bannerbannerbanner
Война миров

Герберт Джордж Уэллс
Война миров

Полная версия

3. Хорселльская Пустошь

Возле гигантской воронки, где застрял цилиндр, кучковалось всего человек двадцать, в основном это были праздношатающиеся зеваки, привлечённые сюда скандалом и публикациями в бульварных газетах. Я не буду повторять, как выглядел этот колоссальный, едва высовывашийся из земли снаряд. Дерн, песок и камни вкруг него обуглились и спеклись, точно от чудовищного взрыва.

Учитывая возможную скорость приземления, и силу удара цилиндра, можно было предположить, что температура при приземлении была воистину чудовищной, что вокруг наверняка бушевало дикое, фантастической температуры, испепеляющее пламя. Удивительно, что этот цилиндр вообще уцелел, по идее он просто обязан был взорваться и разлететься на куски. Но, чудо из чудес, он был цел! Гендерсона и Огильви у цилиндра я также не обнаружил. Наверняка они покрутились около диковинки и решили, что для бедных пришельцев всё равно ничего хорошего им не сделать, и, убедив себя в неизбежной гибели пришельцев, отправились, довольные собой, завтракать к Гендерсону.

С краю ямы, хохоча и болтая ногами, сидели несколько местных мальчишек. Они развлекались (пока я не приказал им прекратить эту неуместную и опасную забаву), кидая камни в чудовищный агрегат и слушая, как звенит металл.

Внимально выслушав меня, они стали бегать вокруг и играть в прятки, мелькая среди стоявших в ступоре взрослых.

Собравшиеся вкруг были крайне немногочисленны: два заезжих столичных велосипедиста, бедный садовник, которого я время от времени нанимал для работы в своём саду, барышня с грудным ребёнком на руках, мясник Грегг с сопливым сынишкой, несколько пьяных гуляк и мальчиков – прислужников на игре в гольф и, как правило, бьющих баклуши на станции. Разговоров велось мало. В те время в Англии об астрономии имела представление только мизерная часть населения, и только самые избранные представители славного английского простонародья были наслышаны об её азах. Большинство зевак спокойно хлопало глазами, озирая плоскую крышку цилиндра. Никаких изменений положения в приземлившейся махине не наблюдалось. И я, и все окружающие, ждавшие быстрых и непредсказуемых сюрпризов, были разочарованы, видя вместо скорой помощи с носилками и трогательно обуглившимися трупами инопланетян недвижную громаду цилиндра. Утомившись от бесплодного ожидания, публика стала потихоньку разбредаться. Одни уходили, их сменяли другие, и так без конца. Перепрыгивая по камням, я спустился в воронку, и внизу мне стало казаться, что я ощущаю слабую вибрацию металла под ногами. Крышка, однако, сколь ни старалось моё воображение, не сдвигалась ни на дюйм.

Только оказавшись совсем рядом с цилиндром, я осознал, сколь необычно он выглядит. Только на первый и весьма поверхностный взгляд он мог показаться не более обычным, чем свалившийся в яму экипаж или дуб, рухнувший на дорогу. Даже, скажу я вам, и меньше.

Самое большой сходство эта штука имела с огромным газовым газгольдером, свалившемся при транспортировке с шоссе и завязшем в непроходимом болоте. Но такое впечатление могло сложиться только у абсолютно непросвящённого человека. И лишь человек, обладающий хоть какими-то научными компетенциями и элементарным мировоззрением, смог бы заметить, что седая накипь на цилиндре была не просто обычным окислом, образовавшимся во время приземления от действия огромных температур и чудовищного давления, и что изжелта-белый металл, выглядывавший из-под крышки, был слишком уж невиданного на Земле оттенка. Этот оттенок можно было бы с полным основанием назвать словом «внеземной», но абсолютному большинству зрителей, веками утыкавшимися взором в землю, такое слово до сих пор, я полагаю, вообще не скажет ничего.

