Георгий Баженов
Бумеранг
– А то, что сегодня – с одной, завтра – с другой, потом – с третьей, – это как?
– Я-то холост. А вот ты, товарищ Петров, ты женат, с тебя и первый спрос! – Юрик Устьянцев, довольный тем, что разговор повернулся в сторону Петрова, даже рассмеялся и, кстати, пока смеялся, несколько осмотрелся вокруг.
Ресторан не изменился. Те же стены, тот же высоченный, с подтеками, потолок, те же цыгане, дети их, разукрашенные разноцветьем одежек, те же официантки во главе с Клавой-Клавди́ей и тот же набриллиантиненный официант с золоченой фиксой, – все то же, но кое-что… Юрик Устьянцев успел, пока смеялся, перехватить чужой взгляд. Надо же, пока они с Петровым сидят здесь, разговоры разговаривают, в зале случились существенные перемены. А именно: через несколько столиков от них сидят две симпатичные девушки. И самое главное, Юрик Устьянцев успел перехватить взгляд одной из них. Верней, они встретились взглядами, пока он смеялся, а потом она тут же опустила глаза. И глаза эти Юрик теперь все время помнил, а ведь разговор сам собою продолжался дальше…
– Обо мне речи нет, – говорил Петров, – я женат, глава семьи, отец, живу в полном соответствии с назначением природы. С общественным идеалом. Да я хоть загуляйся – ни в природе, ни в обществе ничего не изменится.
– А я? – Юрик Устьянцев в то же время не упускал из виду девушек за столиком.
– А ты для общества совершенный ноль. Ну, для природы ты еще так себе, есть кое-что, сына произвел. Однако заметь – сына-сироту, так что для общества ты не просто ноль, а ноль, отрицательно заряженный. Что касается женщин, то есть потенциальных невест, ты для них просто ловушка. Свет для бабочки. Омут для окуня. Паутина для мухи.
– Чувствуется, чувствуется, товарищ Петров, бойкое журналистское перо! Жаль, нет с собой вспышки, а то можно было бы запечатлеть для потомков ваше взволнованное лицо!
– Юрик! Товарищ Устьянцев! Мое вдохновенное лицо потомки и так не забудут – род Петровых бессмертен. Запомни – бессмертен! А вот Устьянцевы, кажется, вымирают уже в нынешнем поколении.
– Между прочим, Владик, сбоку от нас, через два столика, сидят две девушки. И одна из них очень заинтересованно поглядывает на тебя.
Устьянцев не обманывал Петрова: девушка и в самом деле поглядывала на него. Больше того, поглядывая на Петрова, девушка иногда говорила что-то подруге, та оборачивалась и тоже смотрела в сторону их столика, а именно – на Петрова. Устьянцев привык к тому, что женщины всегда выделяют Петрова. Ну, а как же – высокий, спортивный… Но иногда это злило. Черт, ну что такого заманчивого они находят в длинных ногах или в длинных руках? Сам себе, конечно, Устьянцев нравился больше – пусть он маленький, но все же сложен более гармонично, пропорционально, что ли. А вот нет, хоть убей, подавай им высоких лбов. Жердей им подавай. И они уже готовы. Уже поглядывают. Пересматриваются. Пересмеиваются.
– А, да черт с ними! – махнул рукой Петров. – Надоели.
А вот этого, таких жестов, такой легкости Устьянцев позволить себе не мог. Не получалось. Женщины завораживали его. И хотя он знал, что Петрова они тоже завораживают, однако, знал и другое: Петров позволял себе некоторую небрежность по отношению к ним, легкое подразнивание и даже временами легкое презрение. И ему все сходило с рук. Больше того – тем сильней он привлекал к себе женщин.
– Не скажи, Владик, – возразил Юрик Устьянцев. – Одна из них очень даже хороша.
– Которая? – Петров обернулся и небрежно посмотрел на девушек. Обе они сразу опустили глаза.
– А вон та, с косичками, как с нимбом, вокруг головы. С голубым шарфом на шее.
– Уже присмотрел себе поменьше? – усмехнулся Петров.
– Причем тут поменьше? – обидчиво протянул Устьянцев. Условно обидчиво, конечно.
– А при том, что поменьше – она и в самом деле ничего. А вон та, с длинным носом, она, конечно, мне?
– Не говори пошлости, товарищ Петров. Ты же мастер живого великорусского слова! Они обе съедают взглядом тебя.
– Выбирай любую, но про ранжир не забывай. Так, что ли? – усмехнулся Петров. – Ладно, чего не сделаешь для друга… – Он поманил пальцем Клаву-Клавдию.
На этот раз роскошная эта женщина не заставила себя ждать. А чего? Эти два парня определенно нравились ей. Даже если они не журнал исты, а трепачи – все равно. Хорошего человека, который не жаден на деньги, его за версту видно.
– Клавочка, – спросил Петров, – надеюсь, в вашем заведении найдется бутылка холодного шампанского?
– Шампанское найдется, – кивнула Клава-Клавдия, – вот насчет холодного – не знаю, ребята.
– Понимаете, двум нашим давним подругам, актрисам кино, очень душно, по-моему. Угостите их холодным шампанским. Разумеется, за наш счет.
– Актрисы кино? Где? – удивилась Клава-Клавди́я.
Петров кивнул на столик, где сидели девушки. Они как будто чувствовали, что разговор идет о них. Как-то притихли, присмирели.
– А, эти… – понимающе протянула Клава-Клавди́я. – Значит, так, ребята, бутылку шампанского этим девочкам за ваш счет?
– Так, Клавдюша, – согласился Петров.
Клава-Клавди́я не усмехнулась, но некое подобие усмешки коснулось ее губ. Впрочем, она ребят на осуждала. Она все понимала. Она знала жизнь.
Потом шло время, они как будто продолжали вести разговор, на самом деле Юрик комментировал события:
– Та-ак… Подошла к ним… Немного удивлены… А как хороши обе, ах, хороши… Та-ак… Та из них, с косичками, смотрит сюда, вот и вторая…
На этом месте Юрик не выдержал, широко улыбнулся им, помахал рукой.
– Но что это… Владик, они мотают головой… они не берут… они не хотят… Все, мы пригвождены к позорному столбу… Клавдюша несет бутылку обратно… Спокойно, Владик, без эмоций…
– Ребята, девочкам не жарко. Температура, сказали, вполне сносная, – Клава-Клавди́я улыбнулась нм как своим, без издевки. – И вообще, сказали, они от мужчин подарков не принимают.
– То есть шампанское не принимают? – Петров обернулся, посмотрел на девушек внимательно, заинтересованным взглядом. Девушки, конечно, опустили глаза. – А нельзя ли их, Клавочка, в таком случае пригласить к нам? Знаменитый журналист, а с фоторепортажа Юрий Устьянцев празднует сегодня очередной юбилей. Где же почитатели таланта? Где девушки, которые поздравят юбиляра? Пригласите их, Клавдюша. Как представителей народа!
И вдруг – надо же! – опять отказ: Клава-Клавди́я вернулась к ним ни с чем.
– За стол к мужчинам, сказали девушки, они не подсаживаются. Просят извинить, но таким манерам их не обучали.
– Чему их вообще учили? – Петров почувствовал, ситуация начинает интересовать его всерьез. – Ладно, придется пускать в ход дальнобойную артиллерию. Выводить из засады резервные полки. – Вы свободны, Клавочка. Во всяком случае – пока.
Когда Клава-Клавдия оставила их одних, Петров сказал Устьянцеву:
– Ну, я пошел, старик?
– Иди, Владик. Ни пуха, ни пера!
– К черту!
Впрочем, прощались они так торжественно совершенно напрасно. Владик подошел к ним и произнес краткую заповедную речь: «Девушки, вы не пьете шампанское, вы не подсаживаетесь к мужчинам. Добрый вечер! Но у вас за столиком два свободных места, нельзя ли составить вам компанию? Дело в том, что у моего друга сегодня…»
– Пожалуйста, садитесь. Любой человек имеет право занять свободное место. – Это все сказала та, с косичками, уложенными в виде нимба вокруг головы. С голубым шарфиком на шее.
– И мы не помешаем вам? – Петров, говоря откровенно, не ожидал, что девушки так быстро уступят: готовил себя к длительной осаде вражеской крепости.
– А это будет зависеть от вас.
– Спасибо. Кстати, меня зовут Владислав. Моего друга Юрий. И, между прочим, у него юбилей. Десять лет работы в журнале. И кем? Королем!
– Это означает – главным редактором?
– Ну, какая негибкая мысль. Главные редактора – люди с животами. С лысинами. С одышкой или с портфелем. А наш Юрик Устьянцев – король фоторепортажа и фотомонтажа. Между прочим, знакомых красивых девушек фотографирует бесплатно. Только для международных выставок.
– Простите, а вы кто? Лично вы?
– Я – его подмастерье. Делаю подписи к фотографиям. Человек на побегушках.
– Ой, что-то непохоже! – девушки переглянулись и рассмеялись.
– Да, а как вас зовут? Вы не представились, девушки. Впрочем, – прервал себя Петров, – хотите, отгадаю ваши имена?
Они опять переглянулись.
– Ну что ж, попробуйте.
Петров долго смотрел в глаза девушке с косичками. Он чувствовал, имя у нее должно быть какое-то мягкое, нежное, оно должно соответствовать ее облику, светлым золоченым глазам. Например, Маша. Или Настя. Или Катя. Но Кати и Насти сейчас редкость. Может, все-таки Маша?
– Маша, – сказал он.
– Ой, нет, не угадали, – рассмеялась она. – Прохвастались. Саша меня зовут!
– Между прочим, очень близко: Саша – Маша. А потом, – нашелся Петров, – это не совсем честно. У вас полумужское имя. А я только среди женских имен отгадывал…
– Ну, хорошо. Допустим, почти угадали. А как зовут мою подругу?
Петров цепко, внимательно посмотрел в глаза второй девушке. Темные глаза и темные волосы. Удлиненный нос. Если не сказать – длинный. Губы хотя и не тонкие, но резко очерченные. Упрямый подбородок, а в глазах, странное дело, скрытая печаль. Или даже боль. Тут должно быть суровое имя. Строгое. Например, Наталья. Демоническая Наталья. Да, Наталья. Только она.
– Наталья, – сказал наконец Петров. – Если нет – рубите мне сразу голову…
– Ой, точно! – захлопала в ладоши Саша. – Знаете, мы все зовем ее так. Не Наташа, не Ната, а именно – Наталья. Как это вы угадали?
– Да есть у меня склонность к магии и волшебству. Досталась от отца и еще дальше – от деда. Дед мой, кстати, при последнем русском царе числился штатным магом, волшебником и чародеем. Воскрешал из мертвых. Усыплял злодеев. Изобретал порошок любви. Усилием воли зажигал свечи. Впрочем, пардон, мы забыли о нашем юбиляре. О товарище Устьянцеве. – Петров помахал ему рукой: мол, пересаживайся, забирай со стола торжественную снедь и неси сюда; праздник, мол, продолжим с девушками.
Вот так они тогда познакомились с девушками.
…Через полчаса с небольшим девушки стали собираться уходить.
– Да что такое? – не понимал Петров. – Товарищ Устьянцев не сделал еще ни одного снимка, а натура исчезает. Юрик, скажи им! В чем дело?
– Мальчики, – Саша достала из сумочки зеркальце и начала подкрашивать губы, – мы вас предупреждали сразу. Мы уезжаем, мальчики. Извините.
– Куда?
– В Ярославль. У нас скоро электричка.
– Но почему расставаться именно сейчас?
– Потому что нам еще нужно ехать с Савеловского на Ярославский вокзал. Вам не повезло, мальчики. Очень жаль, что мы не из Москвы. Мы уезжаем.
– А как же праздник товарища Устьянцева? Как его юбилей? И что станет с его персональной выставкой в Париже, если там не будет ваших милых мордашек?!
– Ах, Владислав, вам бы работать не в журнале, а в рекламе. У вас дар, честное слово!
– Спасибо, Саша! Но зачем же было приезжать, если вы так сразу уезжаете? Ведь мы толком даже не познакомились!
– Но мы же не затем приехали, чтобы познакомиться с вами.
– Как это! – валял дурака Петров. – Именно чтобы познакомиться с нами. Иначе зачем?
– Мы приехали, чтобы купить Наталье шубу.
– Шубу? – удивился Петров. Разговор, надо сказать, вели в основном Петров с Сашей.
Устьянцев с Натальей отмалчивались. – Какую шубу?
– Обыкновенную.
– Нет, в самом деле, что за шуба? – всерьез встрепенулся Петров.
– Наталья, ты готова? – спросила Саша, хотя Наталья сидела не шелохнувшись, не смотрела в зеркальце, не красила губы и не теребила сумочку. Она была спокойна, ожидая, когда Саша закончит приводить себя в порядок. – А шуба обыкновенная, – продолжала Саша, уже для Петрова. – Искусственный мех. Производство США. Пятьсот рублей. И представьте, нет нигде. Всю Москву облазили.
– Ха! – воскликнул Петров. – Чего ж вы раньше молчали?! Да нам такую шубу достать – раз плюнуть! – Вот тут-то он и хотел добавить: «Кстати, у моей жены тоже американская!» – но вовремя сдержался, хотя это была правда: у Люсьен была именно эта шуба, Бог ее знает через кого и приплыла к ним.
– Ведь врешь? – Саша оторвалась от зеркальца, с интересом взглянув на Петрова.
– Слушай, я же не ханыга. Я журналист. Моя фамилия – Петров Владислав Юрьевич. Открой любой номер нашего журнала – и что ты там увидишь? Ты увидишь там мои очерки на морально-нравственные темы. Запомни, детка: на морально-нравственные!
– Между прочим, – неожиданно подала голос Наталья, – я читала ваши очерки.
– В самом деле? – удивился Петров. – Так, проводим тест на честность. Хотя бы одно название? Название хотя бы одного очерка?
– Названия я не помню… – медленно проговорила Наталья. – Но один раз это было о мальчике… Он убежал из дома. И еще… О парне, который после армии поехал работать на Север. А его там убили…
– Так, так… – и взволнованно, и удивленно кивал головой Петров. Ведь и в самом деле не часто встретишь живого читателя, который знает, оказывается, твои очерки. – И как, понравились? – спросил он.
– Понравились. Я вообще люблю читать на такие темы. О любви, о честности, о долге, о добре. И всегда завидую журналистам – как много интересного бывает у них в жизни! Сколько встреч с прекрасными людьми!
Тут подал голос и Юрик Устьянцев:
– Так что, Саша, разве может обмануть такой человек? Сказал: купит шубу, – значит, купит.
– Нет, вы в самом деле можете достать такую шубу? – спросила серьезно Наталья у Петрова.
– Шубу? Американскую? Конечно!
– И если я вам пришлю деньги, действительно купите?
– Куплю! (А что надо было отвечать: не куплю? Да он был уверен, что все равно это ничем не кончится, застольный разговор, обычный треп, которому и значения-то придавать не нужно.) Вот, пожалуйста. – Петров вытащил из кармана авторучку и на салфетке размашистым почерком написал свой домашний адрес. – Присылай деньги в любой момент – и шуба у тебя в кармане.
– Я думаю, – сказал Юрик Устьянцев, – надо это дело отметить. Торжественно, конечно.
Саша с Натальей переглянулись: обманывают их или нет?
– В конце концов, – добавил Юрик, – можете уехать и позже.
– Осталась всего одна электричка. Через час. Последняя.
– Можно и последней. Какая разница?
– Да, – первой кивнула именно Наталья, а не Саша. – Можно и последней… – И Саша кивнула в поддержку: можно, конечно, о чем разговор.
…Позже, когда ушла и последняя электричка, выхода не оставалось никакого: брать такси и ехать всем вместе к Юрику Устьянцеву в гости. Его «Анна на шее» была в очередных бегах, так что ехать можно было смело. Да и то сказать – на этот раз девушек уговаривать долго не пришлось. У них словно открылись глаза: они полностью доверились Петрову с Устьянцевым. Да и что может случиться с ними? Ничего, конечно.
Все, что нужно, взяли с собой из ресторана.
Да и не в этом главное. Главное – были вместе. Сидели на квартире у Юрика Устьянцева.
Музыка. Разговоры. Свет уютной настольной лампы. Что еще нужно… Саша танцевала то с Юриком, то с Петровым. Заглядывала ему в глаза. Собственные ее глаза блистали золотом. Наталья не танцевала. Отказывалась. Она сидела в самом углу, прижавшись к серванту, откинув голову на подушку дивана. Кажется, исподволь наблюдала за Петровым. Любовалась им?
Потом, когда Петров с Сашей вышли из комнаты, взгляд у нее потух. Посерел лицом и Юрик Устьянцев. Устало провел ладонью по глазам.
– Почему ты не танцуешь? – спросил Юрик просто так, потому что не мог представить себя танцующим с Натальей: она чуть не на две головы была выше его ростом.
– Помолчим, ладно? – попросила она, закрыв глаза.
«Может, поцеловать ее? О Господи, не могу…» – думал Юрик. Он злился на Петрова.
А на кухне Саша говорила Петрову:
– Я хочу быть с тобой.
– Детка, я тоже этого хочу. Но – нельзя.
Они целовались.
– Я не хочу с Устьянцевым. И потом – запомни: тебе будет плохо с Натальей. Я знаю…
– По-другому нельзя. Юрик мой друг.
И снова целовались.
– Я тебе нравлюсь?
– Ты всем нравишься.
– А тебе?
– И мне.
– Я хочу быть с тобой.
– Нет. Ты будешь с Устьянцевым. Я буду с Натальей.
– Ты ничего не знаешь. Это невозможно.
И опять целовались.
– Пойдем, – сказал Петров. – Без нас им плохо. Мы не должны их бросать. Мы же люди…
– Какой ты противный!
Петров рассмеялся.
– Ну, чего ты смеешься? – спросила Саша, и в глазах ее нешуточно заблестели слезы.
– Пойдем, пойдем, – потянул ее за собой Петров.
Когда они вернулись, Юрик Устьянцев, мастер фотопортрета, цепким взглядом окинул их с ног до головы. Он как бы оценивал натуру. Прикидывал, в каком ракурсе запечатлеть ее на пленке, чтобы раз и навсегда высветить сущность человека. Что такое сущность человека? Это правда о нем. Вот правду и нужно создавать.
Наталья, наоборот, даже не взглянула на них. Сидела, откинувшись на подушки, полуприкрыв глаза и слушая музыку.
– Старик, ты бы хоть щелкнул нас, что ли, – потирая руки, весело проговорил Петров.
– Щелкают орехи, – мрачно ответил Юрик. – Иногда их бьют молотком. Для верности.
– Девочки, а не перетащить ли нам грязную посуду на кухню? – не меняя веселой интонации, предложил Петров. – Честное слово, время позднее, пора и отдыхать…
В который раз за этот вечер Наталья с Сашей переглянулись, но за посуду все-таки взялись. Потом на кухне зазвенела тугая струя воды…
– Старик, – сказал Петров Юрику, когда они остались одни, – стели постели. Если честно, я устал. Мне все это до смерти надоело.
– А баб у меня не надоело отбивать?
Петров подошел к Юрику Устьянцеву, усмехнулся, наклонился над ним, погладил его по маленькой, начинающей лысеть голове.
– Юрик, стели постели. Не нужно мне твое сокровище. Дарю. На память.
– Врешь? – Под рукой Петрова Юрик почувствовал себя мышонком, с которым играет не кошка – тигр. Отчего и голос его прозвучал хрипловато, когда он произнес это нагловатое: «Врешь?»
– Я сказал, она будет с тобой. Иди стели постели в другой комнате. А нам с Натальей здесь.
– Она что, отшила тебя? – Юрик Устьянцев с трудом прятал в этом саркастическом вопросе радостные нотки.
– Да, Юрик, отшила. Она сказала: «Ах, Владик, мне так нравится товарищ Устьянцев. Мне хочется взять его на руки и побаюкать. Он такой маленький, но такой великий. Я хочу стать его Музой. Отдайте мне великого Устьянцева!» Хорошо, отдаю. Передаю по рукам.
Юрик Устьянцев вывернулся из-под ладони Петрова.
– Идти стелить?
– Иди стели, Юрик, – устало кивнул Петров.
…Сидели с Натальей за столом. Молчали. Как все это надоело Петрову. Эта изначальная предопределенность. Он положил руку на плечо Натальи.
– Не надо, – передернулась она. Как будто ее током ударило.
– Ну, тогда я буду ложиться спать, – полусказал, полуспросил он.
– Как хотите, – ответила Наталья.
Горела настольная лампа. Не стесняясь Натальи, Петров разделся, повесил одежду на стул, лег.
Лежал, закрыв глаза. Молчали.
– Ты что, так и будешь сидеть?
– А что?
– Отдыхать надо. Время позднее.
– Я могу выключить свет.
– Вот, сделай милость. Выключи, пожалуйста.
Она нажала на кнопку настольной лампы. Комнату охватил мрак. Слышали дыхание друг друга. В окно светила луна.
– Ну что, так и будешь сидеть в темноте?
– А что?
– Ложись спать.
– Нет, я пока еще до такой низости не дошла.
– Ого! – усмехнулся Петров.
– Неужели так можно? – спросила она. – В первый раз увиделись – и сразу в постель?
– Что здесь такого?
– Я о вас была гораздо лучшего мнения.
– По статьям?
– По статьям. И вообще.
– Ну вот теперь посмотри, какие мы есть. Правде нужно смотреть в глаза. И потом – разве я пристаю к тебе? Насилую?
– Нет, не пристаете. Но вы ведете себя так, как будто в этом нет ничего зазорного. Это ужасно. Это противно.
– А Саша?
– Это ее дело… Она человек легкий. Пустой. Но вы… с вашим умом, эрудицией. С вашей душой.
– Откуда ты о моей душе знаешь?
– А очерки? Сколько в них света, тепла, доброты. Я ведь не знала, что встречусь с вами. Я плакала, когда читала некоторые из них.
– Ой, врешь! – не поверил Петров, но на душе у него стало нехорошо: ему хотелось поверить ее словам, ее правде, но…
– И сегодня, когда я увидела вас… Вы такой сильный, высокий, стройный. И вдруг…
– И еще у меня жена есть. И сын. Так что полный портрет разложившегося типа.
– Зачем вы сами на себя наговариваете?
– Да нет, правда: у меня жена, сын.
– Я не об этом.
– А о чем?
– Зачем вы ведете себя так, будто вы гораздо хуже, чем на самом деле?
– На самом деле я еще хуже, чем кажусь. Мы все кривляемся и ломаемся. Нам плохо от этого, во всяком случае – не хорошо, но маховик жизни остановить нельзя. Запомни это, детка.
– Вы не такой лицемер, каким хотите представить себя.
– Я еще хуже.
– Ну вот, например, вы тактичный. Вы не лезете ко мне. Не обнимаете. Вы не тянете меня в постель.
– Это я хитрю. Все, что я делаю, я делаю с умыслом. Мне нужно войти к тебе в доверие, а потом добиться своего. Вот и вся отгадка. Я страшный человек.
– Страшные люди никогда так не открываются. Вам просто плохо. Только вот не пойму – почему?
– Мне? Плохо? Не смеши меня, девочка!
– Не нужно так говорить.
– Ладно, я буду спать. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи.
Через некоторое время он не выдержал, спросил:
– Неужто ты всю ночь будешь сидеть за столом?
– Не знаю.
– Ну, хорошо. Когда передумаешь, разбуди. Поменяемся местами.
– Хорошо, спасибо.
– Слушай, честное слово – ты героиня. Мне нужно обязательно написать о тебе очерк. Я так и вижу броский заголовок: «Героиня нашего времени – Наталья Икс!» Где ты работаешь?
– Мы вам рассказывали.
– Ах, да, Саша – студентка пединститута, а ты… Так, постой, надо напрячься… Секретарь-делопроизводитель у ректора. Так?
– Да… Вот видите, все вы запомнили о нас, а наговариваете на себя.
– Это просто профессиональная память. А вот смотри-ка, интересная штука. – Петров приподнялся на локте (видно его было отчетливо, луна за окном стояла полная, яркая). – Что-то вроде социального разделения получилось. Саша, студентка, с Юриком запросто пошла, хотя, честно говоря, со мной ей хотелось. А ты, секретарша, – ни за что.
– При чем тут социальное разделение? У нас просто разные взгляды на жизнь.
– Почему?
– Этого я не знаю. Ей все просто. Легко. Я так не могу.
– У тебя папа – инвалид, мама – уборщица и семеро братьев-сестер под лавкой. Все мал мала меньше?
– Опять вы за свой насмешливый тон?.. Ну, зачем?
– А все-таки?
– Я живу одна. Будете в Ярославле, заходите в гости. Адрес у вас есть.
– Да, но живешь ты, конечно, в общежитии? В трудных условиях? Выполняешь множество общественных нагрузок? Например, следишь за моральным обликом студентов? Особенно студенток?
– Нет, я живу в небольшой квартире. Муж у меня военный, мы разошлись. Под Ярославлем, в совхозе, живет у меня мама.
– Она Герой Соцтруда, надаивает больше всех молока от знаменитой рекордсменки Буренки?
– Все, спите. Не переношу этот ваш ернический тон. Мне стыдно за вас.
– Ах, простите. Спокойной ночи! Верней, спокойного сторожевания!
– Спокойной ночи.
…Утром Петров проснулся оттого, что кто-то мягко прикоснулся к его плечу. Он открыл глаза. Над ним, склонившись, стояла Наталья.
– Мы уезжаем, – сказала она.
– Как уезжаем? – не сразу спросонья понял Петров. – Куда?
– Домой. В Ярославль.
– Погоди-ка. Я оденусь.
На кухне Юрик шепнул ему:
– Слушай, дай им пятерку – и пусть катятся сами. На такси.
Петров знал своего товарища хорошо, но чем люди и любопытны – они не устают удивлять друг друга. Он посмотрел на Юрика с прищуром.
– А ведь нехорошо, товарищ Устьянцев! Лень ноги размять, что ли?
– Да надоели!..
– Вчера надо было говорить это. Вечером. Перед почиванием. А, товарищ Устьянцев?
– Ладно, ладно, благородным захотел побыть… А меня вот соседи увидят. Аньке потом обязательно шепнут.
– Ничего с твоей «Анной на шее» не случится.
Когда они вышли из дома, Петров не столько понял, сколько ощутил: Наталья все время хочет остаться сзади, как бы в тени, что ли. Он подхватывал ее под руку, она смущалась, говорила:
– Ты иди, иди… Я одна хочу…
Пожав плечами, Петров обогнал всех и быстрым шагом направился к стоянке такси. Стоя с поднятой рукой, следя за дорогой, он слегка покосился в сторону, на приближающихся Юрика с Сашей и Натальей, и вдруг… И вдруг заметил, что Наталья несколько прихрамывает, как бы припадает чуть-чуть на правую ногу. «Не может быть!» – пронеслось в нем, и его окатил озноб, мурашки так и побежали по телу. «Неужели хромает?!» Он все так же следил за дорогой, но боковым зрением, так, чтобы не выдать себя и, главное, чтобы не выдать Наталью, продолжал наблюдать за ней. Как она старалась, бедная, не выказать хромоту, шла – словно все время прячась за спины Саши и Юрика, но сомнений теперь у Петрова не было.
«Слава Богу, пронесло… Боже мой! – стучало не на шутку сердце у Петрова. – Как же не заметил вчера? Как проглядел, идиот? А если бы…»
Только они подошли, из-за поворота выскочило такси. В спешке стали прощаться, необязательные слова, разные обещания. Наталья не смотрела на Петрова. Прятала глаза. Петров обошел такси, наклонился к шоферу:
– Шеф, будь добр, довези девушек до Ярославского. – Он сунул ему пять рублей. – Сдачи не надо.
Высокий, стройный, Петров поднял руку: ну, до свиданья, девочки!
Наталья справилась с собой, помахала, как и Саша, на прощание рукой. Саша даже посылала воздушные поцелуи. Только непонятно кому – Устьянцеву или Петрову.
– Все, уехали! – обрадованно вздохнул Юрик. – Фу-у!..
– Уехали, – обронил Петров, с непонятной тоской в глазах глядя вслед уезжающей машине.
– Ты чего это? Уж не влюбился ли?
«Ты заметил, Юрик? – хотел он сказать. – Наталья-то ведь хромая?» – Но почему-то не сказал. И правильно сделал.
Весь день у него было плохое настроение. Юрик Устьянцев ничего не понимал. У него, наоборот, настроение с каждым часом повышалось: ах, какая божественная женщина эта Саша, какая женщина!
– Да заткнись ты! – не выдержал один раз Петров. Он, как только представлял, что мог быть с Натальей…
– Завидуешь, старик? – Юрик Устьянцев сиял, как солнце.
– Да. Завидую. Только заткнись!
За несколько месяцев, что они не были здесь, привокзальный ресторан нисколько не изменился. Вот только одно странно – не видно нигде Клавы-Клавди́и. Набриллиантиненный фиксатый официант – тот здесь, а их любимой подруги Клавди́и – той нет.
– Она в отпуске, – объяснил им фиксатый официант. – Через неделю будет…
– Слушай, друг, у нас к тебе просьба, – с ходу на «ты» заговорил с ним Юрик Устьянцев. Даже Петров удивился этому. – Передай ей вот этот конверт, как только она появится.
– Там, конечно, червонцы, – осклабился официант. – Или сотенные?
– Там фотографии, – с достоинством пояснил Юрик Устьянцев. – Фотографии ее дочери.
– Разрешите взглянуть? – по-военному спросил официант.
Юрик Устьянцев пожал плечами:
– Пожалуйста.
Петрову тоже было любопытно взглянуть.
– Когда это ты успел? – поинтересовался он у Юрика, пока официант разворачивал пакет.
– Да успел… Что такое для профессионала отщелкать одну пленку?
– Щелкают орехи, – напомнил с улыбкой Петров.
– А? – не понял Устьянцев (он забыл о прежнем разговоре).
– Ух ты! – воскликнул официант. – Во деваха у Клавы-Клавди́и. Точная копия! Ты смотри, а?!
С разных фотографий смотрела на них девочка лет десяти с совершенно круглым лицом, маленькими – бусинками – глазами и доброй, очень хорошей улыбкой, в которой просматривалась, правда, некоторая растерянность или, скорей, удивление: с чего это, мол, меня фотографируют?
– Ты что же это, специально ездил снимать ее?
– Я же обещал, старик. Слово профессионала – слово кабальеро. Значит, так, старик, – обратился он уже к официанту. – Во-первых, как тебя зовут?
– Павел.
– Значит, так, Павлуша, Клава-Клавди́я обычно угощала нас вырезкой. Два таких хороших свежих куска с кровью. Салат посвежее. И международный армянский. Так? – спросил он у Петрова.
– Так, – подтвердил Петров.
– Будет сделано, ребята. Ох, Клавка обрадуется! Чес-слово, ребята, сдеру с нее!
– Смотри не жадничай. Не порть ей подарок. Скажи: это подарок от знаменитых журналистов.
– Так и скажу. – Павел побежал выполнять заказ.
– Когда это ты успел все-таки? – поинтересовался Петров.
– Говорю тебе: слово профессионала… Я же обещал.
– А без дураков? Я ведь помню: это я обещал за тебя, а не ты.
– Да заскочил как-то – соку попить. Смотрю – она с дочкой. Ну и щелкнул…
– Щелкают, старик, только орехи, – снова улыбнулся Петров, но Юрик Устьянцев и на этот раз ничего не понял. Не вспомнил.
– Отдать все не мог собраться… А тут ты позвонил.
– Небось все же ездил к ней отмечаться?
– Старик? За кого ты меня принимаешь?! – И, прокашлявшись, спросил: – Ты лучше расскажи, зачем звал? Что там у тебя с Натальей?
Тут как раз подоспел Павел. Потом они сидели спокойно, разговаривали.
– Слушай, Юрик, у тебя, кажется, родственница какая-то есть? В Тюмени?
– Есть. Двоюродная сестра.
– Я слышал, твоей сестре шуба нужна? Американская?
– С чего ты взял, Владик? Мы с ней даже не переписываемся.
– Но в принципе, скажи, она может захотеть такую шубу?
– В принципе – конечно. Хотя, старик, думаю, у нее норковая есть. Муж у нее, Степа Сапрыкин, золото добывает на Севере.
– Это не важно, кто у нее муж. Главное – есть у тебя сестра, которая в принципе может захотеть американскую шубу?
– В принципе – да, старик, может захотеть.
– Ну так вот, товарищ Устьянцев, гроза фоторепортеров и мастер фотомонтажа, выкладываю вам новость. Наталья из Ярославля прислала мне деньги. Пятьсот рублей. Вот, почитай. – Он протянул Юрику бланк извещения.
Юрик удивленно взглянул на Петрова, но бланк взял, повертел его перед глазами, потом начал медленно читать послание Натальи.
– Ты вслух почитай! – попросил Петров. – Хочу еще раз прослушать эту замечательную музыку.
– «Владик, дорогой! – послушно кивнул головой Устьянцев и повысил голос до патетизма. – Не знаю, вспоминаешь ли ты меня, скорей всего – нет, кто я для тебя, так, обычная знакомая, каких у тебя наверняка много. Я к тебе обращаюсь по делу, на большее не рассчитываю. Помнишь, ты говорил: для тебя ничего не стоит достать шубу из искусственного меха. Производство – США. Посылаю тебе деньги, как договаривались. Заранее благодарная – Наталья. P.S. Живу скучно. Часто вспоминаю тебя. Нашу встречу. Читаю твои очерки. Горжусь знакомством с тобой. Наталья».
– Ну и как, старик? – улыбнулся Петров. – Какой слог? Каково содержание?
– Слушай, а обо мне ни слова. О Саше тоже молчок.
– Да при чем здесь ты и Саша? Я тебе говорю – деньги прислала. Пятьсот рублей. Шубу ей, видите ли, купи! Эй, купец из Охотного ряда Владислав Петров, нам шубу!
– Ну, это само собой, баба с приветом, – согласился Юрик.
– Нет, как тебе это нравится: на домашний адрес присылает деньги – да еще с таким посланием, а?!
– Сто раз говорил тебе: не бросайся обещаниями! Не давай телефона! Домашнего адреса! Но тебе что – у тебя душа широкая.
