Говард Филлипс Лавкрафт
Призрак в лунном свете
Капитан Уиппл был твердо уверен в существовании катакомб, и при планировании налета полагался на это убеждение. Он взял с собой очень мощный и громкий свисток, дабы избежать или хотя бы снизить риск ошибок с толкованием сигналов. Пристань располагалась вне пределов слышимости, и к резервному отряду у берега в крайнем случае послали бы гонца. Моисей Браун, Джон Картер и капитан Хопкинс пошли на берег, а преподобного Мэннинга с капитаном Мэтьюсоном послали к флигелю. Доктор Боуэн в компании Эзры Уидена остался в отряде капитана Уиппла, изготовившегося к штурму дома. Облаве полагалось начаться с приходом гонца от Хопкинса к Уипплу с оповещением о готовности к выдвижению берегового отряда. Тогда глава операции даст первый сигнал, и все три формации наступят по трем имевшимся фронтам. Поколь не пробил час ночи, все заговорщики оставили дом Феннеров, уйдя кто на охрану пристани, кто на поиски дубовой двери в холме, кто на оцепление фермы Карвена.
Елеазар Смит, выступавший в береговом отряде, писал в своем дневнике о том, как моряки без происшествий добрались до места и долго ждали, прежде чем вдали послышался едва различимый свист, а за ним – крики и взрывы. Одному моряку из отряда позже послышалась пальба, а потом, как показалось Смиту и как он особо отметил в записях, по небу прокатился раскат невиданного грома – но звучал тот гром будто катастрофически усиленный человеческий голос, в коем даже угадывались слова.
Незадолго до рассвета в стан явился один-единственный изможденный гонец с безумием, плещущимся во взоре; от одежд бедолаги шел странный, ни на что не похожий смрад. Он посоветовал морякам тихо, не привлекая внимания, разойтись по домам и никогда никому не рассказывать о событиях этой ночи и о человеке, звавшемся Джозеф Карвен. Поведение гонца вкупе с обликом оказалось не в пример красноречивее слов: что бы этот закаленный морской жизнью мужчина ни повидал, это плачевно сказалось на покое его души, не то что-то утратившей, не то – обретшей. То же самое стало и со всеми остальными, кто побывал в той зоне ужаса – лицезрев нечто за гранью человеческого разумения, они с тех пор не могли это забыть, однако никому не поведали о случившемся: печать тишины крепко легла на их уста. Береговой группе также передался от единственного добравшегося до них гонца невыразимый опыт. Рассказы о той страшной ночи так и не дошли, похоже, до города, и лишь дневник Елеазара Смита донес до дней насущных память о том, что имело место в прошлом, – о неизбывной горе-миссии заговорщиков из таверны «Золотой лев».
Чарльз Вард, однако, отыскал еще ряд письменных свидетельств в переписке Феннеров, сохранившейся у их родственников в Новом Лондоне[18]. Проводив всех, Феннеры, из чьих окон была видна заговоренная ферма, явственно услышали неистовый лай собак Джозефа Карвена и первый взрыв, предваривший атаку. Вослед за взрывом из-под крыши флигеля вновь полыхнул яркий свет, а еще мгновение спустя, после двукратного свистка, объявившего облаву, прогремели выстрелы из мушкетов – и дикий оглушающий рев, изрядно напугавший Люка Феннера. Этот крик, однако, обладал качеством, которое не могло передать никакое письмо, и корреспондент упоминает, что его мать вмиг потеряла сознание от этого звука. Позже он повторился менее громко, и последовали дальнейшие, но более приглушенные звуки выстрелов, сопровождаемые громким пороховым взрывом с берега реки. Примерно через час все собаки страшно залаяли, и послышался такой неясный грохот, что подсвечники на каминной полке зашатались. Был отмечен сильный запах серы; а отец Люка Феннера заявил, что слышал третий, или аварийный, сигнал свистка, хотя остальные его не заметили. Снова раздался приглушенный выстрел, за которым последовал глубокий крик, менее пронзительный, но еще более ужасный, чем те, что предшествовали ему; что-то вроде гортанного, отвратительно рокота или бульканья, называемый «криком» лишь ввиду продолжительности и психологического эффекта, а не в силу акустических свойств.
Затем Пылающая Тварь появилась в том месте, где должна была находиться ферма Карвена, и послышались людские крики – звуки отчаявшихся, перепуганных насмерть душ. Заговорили мушкеты, и тварь упала на землю. Явилась и вторая, тоже объятая огнем, и теперь уж отчетливо различим был вопль, исторгаемый ей, однозначно человеческий. Феннер писал, что смог даже разобрать несколько слов, изрыгаемых в исступлении: «Всевышний, обереги раба своего!», затем раздались новые выстрелы, и вторая Пылающая Тварь упала. После этого воцарилась тишина примерно на три четверти часа, и по истечении этого времени маленький Артур Феннер, брат Люка, крикнул, что видит «малиновый дым», воспаряющий к звездам с проклятой фермы вдалеке. На это обратил внимание только ребенок, но Люк отмечает одно весьма любопытное совпадение: троицу кошек, сидевших вместе с семьей в комнате, в тот момент охватил необъяснимый страх, и на выгнутых в панике спинах шерсть вздыбилась.
Через пять минут поднялся холодный ветер, и воздух наполнился таким невыносимым зловонием, что только сильные и свежие дуновения моря могли помешать учуять его береговой группе или бодрствующим душам в Потаксете. Та вонь была чем-то таким, с чем раньше не сталкивался никто из Феннеров, и насылала цепкий, невыразимый страх, не похожий на ужас пред могилою или склепом. Совсем рядом раздался ужасный голос, который ни один несчастный слушатель никогда не сможет забыть, – он грохотал с неба, как рок, и окна дребезжали, когда затихало его эхо. Он был глубоким и музыкальным, мощным, как басовый орган, но злым, как языческий бог. Никто не ведал, о чем он гласил, но в письме Люк Феннер записал – большими буквами, выражающими потустороннюю интонацию, – следующее: «ДИСМИС ДЖЕШЕТ БОН ДОСЕФЭ ДУВЕМА ЭНТЕМОС». До 1919 года ни одна душа не связывала эту грубую расшифровку с чем-либо известным смертным, но Чарльз Вард побледнел, узнав в ней то, что Мирандола[19] трепетно назвал «высшим ужасом» среди заклинаний черной магии.
В ответ на сие зловещее чудо с фермы Карвена сошел человеческий вопль о десятках голосов, после чего к неведомой вони примешался в равной степени невыносимый смрад. Звук, уже мало чем напоминающий обычные крики, протягивался по воздуху в нарастающих и спадающих пароксизмах. Временами он становился почти членораздельным, хотя ни один слушатель не способен был уловить определенных слов; и в какие-то моменты он как будто бы переходил в осатанелый истерический смех. Затем из десятков человеческих глоток вырвался вопль крайнего ужаса и абсолютного безумия – вопль сильный и ясный, несмотря на глубину, из которой он, должно быть, вырывался; после чего тьма и тишина воцарились надо всей округой. Спирали едкого дыма закручивались вверх, затмевая звезды в небе, хотя на следующий день не было найдено ни следов огня, ни сгоревших зданий.
Ближе к рассвету два перепуганных гонца, чья одежда пропахла адской серой и еще чем-то совершенно непередаваемым, постучали в дверь Феннера и потребовали бочонок рома, за который очень хорошо заплатили. Один из них сообщил семье, что дело Джозефа Карвена закрыто и что о событиях этой ночи больше не следует упоминать. Каким бы высокомерным ни казался сей приказ, вид того, кто его отдал, умалил всякую возможную в подобном случае обиду и придал словам устрашающий авторитет – так что только эти тайные письма Люка Феннера, которые он завещал уничтожить своему коннектикутскому родичу, остались, чтобы рассказать о том, что видел он и слышал. Вероятно, только необязательность того человека, сохранившего переписку, спасла дело от милосердного забвения.
Чарльзу Варду удалось добавить одну деталь – в результате долгого опроса жителей Потаксета об их предках. Седой Чарльз Слокэм, старожил тех краев, рассказывал, что его деду был известен дикий слух об обугленном, искореженном теле, найденном в поле через неделю после того, как было объявлено о смерти Джозефа Карвена. Останки те, пусть даже и серьезно пострадавшие от огня, явно не были человеческими, но и зверья такого никто из потаксетских жителей даже и по книгам знать не знал.
6
Ни один человек, участвовавший в том ужасном рейде, не мог сказать ни слова о нем, и каждый фрагмент смутных сведений, который только сохранился, происходит от тех, кто не входил в последнюю боевую группу. Есть что-то пугающее в том, с какой тщательностью эти настоящие налетчики уничтожали каждый клочок бумаги, имевший малейшее отношение к делу. Восемь моряков были убиты в ту ночь, но, хотя их тела не были предъявлены, их семьи были удовлетворены заявлением о том, что произошла стычка с таможенниками. То же самое заявление касалось и многочисленных случаев ранений; все были тщательно перевязаны и обработаны только доктором Иависом Боуэном, который сопровождал группу. Труднее всего было объяснить странный запах, буквально пропитавший одежды рейдеров, – о нем в городе говорили еще недели напролет. Из первых лиц города сильней всего пострадали капитан Уиппл и Моисей Браун; письма их жен свидетельствуют о недоумении, вызванном тем, что они никого не подпускали к ранам и ни словом не обмолвились о случившемся. Участники нападения на ферму Карвена как-то сразу постарели, будто после сильного потрясения, – к счастью, все они были сильными, привыкшими работать в самых тяжелых условиях и, кроме того, искренне религиозными людьми, ортодоксами. Умей они глубже задумываться над пережитым, обладай более тонким умом – им пришлось бы не в пример хуже. Тяжелее всех инцидент пережил преподобный Мэннинг, но и он сумел преодолеть мрачный опыт и обрести утешение в молитве. Каждый из этих незаурядных людей сыграл в будущем региона важную роль; капитан Уиппл, например, годом позже возглавил восставшую толпу, спалившую доходное судно «Гаспи». В сем поступке можно усмотреть желание навсегда избавиться от ужасных образов, отягощавших его память, заслонив их другими яркими впечатлениями.
Вдове Джозефа Карвена был доставлен запечатанный свинцовый гроб странной конструкции, очевидно, найденный на ферме и использованный по назначению, в котором, как ей сказали, лежало тело ее мужа. Ей объяснили, что он был убит в стычке с таможенниками и ни к чему уточнять подробности. Больше никто ни словом не обмолвился о кончине Джозефа Карвена; потому-то Чарльз Вард и строил всю свою теорию о предке всего на одном смутном намеке. То был не вполне намек даже – скорее, малая зацепка: подчеркнутый дрогнувшей рукой отрывок из конфискованного послания Иедидии Орна к Карвену, частично переписанного Эзрой Уиденом. Копия сыскалась у потомков Елеазара Смита, и можно лишь гадать, отдал ее Уиден своему другу после расправы, как немой ключ к свершившимся темным делам, или, что более вероятно, письмо находилось у Смита еще до ночных событий, и он самолично сделал ту пометку, обдумав все то, что ему удалось вызнать у Эзры путем проницательных догадок и ловких выспрашиваний. А отмечены им были следующие слова: «Заклинаю же Вас – не Взывайте к Тому, кого не сумеете подчинить Воле своей. Здесь я имею в виду Того, кто сможет в свою Очередь призвать супротив Вас такие Силы, что многажды превосходят Ваши наиболее мощные колдовские Инструменты и Заклятья. Призовите Нечто Меньшее и молитесь на то, чтобы Нечто Большее не пожелало откликнуться на Ваш зов».
В свете этих строк Чарльз Вард всерьез задумался о том, каких невообразимых союзников мог в качестве крайней меры призвать поверженный колдун. Да и взаправду ли был Карвен убит тогда разгневанными жителями Провиденса?..
Тщательному уничтожению любых сведений о темном дельце из жизни и архивов города весьма способствовало высокое положение и влиятельность главных заговорщиков. Поначалу они не были столь осмотрительны: вдова, ее дочь и отец долго пребывали в неведении относительно событий той роковой ночи, пока до сведения капитана Тиллингэста, человека весьма проницательного, не дошли некоторые слухи. Они столь ужаснули его, что он настоятельно рекомендовал дочери и внучке немедленно сменить фамилию, а сам предал огню библиотеку со всеми архивами и сбил надпись со сланцевой могильной плиты зятя. Капитана Уиппла он хорошо знал – и, вероятно, сумел выведать у того куда больше правды о смерти дельца-чародея, чем многие другие любопытствующие.
С того времени запрет на упоминание имени Джозефа Карвена стал полным и безоговорочным, распространившись, по всеобщему согласию, на городские анналы и архивы «Газетт». По духу ситуация была вполне сравнима с тем забвением, коему на десятилетие было предано имя Оскара Уайльда, а по масштабу – только с судьбой нечестивого короля Рунасара из сказки лорда Дансени, короля, коего по воле оскорбленных богов не только не стало, но и никогда не было.
Миссис Тиллингэст – именно так вдову стали величать после 1772 года – продала дом в Олни-корт и переехала к отцу на Пауэрс-Лейн, где и жила до самой смерти в 1817 году. Ферма в Потаксете, куда не отваживалась более ступить ни одна живая душа, на протяжении всех этих лет стояла в запустении и вскоре совсем обветшала. К 1780 году остались лишь каменные и кирпичные стены, а к 1800 и те осыпались в ничто. Никто из жителей округи не пытался отыскать в густых зарослях на речном берегу остатки прохода в подземелье, да и в восстановлении хода событий, приведших Джозефа Карвена к бесславному концу, так никто и не преуспел.
И только крепкий старый капитан Уиппл, как говорят люди с хорошим слухом, иногда бормотал себе под нос: «Чума его забери, почто ж он смеялся, а не кричал, перед самым концом? Как будто припас напоследок какой-то трюк… Эх, уплати б мне кто полкроны – я б его чертов дом дотла спалил!»
Глава 3. Искание и воссоздание
1
Как уже говорилось, Чарльз Вард только в 1918 году узнал о своем тайном предке. Неудивительно, что он тотчас же проявил живейший интерес ко всему относящемуся к этой таинственной личности. Все позабытые подробности жизни Джозефа Карвена приобрели в глазах Чарльза небывалую значимость – ведь и в нем, как оказалось, текла кровь дельца-колдуна! Да и любой генеалог, преданный своему делу и наделенный пытливым умом, ни за что не пропустил бы подобное дело.
Свои первые находки он не пытался держать в тайне, и доктор Лиман потому не мог наверняка сказать, полагать ли началом безумия юноши тот самый момент, когда ему стало известно родство с Карвеном, или же соотнести его с 1919 годом. Чарльз всем делился с родителями – матери, впрочем, не доставило радости известие, что в числе ее предков имеется такой вот сомнительный субъект, – и работниками музеев и библиотек, куда постоянно ходил. Обращаясь к владельцам частных архивов с просьбой ознакомить его с документами, он не скрывал своей цели, разделяя их несколько насмешливое и скептическое отношение к авторам старых писем и дневников. Он не раз говорил, как ему хочется разобраться в том, что в действительности произошло полтора века назад на потаксетской ферме, местоположение которой он тщетно пытался вычислить, и какого рода человек скрывается за легендой, в какую молва превратила реального Джозефа Карвена.
Заполучив к изучению дневник Елеазара Смита и его архив, где нашлось письмо Иедидии Орна, Чарльз Вард вознамерился посетить Салем и узнать, как прожил Карвен свои молодые годы, с кем успел там сдружиться. Поездка выпала на пасхальные каникулы 1919 года; молодого исследователя радушно приняли в институте Эссекса, где он уже не раз бывал ранее, когда заезжал в сей преисполненный очаровательной романтики старый город с обветшалыми пуританскими фронтонами и громоздящимися плотно гамбрелями[20]. Там он узнал немало нового – например, то, что его предок родился в Салем-Виллидж, ныне Дэнверс, в семи милях от города, восемнадцатого февраля 1662 года, и что он сбежал в море в возрасте пятнадцати годов. Пропав таким образом на девять долгих лет, он возвратился в образе коренного англичанина с соответствующими речью, одеждой и манерами и поселился в самом Салеме. В то время он мало общался со своей семьей, большую часть времени проводя с любопытными книгами, купленными в Европе, и странными химическими веществами, поставлявшимися ему на кораблях из Англии, Франции и Голландии. Некоторые его поездки в деревню были предметом большого любопытства местных жителей и шепотом ассоциировались со смутными слухами о пожарах на холмах по ночам.
Единственными близкими друзьями Карвена были Эдуард Хатчинсон из Салем-Виллиджа и Саймон Орн из Салема. С этими людьми его часто видели беседующим на самые широкие темы, и их обоюдные визиты были отнюдь не редкостью. Дом Хатчинсона стоял в черте леса и не очень нравился особо чувствительным местным из-за звуков, доносившихся оттуда по ночам. Говорили, что хозяин принимает там «странных гостей», а из окон его виден такой огонь, какой не под силу породить свече или камину. Знание, которое он демонстрировал относительно давно умерших людей и давно забытых событий, считалось явно нездоровым, и он исчез примерно в то время, когда началась паническая «охота на ведьм» – более о нем никогда не слышали. В это время пропал и сам Джозеф Карвен – но вскоре стало известно о его благополучном поселении в Провиденсе.
Саймон Орн жил в Салеме до 1720 года, когда его неспособность заметно состариться стала привлекать внимание. После этого он исчез, хотя тридцать лет спустя его точный двойник и самозваный сын объявился, чтобы заявить права на его собственность. Иск был удовлетворен на основании документов, написанных рукой Саймона Орна, и Иедидия Орн продолжил жить в Салеме до 1771 года, когда письма граждан Провиденса преподобному Томасу Барнарду и другим поспособствовали его тихому удалению в неизвестные места.
Некоторые документы обо всех этих странных персонажах хранились в посещенном Вардом институте, в судейских архивах и в реестрах городской управы. По большей части были они самого обычного толка – документы на землю, купчие, к примеру, – но попадались средь них и свидетельства более провокационного характера. В протоколах судебных процессов над ведьмами Чарльз встретил несколько не подлежащих сомнению упоминаний интересующего его контекста – например, некая Хепсиба Лоусон поклялась десятого июля 1692 года на слушании дела под председательством судьи Готорна, что «сорок ведьм и Черный Человек имели обыкновение сходиться в лесу за домом Хатчинсона», а еще один свидетель заявил на заседании восьмого августа перед судьей Гэдни, что «мистер Дж. Б. (преподобный Джордж Берроуз) в ту ночь призвал Диавола, и тот отметил Знаком своим Бриджит С., Джонатана Э., Саймона О., Делиберенс В., Джозефа К., Сьюзен П., Мехитабель К. и Дебору В.». Имелся также каталог ведьмовских книг Хатчинсона, составленный после его исчезновения, и незаконченный зашифрованный манускрипт, написанный его почерком, который никто не смог прочесть. Вард заказал фотокопию данной рукописи и сразу после ее получения взялся за расшифровку. К концу августа он трудился над ней особенно упорно, почти безотрывно, и впоследствии из его слов и поступков можно заключить, что в октябре либо ноябре он наконец подобрал ключ к шифру. Но сам юноша никогда не подтверждал на словах подобный успех, если даже тот и имел место.
Но наибольший непосредственный интерес представляли материалы Орна. Варду потребовалось совсем немного времени, чтобы доказать по почерку то, что он уже считал установленным из текста письма к Карвену, а именно – что Саймон Орн и его предполагаемый сын суть одно и то же лицо. Ведь и сам Орн сообщал своему адресату о трудностях, возникших в связи с его долголетием, из-за которых он вынужден был на тридцать лет покинуть Салем и вернуться обратно под личиной собственного отпрыска, представителя нового поколения. Орн предусмотрительно уничтожил большую часть своей корреспонденции, однако граждане Салема, принявшие касательно него меры в 1771 году, нашли и сохранили несколько писем и бумаг, повергших их в удивление. Состояли те из загадочных формул и диаграмм, написанных разными почерками; все это Вард либо тщательно переписал, либо велел перефотографировать для личного пользования. В рукописных завитках одного особенно таинственного письма, которое изыскатель сличил с книгой актов в архиве мэрии, он безоговорочно узнал руку Джозефа Карвена.
Это письмо Карвена, хоть и не датированное никоим образом, не могло быть тем, на которое прислал известный конфискованный ответ Орн, но по его содержанию Вард установил, что оно было написано если не в 1750 году, то лишь немногим позже. Не лишним будет привести текст полностью – как образец стиля того, чья история была столь темной и страшной. Взывает оно к «Саймону», однако имя зачеркнуто (неведомо, самим ли Карвеном или же Орном).
Провиденс, 1 мая.
О Брат,
старинный и почтенный друг мой, да славится имя Того, чьему извечному могуществу мы служим! Сейчас только прознал я кое-что о Последних Пределах, что Вам прознать также будет полезно. Я не расположен следовать Вашему примеру и оставлять город из-за Сомнений в Возрасте моем, ибо в Провиденсе благосклонней относятся ко всему необычному и странному, нежели в Салеме, где на подобных нам давно объявлена Охота. Я связан заботами о Товарах своих и торговых судах и не могу поступить так, как Вы; да и погреба фермы моей, что в Потаксете, полны такого Сокрытого, что не станет дожидаться возвращенья моего под новым именем.
Однако к нежданным Ситуациям я вполне готов, как уже говорил Вам, и давно уж измышляю возможные пути отхода. Прошлой ночью прочел я Слово, призывающее самого Йог-Сотота, и впервые узрел тот Лик, что описан у Ибн Счакабао в «–» (очевидно, название труда было вымарано). Изрек он, что в IX псалме «Liber Damnatus» кроется Ключ, мною столь желанный. Когда Солнце перейдет в пятый Дом, а Сатурн окажется в благоприятном Положении, начерти Пентакль Огня и трижды произнеси IX Псалом. Повторяй оный в каждое Крещение и в канун Дня Всех Святых, и Креатура да зародится во Внешних Сферах; и из Семени Древнего Пращура да возродится Тот, кто заглянет в Прошлое, даже и не ведая цели поиска своего.
Но пройдут те старания втуне, ежели не обзаведешься ты Наследником и если не подготовишь Соль или способ добычи оной. Признаю, в сем направлении необходимых шагов я еще не предпринял и мало пока что собрал. Добыть Потребное вельми нелегко; я уже сгубил десятки живых Образцов, а все новые потребны, хотя я неустанно нанимаю моряков в Ост-Индии. Местный Люд стал излишне любопытствовать, но я способен держать их на должном расстоянии. Ученый же Люд хуже Простонародья, ибо сведущ до многих Нюансов и более упорен в Действиях своих; окроме того, ему лучше верят на Слово. Как и тот Настоятель, так и доктор Меррит, опасаюсь я, посеяли крупицу излишнего Знания в народ, но покамест они Опасности не представляют.
Химические Субстанции доставать мне нетрудно, ибо в городе два компетентных Аптекаря – доктор Боуэн и Сент-Кэрью. Я следую инструкциям Бореля и прибегаю к помощи VII Книги Абдаллаха аль-Хазрата[21]; непременно уделю Вам долю всего, что удастся мне получить. Покамест не проявляйте небрежения в использовании Слов, которые я сообщил Вам. Я переписал их со всем тщанием, но ежели Вы питаете Желание увидеть Его, примените то, что записано на странице из «–», приложенной мною к сему Письму.
Изрекайте Псалм каждое Крещение и в Канун Дня Всех Святых, и ежели Ваша Родословная не прервется, чрез годы да явится тот, кто оглянется в Прошлое и воспользуется Солями или же материалом для изготовления оных. Иов 14:14.
Счастлив знать, что Вы сызнова в Салеме, и питаю надежду на скорую встречу с Вами. Я приобрел доброго коня и намереваюсь купить и карету, благо в Провиденсе уже есть одна – у д-ра Меррита, – но дороги здесь плохи. Во дни, когда будете расположены к Странствию, не минуйте меня. Из Бостона по почтовой дороге проезжайте через Дэдхэм, Рэнтхэм и Аттлборо: в сих городах наиболее славные постоялые дворы. В Рэнтхэме останавливайтесь лучше у мистера Болкома – перины у него мягче, чем у Хэтча, зато у последнего лучше кормят. У порогов Потаксета сверните на Провиденс и езжайте мимо постоялого двора мистера Сайлса. Мой Дом стоит против таверны Епенета Олни – то первый дом на северной стороне Олни-корт. От Бостона сюда примерно сорок четыре мили езды.
Сэр, остаюсь Вашим верным Другом и Слугой во имя Альмузина и Метатрона[22].
Джозеф К.,
м-ру Саймону Орну,
Уильямс-Лейн, Салем
Это письмо, как ни странно, было первым, что дало Варду точное местоположение дома Карвена в Провиденсе, поскольку ни одна из записей, встреченных до этого времени, не несла никакой конкретики. Открытие было вдвойне поразительным, потому что указывало на новый дом Карвена, построенный в 1761 году на месте старого, ветхого здания, все еще стоящего в Олни-корт и хорошо известного Варду по его антикварным блужданиям по Стэмперс-Хилл. То место взаправду находилось недалеко от его собственного дома на холме и ныне служило пристанищем негритянской семьи, услуги коей по стирке, уборке и чистке печных труб пользовались в округе большим спросом. Вард был под большим впечатлением от находки, сделанной в далеком Салеме, давшей ему доказательство того, чем семейное гнездо было в истории его собственной семьи, и он решил немедленно по приезде обследовать его. Более загадочные фрагменты письма он счел символическими, не уделив им должного внимания, отметив, что отлично помнит стих четырнадцатый в четырнадцатой главе Книги Иова: «Только умерший – оживет ли? Пока тянется моя служба, буду ждать, не придет ли избавление».
2
Молодой Вард вернулся домой в состоянии приятного возбуждения и провел следующую субботу в долгом и исчерпывающем изучении дома в Олни-корт. Это место, теперь обветшавшее от старости, никогда не было особняком – скромный двухэтажный деревянный городской дом знакомого Провиденсу колониального типа, с простой остроконечной крышей, большой центральной трубой и искусно вырезанным дверным проемом с лучистым веерным оконцем, треугольным фронтоном и аккуратными дорическими антами. То жилище внешне претерпело с теченьем лет лишь самые незначительные изменения, и этот факт Вард счел чрезвычайно благополучным в свете своих поисков.
Он хорошо знал уже упомянутую негритянскую чету, нынешних обитателей дома. Старый Аза и его дородная супруга Ханна приняли его с отменной любезностью и показали все внутреннее убранство. Оно пострадало сильнее, чем можно было ожидать по наружности строения, и Вард с сожалением отметил, что большая часть мраморных урн, завитков, украшавших камины, буфетов деревянной резьбы и стенных шкафов пропала, а множество прекрасных стенных панелей и лепных украшений отбиты, закопчены, покрыты глубокими царапинами или даже полностью заклеены дешевыми обоями. Зрелище оказалось не столь захватывающим, как ожидал Вард, но по крайней мере он испытал некоторое волнение, стоя в стенах жилища одного из своих предков – дома, служившего приютом такому страшному человеку, как Джозеф Карвен. Юноша невольно содрогнулся, заметив, что со старинного медного дверного молотка тщательно стерта монограмма прежнего владельца.
С тех пор и до окончания школы Вард бился над фотокопией шифра Хатчинсона и сбором региональных данных о Карвене. Шифр все никак не поддавался, но зато из других материалов Вард извлек много нового, вознамерившись даже нанести визит в Нью-Лондон и Нью-Йорк ради некоторых старых писем, что должны были, согласно его наводкам, там находиться. Поездка выдалась плодотворной, ибо принесла Варду переписку Феннера, где в устрашающих подробностях был описан набег на ферму в Потаксете, и письма Найтингейла-Тальбота, из коих он узнал о портрете, нарисованном на стене библиотеки Карвена. Вопрос о портрете особенно заинтересовал Варда – он многое отдал бы за то, чтобы узнать, как выглядит Джозеф Карвен, – и он решил еще раз обыскать дом в Олни-корт, чтобы посмотреть, нет ли следов древних черт под облупившимися слоями более поздней краски или напластованиями заплесневелых обоев.
В начале августа Вард тщательно обследовал стены каждой комнаты, что была достаточно большой по размерам, чтобы служить некогда библиотекой зловещему алхимику. Особое внимание он уделял большим резным панелям над каминами – и приблизительно через час, к пущему своему восторгу, обнаружил на стене просторной комнаты на первом этаже, под несколькими слоями краски, поверхность куда более темную, нежели остальные крашеные или обитые деревом стены. Еще несколько тщательных проб тонким ножом – и Вард понял, что наткнулся на портрет маслом огромной величины. С поистине академической сдержанностью юноша не стал рисковать тем ущербом, какой могла бы нанести немедленная попытка вскрыть спрятанную картину с помощью ножа, а просто удалился с места своего открытия, чтобы заручиться квалифицированной помощью. Через три дня вернулся он с художником с большим опытом, мистером Уолтером К. Дуайтом, чья мастерская находится у подножия Колледж-Хилл; сей опытный реставратор картин сразу же приступил к работе с надлежащими методами и химическими веществами. Старый Аза и его жена были немало всполошены нежданными гостями, но получили должное вознаграждение за это вторжение в их домашний очаг.