Мои колебания и сомнения в том, что цилиндр свалился с Марса, практически совсем рассеялись, но я по-прежнему считал невозможным, чтобы в нём оказалось уцелевшей хоть какая-то живая сущность. Замеченное развинчивание верхушки цилиндра я объяснял автоматическими конвульсиями приходящего в упадок и остывающего чрезвычайно сложного механизма. Я не считал нужным спорить с Огильви, но сам утвердился в убеждении, что на Марсе есть разумная жизнь. Я предавался несусветным обывательским фантазиям о том, что наверняка внутри запрятано какое-нибудь послание, запечатана железная капсула, инкунабула, испещрённая неизвестными символами. В силах ли мы, просвещённые представители человечества, перевести это послание, расшифровать его, найдём ли там денежные знаки неизвестной цивилизации, разные банкноты, монеты, артефакты? Будет ли там воззвание инопланетной цивилизации?

Всё это было очень завораживающе. Хотя в цилиндре было, пожалуй, слишком много пространства, там должно было быть вообще много всего удивительного. Меня распирало любопытство, и я хотел посмотреть, как выглядит эта штука изнутри.

Стесав в блужданиях вокруг да около цилиндра половину подмёток и убедившись, что ничего экстраординарного не происходит, к одиннадцати часам я вернулся домой в Мэйбэри. Но уже браться за отвлеченные умствования, как оказалось, времени не было.

Однако в полдень пустырь стало невозможно узнать. Утренний выпуск вечерних газет привёл в бешеное движение весь Лондон: «Месседж Марса», «Немыслимая посадка в Уокинге» —

пестрели заголовки газет, удивляя всё более крупным кеглем шрифта. Последней каплей оказалась телеграмма Огильви в адрес Астрономического Общества. Она взбаламутила и привела в движение и все крупнейшие британские обсерватории.

Близ дороги у песчаного котлована скопилось полдюжины пролёток, только что прибывших со станции, тут же торчал одинокий фаэтон из Чобхема, карета какого-то замшелого, облезлого аристократа, и поодаль – свалка брошенных велосипедов. Множество обывателей, невзирая на духоту, явилась пешим ходом из Уокинга и Чертси, в итоге здесь сбилась приличная толпа, включая даже несколько роскошно одетых дам с веерами и зонтиками.

Стояла страшная летняя жара, небо оставалось чистым, ни облачка, ни освежающего ветерка, ни дождичка, и даже тень под редкими окрестными соснами не могла спасти от зноя. В воздухе носилась въедливая гарь – последствие травяных пожаров последних дней. Они уже заканчивались. Вереск прогорел уже почти весь, и обширная равнина, простиравшаяся почти до самого Оттершоу, привычно чернела, дымясь, разражаясь отдельными всполохами врем от времени возрождавшегося огня. Но новая сенсация по-прежнему толкала множество любопытных Варвар в неблизкий путь. Рачительный владелец бакалейной лавки близ Чобхемского тракта, почуяв неминуемую выгоду от всей этой заварухи, пригнал своего сына торговать с тележки зелёными яблоками и имбирным лимонадом в бутылках.

Подойдя к краю воронки, я узрел в ней группку избранных, в том числе Гендерсона, Огильви и отдельно стоящего какого-то стройного белобрысого джентльмена (как стало понятно, когда я подошёл поближе, это оказался Стэнт, знаменитый королевский астроном, специалист по большим планетам), там же стояло полдюжины подёнщиков с лопатами и кирками, сплошь измазанных в глине. Стэнт размахивал руками и громовым голосом подавал команды. Воспламенившись несвойственным ему героизмом, он залез на самую верхотуру цилиндра, которая, судя по всему, уже успела порядком остыть. Лицо у него было как у свареного рака, физиономия красная, пот осыпался градом с его лба и щёк, но он, ощутив себя внезапно большой научной шишкой, был как будто чем-то очень раздасадован.

Усилиями многочисленных энтузиастов земля со значительной части цилиндра была удалена, и только самое основание его все ещё утопало в земле. Огильви заметил меня в толпе, продолжавшей тесными рядами обступать яму, и радостно замахал руками, подзывая к себе. Когда я пробился к нему, он попросил меня побыстрее навестить лорда Хилтона, законного владельца этой земли. Наверняка вся эта возня не доставила бы ему особого удовольствия, учитывая сколько мусора должно было остаться после посещений всех этих зрителей. Мусора и в саом деле было немало.

Он напирал на то, что всё умножающаяся толпа народа (тут он брезгливо показал пальцем на праздношатающихся) и, в особенности, хулиганьё-мальчишки, очень мешают ведению работ. Посему следовало бы отгородить ареал работ от праздной публики или вообще как-то избавиться от неё. Это можно было бы легко сделать, сославшись на чрезвычайную опасность объекта, но он пока что не решался этого сделать. Также, по большому секрету он сообщил мне, что из цилиндра то и дело доносятся какие-то слабые шорохи, и что рабочим, несмотря на неоднократные попытки, так и не удалось отвинтить крышку. Я ничуть этому не удивился, так как даже на глаз было видно, что ухватиться тут не за что. Огильви сетовал, что толщина стен цилиндра, без сомнения, очень велика, и что это, похоже, сильно глушит шум изнутри.

В тот момент мне было очень лестно его преувеличенное внимание, и, честно говоря, я был искренне расположен тут же исполнить его просьбу, не без оснований надеясь попасть в число немногих избранных, кому должна была выпасть честь быть допущенными к предстоящему вскрытию цилиндра. Лорда Хилтона дома не оказалось, зато я узнал, что он прибывает из Лондона с шестичасовым вечерним поездом. Поскольку было только около четверти шестого, и времени было вполне достаточно, я заскочил домой почаёвничать и прошерстить свежую прессу, и только потом отправился на станцию, надеясь перехватить Хилтона на полпути домой.

4. Цилиндр развинчивается

Когда я снова вступил на пустошь, Солнце уже скатывалось за горизонт. Публика из Уоркинга продолжала валить валом, только парочка каких-то разочарованных отморозков возвращалась в посёлок, вяло перебрёхиваясь и обмениваясь замшелыми школьными шуточками. Столпотворение вкруг воронки бурлило, как вода в унитазе, чёрными контурами мелькая на лимонно-желтеющем фоне неба. По моим подсчётам теперь вокруг воронки было больше сотни человек. С другой стороны воронки люди что-то выкрикивали, да и около самой ямы не прекращалась какая-то мышиная возня. Чувство тревожного предчувствие всё сильнее обволакивало мою душу. На сердце у меня было тяжело и неспокойно, и сколь я ни гнал от себя самые мрачные ожидания, настроение моё становилось всё более гнетущим. Пробиваясь сквозь толпу, я услышал голос Стэнта:

 

– Осади на плитуар! Прочь!!

Какой-то мальчонка пробегал мимо и, испуганно кося глазом, шептал на бегу:

– Оно всё вертится! Вертится всё быстрее! Мне что-то нехорошо! Пойду-ка я лучше домой!

Я снова стал пробираться поближе. По округе, рассеяышись, стояла довольно густая толпа – не менее двухсот-трёхсот человек. Люди скаплись, и стояли всё более тесной толпой, все толкали друг друга и оттаптывали друг другу ноги. Особенную активность проявляли кучки нарядных дам.

– Кто-то свалился в яму! – вдруг раздался громкий крик.

– Все назад! Не напирайте! – вторили многочисленные голоса.

На мгновение толпа отхлынула, и мне удалось немного протолкаться вперёд. Все были сильно возбуждены. Мне был слышен неприятный, глухой шум, мерно нёсшийся откуда-то снизу.

– Да найдётся ли хоть один, кто усмирит этих идиотов! – разражённо крикнул Огильви, – Такое впечатление, что перед нами дети, которых не интересует, что внутри этой проклятой штуковины и которые не ведают слова опасность!

Тут показался молодой денди, по-моему, приказчик из Уокинга, который залезал на цилиндр, и упал, а теперь, пытаясь поскорее выбраться оттуда, куда его незадолго до этого спихнула толпа, осклизался на крутом склоне.

Верхушка цилиндра продолжала медленно отвинчиваться изнутри. Уже не менее двух футов свежей винтовой нарезки весело блистело на Солнце. Рядом со мной оступился грузный, высокий мужчина. Он случайно ткнул меня в бок, и я поневоле споткнулся. Меня тоже чуть было не скинули на поворачивающуюся крышку. Тут меня что-то отвлекло. Я оглянулся, и, пока смотрел на что-то в другую сторону, винтовая резьба, должно быть, закончилась, крышка цилиндра со звоном отвалилась на камни. Разворачиваясь, я пнул кого-то сзади себя и снова обратил свой взор на цилиндр. Круглое огромное отверстие казалось совершенно мёртвым, чёрным глазом. Заходящее Солнце слепило меня. Последние лучи Солнца били мне прямо в глаза.

Нас всех мучила общая увереннность, что сейчас в отверстии что-то зашуршит, и оттуда высунется хотя не точная наша копия в шляпе, пенсне и тростью, но нечто напоминающее человека.

Я был абсолютно уверен, что всё произойдёт именно так. Никаких сомнений в этом у меня не было. Но мой взгляд словно приклеился к тому, что было внутри: в полутьме перекатывалась какая-то серая, бородавчатая, текучая масса и блестели ослепительные диски, которые я сразу определил, как глаза. Спустя мгновение нечто вроде покрытой чешуёй серой змеи, как мне показалось, не толще трости, кольцами стало выплёскиваться на стенки цилиндра и, извиваясь, устремилось прямо ко мне, сначала одно, потом другое.

Дрожь отвращения и ужаса пронзила меня.

Я был охвачен дрожью. Дико кричала какая-то старая женщина. Не сводя глаз с цилиндра, из которого выпрастывались всё новые щупальца, я встал вполоборота, и начал пробиваться, стараясь очутиться как можно дальше от края карьера. Лицах окружающих людей меняли выражение. Если раньше там было, как правило, удивление, то теперь царил вселенский ужас. Крики раздавались теперь со всех сторон.

Толпа пятилась всё активнее. Приказчик копошился внизу и никак не мог покинуть ямы. Ещё несколько минут, и я

остался в одиночестве. Я видел, как люди разбегались, кто куда, там, по по другую сторону ямы. Стэнт оказался там тоже. Я повернулся и снова посмотрел на цилиндр и превратился в соляной столп от ужаса. Я был точно в столбняке, и мог только смотреть, не имея сил даже сдвинуться с места.

Крупная серовато-пятнистая рыхлая туша, размером, где-то, с медведя, натужно, с усилием выползала из дыры. Попав на яркий свет, она стала лоснится, как мокрая лайка. Пара больших тёмных зрачка пристально вперились в меня. Голова монстра была поразительно кругла и, если так можно сказать, завершалась неким подобием лица. Прямо под глазными впадинами помещался рот с очень подвижными, нервными краями, которые подрагивали, дёргались, и испускали струи слюны и слизи. Дыхание монстра казалось чудовищно затруднённым, при глубоких и сиплых вдохах и выдохах всё тело его нервно подрагивало в такт пульсирующей крови. Одно из тонких щупалец подпирало край цилиндра, тогда как другое мерно покачивалось в воздухе.

Человеку, которому не пришлось воочию увидеть живого инопланетянина, почти невозможно вообразить всю непредставимую страхолюдность его внешнего облика.

У него был огромный треугольный рот с сильно нависшей верхней губой, лба я не заметил вовсе, по всей видимости его не было, так же не было заметно никаких свидетельств подбородка, просто клинообразная губа внизу сходила на нет. Никогда не прерывающийся тик влажного, слизистого рта, эти беспокойные щупальца, схожие со змеями из причёски Медузы Горгоны, утяжелённые, придавленные вздохи и выдохи, явное свидетельство враждебной организму атмосферы, странная протяжённость движений, неразворотливость их – всё это казалось мне последствием ужасной силы земного притяжения, ставшего проблемой для незванных гостей.

Особенно выделялись гигантские, водянистые, полные слизи, приковывающие взглядом глаза – они были омерзительны до рвоты.

.Навощённая, бугристая кожа издали казалась скользкой, медленные, казавшиеся немотивированными конвульсивные движения спрутовидных отростков могли ввергнуть в непреодолимый ужас. Первое впечатление, первый взгляд всегда самый важный. И тогда самое первое впечатление, самый первый взгляд было отвратительно, и наполнило меня смертельным ужасом и отвращением.

Вдруг монстр исчез. Он наконец перекатилося через край цилиндра и упал в яму, шлепнулся, как тяжёлый тюк шерсти. Мне стал слышен неприятный глухой звук, и тотчас же за первым чудовищем в темном провале показалось и второе.

Инстинкт, ужасные ожидания окончились вместе с оцепенением, тут я повернулся и как оголтелый помчался назад к деревьям, скопившимся в каких-нибудь полусотне ярдов от цилиндра. Но так как я бежал, постоянно оглядываясь, боком, я всё время спотыкался, боясь отвести взор от этого кошмара.

Отбежав, я остановился в молодом сосняке за кустами дрока, и, задохнувшись от быстрого бега, в растерянности стал озираться, не понимая, что делать дальше. Пустошь, вытоптанная вокруг ямы, по-прежнему была наводнена людьми, которые беспорядочно метались и вопили, с ужасом поглядывая на копошащихся чудовищ, которые время от времени приподнимали свои серые туши над краем ямы, в которой они пребывали.

Внезапно боковым зрением я заметил что-то быстро сместившееся, круглое, чёрное, как бы подпрыгивающее из ямы.

Это металась голова угодившего в яму продавца. В закатных лучах она казалась совершенно чёрной. Его прыжки продолжались некоторое время, потом он как будто подтянулся и на мгновение стали видны его покатые плечи. Потом что-то случилось и он резко исчез, как будто его кто-то резко дёрнул снизу. И снова над краем задёргалась часть его головы. Наконец с диким воплем он исчез совершенно. Может быть, это и было следствием ужаса, но мне в самом деле показалось, что вслед за этим откуда-то снизу раздался отчаянный, глухой крик.

Первым повелением моего отчаянного сердца было броситься вперёд и попытаться помочь упавшему, но страх словно приклеил мои ноги к земле.

Больше за взрытым множеством ног грязным песком ничего не было видно. Неожиданно всех праздных путников, пересекавших Чобхемский тракт и шедших в сторону Уокинга, привлекло бешеное движение около котлована: сотни людей до того мирно переминавшиеся на разном расстоянии от ямы, вдруг стали хаотически разбегаться, устремляясь к кустам и пытаясь укрыться за воротами и оградами. Там они на время залегли и старались отдышаться, обмениваясь хриплыми криками, а потом начинали молча вытягивать шеи по направлению к опустевшей пустоши. Песок не шевелился. Забытая бочка с имбирным лимонадом мрачно чернела на фоне огненных парусов заката, распахнувшихся на всю ширину неба, и у самого края песчаного карьера замерли пустые кареты и экипажи с дверьми нараспашку. Лошади бродили по округе, рыскали овёс, таскали его из раскрытых торб, ржали и порой беспокойно били копытами в землю.

5. Тепловой луч

Жуткое воспоминание о марсианах, ползавших по блестящим поверхностям цилиндров, которые они устремили на Землю со своей планеты, парализовал мою волю и смутил меня. На Земле много проблем и от людей, которых хорошо знаешь, а вот что ждать от живой материи других планет, прояснялось только сейчас. Сколько времени я стоял в колючих кустах вереска, скрытый до колен, я не помню. Я стоял и не мог отвести ошалелого взгляда от груды взрытого песка. Страх и любопытство вели смертельную борьбу в моей душе.

Мысль снова устремиться к яме, и взглянуть, что происходит внизу, не оставляла меня. Я стал кружить по округе, как дикий зверь, пытаясь отыскать самое удобное место для наблюдения и одновременно постоянно оглядываясь на кучи развороченного песка за спиной. Там остались пришельцы с Марса, и мне теперь было совершенно понятно, какую страшную угрозу они таят для меня и окружающих. Но проявлений активности инопланетян наблюдалось мало. Как-то раз уже в закатной полумгле за песком замельтешило несколько каких-то длинных чёрных конечностей, наподобие щупалец осьминога, которые тут же скрылись. Через некоторое время из-за песка стала подниматься тонкая многоколенчатая мачта с неким овальным предметом наверху, который медленно вращался по часовой стрелке, чуть подрагивая.

К тому времени толпа разбилась на две неравные группы: одна, много больше, – оказалась со стороны Уокинга, другая, небольшая, – со стороны Чобхема. В глазах людей я видел страх и растерянность, и понимал, что они не понимают ничего, и так же как я, находятся в глубоком стрессе.

Мне показалось, что некоторых в толпе я знаю, но это было лёгким заблуждением, я просто спутал кого-то.

Невдалеке несколько человек безмолвно стояли поодаль, недвижные, как статуи в какой-то странной скульптуре. Одним из них оказался моим соседом по дому, и хотя я не знал его имени, я всё же попытался заговорить с ним. Однако я тут же понял, что избрал неудачный момент для разговора, мрачное лицо моего собеседника свидетельствовало, что он едва способен понять меня.

– Там ужасные твари! – раз за разом мёртвым голосом твердил он, – Ужасные! Боже мой, лучше бы мне не пришлось видеть такое! Боже мой! Какие они жуткие!

Он повторял это раз за разом, как автомат, механическим голосом, несколько раз.

– В яме остался человек! Он там ещё? – спросил я, но он замолк, невидящими глазами вперяясь в пространство, и видимо, так и не услышал моего вопроса.

Я приблизился к нему. Теперь мы стояли совсем рядом, и я чувствовал, что стоять вот так, рядом с кем-то – не так жутко, как пребывать в одиноком предчувтвии чего-то ужасного. Рядом с ним мне было теперь как-то спокойнее.

Чтобы было удобнее смотреть, я стал искать возвышенное место, и мой взор остановился на бугре, на ярд возвышавшемся над окрестностью.

Потом я оглянулся, и увидел соседа, мирно трусившего по направлению к Уокингу.

Солнце стремительно уходило, и скоро сумерки простёрлись над степью. Было тихо, и оттого, что ничего не происходило, иногда начинало казаться, что больше ничего и не произойдёт… Может быть, поэтому у людей, привлечённым любопытством, складывалось впечатление обманчивой безопасности и покоя, и всё новые толпы заполняли тёмную территорию. Анализируя свои тогдашние впечатления, я часто ловил себя на мысли, что сравниваю свой легкомысленный оптимизм той поры с каким-то внутренним духовным наркотиком, который впрыскивается в человека только в минуту его длительного нахождения в толпе. Толпа слева от нас, та, что была ближе к Уокингу, явно увеличивалась, и я слышал её растущий смутный гул. С другой стороны людские толпы, рассеянные по дороге к Чобхему, тоже медленно смещались к карьеру. В самом карьере всё молчало.

Человек по своей сути, большинство людей по преимуществу легкомысленны. Это было замечено давным давно, задолго до меня, но здесь легкомыслие проявлялось в своей классической форме с невиданной силой.

Затишье слишком затянулось, и зрители стали наглеть. Я думаю, в этом феномене были виновны орды новоприбывших.

Зрители наглели всё больше! Новоприбывшие из Уокинга явно взбодрили толпу! Полумрак не мог скрыть мерного, медленного перемещения толп людей по песчаным кучам – разговаривали люди мало и почти абсолютная тишина обвовалкивала это самоуспокаивающееся сообщество.

Черневшие на фоне меркнущего неба фигуры, двойками, тройками, передвигались, порой затормаживая и останавливаясь и снова двигались, образуя какие-то почти симметричные фигуры. И эти перестроения были такими неожиданными и причудливыми, что постороннему зрителю могло показаться, что какой-то безумный инструктор командует этими мерными перемещениями. Это было похоже на какой-то медленный танец. Наконец толпа приняла форму полумесяца, чьи крутые рога охватывали уже практически невидную яму. Растягиваясь тонким неправильным полумесяцем, рога постепенно охватывали яму. Я оказался внутри полумесяца, и стоявшие бок-о бок со мной рабочие стали оттирать меня к её краям.

 

Кучера давно уже покинули свои экипажи, и кучкуясь подле одиноких карет, пытались сохранять присутствие духа, нарочито громко разговаривая. Они увлекали всё новых смельчаков к створу ямы, зиявшей в земле, как гигантская уродливая могила. Тут я услышал внятный стук копыт, потом из мрака раздался скрип колёс. Бледный молчаливый мальчик прикатил к самому краю ямы тележку с яблоками и сладостями. Ему явно было не по себе, и движения его тела явно скованны. Он как будто одеревенел. Минут десять всё было тихо, потом слева от ямы, ярдах в тридцати раздался какой-то шум, и передо мной проскочила группа едва различимых людей. Они, как оказалось, были ходоками из Хорселла. Впереди группы шёл плотный мужчина, который нёс в одной руке белое знамя. Делегация из города прибыла не ко времени, и я улыбнулся, представив себе, как эти ходоки человечества в абсолютной темноте заглядывают в зев котлована и пытаются подобрать нужные слова, чтобы вызвать на беседу невесть кого. Мне, видевшему отвратительные щупальца этих огромных земноводных медуз, стало ещё смешнее, когда я вообразил глаза этих зверей на дне котлована с невольным прищуром – не попали ли они на свою голову в огромный сумасшедший дом. Я уже понял, что самый вид этих существ лучше любых слов говорит о том, что они прибыли сюда не затем, чтобы вести досужие разговоры и заниматься детской благотворительностью, и что у них в головах содержатся гораздо более серьёзные планы относительно нас, людей, чем участвовать в научных конференциях Оксфорда.

Флаг продолжал двигаться, появляясь то слева от меня, то справа. Лиц не было видно совершенно, да мне этого и не нужно было. Я не осознавал в полной мере степень своей усталости, и видел всё словно в каком-то вязком тумане. Теперь люди были довольно далеко. По тембру голоса одного из них я узнал Огильви. Моё предположение, что рядом с ним обязательно тусуются Стэнт и Гендерсон подтвердилось почти сразу – эти неунывные идеалисты продолжали тешить себя надеждой встретить делегацию инопланетян, завязать с ними дружеские отношения, а может быть даже горячо жать им в конце концов их лапы, щупальца или хвосты.

Все остальные, разбредшиеся по окрестностям туристы потихоньку стали примагничиваться к белому флагу, образовав вокруг него широкий круг, а остальные, пропадая во тьме, недвижно стояли на отдалении от котлована.

И тут вдруг внезапно что-то невероятно яркое блеснуло в темноте, и этот эффект был столь неожиданен, что я даже не заметил, сопровождалось ли это какими-то звуками, или нет. Вспышка была такой яркой, каких не бывает даже от самых мощных магниевых вспышках, применяющихся при фотографировании. Мгновенно вспыхнул и пронзил мрак этот смертельный зелёный луч, и поверх него взмыли три грандиозных клуба ядовитого дыма, такого же зелёного, но менее яркого цвета.

Эта вспышка сопровождалась неприятным шипением, и была так неистово ярка, что аспидно-чёрное небо над тем, что можно было бы легко назвать «пламенем» и ссохшаяся, выгоревшая степь, плавно уходившая вдаль до самого Челси, подёрнувшаяся вечерним туманом и изредка испещрённая корявыми соснами, после того, как свирепое сияние на мгновение исчезло, стали абсолютно чёрными. Я уловил едва слышное, как мне показалось, шипение над собой. Белый флаг продолжал качаться над сплочённой около него толпой. В мелькнувшем сиянии отобразились бледные, с зеленоватых оттенком, совершенно растерянные, перекошенные лица людей и их силуэты, замершие в разных позах.

