Ида Мартин
К востоку от Евы
Глава 10
Поездка в кондитерскую ничего не дала. Оказалось, что это целая сеть, и Ева могла работать хоть в Крылатском, хоть в Капотне, а чтобы выяснить, где именно, предстояло объехать около тридцати кафе.
Распрощавшись с Саней, я снова зашел на съемную квартиру Евы – проверить записку. Бумажка по-прежнему преспокойно торчала в двери, и у меня на душе с удвоенной силой заскребли кошки. Когда я обсуждал Еву и все, что случилось, с Саней, когда придумывали, что делать дальше, настоящая тревога отступала. Я будто переносился в «мистический лес», и мы вместе разгадывали очередную загадку, но стоило остаться наедине со своими мыслями, как снова накатывало беспокойство.
«Пока ничего не нашли», – выполняя обещание, написал я Наташе.
«Совсем?» – тут же откликнулась она.
«Увы».
«Даже странички в соцсети?»
«Я еще не смотрел».
«А вот я нашла!»
«И что же там?»
Через пять минут пришло голосовое сообщение, в котором с прилежной торопливостью ботанички, стремящейся продемонстрировать, как хорошо она выучила урок, Наташа рассказала следующее:
«Я узнала, что Ева из Питера, что она любит плюшевых медведей, орехи, Криса Айзека, абрикосовый цвет, белые тюльпаны и умеет кататься на роликах. Примерно до восьмого класса носила косички, а потом появились дреды. Что у нее есть татуировка в виде замочной скважины на шее под волосами и один глаз у нее темнее другого, потому что в нем слишком много коричневых крапинок. Ее счастливое число – семь. Она мечтает о коллекции виниловых пластинок, ненавидит грустные финалы и пишет с ошибками. Ее школьных подруг звали Вика и Ульяна. В девять лет она переболела ветрянкой, а в одиннадцать корью».
Запись закончилась на шумном выдохе Наташи, выдавшей все это едва ли не на одном дыхании.
«Я впечатлен, – признался я тоже в голосовом. – Хотя жаль, что среди всей этой информации нет никакой конкретики. Ну, то есть знание о том, что она любит, вряд ли поможет узнать, где она сейчас и что с ней».
В ответ Наташа прислала ссылку на профиль Евы и приписала:
«Ты посмотри, а потом обсудим».
Фотографий у Евы оказалось много. На них она представала в разных образах и нарядах, сами снимки обязательно сопровождала мудрая цитата или строчка из песни. Она вела страничку не менее десяти лет. Я глядел на ее улыбчивое курносое лицо, на аборигенские волосы, на ладную фигурку, чувствуя, как скатываюсь в то, что называют страданием, и, чтобы это поскорее прекратить, написал Наташе, что все посмотрел.
Тогда она перезвонила. Был не лучший момент, чтобы болтать по телефону: Митя хоть и делал уроки в наушниках, но подслушивать это ему никогда не мешало. А я не то чтобы хотел от него что-то скрыть, просто не горел желанием пересказывать перипетии последних дней.
Пришлось отправиться на кухню, куда в любой момент могла войти мама.
– Даже если на первый взгляд кажется, что никакой информации нет, это не значит, что ее нет на самом деле, – осторожно сказала Наташа. – Ты заметил, что все посты – это фотографии Евы в разных красивых видах?
– Ну да, заметил.
Окажись Наташа рядом, ироничная усмешка, которая растянула мои губы, наверняка отбила бы у нее охоту продолжать в том же духе, но, к счастью, мы говорили по телефону.
– Суть именно в том, как она фотографируется, а подписи под снимками вторичны. Даже если в них она пишет что-то о себе. Это говорит о чем? О том, что ей хочется признания и восхищения или она это делает для кого-то конкретно, кому хочет нравиться.
– Это что, какая-то психология?
– Обычная психология. Бытовая.
– Ладно, давай дальше. – В общем-то, мне нравилось обсуждать Еву именно так, а не как с Саней, который бесконечно повторял, что Ева секси.
– Она любит древнего певца Криса Айзека, которого мне пришлось гуглить, и, скорей всего, о нем ей рассказал кто-то из старших, например родители, но как тогда они разрешили ей сделать дреды? Моя мама убила бы меня за такое!
– У тебя строгая мама? – Мне не очень понравилось то, что Наташа осуждает Еву.
– Не то чтобы строгая, но для нее очень важно мнение окружающих. Что они скажут. По правде говоря, я думаю, большинство родителей такие. Типа: веди себя прилично, одевайся прилично, говори прилично, думай прилично… В общем, мне кажется, у Евы с дредами либо бунт, либо родителям нет до нее никакого дела. Лично я больше склоняюсь к бунту. По собственной воле я не смогла бы так долго заплетать косы.
– Она поклялась себе, что пострижется, когда заработает миллион, – строго пресек я Наташину разыгравшуюся фантазию. – Уж это-то я точно знаю.
– Кстати, татуировка замочной скважины означает, что человек ждет, когда кто-то подберет ключик к его сердцу, если, конечно, у кого-нибудь из его окружения не набит ключ от этой скважины. Так иногда делают влюбленные.
– Может, тебе удалось найти каких-то ее друзей? – Судя по всему, Наташа просидела, изучая Евину страницу, не один час.
– Кое‑кого нашла и троим даже написала. – Она загадочно помолчала. – Но мне пока не ответили.
– Вот это да! – Тут уже я действительно пришел в восхищение. – Ты просто умница. Спасибо! Не знаю, чем я заслужил такую помощницу.
Она смущенно хихикнула:
– Я же скучающая Нэнси Дрю, забыл?
– Ах да, точно. – Я тоже развеселился. – Придется в качестве благодарности научить тебя варить правильный рассольник.
– Правда? – на полном серьезе спросила она. – Честно научишь?
Вообще-то я ожидал, что она посмеется и отшутится, как это делала Ева, но Наташа восприняла все за чистую монету, а с учетом того, что она продолжала мне помогать, не в моих интересах было отказываться от своих слов.
– Хорошо. Честно.
– А когда? Давай завтра?
На другой день, проверив вначале записку в Евиной двери, я поехал к Наташе.
К моему приходу она переоделась в черный свитер оверсайз и лосины, собрала волосы ободком и накрасила ресницы.
Я был в ее квартире в третий раз, но впервые осмотрелся внимательно.
Просторный светлый холл. Две двери в комнаты, но когда мы с Саней прятались от Егора Степаныча в гостиной, то не заметили, что она проходная и за ней есть третья комната.
Интерьер лаконичный, бежевый с зеленым и темно-коричневым, ремонт свежий, много свободного места и никакого лишнего барахла вроде того, что попадалось на глаза в нашей квартире при входе: чехол с Митиными лыжами, пакеты, рюкзаки, сумки, летняя обувь.
На кухне Наташа застелила стол нежно-лаймовой скатертью, и все окончательно сделалось свежим и радостным, будто только распустившимся.
– Я тут подумала… – Она замялась, словно застеснявшись. – Можно мы приготовим не рассольник, а что‑то другое? Я много чего заказала, но перловку забыла.
– Да запросто! Что угодно. – Я раскрыл холодильник.
Он ломился от пакетов с продуктами.
– Где же твои родители?
– Папа на даче живет уже много лет. А мама в командировке в Нижнем Новгороде.
– Понятно. – Я оценил запасы. – Кто в таком случае все это собирается съесть?
– Мы. – Она виновато улыбнулась.
– Мы – это ты и я?
– Я просто не знала, что тебе захочется приготовить.
– О боже! – Я захлопнул холодильник, постоял немного и снова раскрыл: – Ладно. Готовить будем печень в йогурте. Просто, быстро и сложно испортить.
Наташа выдала мне фартук с веселыми пчелками, набор ножей, сковородку и деревянную доску, а сама устроилась рядом – чистить картошку.
– В шараге учат по классике. – Я вооружился шеф-ножом. – Столовские рецепты типа «правильного» рассольника. Остального я нахватался в прошлом году, когда подрабатывал в ресторане.
– А сейчас ты где-то работаешь? – Вместо того чтобы наблюдать за тем, что я делаю, она смотрела на меня.
– До ноября работал в кафе возле колледжа, но оно закрылось. После Нового года в это помещение должны другие хозяева въехать, пойду к ним. Место удобное – не нужно на дорогу тратиться.
Я замолчал, но девушка продолжала смотреть: рот слегка приоткрыт, взгляд неподвижен, однако стоило заглянуть ей в глаза, она тут же отмерла и смутилась.
Наташа была забавная, и почти все, что она говорила, отчего-то заставляло меня улыбаться.
Я скинул кубики печени в пассерованный лук и подвинулся, чтобы она поставила кастрюлю с картошкой на плиту.
Дома, когда я готовил, на кухню никто не заходил. Я не ругался и не требовал покоя, но был собран и строг, как хирург во время операции, потому домашние предпочитали дожидаться результатов за дверью.
– Можешь мне доверять, – неожиданно сказала Наташа. – Я не родитель, не старший товарищ, не твоя девушка, даже не друг. Я не стану тебя ни за что осуждать, упрекать и вообще как-либо оценивать. Понимаешь?
– Не очень. – Я повернулся к ней.
– Просто скажи как есть. Я хочу услышать это от тебя, а не от Сани.
Ее тон удивил. Откуда взялась эта взрослость? На секунду я испытал нечто похожее на возмущение, словно меня обманули, но Наташа невинно хлопала глазами.
– Я про Еву, – пояснила она. – Я же чувствую, что все не так просто. Есть что-то, о чем ты не говоришь.
В голову вдруг пришло, что в йогурт можно положить яблоки.
– Кажется, ты звала меня, чтобы учиться готовить, а сама вместо этого болтаешь.
– Да-да, конечно! – спохватилась она. – Я внимательно смотрю и все запоминаю.
Пару минут мы молчали. Я медленно вылил йогурт на сковородку и добавил измельченный чеснок.
Кухню окутал кисло-сладкий аромат.
– Хочешь, расскажу притчу? – не выдержала Наташа за моей спиной.
– Давай.
– Пришел как-то один юноша в хижину к мудрецу и говорит: «Помоги мне найти любовь». – Как только она начала это рассказывать, ее лицо удивительным образом ожило, преобразилось, а едва уловимая печаль в глазах сменилась задорным блеском. – Мудрец отвечает: «Хорошо, только сначала поедим. В шкафу ты найдешь хлеб, а я схожу за молоком». Юноша обрадовался, потому что долго шел к мудрецу и был голоден. Мудрец ушел, а юноша принялся искать хлеб. Час искал, два, три, но никакого хлеба нигде и в помине не было. Оставалась только железная дверь с навесным замком. Предположив, что хлеб может быть за ней, юноша нашел тяжелый камень и принялся сбивать замок, потратив на это еще несколько часов. А как только одолел его, раскрыл дверь и увидел за ней хлеб. В хижину вернулся мудрец и сказал: «Это ответ на твой вопрос».
«Я понял! – обрадовался юноша. – Я должен искать любовь с тем же упорством, что и хлеб искал?» «Упорство тебе, конечно, не помешает, – согласился мудрец. – Но главный мой урок заключается в том, что нельзя отправляться на поиски любви голодным!»
Наташа расхохоталась, а я развеселился от того, как задорно она смеется.
– Ты вообще бываешь серьезной? – Я вернулся к сковороде.
