Робин Хобб
Судьба шута
Дар сообщил мне о появлении Уэба прежде, чем его силуэт возник на фоне тусклого фонаря.
– Вы благородный человек, Том Баджерлок, и верный своему долгу, – заметил он, усаживаясь рядом со мной. – Вам выпала неприятная работа, но вы ни разу не покинули своего Олуха подопечного.
Похвала Уэба согрела и одновременно смутила меня.
– Это моя обязанность, – ответил я, стараясь не обращать внимания на его комплимент.
– И вы относитесь к ней очень серьезно.
– Меня научил этому Баррич, – язвительно проговорил я.
Уэб легко рассмеялся.
– А еще он научил вас держаться за свои обиды. Так охотничий пес вцепляется в морду быка. Успокойтесь, Фитц Чивэл Видящий, я больше не стану обсуждать с вами этого человека.
– Я был бы вам признателен, если бы вы не произносили вслух это имя, – ответил я после минутного напряженного молчания.
– Оно принадлежит вам. Это часть вас, которой не хватает. Вам следует вернуть его себе.
– Он умер. И ради всех, кто мне дорог, должен оставаться мертвым.
– Ради них или вас? – спросил он у ночи.
Я не смотрел на него, я наблюдал за другими кораблями, следовавшими за нами сквозь водянистую ночь, – их черные силуэты и паруса словно погасили свет звезд, а фонари падали в пучину и взлетали вверх, точно далекие резвые светлячки.
– Чего вы от меня хотите? – спросил я у него наконец.
– Чтобы вы начали думать, – успокаивающим тоном ответил он. – Мне не хочется вас сердить, хотя, похоже, это у меня неплохо получается. Впрочем, наверное, ваш гнев всегда с вами, он отравляет вас изнутри, а я – тот нож, который вскрыл нарыв и выпустил наружу гной.
Я молча покачал головой, хотя понимал, что он меня не видит. Сейчас меня занимали совсем другие заботы, и мне хотелось побыть одному.
Словно прочитав мои мысли, Уэб проговорил:
– Впрочем, сегодня я не собирался направлять вас на дорогу размышлений. По правде говоря, я пришел предложить вам помощь. Я посижу с Олухом, а вы сможете пару часов отдохнуть. Сомневаюсь, что вам удалось нормально поспать за то время, что вы несете около него вахту.
Мне ужасно хотелось немного побродить по кораблю, посмотреть, что происходит с остальными пассажирами. И поспать, конечно. Предложение Уэба показалось мне очень соблазнительным. И тут же разбудило мою подозрительность.
– Зачем вам это?
Уэб улыбнулся.
– Неужели никто никогда не проявлял к вам доброты?
Его вопрос диковинным образом вывел меня из равновесия.
– Иногда мне кажется, что никто и никогда, – глубоко вздохнув, ответил я.
Я медленно поднялся на ноги и обнаружил, что в холодном ночном воздухе у меня затекло все тело. Олух что-то пробормотал во сне. Я поднял руки, потянулся и одновременно связался с Дьютифулом.
Уэб предлагает немного посидеть с Олухом вместо меня. Я могу согласиться?
Конечно. – Его явно удивил мой вопрос.
Впрочем, иногда принц бывает чересчур доверчивым.
Сообщи об этом Чейду.
Получив его ответ, я сказал вслух, обращаясь к Уэбу:
– Спасибо вам. Я с благодарностью приму ваше предложение.
Уэб осторожно уселся рядом с Олухом и достал из-под рубашки самые маленькие морские рожки, какие мне доводилось когда-либо видеть. Это, вероятно, самый популярный музыкальный инструмент на флоте, поскольку рожкам нипочем ни плохая погода, ни безжалостное обращение. Научиться на них играть легко, по крайней мере простенькие мотивчики, однако талантливый исполнитель может посоревноваться с самым лучшим менестрелем. Я не удивился, увидев их в руках Уэба. Он был рыбаком и, наверное, во многих отношениях продолжал им оставаться.
Он помахал мне рукой, показывая, что я могу идти. Уходя, я услышал легкий вздох музыки – Уэб тихонько заиграл детскую песенку. Неужели он сердцем почувствовал, что нужно, чтобы успокоить Олуха? Почему я не подумал о том, что ему может помочь музыка? Я вздохнул. Да, я становлюсь жертвой своего образа жизни. Пора снова учиться быть гибким.
Я отправился на камбуз в надежде получить там какую-нибудь горячую еду. Но мне выдали лишь черствый кусок хлеба и крошечный ломтик сыра. Повариха сообщила, что я должен радоваться и такой малости. У нее нет ни грамма лишней еды, ни грамма, на этой тяжелой, переполненной людьми посудине. Тогда я попросил немного воды, чтобы смыть соль с лица и рук, но она заявила, что рассчитывать мне не на что, ведь я свою дневную порцию уже получил. Так что придется довольствоваться тем, что есть. Стражники понятия не имеют о том, что жизнь на корабле требует жесткой дисциплины.
Я почел за благо убраться подальше от ее острого языка. Мне очень хотелось поесть на палубе, но здесь я находился на чужой территории, и матросы были готовы мне это доказать. Я спустился вниз, где остальные стражники храпели и бормотали во сне или играли в карты при свете болтающегося фонаря. После нескольких дней плавания воздух здесь не стал лучше. Да и Риддл сказал правду, тут царили ужасные настроения. Комментария одного из парней о том, что «вернулась наша нянечка», вполне хватило бы, чтобы устроить хорошую потасовку, однако я сдержался и проигнорировал все насмешки.
Быстро проглотив ужин, я вытащил из своего сундучка одеяло, но отыскать место, чтобы лечь, оказалось невозможно. Тела стражников буквально усеивали пол, и мне пришлось забраться в самую середину. Я бы предпочел спать у стены, но надежды на это не было. Я сбросил сапоги и ослабил ремень. Мой сосед что-то сердито пробормотал и перекатился на то место, где я собирался улечься. Я сделал глубокий вдох, моля богов о благословенном сне и радуясь возможности закрыть глаза и уснуть. По крайней мере, я смогу на время сбежать от своих кошмаров.
Но когда я ступил на окутанную сумраком территорию между сном и бодрствованием, я понял, что, возможно, нашел решение своих проблем. Вместо того чтобы погрузиться в глубокий сон, я отправился на поиски Неттл.
Это оказалось труднее, чем я думал. Музыка Олуха никуда не отступила, и найти в ней нужную мне дорогу было все равно что брести в тумане сквозь густые заросли ежевики. Стоило мне об этом подумать, как у звуков появились шипы и длинные гибкие щупальца. Музыка не должна причинять человеку боль – но песня Олуха несла страдание.
Я с трудом пробирался сквозь туман, пропитанный болью, жаждой и голодом, спина у меня была напряжена и замерзла, в голове тупой болью отзывалась музыка, которая злобно тащила меня за собой. Через некоторое время я остановился. «Это сон», – сказал я себе, и ежевика насмешливо замахала ветками. Я застыл на месте и задумался над своим положением, а ветви тем временем начали хватать меня за ноги. «Это сон, – повторил я. – Он не может причинить мне зла». Но мои слова никак не повлияли на происходящее. Я продолжал медленно продвигаться вперед, чувствуя, как колючки впиваются сквозь одежду в тело. Ветки вцепились в меня мертвой хваткой.
Я снова остановился и постарался успокоиться. Мотивы сна Олуха стали моим собственным кошмаром. Я выпрямился, сражаясь с ветками, которые тянули меня к земле, и вытащил меч Верити. Под его ударами они выпустили меня и начали извиваться, точно раненые змеи. Обрадовавшись, я окутал клинок меча пламенем, оно обожгло мечущиеся растения и осветило мне путь в густом тумане. «Иди вверх по склону, – приказал я самому себе. – Туман живет только в долинах. На вершине горы он расступится». Так и вышло.
Когда мне наконец удалось выбраться из навеянного Силой сна Олуха, я оказался на границе сна Неттл. Несколько мгновений я смотрел на стеклянную башню на вершине горы. Я сразу узнал сказку. Горный склон передо мной был усеян длинными спутанными нитями. Я пробирался вперед, а они липли ко мне, точно паутина. Я знал, что Неттл уже почувствовала мое присутствие, однако она предоставила мне самому справляться с трудностями, и я погрузился по колено в переплетение нитей – ложных клятв, которые давали принцессе претенденты на ее руку. В старой истории говорилось, что только чистый сердцем и искренний человек может пройти по этой тропе и не упасть.
Во сне я снова стал волком. Все мои четыре лапы вскоре оказались в плену у липких нитей, и мне приходилось останавливаться и перегрызать их зубами. По какой-то неведомой мне причине у них был вкус аниса, довольно приятный в небольших количествах и тошнотворный, когда его слишком много. Когда в конце концов я добрался до стеклянной башни, вся грудь у меня была мокрой, а из пасти капала слюна. Я встряхнулся, и во все стороны полетели брызги.
– Разве ты не пригласишь меня подняться? – наконец спросил я у Неттл.
Она молчала. Опираясь руками о перила балкона, она смотрела вдаль. Я оглянулся назад, туда, где внизу над покрывалом тумана тянули свои руки кусты ежевики. Туман ползет вверх по склону или мне только кажется? Неттл по-прежнему делала вид, что не замечает меня, и я обошел основание башни. В башне из старой сказки не было двери, и Неттл в своем сне воспроизвела ее до мельчайших деталей. Неужели у нее был друг, который ей изменил? Сердце сжалось у меня в груди, и я на мгновение забыл, зачем пришел. Когда я обошел всю башню, я уселся на задние лапы и посмотрел на девушку на балконе.
– Кто тебя предал? – спросил я ее.
Она продолжала смотреть мимо меня, и я уже решил, что она не хочет отвечать. Но потом, не глядя вниз, она сказала:
– Все. Уходи.
– Я не смогу тебе помочь, если уйду.
– Ты не сможешь мне помочь. Ты сам много раз мне это говорил. Так что уходи и оставь меня одну. Все остальные так и сделали.
– Кто ушел и оставил тебя одну?
Услышав мой вопрос, Неттл наградила меня свирепым взглядом и заговорила почти шепотом, но в ее голосе я услышал ужасную боль и обиду.
– Не знаю, с чего я решила, будто ты помнишь, о чем мы с тобой разговариваем. Например, мой брат. Мой брат Свифт, ты сказал, что он вернется домой. Так вот он не вернулся! И тогда мой глупый отец решил отправиться на поиски. Как будто человек, которому отказывают глаза, может кого-нибудь найти! Мы пытались его отговорить, но он не стал нас слушать. С ним что-то случилось, мы не знаем что, но его лошадь вернулась домой без него.
И тогда я взяла свою лошадь, несмотря на то что мама кричала, чтобы я не делала этого, вернулась по следам его лошади и нашла папу на берегу ручья. Он был весь в синяках и крови и пытался ползти домой, одна нога его совсем не слушалась. Я привезла его домой, и мама снова отругала меня за то, что я поехала за ним. Теперь папа лежит в кровати, смотрит в стену и ни с кем не разговаривает. Мама запретила нам давать ему бренди. Он не говорит с нами и не рассказывает, что с ним случилось. Мама злится на всех нас. Как будто я во всем виновата.
Где-то на середине рассказа Неттл заплакала. Слезы капали с ее подбородка, текли по рукам и дальше по стене башни, а потом превращались в жесткие опаловые нити боли. Я встал на задние лапы и попытался схватить их передними, но они оказались слишком гладкими и тонкими, и у меня ничего не получалось. Я снова сел. Я чувствовал себя опустошенным и старым. Несчастья, свалившиеся на семью Молли, не имели ко мне никакого отношения, пытался сказать себе я, я не виноват в том, что случилось, и не могу ничего исправить. Однако их корни прячутся очень глубоко, разве не так?
Через некоторое время Неттл взглянула на меня и грустно рассмеялась.
– Ну что, Сумеречный Волк, разве ты не собираешься сказать, что не сможешь помочь? Разве не это ты всегда мне говоришь? – Когда я не нашел что ответить, она добавила обвиняющим тоном: – Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты мне наврал. Ты сказал, что мой брат возвращается домой.
– Я думал, что он возвращается, – ответил я, наконец обретя дар речи. – Я встретился с ним и велел ему возвращаться домой. Думал, он послушался.
– Ну, может, он попытался. Возможно, он шел домой, но его убили разбойники или он упал в реку и утонул. Тебе, наверное, не приходило в голову, что десять лет – это маловато, чтобы путешествовать в одиночку? Ты не подумал о том, что с твоей стороны было бы правильнее и благороднее самому привезти его к нам, вместо того чтобы отправить домой? Но нет, ты же всегда заботишься о своих удобствах. Зачем тебе покидать свое тепленькое местечко!
– Неттл, прекрати. Дай мне сказать. Свифт в безопасности. Он жив, и ему ничто не угрожает. Он по-прежнему со мной. – Я замолчал и попытался сделать вдох.
От неизбежности того, что должно было последовать за этими словами, внутри у меня все похолодело. «Ну вот, Баррич, – подумал я про себя. – Я пытался оградить тебя и твою семью от боли, но обстоятельства иногда бывают сильнее людей».
Потому что Неттл задала вопрос, которого я от нее ждал:
– И где же это «со мной и в безопасности»? И откуда мне знать, что ему действительно ничто не угрожает? Откуда мне знать, что ты настоящий? А вдруг ты такой же, как весь этот сон, существо, которое я придумала? Посмотри на себя, человек-волк! Ты ненастоящий, и ты предлагаешь мне ложную надежду.
– Я здесь такой, каким ты меня видишь, потому и ненастоящий, – медленно проговорил я. – Но на самом деле я самый обычный человек. И когда-то твой отец знал меня.
– Когда-то! – презрительно фыркнула она. – Еще одна сказка Сумеречного Волка. Убирайся вместе со своими дурацкими историями. – Она вздохнула, и по ее щекам снова покатились слезы. – Я больше не ребенок. Твои глупые выдумки меня не утешат.
Я понял, что потерял ее, лишился доверия и дружбы. Лишился возможности узнать свое дитя. Меня окутала волна грусти, пронизанная нестройной мелодией растущих кустов ежевики. Я оглянулся назад и увидел, что туман и колючие ветки ползут вверх по склону. Что это – мой собственный сон пугает меня или музыка Олуха стала еще более зловещей? Я не знал ответа.
– А я пришел искать твоей помощи, – напомнил я себе с горечью.
– Моей помощи? – задыхаясь от слез, спросила Неттл.
Не успев подумать, что я делаю, я выпалил:
– Я знаю, что не имею права ни о чем тебя просить.
– Нет, не имеешь. – Она смотрела мимо меня. – А о чем ты хотел меня попросить?
– Речь идет о сне. Точнее, о кошмаре.
– Мне казалось, что все твои кошмары про то, как ты падаешь. – Я понял, что Неттл заинтригована.
– Кошмар не мой. Он принадлежит другому человеку, который… Это очень сильный кошмар. Настолько сильный, что он проник в сны других людей. Он угрожает их благополучию, даже жизни. И мне кажется, что человек, которому принадлежит кошмар, не может его контролировать.
– Ну так разбудите его, – презрительно предложила она очевидное решение.
– Это поможет, но только на короткое время. Мне нужно что-то более действенное.
Я хотел сказать ей, что опасности подвергается и жизнь Свифта, но потом решил не пугать девочку, я ведь не знал, сможет ли она мне помочь.
– А что я могу?
– Я думаю, ты могла бы помочь мне проникнуть в этот сон и изменить его. Сделать более спокойным и приятным. Убедить того человека, что ничего страшного с ним не происходит, что он не умрет и все будет хорошо. Тогда его сны, возможно, изменятся. И мы все сможем отдохнуть.
– Как я это сделаю? – А потом резко продолжила: – И с какой стати я вообще должна тебе помогать? Что ты предлагаешь мне в обмен, Сумеречный Волк?
Мне совсем не понравилось, что у нас дошло до торговли, но винить было некого, кроме самого себя. А самое ужасное, что единственное, что я мог ей предложить, причинит боль и заставит страдать от чувства вины ее отца.
– Что касается «как», – медленно проговорил я, – ты очень сильна в магии, которая позволяет одному человеку проникать в сны другого и менять их. Возможно, твоей силы хватит, чтобы войти в сон моего друга и избавить его от ужаса, хотя он и сам очень силен в магии. Но он напуган.
– Я не обладаю никакой магией.
Я пропустил ее слова мимо ушей.
– Что до того, почему ты должна мне помочь… я тебе сказал, что Свифт со мной и находится в безопасности. Ты мне не веришь. И я тебя не виню, ведь получилось так, что некоторое время назад я сказал неправду. Но я произнесу слова, которые ты должна передать отцу. Они… причинят ему боль. Но когда он их услышит, он сразу поймет, что я не лгу. Что твой брат жив и в безопасности. И что он со мной.
– В таком случае говори слова.
Одно короткое мгновение, навеянное уроками Чейда, я колебался, решив потребовать, чтобы сначала она помогла мне со сном Олуха. Но мне удалось отбросить все сомнения. Моя дочь должна мне ровно столько, сколько я ей дал, – ничего. Возможно, я боялся, что если не скажу ей этого сейчас, то навсегда растеряю решимость и не скажу никогда. Я произнес слова, которые раскаленными углями обожгли мне язык:
– Скажи ему, что тебе приснился волк с иголками дикобраза в носу. И что волк произнес следующие слова: «Как сделал ты однажды, так я делаю сейчас. Я приютил и направляю твоего сына. Я готов защищать его от любой опасности даже ценой своей жизни, а когда моя работа будет завершена, я привезу его к тебе домой».
Я завуалировал свое сообщение, насколько мог в данных обстоятельствах. Однако Неттл удалось совсем близко подобраться к правде, когда она спросила:
– Мой отец заботился о твоем сыне много лет назад?
Некоторые решения легче принимать, если не давать себе времени на размышления.
– Да, – солгал я своей дочери. – Точно.
Я наблюдал за ней, пока она обдумывала мои слова. Постепенно стеклянная башня начала таять и превратилась в воду, которая потекла, теплая и мирная, мимо моих лап, и вскоре балкон медленно опустился на землю. Неттл протянула мне руку, чтобы я помог ей перебраться через перила. Я взял ее за руку, я касался и не касался своей дочери впервые в жизни. Загорелые пальцы мимолетно дотронулись до моей лапы с черными когтями. Затем она отошла от меня и посмотрела на туман и ползущие вверх по склону колючие ветки.
– Знаешь, я никогда ничего подобного не делала.
– Я тоже, – признался я.
– Прежде чем мы войдем в его сон, расскажи мне о нем хотя бы что-нибудь.
Туман неуклонно приближался. Что бы я ни рассказал Неттл про Олуха, этого будет слишком много, однако я понимал, что, если она войдет в его сон, ничего о нем не зная, это может быть опасно для всех нас. Я был не в силах контролировать то, что Олух мог ей открыть. На одно короткое мгновение я пожалел, что не посоветовался с Чейдом или Дьютифулом, прежде чем обратиться к ней за помощью. Но уже в следующую секунду я мрачно улыбнулся. В конце концов, я ведь мастер Силы, не так ли? А значит, имею полное право самостоятельно принимать решения.
И я сообщил своей дочери, что Олух дурачок, что у него ум и сердце ребенка, но он равен целой армии, когда речь заходит о Силе. Я даже рассказал ей, что он служит принцу Видящих и находится вместе с ним на корабле. И что его музыка Силы настолько могущественна, что влияет на настроение всех, кто находится на борту. Я поведал ей, что он уверен: его морская болезнь никогда не пройдет и он от нее умрет.
Пока я говорил, колючки на ветках стали огромными и угрожающе начали подбираться к нам. Слушая меня, Неттл сделала свои выводы: она поняла, что я тоже нахожусь на корабле и, следовательно, ее брат отправился в морское путешествие с принцем Видящих. Несмотря на то что Неттл жила в деревне, она слышала про нарческу и испытание, которое она назначила принцу. Мои сомнения окончательно рассеялись, когда Неттл пришла к очевидному заключению:
– Значит, это тот самый черный дракон, о котором тебя постоянно спрашивает серебряная драконица. И принц должен его убить.
– Не произноси вслух ее имя, – взмолился я.
Неттл наградила меня презрительным взглядом, словно потешаясь над моими глупыми страхами.
– Они уже здесь, – вдруг сказала она, и колючие кусты поглотили нас.
Опутав наши щиколотки и подбираясь к коленям, они трещали, точно пламя, пожирающее сухое дерево. Колючки впивались в наши тела, вокруг нас клубился густой зловещий туман, и вскоре мы начали задыхаться.
– Это еще что такое? – сердито спросила Неттл. Затем, когда она исчезла в туманном облаке, я услышал ее голос: – Сумеречный Волк, прекрати! Немедленно! Что ты тут устроил? Отпусти его!
И она прогнала мой сон. Ощущение было такое, словно кто-то сорвал с меня одеяло. Но страшнее всего оказалось воспоминание, которое вдруг налетело на меня, точно порыв ветра, – воспоминание знакомое и одновременно чужое: другое время и другая женщина, старше Неттл, выхватила из моих пухлых пальцев какую-то чудесную блестящую вещь со словами: «Нет, Кеппет. Это не для маленьких мальчиков».
Оказавшись вырванным из своего сна, я начал задыхаться, но уже в следующее мгновение мы в буквальном смысле этого слова нырнули в сон Олуха. Туман и колючие кусты исчезли, и у меня над головой сомкнулись холодные соленые воды моря. Я тонул. И как бы я ни старался, мне не удавалось выбраться на поверхность. Затем Неттл схватила меня за руку и, сильно дернув, поставила рядом с собой.
– Ты такой доверчивый! Это всего лишь сон. Теперь он мой, а в моем сне мы можем ходить по воде. Пошли.
И все стало так, как она сказала. Вокруг нас до самого горизонта раскинулось море. А музыка Олуха, точно ветер, овевала нас со всех сторон. Я прищурился, глядя на воду и пытаясь понять, как мы отыщем Олуха среди бесконечных волн, но Неттл сжала мою руку и объявила, умудрившись перекричать дикую музыку Олуха:
– Мы уже совсем близко.
И снова так и случилось. Через несколько шагов Неттл, вскрикнув, опустилась на колени. Слепящий солнечный свет скрывал то, что она увидела, и я присел рядом с ней. В следующее мгновение мне показалось, что у меня разорвется сердце.
Олух очень отчетливо воображал эту картинку – наверное, видел когда-то в прошлом. Под водой плавал утонувший котенок. Такой маленький, что у него даже глазки еще не открылись, он безвольно качался на волнах, окруженный ореолом своей шерстки. Однако когда Неттл взяла его за шкирку и вытащила наружу, шерстка облепила его крошечное тельце. Котенок повис в руке моей дочери, с лап, хвоста и из открытой розовой пасти стекала вода. Неттл бесстрашно сжала его в руке, потом осторожно нажала пальцами на хрупкую грудную клетку, поднесла к лицу маленькую мордочку и вдохнула ему в рот воздух. В этот миг она была истинной дочерью Баррича. Я не раз видел, как он прочищал дыхательные пути новорожденным щенятам.
– Теперь с тобой все в порядке, – строго сказала она котенку и погладила его по спинке. Там, где тельца касалась рука Неттл, шерсть мгновенно высыхала. Неожиданно я увидел, что котенок полосатый, рыжий с белым. Всего минуту назад мне казалось, что он черный. – Ты жив и в безопасности, и я не позволю ничему плохому с тобой случиться. Ты же знаешь, что можешь мне доверять. Потому что я тебя люблю.
Услышав ее слова, я чуть не задохнулся. Как она узнала, что нужно произнести именно их? Всю свою жизнь, не понимая этого, я хотел, чтобы кто-нибудь сказал мне эти же слова и чтобы они были правдой и я мог в них поверить. На моих глазах Олух получил подарок, о котором я мечтал с самого детства, однако я не испытал ни горечи, ни зависти. Я чувствовал лишь удивление, что моя шестнадцатилетняя дочь способна преподнести другому человеку такой дар.
Даже если бы мне удалось найти Олуха в его сне и кто-нибудь сказал мне, что я должен выговорить именно эти слова, что именно их он так отчаянно хочет услышать, я не смог бы их произнести так, чтобы они прозвучали правдиво. Неттл была моей дочерью, плотью от моей плоти, но в этот миг я испытывал такое изумление и восторг, что она казалась мне существом, не имеющим ко мне никакого отношения.
Котенок у нее в руке пошевелился и принялся вертеть головой. Потом маленькая пасть открылась, и я приготовился услышать жалобное мяуканье. Но вместо этого он спросил хриплым, несчастным голосом:
– Мама?
– Нет, – ответила Неттл. Моя дочь оказалась смелее меня. Она не собиралась врать. – Но я на нее похожа. – Неттл огляделась по сторонам, как будто впервые увидела море. – Это не слишком подходящее для тебя место. Давай его переделаем, согласен? Где бы ты хотел оказаться?
Ответ Олуха меня удивил. Неттл удалось убедить его открыться, поведать свои сокровенные мысли. Она задавала ему вопрос за вопросом, выспрашивая подробности. Когда они закончили, оказалось, что мы, словно маленькие куклы, сидим посреди большой кровати. Меня окружали туманные стенки фургона, в каких живут кукольники и странствующие артисты, когда переезжают из города в город. Внутри пахло перцем и сухим луком, связки которого висели в углу под потолком. Я узнал мелодию, окружавшую нас. Это была не просто музыка матери Олуха, она состояла из самых разных звуков: ровное дыхание спящей женщины, скрип колес, медленные шаги животных, переплетенные с тихим мурлыканьем женщины и детской песенкой, какие играют на простом свистке, – песнь покоя, безопасности и любви.
– Мне здесь нравится, – сказала Неттл. – Если ты не против, я снова приду к тебе сюда в гости. Можно?
Котенок замурлыкал и свернулся калачиком. Он не собирался спать, просто ему было хорошо и покойно посреди огромной кровати. Неттл встала, собираясь уйти. Видимо, именно в этот миг я понял, что стал сторонним наблюдателем. Я больше не находился внутри сна Олуха. Я исчез из него вместе с остальными опасными и раздражающими видениями. В мире его матери для меня не было места.
– Теперь я с тобой попрощаюсь, – сказала ему Неттл, а потом добавила: – Ты должен помнить, что оказаться здесь легко. Когда захочешь спать, подумай про эту подушку. – И она прикоснулась к одной из множества подушек, украшенных яркой вышивкой. – Представь ее себе – и ты придешь сюда в своем сне. Сможешь?
Котенок снова замурлыкал, и сон Олуха начал истончаться. Я снова стоял на поросшем травой склоне перед растаявшей башней. Кусты ежевики и туман пропали, и передо мной раскинулось зеленое море травы в долине. В отдалении сверкала на солнце река.
– Ты не сказала ему, что он больше не будет страдать от морской болезни, – неожиданно вспомнил я и тут же поморщился, устыдившись собственной неблагодарности.
Неттл нахмурилась, и я увидел, что она очень устала.
– Ты думаешь, отыскать все это и собрать вокруг него было легко? Он постоянно пытался вернуться в холодную морскую воду. – Она потерла глаза. – Я сплю, но, наверное, когда проснусь, буду чувствовать себя разбитой.
– Извини, – грустно произнес я. – Я прекрасно знаю, что магия отнимает много сил. Я не подумал.
– Магия! – фыркнула Неттл. – Переделка снов никакая не магия. Просто я умею это делать.
И она покинула меня, а я постарался прогнать пугающие мысли о том, что может произойти, когда она передаст Барричу мои слова. Я ничего уже не мог изменить. Я сел у основания башни Неттл, но без нее сон быстро растаял, я погрузился в забытье, и мне больше ничего не снилось.
