Haus Lake
Post Blue
Забавно, как слова влияют на поведение человека. Одни слова способны охватить ваш разум и затуманить бдительность, мгновение и вы уже в чарах красноречивого обаятельного афериста. А есть слова, способные сделать из мирного буддистского монаха второе воплощение Гитлера, интересная это особенность у людей. И как же удивительно наблюдать за тем, как токсичные, враждебные, ненавистные слова возвращают сломанному организму былую силу.
– Кха, в общем, главное, что я остался в живых, боже, но что, если бы я ехал с детьми или женой? Детей у меня, конечно же, нет, а если бы были? Уж не знаю, где этот идиот сейчас находится, но я бы ему точно все кости пересчитал. Если не автокатастрофа, так я его научу как надо ездить, вот был бы он в этой больнице, то я бы от него и мокрого места не оставил, – о да, Пол вскипает. – Жаль только, что такой шанс практически нулевой, ну реально, в Шеффилде же не дураки сидят, знают, что класть в одну больницу двух жертв одной и той же аварии по вине друг друга нельзя. Не хочется же им беспорядков, а как обидно то, что не смогу расквасить ему лицо.
– Хочешь расквасить?! Ну, так давай, я тут перед тобой, засранец! – неожиданно и яростно прокричал Пол и начал делать переменные движения конечностями, чтобы встать с кушетки.
– Ох, его же мать, вот это метаморфозы!
– Ну, давай! На словах то все круты! – Пол в состоянии звериной дикости расшатывает тело и койку, чтобы освободить левую ногу от подвесок.
– О-о, боже мой! – паникуя, проговаривает шокированная мумия.
– Зря ты язык за зубами не держишь, может быть остался бы сейчас и с тем и с тем, если бы молчал, – озверевший Пол высвобождает ногу и вот уже собирается вставать.
– Стой, я же не имел в виду, то, что говорил, черт, да я даже и не думал, что именно ты был тем водителем, давай, кха-кха, давай поговорим обо всем, как адекватные люди.
– Н-н-н-ы-ы-а… – протяжно и мучительно вопит Пол, пытавшийся встать с койки, но лишь тщетно падающий на землю, неспособный устоять на сломанных ногах, – Че-е-ерт! Черт!
– О, боже, нужна помощь срочно! Срочно нужна помощь! Мне срочно нужна помощь! Полный неистового гнева Пол лежит на полу, держа голову в сторону под койкой, сзади него отзывается звук чего-то открывающегося – это дверь, она сзади Пола, напротив окна, и через нее входит медсестра. Последнее, что на этот раз помнит Пол, это ошеломленный визг впечатлительной медсестры, жалобные оправдания его нового бубнящего загипсованного «друга» и укол снотворного, вколотый непонятно в какое место сломанного тела Пола Клэрсона.
– Ты будешь это доедать? – прозвучал голос с соседней кушетки.
Пять дней назад Пол стоял на вершине башни Шеффилдской ратуши и собирался покончить с собой, в ту же ночь он разбился в автокатастрофе, чудом, как говорят врачи и медсестры, выжил и был помещен в палату одной из городских больниц. Небо за окном ни разу не меняло своего оттенка с момента его прибытия в госпиталь, а в самой палате ему вечно составлял компанию другой пострадавший от той же аварии водитель, который по совместительству оказался очень болтливым, справедливо было бы сказать бубнящим, и к тому же идиотом, по суждению Пола, разумеется.
– Я понимаю, что ты со мной не разговариваешь, ты замкнутый в себе, очень обидчивый и ранимый меланхолик с тяжестью на душе и разбитым сердцем, но пудинг то тебе что сделал?
Загипсованная мумия-сосед лежал на своей койке с подносом в руках. Время было полдевятого утра, и все пациенты в это время идут в больничную столовую завтракать, исключением являются такие больные, как Пол и его сосед по палате, состояние тела которых не позволяют им передвигаться самостоятельно. Медсестра приходила к ним с едой примерно через десять-пятнадцать минут после начала завтрака в столовой, местная кухня предлагала пудинги, бананы, тосты, салаты, макароны с сыром, картофель фри и несколько еще подобных вещей, запить которые можно было чаем либо соком. Пол со своим «другом по аварии» на данный момент трапезовали миской салата, тарелкой макарон с сыром и небольшой порцией пудинга. Пудинга было буквально три ложки, и любителей данного блюда явно огорчало, как быстро он заканчивался. Любителем пудинга как раз-таки оказалась загипсованная мумия, которая съела кофейно-коричневую консистенцию первым же делом, как кокетливая медсестра принесла завтрак на подносах. Пол начал плохо питаться задолго до того, как попал в госпиталь, а сейчас его аппетит находился в невероятной агонии. Пол поскребал макароны с сыром и, съев несколько кусочков пшеничных изделий, отставил поднос в сторону и по сложившемуся обыкновению отвернулся набок, стараясь не замечать тупые заигрывания и хихиканья между мумией и медсестрой. «Если бы я знал, что тут работают такие прекрасные сестры, то попал бы в аварию намного раньше», «Сестра, кажется, мое сердце разбито, не могли бы вы его вылечить?», «Ваша улыбка действует на меня сильнее любого больничного обезболивающего», – сколько раз Пол слышал это и сколько раз ему хотелось блевануть в этот момент. Благо для него, медсестры заходили не часто: только во время приема пищи и иногда, чтобы они приняли лекарство. Но во всех этих не особо оригинальных подкатах, Пол не мог понять, что его бесит: сами слащавые фразы, тайные помыслы мумии, либо факт того, что медсестер это заставляет смеяться, и смеяться не злорадно, а с теплой душой и радостными глазами. «Неужели такие глупые заигрывания способны делать им приятно, располагать к себе? – спрашивал себя Пол. – Почему какие-то мудаки так легко способны очаровать простых и невинных медсестер своими лживыми комплиментами?».
Имеющему маленький опыт общения с девушками Полу было трудно это понять, но труднее было смотреть на то, как они хихикали вместе и ни взгляда на него не обращали.
– Ведь не себе, не людям. Пудинги были созданы для того, чтобы их съедали, не забирай у бедного упругого малыша его смысл существования. Подумай о том, что для тебя ценно в этом мире и ответь, разве наши обиды как-то касаются ни в чем не виноватого пудинга? Если не хочешь отдавать его мне – хорошо, но я хочу, чтобы ты так и сказал ему прямо в глаза, что он не будет даже открыт и отправится на помойку вместе с недоеденными макаронами с сыром и миской салата.
«Боже, что он несет?..» – возникал резонный вопрос в голове Пола, усердно пытающегося систематизировать последовательность мыслей своего горе-приятеля.
– Кто знает, может, ты убиваешь нового Пикассо или Курта Кобейна, мы этого никогда не узнаем, если ты не откроешь и не съешь его. Кто знает, кем может стать этот сладенький десерт в своем пудинговом мире, в который он не может даже попасть из-за твоей упрямости?
– Господи… да подавись ты этим пудингом, – вдруг ответил Пол, явно уставший от постоянного бубнежа мумии. Пол берет упаковку с пудингом и кидает ее более крепкой рукой к мумии, кидал он со всей силой, которую мог применить, желая скорее разлить пудинг вокруг загипсованной мумии, чем просто передать упаковку.
– Ох, аккуратней, – произнесла мумия, – ну вот видишь, это легче, чем кажется, и я сейчас не только про бросок пудинга.
– Что ты имеешь в виду?
– Не так сложно было перестать молчать и вести себя, как трехлетний ребенок. Только на пятый день рот открыл, я удивлен, что ты смог произнести сказанное без хрипа в голосе после столь долгого молчания.
– Молчи – за умного сойдешь, слышал когда-нибудь такое? Хотя по тебе видно, что нет. Загипсованная мумия открыла упаковку с долгожданным пудингом и за какие-то двенадцать секунд съела половину, если бы можно было говорить и есть одновременно, то он бы сказал, что это тянет на рекорд. На оставшуюся половину пудинга мумия потратила только десять секунд, и после съедения второй за день порции кофейного десерта на него словно снизошло умиротворение и внутреннее равновесие. Так пробыло еще полминуты, а потом постзавтраковая медитация окончилась, и его речевой поток возобновил свой ход:
– Слушай, а ты случайно не покончить с собой хотел на той трассе?
– Что?!
– Об этом ведь ты тогда думал, не так ли?
Пол никак не ожидал, что следующим, что он скажет, будет именно такой вопрос. Лицо его приняло характерную удивленно-вопросительную гримасу, а глаза вновь обрели свою пустоту и тупость.
– Что за хрень ты несешь? – гневно спрашивает Пол.
– Извини, просто я что-то вроде психолога, понимаешь? Работаю в одном центре оказания ментальной помощи людям, и я очень хорошо знаком с такими случаями, – мумия говорила, а Пол серьезно смотрел на нее и, наверное, впервые был заинтересован тем, что он скажет. – Достаточно молодой человек, неоправданная агрессия, острое чувство одиночества и собственной бесполезности, наверняка, если покопаться в твоем прошлом, можно найти травлю в школе, издевательства со стороны противоположного пола, которые переросли в недоверие к женщинам. Не хочу утверждать, но очень вероятны проблемы с родителями, в детстве не получал должного внимания и любви от предков, которые… разведены, да? Да, судя по твоему лицу, я угадал. А сейчас ты сидишь в городке, в котором родился и перебираешься со съемной загноившейся квартиры на низкооплачиваемую неблагородную работу и так с утра до вечера, пять дней в неделю, а то и больше, если заставят. А единственное развлечение, которое у тебя есть, это… а нет у тебя никакого увлечения, ты нигде себя не проявил, хотя тебе многое нравилось, но люди вокруг запрещали тебе заниматься этими вещами, то ли из-за того, что считали глупыми, то ли потому что хотели, чтобы ты погрузился в учебу, рутину. Все это тебя окончательно разломило, в душе ты хотел верить, что с совершеннолетием все измениться, но какую же боль ты испытал, когда все стало даже хуже. У тебя хоть знакомые есть, с которыми ты ладишь, не говоря уже о друзьях?
– Нет, – твердо ответил Пол, – но и что с того, что их нет? Все отношения между людьми лживы и фальшивы, какой смысл подмазываться к людям, строить из себя заинтересованного в общении и дружбе человека, если истинной дружбы не существует?
– Говоришь то ты, конечно, цинично, но сам-то ты веришь в это? – задала вопрос мумия и сделала глоток чая из пластмассовой кружки.
– Да, я, конечно, в это ве… – остановился на полуслове Пол и теперь уже вправду подумал над поставленным вопросом.
В этот момент вновь вернулась молодая медсестра и, не задержавшись, забрала у больных подносы, мумия на этот раз не стала кокетничать с сестрой, будто бы не желая отвлекать Пола от задумчивого поиска ответа.
– Да вовсе не важно, верю я в это всей душой или нет, главное, что так оно и есть и как бы ты не старался меня переубедить, то все равно правда останется правдой.
– Тебе что двенадцать? В карточке на твоей койке вроде написано: «Пол Клэрсон, 27 лет, многочисленные переломы и раны по всему телу», так что не так? Может, начнем говорить, как люди, а не как два овоща?
Пола задели эти слова, исторически сложилось, что любое упоминание его возраста, особенно в контексте его инфантильности, вызывало в нем бурное чувство злости. Ему самому не сильно нравилась такая черта его характера, как неуравновешенность, однако подделать он с ней ничего не мог, но он и не пытался избавиться от этого минуса. Чем же не удел ребенка?
– Ха, ты вроде тоже человек не маленький, так, может, перед тем как делать свои сраные выводы, а главное оглашать их, ты прекратишь ставить всех имеющих проблемы людей под один шаблон?
– Сложно не сравнивать тебя с другими такими же закомплексованными девственниками, когда ты беспокоишься за свою индивидуальность так же, как и остальные.
– Да пошел ты… – вырвалось у Пола. – Что ты за психолог такой, который говорит все, что ему вздумается?
– Возможно самый правильный психолог. По крайней мере, которого ты встречал, так уж точно, – мумия сделала паузу и переглянулась на серость в окне, а потом, видя, что Пол чуть остыл, вновь вернулся к анализу поведения своего соседа по палате. – А как тебя зовут вообще?
– Ты же и сам называл мне, какое мое имя, зачем ты спрашиваешь?
– Я хочу услышать это от тебя, хочу, по крайней мере, сделать наше знакомство правильным, даже если я и так уже прочитал тебя, как книгу.
– Пол. Пол Клэрсон.
– Рад с тобой познакомиться, Пол, наконец-то.
– Не сказал бы то же самое…. А как твое имя?
– Джон Лори – психолог, расхититель сердец и алкоголик.
– Прекрасное знакомство.
– Но ведь это было не сложно.
Пол никогда за всю жизнь не водил дневников и смысла не видел в том, чтобы записывать события и ощущения от каких-либо дней. Он считал глупым это дело – разве сможет бумага ослабить твою душевную тревогу, если ты все ей изложишь? Не хватало еще того, как бы кто-нибудь посторонний сунул нос в сокровенные желания и потайные чувства Пола. Если ему уж и надо было посмотреть на все свои былые переживания и эмоции, то он обращался к памяти, до краев забитой воспоминаниями из прошлого.
Так он не записывал деталей дней, когда пребывал в больнице Ройал Халламшир, но в своей голове он уже придумал что-то наподобие капитанского журнала, где помещалась вся информация об успехах лечения, душевных тяжбах и прочих наблюдениях.
Говоря начистоту, Полу нравилось в госпитале, с каждым проведенным в палате днем он все больше понимал, как ему не хватало простого отдыха. Не приходилось возвращаться на паршивую работу, снова отворачиваться от случайных взглядов прохожих с улиц, не приходилось беспокоиться за приготовление пищи, и не было никаких пьяных выкриков с соседских квартир. Однако вместе с физическим покоем пришло и больше времени для навязчивых мыслей, порой эти мимолетные позорные случаи из прошлого и приступы одиночества настолько сильно накрывали Пола, что он длительное время не мог сомкнуть глаз по ночам. Пол не поспал ни разу здоровым полноценным сном за две недели в больнице, оттого он часто отрубался днем, и хоть в этом был определенный плюс в том, что ему не приходилось слушать не затыкаемые монологи мумии Джона, но за каждым дневным сном вновь наступала ночь, а с ней и внутреннее самотерзание. По ночам Пол слышал плач: тихий, почти не слышный, будто заглушенный. Ему это казалось ненормальным и будоражащим, плач обычно был кратковременным – длился всего несколько секунд за всю ночь, и в первый день Полу думалось, что ему послышалось. В следующий раз, как Пол услышал плач, он убедился, что он настоящий, но ему мнилось, что его ментальное здоровье настолько ухудшилось, что он не осознает уже, как сам плачет. Но в ту же ночь он поменял свою точку зрения: как бы ему не было хреново, но до такой жалобной и апатичной степени он еще не доходил, как он сам посудил. В палате кто-то плакал, а единственными призраками, в которых верил Пол, были те самые призраки прошлого, которые приходили однажды в гости к его родителям или учились с ним в одной школе; так кто же тихо пускал слезы в ночи?