Шипение стало громче, и нарастая, за какие-то мгновения превратилось в какое-то жужжание, протом в глухой рокот, и в мелькающих отблесках над ямой мелькнула согбенная чёрная тень. Луч вспыхнул снова, как будто его первое пробуждение было всего лишь пробой светового пера. Цвет этого светового потока был неописуем. Одно можно сказать, что ничего более нечеловеческого, более извращённого, искусственного, ни я, ни все остальные никогда до этого не видели.

Луч резко дёрнулся и уткнулся в кучу людей возле белого стяга.

Казалось, невидимое сияющее нестерпимым светом копьё вонзилось в толпу, прошлось по стоящим впереди, сразу превратив их в пылающие белые факела. Раздались дикие, нечеловеческие крики, и вся эта группа заметалась на моих глазах, корчась и визжа от боли. Люди катались по земле, крутились вокруг своей оси, шатались и бросались на землю. Те, кто был сзади сразу поняли чудовищную опасность, обрушившуюся на них и стали стремительно разбегаться по пустоши.

Доля секунды потребовалась мне, чтобы оценить всю чудовищность происходящего. Это возвращало меня в дремучие времена дикости и инстинктов, когда животные боялись огня. Теперь я словно стал волком, в пасть которого ткнули факелом, и боль от этой вспышки сразу запечатлелась ужасом в усталой, тёмной голове.

Но ещё несколько мгновений меня как будто не покидала надежда, что это просто какой-то фейерверк, или глупая шутка школьника, подкравшегося под покровом темноты к туристам и запустившего ночью петарды, чтобы насладиться испугом собравшихся. Просто прикол, шутка! Нет, это было не то! Дело обстояло гораздо хуже!

Белая смерть стремительно переходила от одного человека к другому. Хотя ужас заставил меня съёжится, другое чувство было гораздо более сильным – чувство какой-то нереальности, вневременности, чувство, что происходит что-то очень странное!

Всего одна вспышка – и человек сначала заливается невероятной силы светом, а потом на мгновение словно исчезает из поля зрения, чтобы мгновенно стать видным уже на земле, где он корчится в последних муках смертельной агонии. Уже горели дальние сосны и и пламя, трещя и извиваясь, падало на землю, поджигая сухую траву и сучья. Занимался повсюду дрок. Пожар начинался не только у ближайших к нам деревьёв, но и быстро охватывал вековые дубы Нэл-Хилла, и уже издали видно было, что горят не только кроны деревьев и трава, но и заборы, ворота и старые сараи, громоздившиеся вдоль дороги.

Самым страшным было то, что никто не мог понять суть этого смертоносного луча. Человек может приспособиться к тому, что смерть неизбежна, что больной человек может медленно уходить и бывает так, что он должен уйти, но смерть мгновенная, смерть трагическая и маломотивированная, нежданная смерть здоровых людей всегда потрясает человеческий разум более всего.

Этот огненный луч, смертельный раскалённый до немыслимых температур, перемещавшийся дёрганными синкопами по местности, ударял в цель всегда с нечеловеческой точностью, и его мгновенные попадания всегда несли неминуемую и страшную смерть.

Полоса пожаров следовала за траекторией огненного луча. Сначала задымилось слева от меня, и зоня огня стала медленно приближаться. Но хотя луч неминуемо должен был пройти по мне, я, как заворожённый, пришпиленнный к земле, оставался на месте, не имея сил не то, что бежать, вздохнуть! Я был потрясён увиденным и пережитым, и понимая, что должен сию же минуту спасаться бегством, расширив глаза, смотрел на это ширящееся безумие.

Карьер освещался лёгким зелёным светом и из него неслось непрекращающееся ровное гудение, подобное тому, какое ощущается под проводами высокого напряжения или производит мощный трансформатор.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru