bannerbannerbanner
Война миров

Герберт Джордж Уэллс
Война миров

Полная версия

– Завтра же, дорогая, с ними будет покончено! – уверенно сказал я.

Я даже не мог предположить, что это мой последний на долгие месяцы нормальный обед, и вместе с приходом нового дня нас начнут захлёстывать непредставимые, ужасные события.

8. Пятница. Вечер

Никто не ожидает беды там, где нет предпосылок для неё. Вокруг не было совершенно никаких поводов для беспокойства. Люди работали, работали конторы и магазины, поезда отправлялись строго по расписанию в другие города и веси. Это всегда кажется невероятным, как люди, стоявшие на грани чудовищных потрясений, не зная о них, продолжают жить обычной жизнью, ни на йоту не изменяя привычного уклада, когда на пороге уже стоит чудовищный монстр, который через мгновение разнесёт всё это мелкое, кукольное счастье в клочки. Если бы нашёлся гигантский циркуль, которым удалось бы очертить окружность пяти миль радиусом вокруг злополучного песчаного котлована в окрестностях Уокинга, то можно не сомневаться, что ни одному находящемуся за пределами этого круга (исключая, конечно, родни Стэнта, матерей велосипедистов и нескольких дюжин лондонцев, лежавших обугленными головешками на сожжённой пустоши, не пришло в голову задумываться о каком-то карьере, и не было ни одного, кому бы инопланетяне испортили настроение или пролили утренний кофе на ковёр.

Эти газетные статьи, разговор на кухне, досужие сплетни были так далеки и ничтожны от миросозерцания англичан, что могли восприниматься скорее как шутка..

Конечно, многие знали о загадочном цилиндре, и за обедом, на досуге вели о нём доморощенные разговоры, но даже пресс – концеренция самого главного, самого жирного и самого говорливого инопланетянина не вызвала бы такого ажиотажа, как, предположим, военный ультиматум, предъявленный нам Германией.

Отчаянная телеграмма бедолаги Гендерсона о начавшемся развинчивании резьбы таинственного цилиндра была воспринята, как шутка гения. Такие шутки среди учёных давно уже стали притчей во языцех, и никого не удивляли. Вволю насмеявшись над нелепой телеграммой, редакция вечерней газеты послала ему насмешливый ответ с настоятельной просьбой чем-то подтвердить отправленную информацию, и не получив ответа (Гендерсон лежал мёртвый с открытым ртом в вереске), не включила в утренний выпуск его последнего воззвания.

Но даже и внутри этого пятимильного круга большинство граждан жило привычной жизнью, не обращая внимания на довольно странные события.

Поведение мужчин и женщин, с которыми мне пришлось столкнуться в тот вечер, их юмористическая реакция запомнились мне, и я понимал, что точно такую же реакцию можно ожидать и от всех других легкомысленных соплеменников.

Весь округ проводил время в мирных разговорах, обедах и ужинах, в садиках при стандартных домиках рабочие обрезали розы и копались в земле, выпалывая сорняки, матери укладывали непослушных детей спать, молодые убегали в потайные заросли липовых аллей, ученики, тоскливо подперев голову кулаками, штудировали свои уроки. Возможно, и был мизерный процент тех, кто начинал предаваться страху и сомнениям. Скорее всего уцелевшие рассказывали об ужасе, который накрыл их в песчаном котловане, и немногие начинали бегать и суетиться, но большинство пока что находилось в полном неведении о сотоянии дел. Жизнь громадного большинства жителей по прежнему не выходила за рамки обычных занятий – еды, работы, сна, и в этом извечном круге интересов не могло найтись места никакому Марсу и выдуманным сказочниками инопланетян. На станции Уокинга, в Хорселле и даже в в Чобхеме не было никакой суеты, и всё происходило по, казалось бы, навеки установшемуся расписанию.

Узловая станция Уокинга до полуночи жила, как обычно: поезда в положенное время отстаивались на запасных путях, в них доставлялась вода и припасы, ремонтирующиеся вагоны отводились на запасные пути, и озабоченные путеобходчики простукивали шасси вагонов. Всё проходило своим чередом.

Наглый мальчишка, приспособившийся нарушать монополию местного издателя Смита, бегал вдоль вокзала, выкрикивая название своей вечерней газеты.

Лязганье железных суставов поездов, гудки паровозов и шум толпы почти заглушали его визгливый голосок, возвещавший о «ярости пришельцев с Марса».

В девять часов на станции появились первые остервенившиеся и всклокоченные очевидцы трагедии в котловане. Они разглашали жуткие новости, но их вид и то, что они рассказывали ни, у кого не вызывал никакого доверия. Их приняли за каких-то пьяных шутников, и их сообщения пролетели мимо ушей горожан.

Из окон лондонского экспресса, мчавшегося в столицу, люди видели из окон вагонов далёкие вспышки возле Хорселла, искрящиеся холмы, всполохи огня и дыма, и длинную полосу низового дыма, стлавшуюся по земле. Потом какой-то кровавый морок застлал яркие звёзды, но никому и в голову не пришло как-то связать эти картины с сообщениями о странных событиях около Хоорселла. Большинство сходилось на том, что это обычные для этих мест вересковые пожары. Смущало другое – несколько человек вдруг заметили несколько домов на окраине Уокинга объятых пламенем, какое-то смятение вокруг, и негаснущие огни в остальных домах, как будто там люди не собирались ложиться спать всю ночь.

Чобхемский и Хорселловские мосты были полны людьми, плотная толпа любопытствующих всё время показывала руками куда-то вдаль, и люди не собирались расходиться. Как оказалось, несколько безумных смельчаков на свою голову отправились к карьеру, и проползя по пластунски через вереск, сумели добраться почти до самого логова инопланетян. Никто никогда больше не видел их. Следом за мощным световым лучом, выбрасываемым из гигантского прожектора, следовал убийственный тепловой луч, словно прощупывавший территорию на предмет уничтожения всего живого.

Пустошь чернела под холодными звёздами, и ночь скрывала невидимые обугленные тела. Только на рассвете они снова стали видны, и в это время из ямы начали доноситься мерные металлические удары.

Такова была обстановка на вечер пятницы.

Вот так на холку нашей древней стареющей планеты Земля, готовясь вонзить в её плоть своё вредоносное жало, сел ядовитый комар с Марса – это был сверкающий цилиндр инопланетян со своей вращающейся пикой на конце.

Укол ядовитого насекомого ещё не ощущался организмом, но уже был произведён, и яд начинал оказывать смертоносное действие. Пустошь расстилалась далеко-далеко, покрытая зловещими пятнами пожаров. Прямо перед котлованом по-прежнему съёжились обугленные трупы, на фоне пепелищ они теперь были едва заметны, и лишь в немногих местах по-прежнему тлел кустарник и дымились стволы деревьев.

За зоной поражения и пожаров наблюдалась зона смятения и хаоса. Здесь не было пожаров и господства убийственного луча. Весь остальной мир вообще ничего не знал, и жизнь людей там катилась по прежним рельсам, о Хорселлском деле там вообще ничего не знали.

Инкубационный период болезни вступал в своё подготовительное действие, и подводил к моменту, когда лихорадка нашествия начнёт разрушать кровеносную систему государства, леденить нервы всего живого и умертвлять и скукоживать его мозг.

У марсиан началась эра лихорадочной деятельности, всю ночь они гремели на всю округу и производили странные, визжащие, клокочущие и режущие звуки. В котловане всё шумело. Инструменты инопланетян не останавливались ни на минуту, они трудились, приводя в порядок какие-то свои, неведомые землянам, механизмы и машины. Изредка клубы ядовито-зелёного дыма поднимались к полному звёзд небу, словно выброшенные под чудовищным давлением из гиганских сопл.

Где-то в одиннадцать сквозь Хорселл прошагала рота вооружённых гвардейцев и стала оцеплять пустошь. Через час вторая рота промаршировала через Чобхем и заняла позиции с севера карьера. Стало известно, что несколько офицеров, прикомандированных к икермановским казармам, обходивших пустошь, сообщили о пропаже одного из товарищей, майора Идена. Ровно в полночь командир полка стал производить на Чобхенскром мосту опрос очевидцев. Наконец до властей стало доходить, насколько серьёзно положение. Следующим утром, в одиннадцать часов, сообщали утренние газеты, гусары с составе эскадрона и прикомандированные к ним четыре сотни солдат Кардиганского полка, с двумя пулемётными бригадами и пулемётами «Максим» начали марш из Олдершота.

За считанные секунды до полуночи собравшиеся на дороге на Чертси недалеко от Уокинга, внезапно увидели осветившееся метеоритом небо. Он упал где-то в сосновых лесах на северо- западной оконечности Чертси. Его падение сопровождалось ярким зелёным свечением, и он был принят многими за обыкновенную летнюю молнию. Таким было прибытие на Землю второго цилиндра с марсианами.

9. Начало сражения

В субботу Англия бурлила, и всеми овладели тревожные ожидания. День оказался жарким, и оттого томительно долгим. В воздухе висела влажная духота, и барометр засвидетельствовал стремительные скачки давления – давление то падало, то скакало вверх, чего никогда не замечалось в этих краях. Сон упорно не шёл ко мне, я лежал около спящей жены и ворочался с боку на бок, не зная куда деваться от тревожных мыслей, овладевших моей головой. Так и не сумев заснуть, ранним утромя я вскочил с кровати и отправился в сад. Я долго стоял под деревьями, прислушиваясь, но всё в округе было спокойно, а оттуда, где лежала пустошь, слышалось только пение одиноких жаворонков.

Перед завтраком, как обычно, заявился молочник. Скрип его тележки вывел меня из оцепенения, и я бросился навстречу этому тарахтению, чая узнать хоть какие-то новости. Мы встретились у калитки.

Он, мгновенно загорячившись, тут же вывалил мне, что ночью марсиан на пустоши окружили войска, которые, в ожидании подходчящей артиллерии, пока что ничего не предпринимают. Его рассказ был прерван грохотом проносящегося в Уокинг скорого поезда. Когда поезд затих вдали, молочник продолжил дозволенные речи:

– Намеренья убивать их нет! – сказал он, – Если только есть малейшая возможность обойтись без кровопролитья, так и будет!

 

Начиналось обычное утро в провинции.

Когда молочник укатил свою тележку от моей калитки, я увидел появившегося в саду соседа с садовыми ножницами наперевес. Наша беседа с ним прошла, как обычно, за обсуждением каких-то мелочей, и событий на пустыре коснулась только в самом конце. Сосед выразил полную уверенность, что инопланетяне в течение этого дня будут взяты в плен или уничтожены.

– Жаль, если случится второе!, – походя заметил он. – Они, к несчастью, похоже не готовы разговаривать с нами! Очень жаль! Нам было бы очень важно узнать, как живут эти существа на своём Марсе! Судя по всему они так продвинулись по пути технического прогресса, что нам могло бы повезти, если бы они поделились своими достижениями. У них есть чему поучиться. При всех наших технических достижениях последнего века, мы по сравнению с ними – сущие дети!

Тут он подошёл вплотную к забору и протянул мне чашку со свежей клубникой. Клубника у него всегда была отменная, не чета моей. Он был завзятым садоводом и очень гордился своими достижениями.

Ему не терпелось проделиться своей осведомлённостью, и он заговорчески сообщил мне о странном пожаре в лесу около Байфлитского поля для гольфа.

– Это тщательно скрывается, чтобы не волновать общественность, но там, похоже, приземлилась точно такая же штуковина, цилиндр номер два. Это плохая новость, я полагаю!

Тут он на минуту задумался.

– Да, право же, мы многого не знаем, но с нас вполне хватило бы и одного такого аппарата, уже известно какая муравьиная возня идёт сейчас в страховых конторах Лондона. Убытки чрезвычайно велики, и, похоже, превысят всё мыслимое! – тут он добродушно улыбнулся, – Трупы кругом, сожжённые дома, лес весь погорел в округе, есть от чего задуматься и придти в отчаянье! – тут он оглянулся и кивнул головой в сторону дымных клубов за спиной, – Самое скверное, что загорелся торф на болотах, торф поджигает хвою, хвоя не даёт торфу погаснуть! Эта история может продолжаться сколь угодно долго, хоть несколько месяцев!

На этой не вполне оптимистической мысли он оставил разговор об инопланетянах и вспомнил бедного Огильви, которого хорошо знал. Тяжко выдохнув, он помянул его отлетевшую душу добрым словом.

Мы попрощались, и я ушёл домой завтракать.

Мысли о происходящем не покидали меня, и едва закончив завтрак, я принял решение, отложив неотложные дела, несмотря ни на что отправиться на пустошь. Едва достигнув железнодорожного моста, я столкнулся с солдатами. присмотревшись к ним, я понял, что передо мной сапёры. Они были в странных круглых шапчонках, замызганных, сплошь испачканных в грязи растерзанных красных мундирах, под которыми виднелись застиранные голубые рубашки. Чёрные штаны заправлены в сапоги до колен.

Они объяснили мне, что канал является границей, за которую проход запрещён.

Пройдя ещё полмили к мосту, я натолкнулся на часового, рядового Кардиганского полка. Ещё несколько солдат сидели на земле неподалёку. Я обратился к солдатам и сказал, что видел марсиан с близкого расстояния. Солдаты имели очень смутное представление о цели их пребывания здесь, ничего не знали о марсианах, тем более никто из них их не видел. Узрев такого осведомлённого гостя, солдаты обступили меня и закидали вопросами. Я спросил их, на каком уровне принято решение задействовать в этой операции войска, но они ничего не знали и об этом. Сначала они вообще думали, что их мобилизация связана с какими-то беспорядками в казармах конной гвардии.

Саперы знали много больше, чем рядовые. Они горячо и не без помпы обсуждали возможные последствия столь непредставимого боя. Мой рассказ о тепловом луче заворожил их, и они, переглянувшись, тут же заспорили меж собой, почти не обращая внимания на мои колкие замечания.

– А что? Надо поближе подкрасться к ним под прикрытием местности и как только они заснут, айда в атаку, – молодцевато сказал первый.

– Да уж! – ответил второй, подперев щёку рукой. – И как ты думаешь, чем на этом пепелище и на такой жаре можно укрыться? Там всё, как на ладони! Сколько человек может торчать на такой жаре, ты знаешь! Пять минут, не больше!

– Надо прикрыться фашинами хвороста и подползти как можно ближе!

– С помощью этого хвороста нас зажарят, как каплунов – вот и всё! Ха, укрываться хворостом? А ты не пробовал тушить огонь нефтью? Надо подползти к ним как можно ближе, и по пути вырывать надёжные укрытия! Надо сжимать кольцо окружения и переходить к регулярной осаде!

– К чертям собачьим твои чортовы укрытия! Всё у тебя флеши, башни, норы и траншеи! Тебе скоро будут сниться эти чортовы укрытия! У тебя у самого рожа стала, видать от полкового супа с капустой, как у кролика, Сниппи, и сам ты стал, как кролик – всё в норе хочешь отсидеться!

Остальные слушали их, всё время поворачивая головы от одного знатока боя к другому.

– Так, значит, если не врут, у них совсем нет никакой шеи? – прервал вдруг разговор третий солдатик – низенький, как гном, маленький, меланхоличный толстячок с борзой трубкой в углу рта.

Пришлось мне, пошутив, что я, как оказалось, имею дело с обществом глухих, повторить мои описания инопланетян.

– Так получается, они вроде как сродни осьминогам? – прослушав мою биологическую лекцию, сказал толстячок, и даже попытался подшутить, – Значится, предстоит нам вести баталии с рыбами?

– С рыбами, не с рыбами, не всё ли равно! – встрял ещё один солдат, – А только я знаю, что убивать таких тварей – вовсе не божий грех, а самое милое дельце! – вставил он, – Я бы сейчас от осьминожины, честно говоря, не отказался бы, даже марсианской! А то нас всё какой-то гнилой кашей всё подкармливают на убой!

Все захохотали.

– Одного снаряда будет вполне достаточно, чтобы им тут же пришёл каюк! – горячился толстенький солдат, – И чем скорее, тем лучше! Они уже так набедокурили, так, что чёрт поймёт, а что у них в голове вообще не понятно! А то, как бы они ещё чего не учудили!

– И где же твои, сынок, хвалёные снаряды, а? – иронически вопросил первый, – Пушки ещё целый день будут тащиться сюда, а надо было бы уже сегодня подбросить этим парням горячих английских леденцов! Время не ждёт! Каждый час дорог! Как по-моему, их ещё вчера надо было бомбить из мортир! Кабы поздно не было! Они там ведь всё жужжат! Всегда у наших бонзиков затыки и задержки! Я этого не понимаю!

Вот такие разговоры вели эти солдаты. Наговорившись и насмеявшись вволю, я попрощался с ними и скорым шагом отправился на станцию, как всегда, за утренней прессой. Настоящему англичанину никогда не следует изменять своим вполне сложившимся привычкам!

Как я боюсь надоесть моему читателю этими бесконечными нудными описаниями этого бесконечного, тянущегося, как резина, утра и ещё более тоскливого дня!

Всё было в постах и заслонах, само собой разумеется, мне везде дали от ворот поворот, и на пустошь я не попал. Попытка взобраться на колокольни в Хорселле и Чобхеме тоже были пресечены офицерами, которые вообще не захотели разговаривать со мной и приказали убираться восвояси. Военная администрация была уже везде.

Солдаты, как всегда, были более расположены к разговорам, но так как они ничего толком не знали, разговаривать с ними было мало толку. Я пытался заговорить с их начальниками, но они, видимо, проинструктированные по этому поводу, были напыщенны и молчаливы. Присутствие военных было сильной успокоительной пилюлей для озадаченного и перепуганного населения, и люди под охраной войск быстро успокоились. Горе коснулось многих семей, и по пути я встретил Маршалла, известного табачного торговца, который, будучи вне себя от горя, сообщил мне о смерти подле ямы своего единственного сына. Начинались необходимые в услових военного времени мероприятия. Жителям окраин Хорселла сразу же было приказано днём собрать вещи и покинуть свои дома.

Домой я попал к обеду, в районе двух часов, почти без ног и такой усталый, что едва соображал. Перепады давления, дикая жара, страшная духота – всё это мало способствовало моему хорошему самочувствию, и чтобы прийти в себя, я сразу залез под ледяной душ.

Во второй половине дня, отлежавшись и приободрившись, я поспешил на железнодорожный вокзал за свежей вечерней газетой, потому что то, что было в утренних выпусках, было уже древней историей. Что было в утреннем выпуске? Только мутное описание обстоятельств гибели Стэнта, Гендерсона, Огильви и всех остальных.

Но к моему удивлению, вечерний выпуск был не более щедр на информацию, чем утренний. Видимо, военная цензура протянула свои цепкие коготки к публикациям в прессе. Это было моё личное предположение, но оно, несомненно, имело веские основания.

Собственно говоря, ничего нового об инопланетянах там не сообщалось. Они теперь не показывались из своих железных нор, да, но в их машинах стоял постоянный железный грохот, и в воздух постоянно выбрасывались клубы густого зелёного дыма. Внутри цилиндров кипела какая-то активная работа. Единственное, что можно было предположить – они упорно и деловито к чему-то готовились. Судя по их поведению, они уж точно не готовились к торжественному приёму в Вестминстере, а готовились к чему-то совсем другому, скорее всего к полноценным боевым действиям. Да, не так скоро в статьях наивных корреспондетов впервые прозвучало слово «война»!

Все газеты наперебой сообщали, что «постоянные попытки завязать контакт с новоприбывшими не привели ни к какому результату».

По пути я столкнулся с одним сапёром, который на белом глазу выложил мне странную вещь – он видел, как какой-то дерзкий патриот побежал с длинной палкой почти к самому цилиндру и стал бойко размахивать английским флагом под носом у пришельцев. Никакой реакции от инопланетян не последовало, как будто этот человек с палкой и тряпкой на ней представлял для них такой же интерес и такую же угрозу, как таракан, выпавший из буфета на кухонный стол. И они позволили этому таракану временно порезвиться на кухонном столе, возле перечницы, с интересом наблюдая за конвульсивными ужимками насекомого.

Это сообщение, вкупе с сообщениями о муравьиной активности внутри цилиндров, скажу честно, сильно напрягло меня, если не испугало до мокрых штанов. Они поставили себе цель, главную цель, и как серьёзные умы, стали идти к ней, не обращая внимания на всякие неприятные мелочи и детали. Их целью явно было уничтожение нас, нет, не переговоры, не общение, не нейтралитет, нет, но полное и абсолютное уничтожение нас, людей.

Это могло испугать любого, но меня вдруг это разозлило.

Да, я разозлился. Помеси осьминога и медузы не следовало бы столь опрометчиво угрожать нам и начинать своё пребывание на Земле с грязного уничтожения мирной делегации и прочим коварным замыслам!

Теперь моему воображению пришлось иметь дело с моим гневом. И оно принялось изобретать способы мести и способы уничтожения неблагодарных гостей, так же, как школьник, узнавший о начале войны, воображает себя величайшим полководцем, Александром или Ганнибалом, одним махом опрокидывающим толпы врагов, окружающим и сметающим их к Каннах, чтобы в итоге явиться в лавровом венке перед своими осчастливленными соотечественниками. Я снисходительно оценивал шансы этих наглецов! Их борьба явно была борьбой пьяного клопа с башмаком бакалейщика.

Ха, ещё вчера на моих глазах они барахтались в песке на дне ямы, и не могли ничего! Что могло восприпятствовать огромному государству, оснащённому самой совершенной в мире армией смести с лица земли несколько преступников с их сумасшедшими, фантастическими прожектами?

Ответ на вопрос был совершенно ясен! Ничего!

Мои мысли были прерваны гулом со стороны Чертси и Аддлстона – это наши войска начали производить массированнвый обстрел окрестностей соснового леса, где по сообщениям было падение второго летательного аппарата. Я считал, что это вполне разумное решение – разрушить второй цилиндр, прежде чем он будет готов к борьбе с нами. Это было в три дня – я специально посмотрел на часы. Битва на одном из флангов началась, но на другом орудия для начала обстрела поспели к месту назначения только через два часа – приблизительно к пяти часам.

Моей уверенности в нашем господстве над врагом теперь не было пределов.

Успокоенный и ободрённый полученной информацией, в шестом часу я стал чаёвничать с супругой, оживлённо обсуждая с ней возможный исход грядущего сражения, и был уверен, что оно продлиться не более часа, если не менее того.

Всё началось в пол-шестого!

Так вот, в шестом часу, когда мы с женой сидели, попивая чаи, и полные самых оптимистических ожиданий, живо обсуждая развитие военных действий, как это бывает в самом начале любой кровавой бойни, когда надежды на победу зашкаливают, а на столе всё ещё стоит сахарница, полная сахару, а в чайнике по-прежнему заваривается крепкий индийский чай, и ничего не предвещает, что сахар вдруг испарится, а чайник прогорит, вдруг где-то в районе пустоши раздался сильный хлопок, потом – взрыв, сопровождавшийся невероятно яркой вспышкой, а затем в небе заблистали непрерывные, непрекращающиеся всполохи. Не прошло и нескольких мгновений, как где-то совсем рядом с нами раздался новый, ещё более мощный взрыв, от которого, как мне показалось, наш дом подпрыгнул на месте.

 

Мы бросились в сад. Оглядевшись, я увидел, что высокие дубы возле Восточного колледжа затянуты густым дымом, а из их крон вырываются длинные, тягучие языки пламени, и колокольня небольшой церкви, дрогнув и замерев на мгновение, начинает разваливаться на глазах. С крыши колледжа исчезла башня, напоминающая минарет, а сама крыша превратилась в кашу из конструкций и покорёженных медных листов, как будто на неё упала стотонная бомба. Повернув голову, я увидел треснувшую кирпичную трубу нашего дома, и понял, что воздаяния за патриотизм и шовинистические порывы детства началось. Мне показалось, что в трубу угодил снаряд приличного калибра.

Крупные ошмётки трубы рухнули и покатились по черепице кровли, превращая нашу крышу в груду черепичных обломков, которые с шумом съехалиь с крыши прямо на мою гордость – клумбу под окнами моего тихого кабинета.

Я и жена застыли, как в ступоре. Трудно описать наше удивление и испуг. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать простую истину – разрушение колледжа говорит только о том, что вершина Мэйбери-Хиллза очутилась в доступности действия оружия инопланетян – их теплового луча.

Дело принимало совсем скверный оборот. Надо было что-то предпринимать, и, опомнившись, я схватил жену за руку и потащил её пдальше от дома. Служанка по какой-то причине осталась дома, и мне пришлось вернуться за ней. Она тоже была не в себе, и только сжимала руки на груди. Я попытался сказать ей что-то ободряющее, но не нашёл ничего лучшего, чем пообещать, что я мухой слетаю наверх к ней в комнату и снесу вниз её сундук. Она боялась подниматься по лестнице, но сундук бросать на произвол судьбы категорически отказалась.

– Здесь нельзя больше оставаться, – сказал я, пытаясь придать голосу хоть какую-то уверенность.

Где-то наулице снова раздался глухой удар и стали слышны звуки чего-то рушащегося.

– Куда нам податься? – жена смотрела на меня с отчаянием, – Нам некуда идти!

С минуту в моей голове царила торричеллева пустота, потом я вспомнил о существование её родственников в Лезерхэде.

Я впервые увидел, и увидел на себе самом, как преуспевающий человек, живущий в своём доме и пьющий чай с плюшкой, вдруг, в одно мгновение превращается в бездомного, гонимого судьбой бродягу, опасающегося за свою жизнь и принуждённого бежать сломя ноги куда глаза глядят.

– Лезерхэд! – пытаясь перекричать растущий мерзкий гул, крикнул я ей.

Моя жена как будто съёжилась. Она повернула голову и стала смотреть на далёкий склон холма, где творилось нечто странное. Люди выскакивали из домов и, как муравьи в разгромленном муравейнике, бегали вокруг своих домов. Мне было неясно, что там происходит, тем более, что визуально ни один из домов, откуда они выскакивали, не был повреждён.

– И как же теперь нам попасть Лезерхэд? – неуверенно спросила меня моя жена. Это был вопрос на засыпку.

По подножию холма гарцевал отряд гусар в красных кирасах. Потом они прокакали мимо разбитого сарая и очутились под железнодорожным мостом, где остановились, Трое гусар продолжили скакать и довольно быстро оказались у ворот Восточного колледжа. Там твое из седоков спешились и побежали вво двор, а потом стали осматривать ближайшие дома. Дым от горящих столетних дубов затягивал небо, и огромное солнце, иногда проглядывавшее в прогалы тумана, смотрело на мир кроваво-красным лицом и бросало на всё такой же тревожный, зловещий свет.

– Оставайтесь тут, – крикнул я. -Здесь вы в безопрасности!

Сделав распоряжения, я помчался бешеным аллюром в трактир «Пятнистая Собака». Я знал хозяина этого заведения и видел у него во дворе ртносительно новую пролётку. Лошадь у него тоже была, вот я и хотел выпросить у него и то, и другое.. Я спешил. Без всяких сомнений скоро должен был начаться повальный исход жителей нашей стороны холма, которая была атакована марсианами. Я нашёл хозяина у кассы, он что-то чинил в ней и как оказалось, совершенно ничего не знал о творящемся в мире. Он разговаривал с каким-то посетителем и стоял спиной ко мне.

– Меньше фунта не предлагай! – вопил трактирщик. – Мне и везти-то некому!

– Ладно! Предлагаю два! – скокойно заявил я, перегнувшись через плечо незнакомца.

– За что?

– За пролётку! И доставлю обратно к полуночи! – уверенно добавил я.

– Бог ты мой! – удивился трактирщик. – И что такая спешка? Два фунта вперёд и сами вернёте обратно? Что стряслось?

Я в нескольких словах пояснил, что вынужден срочно уезжать из дому, и мне надо, таким образом, срочно нанять двуколку. В этот момент мне и в голову не приходило, что трактирщику не мешало бы самому покинуть своё жилье. Сделка состоялась. Я уселся в двуколку, поспешил вернуться к своему дому, и оставив экипаж под п надзором жены и служанки, побежал в дом и, забыв окончательно о своих захватнических амбициях по отношению к марсианам, стал укладывать всё самое ценное – прежде всего золото и столовое серебро и тому подобное. Моя гордость – огромные, вековые буковые деревья, росшие рядом с домом, треща и дымясь, полыхали ярким алым пламенем, раскаляя чугунную решетку ограды так, что она была похожа на книжную виньетку.

Тут я заметил суетливого гусара, который бегал от дома к дому и вызывал криком хозяев. Ему было дано поручение предупреждать жителей, чтобы они начинали покидать свои дома и как можно скорее уходили из зоны поражения марсиан. Наконец он подбежал и к нам. Заметив его, я выскочил на крыльцо, волоча мешок со скарбом. В качестве мешка я использовал скатерть из гостиной, которую мне теперь было совершенно не жалко.

Гусар, видя, чем я занимаюсь, понял всё с полуслова и, решив не тратить попусту времени, поскакал дальше.

– Слушай! Что там нового? – закричал я ему вслед.

Он не сразу понял, что обращаются к нему, потом повернулся, кивнул мне и что-то крикнул. Мне показалось, что он сказал: «Вылазят из ямы в каких-то штуковинах типа здоровенной суповой миски!»

Не разбираясь, услышал ли я, он побежал к последнему дому, который тлел на самой вершине холма.

Густые всполохи густого чёрного дыма внезапно заволокли дорогу, и гусар пропал из глаз.

Хотя мне говорили, что моего соседа здесь уже нет, я помчался к дому соседа и стал громко молотить в дверь, пытаясь удостовериться, остался ли он дома или уже отбыл вместе с женой в Лондон, и не забыл ли он запереть свою квартиру. Потом я вспомнил о своей служанке и снова забежал в дом, мне надо было вытащить её сундук, на это ушло довольно много времени, наконец я вытянул его, оно оказался довольно тяжёл, подвязал к задку двуколки и, подъяв вожжи, встал наконец на козлы. И очень вовремя. Вокруг всё стало вдруг рваться и вздыбливаться. Я дёрнул вожжи, что было сил. Через минуту, когда мы вырвались из полосы взрывов и дыма. Грохотало уже где-то далеко позади нас; а мы быстро мчались по противоположному склону Мэйбэри-Хилла по направлению к Олд Уокингу.. Я не оглядывался, чтобы не ужаснуться в последний раз. Мы, по всей видимости, продолжали находиться в зоне доступности марсианских орудий. Стоило им краем глаза заметить нас, как наша судьба была бы решена в один миг. Но сплошной дым был теперь нашим лучшим укрытием.

«Отныне единственный наш союзник в мире – это дым!» – пришло мне тогда в голову, но сил улыбаться у меня не нашлось.

Пролётка живо бежала по дороге. Путь был неблизкий, и я не перенапрягал свою лошадку и сильно не гнал. За холмом нам открылись почти райские картины мира и спокойствия. Обширная долина стремилась к горизонту и утопала в лучах весёлого Солнца. По обеим сторонам дороги колыхались поля спелой пшеницы. Одинокие вязы клонили свои старые седые головы. Гостиница Мэйбери с её качающейся вывеской, маячила вдали. Доктор в своей пролётке опережал нас и ехал чуть впереди. Мы быстро приближались к высокому холму. У холма я остановился, вылез и стал смотреть в сторону нашего холма. Ветра не было и высокие столбы чёрного смрада, пробиваемые порой языками красного пламени, вздымались в стоячем воздухе почти до облаков и бросали чёрные змеистые тени на лиственные покров далёких зелёных рощ. Постепенно, размеренно и верно поднимавшийся дым рассеивался и стлался широкими чёрными рукавами далеко на восток и начинал распространячться на запад. Чёрная пелена достигла уже широких сосновых лесов Байфлита на востоке и дотянулась до посёлков Уокинга на западе. Мы были не одиноки. Я оглянулся и увидел, что на дороге сзади было буквально не продохнуть (надеюсь, читатель простит мои нелитературные обороты) – вся она была забита бегущими. Огромное количество людей было извлечено из их уничтоженных домов и спасалось теперь отчаянным бегством. Где-то очень далеко бухали мощные одиночные взрывы, прерываемые гулким треском пулемётных очередей. В знойном стоячем воздухе эти звуки очень хорошо разносились на значительные расстояния. Потом звуковая симфония на время прервалась и возобновилась только чахлая ружейная пальба. На мгновение мне в голову пришла мысль о бедных гусарах, но я сразу изгнал её, насчёт их дальнейшей судьбы у меня не было никаких сомнений. Количество дымных труб, устремлённых в небо, увеличивалось на глазах. Было понятно, что марсиане мерно и методично испепеляют всё, что находится в зоне действия их теплового луча. Они были очень аккуратны и методичны.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru