Григорий Львович Тульчинский
Философия поступка. Самоопределение личности в современном обществе
Любе – с благодарностью за лето 2019 года
Ученые трактаты – это еще не главное. В них лишь крупицы настоящей жизни, а сама она, горькая и радостная, бесконечно сложная и простым простая, – на больших дорогах.
Томас Мюнцер
Не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна, можно видеть естественное дао. Чем дальше идешь, тем меньше познаешь.
Дао дэ дзин, гл.47
Предисловие
Беря в руки книгу по философии, читатель вправе рассчитывать, что он найдет в ней если не сами ответы, то хотя бы подходы к ответам на вопросы «что это за мир, в котором я живу?», «как в нем соотносятся добро и зло, и как их отличить друг от друга?», «что такое разум и помогает ли он в жизни?», «имеет ли смысл жизнь вообще и моя собственная – в частности?». Действительно, что есть философия как не выработка разумного жизнеустройства человека, осмысления им действительности и своего места в ней, принятия на этой основе решений и их проведения в жизнь.
В этом плане поступок – уникальный и благодарный предмет философского рассмотрения. Он интегрирует в себе и осмысление, и решение, и действие, и их оценку – как самой личностью, так и другими. В поступке реализуется взаимодействие знаний и убеждений, устремлений и объективных обстоятельств, действий и оценки их результатов. В нем фокусируются практически все философские проблемы: материального и идеального, объективного и субъективного, свободы и необходимости, детерминации и случайности, причины и следствия, социального и индивидуального, рационального и иррационального.
Несомненно, поступок делает поступком его рациональная мотивация, которая оказывается, по сути дела, ничем иным как интерпретацией личностью источников, факторов и целей своих действий. Сердцевиной же этого осмысления, зачастую не только объяснения, но и оправдания, выступает осознание своего «не могу иначе», взятие на себя ответственности за решение, за его реализацию и за последствия реализации – ответственность за свои действия, и в конечном счете, за свой жизненный путь. Иначе говоря, только та философия поступка является полнозвучной, которая основана на представлениях о социальной природе человеческой личности, ее взаимосвязей с обществом и ответственном самоопределении личности в этом обществе.
Три десятка лет назад вышла моя книга о философии поступка.1 Ее написание было инспирировано двумя главными обстоятельствами. Во – первых, это были результаты серии моих предыдущих работ, посвященных проблемам смыслообразования и понимания, разработке идей глубокой семиотики и стереометрической семантики, а также мое участие в разработке и продвижении ряда проектов в сфере образования и культуры, связанных социально – культурными практиками и коммуникацией. Во – вторых, и, наверное, главное – на этот концептуальный бэкграунд наложилась публикация ранних рукописных материалов М.М. Бахтина «к философии поступка»2, сыгравшая роль катализатора, попавшего в перенасыщенный раствор. Все как – то очень быстро сложилось одно к одному в целостный паззл, открывая новые горизонты философии культуры и личности, рациональности и метафизики нравственности, итогом чего и стала упомянутая выше книга, сыгравшая для автора важную роль. Без нее не было бы работ по самозванству как историческому и этическому феномену, перспективам свободы и рациональности, постчеловеческой персонологии и попыток персонологической систематизации. Не было бы семинара по автопроективности личности и многих других теоретических и прикладных работ, проектов, включая модель социогенеза и типологию политических культур, идей и работ по социальному партнерству и методам оценки эффективности социально – культурных практик и коммуникаций. Все эти годы неоднократно поступали предложения по переизданию книги, которые я отклонял. Прежде всего, надо было осваивать новые открывшиеся горизонты, да и жизнь выдвигала нетривиальные задачи и ситуации. Да и время это было очень динамичное по всем векторам – от технологического до политического, неизбежно сказываясь на научных и личных судьбах. Кроме того, само проблемное поле философии поступка вызвало повышенный интерес исследователей, возникли новые интенсивно развивающиеся дисциплинарные направления, осмысление результатов которых требовало выдержать серьезную паузу.
И теперь, похоже, опять пришла пора новой фокусировки и тематизации философии поступка. Причем, приходится это уже делать фактически заново. Это не означает, что надо полностью отбрасывать предыдущие наработки. Время показало, что скорее наоборот – они нуждаются в новой конкретизации и систематизации. Такие идеи как роль и значение ответственности получили развитие и подтверждение, в том числе – в исследованиях по нейропсихологии. А такие, как проблема воли, соотношение нарративов и перформативов в коммуникации, совершенно неожиданно приобретают новое парадигмальное рассмотрение и операционализацию.
Разумеется, вряд ли приходится претендовать на исчерпывающий анализ всего многообразия сторон и аспектов поступка – и как концепта, и как феномена. Предлагаемая вниманию читателя книга предлагает лишь некоторый комплекс проблем, образующих, как представляется, сердцевину осмысления поступка: его отличие от других форм человеческой активности, проблема актора поступка и его воли, соотношение свободы и ответственности, проблема успеха, историческая динамика социального позиционирования личности в контексте развития технологий, изменивших образ жизни. Некоторые из этих проблем по разным причинным были «утеряны», выпали из философского дискурса – как например, проблемы воли, успеха. Некоторые, вроде бы уже решенные проблемы в новом цивилизационном контексте приобретают новый смысл и содержание – как например, возможность и перспективы свободы воли, границы личности и ответственности.
Общее понимание поступка, его компонентов, их связи представлено в первой главе книги. В последующих главах предлагается конкретизация и расширение рассмотрения этих компонентов. Так, предварительная систематизация содержания поступка выводит на первый план вменяемость актора поступка и его мотивацию, предстающую не столько причиной, сколько объяснением и самообъяснением действия. При этом, анализ перевода поступка из «внутреннего» («субъективного») плана во внешний фокусируется (во 2 – й главе) на соотношении воли и свободы. Представление о вменяемости актора поступка – как носителе свободы и ответственности – делает необходимым уточнение (в 3 – й главе) современных трактовок сознания и самосознания (самости). Проведенные аналитики, как представляется, дают достаточно убедительные представления о ключевой роли в их формировании эволюции системного гомеостаза и социально – культурной коммуникации, упорядоченной в формате наррации. Тем самым открывается возможность обобщения (в 4 – й главе) идей гомеостаза и ответственности, выводящего к уточнению представлений о рациональности как эффективности и как обеспечения гармоничной целостности. Это позволило перейти (в 5 – й главе) к анализу перехода социально – культурной наррации в перформативы оценок, контроля и морали, и далее – самоопределения личности в практиках себя, творчестве, смысложизненном поиске (чему посвящена 6 – я глава) и практикам социальной идентификации и позиционирования личности в современном социуме (глава 7 – я).
Таким образом, первые три и последние три главы оказались посвященными «внутренним» (личностно– самостным) и «внешним» (социально – культурным) факторам поступка, а 4 – я глава играет роль своеобразной точки концептуальной «склейки» этой «ленты Мёбиуса». А сквозной темой работы стало единство социального и индивидуального, ментально – субъективного и поведенчески – объективного планов поступка, открывающее взаимодополнительность феноменологической и аналитической парадигм философии.
Поступок настолько сложный феномен и концепт, что его анализ не может быть реализован иначе, чем с привлечением концепций и результатов исследований в широком спектре дисциплин: от семиотики до нейрофизиологии головного мозга, и от психологии до права. Такая междисциплинарность, в конечном счете, дает основание для именно философского обобщения, выводящего на осмысление возможности человеческого бытия и свободы воли, сознания и самосознания, взаимозависимости и взаимодетерминированности личности и общества, познаваемости уникального внутреннего мира личности…
Такая широта охвата тем создавала опасность превращения текста книги в этакую «философию всего». Однако, представляется, фокусировка предлагаемого в книге философского осмысления поступка получилась: в конечном счете это книга о вменяемости – мысли и действия, индивидуального и социального бытия. Эта вменяемость раскрывается в единстве социально – культурного (нормирующего) и личностно – неповторимого (творческого) планов развития цивилизации, рациональности и ответственности, вторичности разума по отношению к ответственности, в понимании, что разум – инструмент познания и осознания содержания и глубины изначальной ответственности, а вследствие этого – самопознания актора вменяемой активности, каковой поступок является, то есть – индивидуально неповторимой, уникальной личности. И в этой связи – в необходимости вменяемого социально – культурного инжиниринга и гуманитарной экспертизы на стадиях разработки, реализации и оценки реализации цифровых технологий.
В смысловую ткань книги не могли не войти процессы тотальной цифровой медиализации всех сфер жизни современного общества (деловой активности, политики, науки, искусства, личной жизни), драматические искания нашего общества последних двух столетий. Речь идет не только об историческом фоне, контексте написания этой книги, сколько именно о самом предметном и проблемном содержании этих исканий.
Автор глубоко признателен Национальному исследовательскому университету «Высшая школа экономики» в Санкт – Петербурге за предоставленный творческий отпуск для написания книги. Шесть месяцев – не так много, но для концентрации над подготовкой текста это очень важно.
Формированию и систематизации содержания книги очень помогло участие в исследовательской работе по грантам Российского научного фонда №18 – 18 – 00442) «Механизмы смыслообразования и текстуализации в социальных нарративных и перформативных дискурсах и практиках» в Балтийском федеральном университете им. И. Канта, а также Российского фонда фундаментальных научных исследований № 18 – 511 – 00018 «Распределение знания в сетевом обществе: взаимодействие архаических и современных форм».
Искренняя благодарность автора – факультету свободных искусств и наук Санкт – Петербургского государственного университета, коллегам по кафедре проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук за сотрудничество, продолжающееся с 1996 года. Семинары и конференции, общение с отечественными и зарубежными специалистами, активность студентов на занятиях существенно помогли в апробации и развитии многих важных идей.
Сердечная авторская признательность Р.М. Айдиняну, В.И. Бакштановскому, С.В. Герасимову, А.Г. Горнону, С.С. Гусеву, Е.В. Дукову, А.П. Заостровцеву, С.Т. Золяну, В.А. Карпунину, В.В. Костюшеву, Д.А. Леонтьеву, Б.И. Липскому, А.А. Лисенковой, О.Ю. Малиновой, А.А. Нещадину, М.В. Поповичу, Г.Г. Почепцову, А.А. Пружининой, А.М. Столярову, А.Ю. Сунгурову, Д.Я. Травину, А.Р. Фатхуллину, Х.А. Хачикяну, М.Н. Эпштейну, – людям и специалистам очень разным, живое общение и переписка с которыми, совместные проекты чрезвычайно помогли в концептуальном поиске.
Благодаря публикациям в журналах «Вопросы философии», «Философские науки, «Человек.ru», «Russian Journal of Communication», «Человек. Культура. Образование», «Международные исследования культуры», «Наследие», «Публичная политика», «Слово.ru» многие идеи прошли апробацию в научном сообществе, нашли важные, в том числе и критические отклики.
Без участия и поддержки издательств СПбГУ, «Алетейя», «Лань», «Юрайт» многие большие проекты не были бы доведены до публикации в виде книг.
А моя выросшая за эти годы семья помогла понять реальный жизненный смысл соотношения свободы и ответственности.
Введение: современный вызов гуманитарной парадигме и философия поступка
Что такое гуманитарность сегодня? Что определяет ее содержание, направленность? Основывается ли она на идее гуманизма? Или наоборот – дает ей новые импульсы? И насколько вообще совместимы понятия гуманитарности и знания? Неспроста в английском языке отсутствует понятие «гуманитарные науки». Вместо него используется понятие humanities – широкая сфера проявлений человеческого духовного опыта. Результатам этой деятельности характерны уникальность, неповторимо личностный характер, оценочность, эмоциональная окрашенность. В этом случае можно говорить не столько о знании и познании, сколько о смыслопорождении и осмыслении (понимании). Этой сфере, с ее смысловой неоднозначностью, противостоит наука, science, под которой понимается деятельность, связанная с получением знания в результате расчета и эксперимента, т.е. преимущественно – естествознание и математизированные науки.
В наши дни часто звучат слова о дегуманизации современного общества. Но что конкретно выражает эта пафосная формулировка? Означает ли она, что раньше общество было «гуманизировано», а нынешнее – нет? Вообще – то все общественные обустройства, так или иначе, но апеллируют к человеку, обеспечению оптимальности социального бытия.
И что такое – дегуманизация? Расчеловечивание? Утрата человечности? В чем и где эта дегуманизация проявляется? В росте насилия – в том числе со стороны власти? В технологическом рассмотрении человека как средства в политике, в менеджменте, даже в медицине – как поставщика запасных частей, в искусстве? И тут вопрос спорен. Достаточно хотя бы напомнить достижения в охране окружающей среды, в медицине, степень комфорта жизни и условий труда, достигнутых современной цивилизацией. Да и возможна ли дегуманизация в принципе, если все ее проявления – дело рук человеческих, воплощение его идей, потребностей, чаяний?
Главная проблема не в дегуманизации, а в самом человеке. И наше время, действительно, ставит эту проблему чрезвычайно остро. Сам человек стал проблематичен, нуждается в некоей гомодицее.
Человек есть человек в полном смысле слова тогда и только тогда, когда он является личностью, носителем сознания и самосознания. Именно самосознание – наиболее важное проявление человеческой сущности. Речь идет о свободе, носителем которой является субъект самосознания. Человеческая сущность и есть свобода, вечно ждущая за порогом человеческой определенности мира. Самосознание внеприродно и внефизично именно потому, что есть чувствилище свободы.
В этой связи мы оказываемся перед проблемой духовности, которая отнюдь не сводится к вопросам конфессиональным вроде соотношения традиционного православия и новых форм религиозности. Где и когда личность? Где и когда Я? В ХХI столетии эти вопросы звучат весьма нетривиально. И тому есть немало оснований.
Достижения медицины, биологии, генной инженерии. Пластические операции, трансплантации, протезирование, киборгизация, смена пола. Возможности медикаментозной коррекции поведения, генетической коррекции, использование стволовых клеток. Все эти достижения, не только открыли новые возможности оздоровления, продления жизни, не просто породили биоэтику, но и создают совершенно немыслимые ранее нравственные, правовые и религиозные казусы связанные прежде всего с возможностями идентификации личности. Психологи и даже педагоги говорят о пренатальной (внутриутробной) стадии развития личности. Небывалой (до политических столкновений) остроты достиг вопрос об абортах, трактуемых не как прерывание физиологического процесса – беременности, а как человекоубийство в полном смысле слова со всеми вытекающими нравственными и правовыми последствиями. На какой стадии и кто вправе решать вопрос о прерывании беременности? Кто и по каким критериям вправе решать вопрос о прекращении поддержания физического существования «безнадежных» больных, находящихся в коме?
Не менее, а возможно и более существенны проблемы, порожденные тотальной цифровизацией в экономике и науке, бизнесе и политической жизни, науке и образовании, искусстве и личной жизни. Цифровые технологии основаны на идеях дискретности, алгоритмичности, вычислимости, программируемости. В конкретном своем выражении цифровизация на виду и на слуху, она определяет облик современной цивилизации в компьютерных технологиях, информационно – коммуникативные технологиях, их применениях. В той или иной степени, цифровизация пронизывает нанотехнологии, био – технологии, нейро – когнитивные исследования и т. д., а главное – не только науки, но использование получаемых результатов в разработках – их реализацию, внедрение, имплементацию. Цифровые технологии важны и используются не сами по себе, а именно для создания множества систем: от операционных компьютерных систем и баз данных до блокчейна в банковском деле, и от экспертных систем до IoT, беспилотных автомобилей, «умного дома», «умного города».
Однако самое поразительное это скорость – даже не столько скорость процессов обработки информации, обеспечиваемая цифровизацией, сколько скорость разработки цифровых технологий (к которым уже подключены системы искусственного интеллекта), сколько скорость их внедрения. Между «огненной телегой» Н. Куньо (тягач для транспортировки орудий на военные позиции, работавший без топливного бака и передвигавшейся со скоростью 3 км/час, впереди шел кочегар с охапкой дров) 1769 года и первым автомобилем К. Бенца с двигателем внутреннего сгорания 1885 года – 114 лет. За агрегатом Н. Куньо уже проглядывала целая эпоха и новая инфраструктура жизни, новый образ жизни, но социально – культурные последствия автомобилизации растянулись на два с половиной столетия. По сравнению с этими темпами последствия цифровизации почти мгновенны. Консалтинговая и инвестиционная компания Gartner с интервалом в несколько лет строит свои ставшие знаменитыми графики Hipe Cycle технологий, формирующих рынок.3 На этих графиках соотносятся степень ожиданий (expectations) и временны́е стадии: технологии–триггера, пик ожиданий от нее, стадия разочарования, склон просвещения и выход на плато производства реально востребованного продукта. Если сравнить графики 2009 и 2018 годов (интервал менее 10 лет), то картина изменилась радикально. Так, дополненная реальность и «умная фабрика» из триггера с ожиданием в более 10 лет уже вышли на устойчивое плато реального продукта. И в целом картина получается весьма показательной и даже поучительной в плане опережающего ожидания реального внедрения.
Эта стремительная динамика имеет далеко идущие последствия социального, экономического, политического и гуманитарно – антропологического характера, порождая все более и более каверзные вопросы, к рассмотрению которых мы обратимся в этой книге. И поступок – тема для философского осмысления этих вопросов чрезвычайно благодатная и благодарная.
Во – первых, прежде всего, это, конечно же, отмечавшаяся в предисловии фокусировка проблем свободы и воли, рациональности и ответственности, личности и общества, сознания и самосознания…
Во – вторых, сердцевина проблемы поступка – его актор, вменямый, т.е. ответственный субъект, совершающий нечто в соответствии с какими – то интересами, намерениями. А это впрямую выводит к отмеченному выше общему персонологическому тренду философской и гуманитарной мысли.
Не говоря уже, в – третьих, о зависании современного человека «между белком и песком». Главный гуманитарный нерв тотальной цифровизации – насколько востребовано современной цивилизацией представление о личности «в первом лице» – также предполагает уяснение возможности и востребованности вменяемых действий, акторами, наделенными самосознанием, то есть поступков.
Детализация этой проблемы выводит, в – четвертых, к теме постчеловечности, точнее – пост – антропоморфности вменяемого актора вменяемых действий.
Такой круг рассмотрения просто взывает к междисциплинарности этого рассмотрения, апелляции к философскому контексту. Тем самым, в – пятых, открывается возможность не отвлеченного философствования, а применения философского анализа в широком горизонте фронтира современной науки и социальной практики в целом.
А это, как представлятся открывает новые возможности перед самой философией – и это в – шестых.
И, наконец, в – седьмых, философский анализ поступка является уникальным случаем продемонстрировать возможности и даже преимущества философского анализа в русском дискурсе, в русскоязычной терминологии. Такие концепты как поступок и вменяемость плохо выразимы на других, по крайней мере – европейских, языках. Поступок это не «act», «action», «die Wirkung», обозначающие лишь непосредственно практическое (физическое) действие, лишенное мотивации и ответственности действие, и не deed (свершение) вне его замысла и процессуальности реализации. Так же, как и вменяемость – не только ответственность (responsibility), но и наличие рациональной, осознанной мотивации. Для российского духовного опыта характерно именно поступочное представление бытия, с позиции которого понять явление – значит представить его как вменяемое действие – разумное и ответственное, имеющее замысел и назначение. Поступок – вменяемое (имеющее рациональную мотивацию и ответственное), а значит, свободное действие. Согласно М.М. Бахтину, поступок – проявление «участного мышления», изначального человеческого «не – алиби – в – бытии» как условия и предпосылки свободы. Поэтому философия поступка, развитая Бахтиным как метафизика ответственности, по сути совпадает с бердяевской метафизикой свободы и этикой спасения С. Франка. Поступок – не только специфически российская философема, но и пока еще недостаточно осознанное исключительно целостное выражение инорациональности, его философское осмысление – плодотворная перспектива выявления новых горизонтов осмысленного и вменяемого бытия в нашем динамично меняющемся и остающемся вечно неизменным вызовом мире.
