась какая-то органическая сторона Хрущева как политика, как государственного деятеля.
На нее, эту сторону, проливают, мне кажется, некоторый свет воспоминания Н.С. Хрущева. Я имею в виду не только тот факт, что и на склоне лет, уже отойдя от дел и не преследуя никаких политических целей (а значит, искренне), он не удержался от похвалы И.В. Сталину, в том числе снова за то, что он «решительно боролся» с врагами. Еще показательнее в этом плане его воспоминания о начале собственной партийной карьеры. Ведь это факт, что уже в конце жизни, очень многое испытав и о многом передумав, Хрущев с нескрываемым упоением, ничуть не сомневаясь в своей правоте, не испытывая ни малейшего укора совести, рассказывает о годах, проведенных в Промышленной академии, почти только одно – как там боролись с «правыми», «левыми» и прочими врагами, как он активно участвовал в этой борьбе, стал одним из ее лидеров, как именно это привлекло к нему благосклонное внимание Сталина, узнавшего о «ратных» подвигах Хрущева от своей жены, тоже учившейся в академии.
Н.С. Хрущев по всему складу ума и души – «дитя» сталинизма. Он взрос в то время, когда не требовалось ни знаний, ни компетентности, а лишь безоговорочное послушание и готовность бросаться в атаку на любого врага, которого ему сверху укажут (или подскажут) либо которого он, исходя из собственного понимания обстановки и соответствующим образом работающего политического инстинкта, обнаружит сам. Следуя этому инстинкту, он почти без сбоев, с меньшими, чем многие другие соратники Сталина, потерями прошел самые тяжелые годы сталинизма – с начала тридцатых и до самого конца «сталинской эпохи», все время поднимаясь со ступеньки на ступеньку, а к моменту смерти И.В. Сталина (в отличие, скажем, от А.И. Микояна, даже В.М. Молотова и ряда других), будучи вполне в чести, смог в марте 1953 года занять одну из самых сильных политических позиций. Став же единоличным лидером, проявил похожую на сталинскую страсть к единоличной власти, поклонению и подхалимству окружающих, их беспрекословному послушанию (хотя все это – уже, так сказать, в «мирских», секулярных, а не религиозных формах, не столь, что ли, необузданно и, главное, несравненно менее жестоко – во всяком случае, почти без крови и тем более без пыток).
Все это не могло не сказаться и на его политике. Словом, получилось так, что движение вперед шло не только медленно, но и очень неровно, то и дело замирая, останавливаясь, прерываясь, откатываясь назад, чтобы потом смениться новым продвижением, как правило, под воздействием каких-то очередных политических событий, заставлявших Н.С. Хрущева во имя сохранения власти делать новый шаг вперед.
Так, из оцепенения и известного отступления после венгерских и польских событий партию вывел июньский (1957) пленум ЦК КПСС, на котором была сделана первая попытка свергнуть Н.С. Хрущева. Потом снова наступил длительный период политической летаргии, прерываемой начавшейся полемикой с китайским руководством – в центре ее был также спор о XX съезде, о роли И.В. Сталина – и XXII съездом КПСС.
Все это сказано не для того, чтобы принизить действительно большие заслуги Н.С. Хрущева. А для того, чтобы более полно и точно представить себе и его, и его время, и его место в истории.
Удивляться противоречивости политического облика этого деятеля не приходится. Если бы он не был в каких-то очень важных своих убеждениях и установках, в своем характере искренним единомышленником Сталина, он не только не стал бы его преемником, но и не выжил бы физически. Так что даже ту положительную роль, которую сыграл Н.С. Хрущев в нашей истории, мог сыграть только человек, в большей или меньшей мере наделенный этими недостатками.
Но у него при этом конечно же должны были быть и были также крупные достоинства. Политическая смелость, подчас доходящая до авантюризма. Ну а кроме того, у него, как говорится, сердце было с правильной стороны.
Я имею в виду тот несомненный факт, что этот человек, в прошлом убежденный сталинист, участник немалого числа затеянных тогда неблаговидных дел, когда изменились обстоятельства, когда он мог оглядеться, одуматься и проявить свою волю, сделал все же правильный выбор – выступил против Сталина, разоблачил его преступления. И этому ничуть не противоречит то, о чем говорилось выше, в частности что выступление против культа личности было в руках Хрущева одним из важных инструментов борьбы за власть.
Ибо известная свобода выбора, повторяю, все же была. В вопросе о сталинизме Н.С. Хрущев, равно как В.М. Молотов и другие, сам выбрал, по какую сторону баррикады встать. Конечно, Молотов активно участвовал в злодеяниях Сталина. Но в них (пусть меньше) участвовал и Хрущев. При этом Молотов, в отличие от Хрущева, пострадал от Сталина: была заточена в тюрьму его жена; он (вместе с А.И. Микояном) в последние годы и особенно месяцы жизни Сталина был в опале, после XIX съезда КПСС даже не вошел в бюро президиума и не допускался на заседания президиума ЦК. И, скорее всего, Молотова ждал арест, а возможно, и публичный процесс. Но он тем не менее до последних дней своих остался убежденным сталинистом. Так никогда и не покаявшимся. А Хрущев смог переломить себя, смог пойти наперекор тому, в чем многие годы был убежден, чем многие годы жил. И в этом его большая политическая заслуга. Одно это делает его крупной исторической фигурой.
Сложность, противоречивость периода, последовавшего за XX съездом, сказалась на всех областях жизни нашего общества.
Съезд пробудил сознание и совесть людей. Хотя конечно же были отдельные герои, сознание и совесть которых никогда не засыпали. Но людей, которые не давали себя оглупить или запугать, было немного, а выжили, уцелели буквально единицы. XX съезд не только дал им свободу действий, но и породил если не поколение, то целую плеяду новых, новых, так сказать, по своему генотипу людей мысли – писателей и поэтов, публицистов и, хотя их было меньше, философов и историков, даже некоторое число политиков. В обществе начала работать живая мысль, которую, как мы смогли убедиться потом, не удалось полностью придавить, остановить даже в худшие из лет застоя. Уверен, что это было одним из необходимых и главных источников наступившего много лет спустя периода перестройки и гласности, одним из главных предвестников нового политического мышления.
Но, с другой стороны, во множестве сфер общественной мысли царили старые догмы и руководили старые, только чуть перекрасившиеся люди. Они не давали ходу, глушили, а когда открывалась возможность – нещадно (и нередко с успехом) давили тех, кого интеллектуально и нравственно сформировал XX съезд. Ибо официальная линия и официальные люди, даже в отсутствие такой линии делавшие идеологическую политику, очень часто и во времена Хрущева сохраняли возможность не только затыкать другим рот, но и безжалостно унижать, угнетать, сворачивать в бараний рог неугодных. А в годы застоя просто расправиться со многими – жестоко и бессовестно.
Ситуацию, сложившуюся после XX съезда, можно было бы охарактеризовать так: были преданы гласности ошибки и преступления в деятельности И.В. Сталина – беззакония, репрессии, злоупотребления властью, которую он сделал единоличной и абсолютной, создание безудержного культа собственной личности. И было сказано о некоторых их последствиях, например о поражениях и неудачах на первом этапе Великой Отечественной войны. Но при этом подразумевалось, а часто и говорилось (несогласных подвергали суровой проработке), что сама идеология, принятая после В.И. Ленина концепция социализма и линия партии все это время были правильными. В этих условиях преодоление культа личности и его последствий имело одну цель – более успешное движение вперед на основе прежних теории, идеологии, концепций и моделей (хотя их теперь отделили от имени Сталина). Это относится как к внутренним делам, так в значительной мере и к внешним, международным, где были сохранены основные из утвердившихся ранее представлений: о расколе мира на две системы и их борьбе как главном содержании международных отношений, о все новых этапах углубления общего кризиса капитализма и обострения межимпериалистических противоречий и др. Конечно, жизнь вносила в эту ситуацию определенные коррективы, заставляла то здесь, то там идти на известные подвижки. Но в целом картина оставалась именно такой, а в период застоя даже стала более мрачной.
Это большое противоречие политики определило своеобразие идеологического ландшафта в отдельных сферах культуры и науки в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов. В литературе и искусстве, так же как в общественных науках, продолжали процветать и благоденствовать «герои прошлого времени», те, кто сделал карьеру на подхалимстве, угодничестве, самых отвратительных проработочных кампаниях сталинских лет. Их даже усердно защищали, прикрывали от критики, не позволяли публично напоминать о постыдных делах прошлого. Но рядом появились новые имена, новые люди, которые подчас очень непросто пробивались вперед и начинали привлекать к себе внимание общества, оказывать серьезное влияние на умы и души.
Наиболее заметно изменился общий облик литературы – все-таки рядом со старыми «Огоньком» и «Октябрем» появились новые «Новый мир» и «Юность», вышел один номер «Литературной Москвы», публиковались произведения А. Солженицына, Е. Евтушенко и А. Вознесенского, В. Тендрякова, В. Аксенова и В. Некрасова, целого ряда других писателей и поэтов. В общественной науке, в общественно-политической мысли дело обстояло намного хуже. В целом они претерпели очень небольшие изменения – разве что в обращение были формально пущены некоторые новые положения и формулировки из решений последних партийных съездов и пленумов.
Но общественно-политическая мысль все-таки проснулась, и пробужденная энергия искала выхода. Тем более что ее развитие – это ощущали отдельные, к сожалению немногие, политические деятели – становилось объективной потребностью общества.
Наверное, поэтому сложилась ситуация, когда при общем застое в развитии теории, знаний об обществе и политике или, во всяком случае, крайне замедленном движении вперед то там, то здесь возникали своего рода «оазисы» свободной мысли – как правило, вокруг достаточно смелых, авторитетных лидеров, которые и сами были готовы и способны творчески мыслить.
«Оазисы» творческой мысли. Творческий коллектив О.В. Куусинена. Учебное пособие «Основы марксизма-ленинизма»
Считаю, что мне в жизни повезло: я поработал в нескольких таких «оазисах», притом в хорошем, плодотворном возрасте – от тридцати пяти до сорока пяти лет.
В первый такой «оазис» я попал по счастливому случаю. В самом начале 1957 года, чтобы предотвратить надвигавшиеся неприятности, связанные с ухудшением общей обстановки, я вынужден был срочно сменить работу – из «Вопросов философии» перешел в журнал «Новое время». Там произошла знаменательная, сыгравшая в моей жизни большую роль встреча с Отто Вильгельмовичем Куусиненом, который со дня основания журнала состоял (негласно) членом его редколлегии.
Тогда этот видный политический деятель и теоретик, человек заслуженный, известный и в нашей стране, и в мировом рабочем и коммунистическом движении, был почти в отставке (за ним оставалась почетная должность члена президиума Верховного Совета СССР). Но на июньском (1957) пленуме ЦК КПСС, где он резко и, как говорили, ярко и убедительно выступил против Молотова, Маленкова, Кагановича – всей группы, пытавшейся сместить Н.С. Хрущева, был избран секретарем и членом президиума ЦК КПСС.
Хотя вспомнило о нем руководство даже несколько раньше. В 1956 году, видимо сразу после XX съезда, в Центральном комитете было принято решение создать несколько новых учебников и учебных пособий по главным обществоведческим дисциплинам: политэкономии, истории партии, а также по основам марксизма-ленинизма.
Последний, рассчитанный на наиболее массовую читательскую аудиторию, должен был охватить все главные составные части марксизма (философию, политэкономию и научный коммунизм) и при этом быть доступным широким массам читателей, как советских, так и зарубежных. Руководить авторским коллективом «Основ» ЦК КПСС и поручил О.В. Куусинену.
Решение срочно подготовить эти труды было вызвано естественным желанием как-то заполнить вакуум, образовавшийся после «демонтажа» ряда сталинских теоретических и идеологических новаций и дискредитации «Краткого курса истории ВКП(б)». Но, как часто случается, здравая идея на пути к исполнению была извращена, выхолощена. Тем прежде всего, что писать новые книги поручили в основном прежним идеологическим жрецам и их подручным, которые долго и упорно работали, утверждая сталинский догматизм в разных областях знания.
Именно из таких людей Отдел пропаганды ЦК КПСС подобрал и авторский коллектив для Куусинена, возможно пользуясь тем, что он людей в общественной науке и публицистике знал плохо. Впрочем, нельзя исключать, что других людей тогдашнее руководство Агитпропа, в частности его заведующий – тот же Ф.В. Константинов, не знало или им не доверяло. Как бы то ни было, прочитав в начале 1957 года первый вариант рукописи, написанный подсунутыми ему авторами, Куусинен, как он потом нам рассказывал, сначала пришел в полное уныние, а потом занялся срочным поиском новых людей. Практически реализовать этот замысел ему удалось, лишь когда он стал секретарем ЦК – до этого некоторые работники в партийном аппарате ожесточенно сопротивлялись пополнению коллектива и никто из новых людей к работе не приступал. Так вместе с рядом других товарищей получил приглашение войти в этот коллектив и я.
Несколько позднее я узнал, почему О.В. Куусинен остановил свое внимание именно на мне. С приходом в «Новое время» я начал много писать, и мои статьи привлекли его внимание. Он расспросил обо мне другого члена редколлегии – Льва Максимовича Шейдина (тот писал под псевдонимом Л. Седин), прекрасного, к сожалению, недооцененного при жизни журналиста-международника, которого Куусинен глубоко уважал, ценил, даже любил. И которому он, зная его много лет, очень доверял. Видимо, рекомендации я получил хорошие и вскоре был приглашен в авторский коллектив, как и сам Шейдин. Нам обоим вместе с приглашенным тогда же в авторский коллектив работником аппарата ЦК КПСС Алексеем Степановичем Беляковым, потом ставшим помощником Куусинена, а затем – заместителем заведующего Международным отделом ЦК, с того момента выпала творческая удача и большая честь помогать Куусинену в его творческих делах до его последних дней. Самое последнее, что мы для него сделали, был проект некролога и речи Н.В. Подгорного на похоронах Отто Вильгельмовича (Хрущев, относившийся к Куусинену с большим уважением, в это время был в Египте).
Среди других новых участников работы хотел бы назвать философов Ю.А. Мельвиля и А.А. Макаровского. К работе над философскими главами на отдельных этапах привлекались также профессор В.Ф. Асмус – один из самых выдающихся философов старшего поколения, увлекавшийся к тому же астрономией и приехавший в подмосковный дачный поселок ЦК, где работал творческий коллектив, с большой подзорной трубой, а также молодой в те годы, очень способный ученый Ю.Н. Семенов, написавший по просьбе Куусинена неортодоксальную для учебников того времени главу об общественном прогрессе. Для переработки экономических глав Куусинен пригласил А.Г. Милейковского (ставшего потом академиком) и профессора С.А. Выгодского. А в качестве советника, автора ряда фрагментов – одного из старейших специалистов академика С.Г. Струмилина. Как консультант плодотворно работал также профессор Мендельсон.
И наконец, был приглашен ряд авторов по другим темам, имевшим, по замыслу Куусинена, большое значение для книги. Ему больше всего хотелось обстоятельно, по-деловому, по-новому осветить главные проблемы внутренней и внешней политики партии, тактики и стратегии политической борьбы, отношение марксизма к проблемам мира, демократии, национальной независимости, а также к государству. Работа над этими проблемами была поручена А.С. Белякову, Л.М. Шейдину и мне, а также Б.М. Лейбзону – одному из очень немногих у нас тогда настоящих специалистов по вопросам партии и партийного строительства, обладавшему редким даром интересно писать даже на заезженные, избитые темы. К разделам о государстве был привлечен также Ф.М. Бурлацкий, в то время работавший в журнале «Коммунист».
Я не назвал всех участников работы. Были там некоторое время и люди из первоначального коллектива (от их текстов вскоре ничего, кроме названий глав, не осталось), привлекались по частным вопросам консультанты. Я перечислил тех, кто входил в основной состав, который работал именно как творческий коллектив: перекрестно редактируя друг друга, критикуя, а нередко переписывая один за другого целые куски. Затем пошла очень важная окончательная редактура, над которой непосредственно работали сам Куусинен, а также Беляков, Шейдин и я.
Должен сказать, что начать работу нам всем пришлось с учебы, а точнее – с переучивания, отказа от въевшихся в сознание каждого, почти что ставших второй натурой догм. И с овладения не таким простым для нас искусством ставить под сомнение привычные представления, цитаты, расхожие истины. Сопоставлять их с реальностями жизни, пытаясь докопаться до правды. О.В. Куусинен был в этом плане прекрасным учителем. Вопреки возрасту (когда я с ним познакомился, ему было за семьдесят пять), это был человек со свежей памятью, открытым для нового умом, тогда очень непривычными для нас гибкостью мысли, готовностью к смелому поиску. Ну а кроме того, он умел думать. Честно скажу, я впервые познакомился с человеком, о котором можно было без натяжек сказать: это человек, который все время думает.
Только позже я и мои коллеги узнали, что это свойство Куусинена в свое время подметил и высоко ценил В.И. Ленин. Через несколько месяцев после начала нашей работы был опубликован очередной «Ленинский сборник», содержавший письмо Ленина Зиновьеву. Последний пожаловался, что Отто Вильгельмович, которому было поручено написать проект резолюции Коминтерна по национальному вопросу, «как всегда», тянет. Ленин ему ответил: «Он знает и думает». А в скобках по-немецки не без иронии, скорее с явным намеком добавил: «…что очень редко случается среди нас, революционеров»[2].
Это была точная характеристика. То, что Куусинен думал, ощущалось почти физически: ты чувствовал, что за каждым словом собеседника стоит работающая, все время проверяемая и шлифуемая мысль, что каждый твой вопрос, твою реплику человек серьезно обдумывает, взвешивает, оценивает. Тем, кто понял это, творить, работать с Отто Вильгельмовичем было поначалу хотя и интересно, но сложно, несмотря на его – тоже тогда для начальства очень непривычную – простоту, доступность, демократизм. Ибо ты всегда был в напряжении, начеку, остерегался необдуманных слов. Потом почти все мы, видимо поняв, что лучше, чем мы есть, мы показаться «старику» (так его все называли за глаза) не сможем, начали себя вести естественно. Но при этом все становились хоть чуточку умнее – в присутствии сильного интеллекта, взаимодействуя с ним, сам невольно мобилизуешь свои резервы и возможности. В этом, наверное, сила хороших, состоящих из действительно умных людей творческих коллективов. Они, как правило, сильнее того, что дает сумма интеллектуальных потенциалов их участников. Когда образуется «критическая масса мозга», дает себя знать эффект не только взаимного обогащения и творческой конкуренции, но и своеобразного общего интеллектуального взрыва. И еще одно открытие, которое ожидало каждого, кто работал с Куусиненом, – новое представление о политике, новое для нас, чьи умы были замусорены и притуплены долгими годами сталинизма. В общении с этим человеком открывалось понимание политики как сложного творческого процесса, сочетающего ясное представление о цели с постоянно выверяемым поиском методов и средств, способов соединять стратегию с тактикой, науку с искусством (поясняя последнее, Куусинен как-то поразительно точно заметил: «В политике важно не только знать, но и уметь»). Словом, то, о чем раньше мы иногда читали, но либо не воспринимали, либо воспринимали как теоретическую абстракцию, в разговорах с Отто Вильгельмовичем обретало плоть.
Куусинен был живым носителем очень хороших, но ставших для нас к тому времени ужасно далекими традиций европейского рабочего движения, ранней «левой» социал-демократии, зрелого ленинизма, лучших периодов Коминтерна, в частности его VII конгресса. Добавьте ко всему этому высокую культуру – помимо всего другого он писал стихи, сочинял музыку, немало времени отдавал литературоведческим изысканиям.
В общем, для всего коллектива «Основ» эта работа была настоящим «университетом», длившимся более полутора лет уроком творчества и, что очень важно, нового, в нашем представлении демистифицированного, понимания самого предмета политики.
Я подчеркиваю эту сторону дела, поскольку в конкретных условиях, сложившихся в нашей стране, при нашем прошлом, притом что так много за истекшие десятилетия было упущено, не осознано, даже не замечено, при реально существовавших тогда образе и характере общественного сознания единственно логичным первым шагом на пути раскрепощения общественно-политической мысли был возврат к подлинному, не искаженному Сталиным и сталинщиной марксизму и ленинизму. В этом была суть, главное содержание первого этапа духовного обновления советского общества. Творческое развитие этого учения вперед от Маркса и Ленина, приведение его в соответствие с новыми реальностями мира – это могло быть лишь делом следующего этапа, по существу начавшегося с перестройкой и новым политическим мышлением. Сначала «назад к Ленину» и лишь потом «вперед от Ленина» – только такой могла быть логика развития общественной мысли, хотя, конечно, и здесь нельзя было впадать в догматизм – существовали тогда отдельные вопросы, где новых подходов и скорых решений требовали жизненные интересы политики страны. По таким вопросам жизнь заставляла уже тогда развивать Ленина, идти от него вперед сразу же, пусть оставляя на будущее детальное теоретическое обоснование. Это относилось, например, к вопросу о мирном сосуществовании и отсутствии неизбежности войны, о многообразии форм революции и форм перехода к социализму и некоторым другим.
Для развития этих идей, а главное – для освобождения от напластований сталинских лет Куусинен был удивительно подходящей фигурой. Ибо он не только понимал идеи Ленина, но и мыслил в одних с ним измерениях, теми же категориями. Для него они были не абстракцией и не иконой, а частью политической и идеологической реальности, в которой и он сам жил, которую он живо помнил. Ну а кроме того, едва ли был тогда в нашей партии другой деятель, который бы так глубоко понимал, насколько далеко Сталин отошел от подлинного марксизма-ленинизма, мог оценить урон, нанесенный им как нашей стране, так и освободительному движению в целом.
Что практически дала работа творческого коллектива, возглавляемого О.В. Куусиненом, если отвлечься от «самообразования» его участников?
Ну, во-первых, сам учебник, а если следовать официальному наименованию – учебное пособие. Хотя мне, члену авторского коллектива, это не совсем удобно говорить, я убежден, что была создана совершенно необычная для того времени работа. Конечно, с позиции сегодняшних наших знаний и понимания проблем учебник не пошел достаточно далеко, не все в нем выдержало испытания временем. С учетом того, что со дня первого издания «Основ» прошло пятьдесят лет, это едва ли может быть поставлено авторам в упрек. Но, внимательно проштудировав недавно эту книгу, я был удивлен как раз другим – тем, что многие страницы, даже целые главы книги довольно пристойно выглядят и в наши дни. Отчасти это печально – без столь длительного застоя книга, наверное, устарела бы куда больше. Но в то же время это – показатель неплохого творческого уровня. А уж по тогдашним временам учебник мог рассматриваться как наглядное свидетельство сдвигов в советской политической мысли, обозначившихся после XX съезда КПСС. И по содержанию, и – в значительной мере – по форме, начиная с написанного с первого до последнего слова лично Куусиненом вступления (названо оно было тоже необычно – «Вводное слово»). Написанного превосходным языком, нестандартно, с доверием, без тени снисходительности, обращенного к человеку, впервые приступающему к изучению марксистской теории. В учебнике (во всяком случае, в большей части его глав), как мне кажется, впервые за много лет удалось отказаться от того «партийно-китайского» языка, которым долгие годы до, как, впрочем, и после этого писалась наша политическая литература, перенести политические идеи, теорию на простой, ясный, местами яркий русский язык.
Что касается содержания, то здесь я затрону лишь одну проблему: анализа культа личности как общественно-политического явления.
Я не преувеличиваю достоинств соответствующего параграфа учебника, но тогда это была первая – после известного решения ЦК КПСС – попытка самостоятельного анализа культа личности, выходившая за рамки ссылок на трудные внутренние и внешние условия, требовавшие предельной централизации и железной дисциплины. Параграф этот давался очень трудно (знаю, потому что на последней стадии работал над ним лично). Одна из главных идей О.В. Куусинена состояла в том, что лидером в условиях социализма все-таки, как правило, становится человек, обладающий какой-то суммой качеств, которые в данный момент больше нужны обществу, выражают общественные потребности. Здесь работает так или иначе объективная закономерность.
В частности, после смерти В.И. Ленина советскому обществу нужна была прежде всего уверенность в возможности построить социализм, оставаясь единственным социалистическим государством а мире. А также, конечно, единство, централизация, дисциплина, без которых молодая советская власть тогда едва ли могла выжить. И.В. Сталин как бы олицетворял эти качества и твердо стоял на той позиции, что социализм можно построить в одной стране.
Но вся проблема в том, что с течением времени потребности общества могут измениться, а лидер при этом останется прежним. И вот тогда открывается путь для всевозможных искажений и деформации, когда уже общество подлаживают, нередко силой, под личные качества, желания и взгляды лидера. Здесь уже в полную силу работает субъективный фактор. Дальше этого Куусинен тогда не пошел и, видимо, не мог пойти. Но в дискуссиях в авторском коллективе высказывал однозначно и следующий отсюда вывод: такой поворот может произойти, субъективный фактор получает недопустимо широкий простор в том случае, если нет достаточно развитых демократических механизмов, которые могли бы ограничить власть лидера, либо заставив его изменить свою политику, либо отстранив его от руководства страной. В отсутствие таких механизмов начинаются неприятности, подчас очень крупные, а иногда, как случалось в истории, – роковые.
Должен признаться, я не раз потом думал, что история эта повторилась и с Н.С. Хрущевым: нужны были обществу после смерти Сталина такие качества нового лидера, как смелость, способность к решительному повороту, может быть, даже известная готовность идти на большой риск. Но потом то, что было достоинством, превратилось в недостаток. Хрущев был способен «взрывать» прежние порядки, а не преобразовывать их и тем более не создавать новые. Между тем после XX съезда КПСС этот вопрос встал в полный рост. И чем дальше, тем очевиднее выявлялось, что Хрущев начал себя изживать, что он все меньше может предложить стране. Мало того, понемногу соскальзывает к старому, даже в плане проклятого им культа личности руководителя.