– Редко, – с готовностью отозвалась она. – Я очень несерьезная. В детстве мне достаточно было палец показать. Папа так делал. Согнет указательный и крутит им у меня перед носом. Не знаю почему, но у него смешно получалось, и я заливалась так, что даже икать от смеха начинала, а потом он приставлял к этому пальцу указательный другой руки и говорил: «Усложняем задачу». Тогда меня было уже совсем не остановить.
– Скажи честно, зачем ты меня позвала? – Я приоткрыл на кастрюле с булькающей картошкой крышку, чтобы вода не норовила перелиться через край. – Тебе ведь что рассольник, что печенка – ничего не интересно.
– Вовсе нет! – Наташа перепугалась, будто я сказал, что собираюсь уходить. – Просто про Еву интереснее, чем про рассольник. Ты ее любишь?
Столь прямолинейный вопрос застал врасплох. Сам для себя я еще не окончательно определился, но Наташе необязательно было об этом знать.
– Да. Наверное, да.
– То есть ты собираешься найти и вернуть ее, даже если она в порядке? Просто так, для себя?
– Да! Именно. Для себя.
– Тогда понятно. Только вот интересно. – Она склонила голову набок. – А как отличить настоящую любовь от колдовства?
– Никакого колдовства нет! – Сняв фартук, я повесил его на спинку стула. – В лагере случилась одна вещь, которую я не понял и до сих пор не понимаю.
Наташа замерла в ожидании.
– Это было задание в рамках очередного этапа. Там все обставлено как ролевка: локации, персонажи, все играют, подстраиваясь под легенду о том, что дело происходит в мистическом лесу. Несколько команд. Каждая шла своим маршрутом. Иногда эти маршруты пересекались в базовых локациях. На этих базах можно было немного передохнуть, помыться, поесть, не заморачиваясь готовкой, поспать даже. Короче, по плану нам предстояло прийти в деревню часам к двенадцати ночи. Но просто так там ничего не делалось – это не туристический поход. Все обязательно через одно место. Вот как если ты встанешь на коврик и тебе скажут, что это твой плот, а кругом море, и, если сойдешь с ковра, утонешь. Так там устроено. Все не по-настоящему, но ты должна усиленно изображать, что принимаешь это за чистую монету. В общем, сначала мы дошли до ведьмы. – Я усмехнулся, рассказывать об игре было неловко; у Сани таких проблем не возникало, он считал, что «Дофамин» – это круто, а я казался себе великовозрастным дураком на детском утреннике. – У этой ведьмы были мобы, которые выполняли роль наших теней, но по факту должны были просто довести нас через лес до деревни. Для этого их привязали к нам длинными веревками, чтобы шли дольше.
– Я понимаю. – Наташа уловила мои метания. – Я смотрела несколько выпусков «Последнего героя» и «Форта Боярд» и еще чего-то. Мне нравятся такие приключения. Но я и подумать не могла, что подобные лагеря существуют.
– Существуют. Проверено на личном печальном опыте. В общем, нас привязали к этим теням, и мы пошли. Задачей теней было немного поплутать по лесу, чтобы участники понервничали, но не дольше пары часов, а потом привести их в деревню. Так, собственно, получилось со всеми, кроме меня. Моей тенью была Ева. Она прямо сказала, что не хочет столько времени глупо блуждать в трех соснах, и предложила сходить на озеро искупаться. Мы развязались, поплавали, а потом просто сидели и болтали, пока я не заснул. А проснулся от крика. Евы рядом не было. Я пошел ее искать. И как будто бы даже нашел их, но попал в ловушку, и на меня свалилась большая сухая дубина.
– Погоди. Ты сказал, что нашел их. Кого «их»?
– Вот это самое непонятное. – Я снова попытался вспомнить тот момент. – Я увидел двух людей и не сомневался, что один из них – Ева. Только она потом сказала, что мне это привиделось. И что она отошла пописать, а вернулась – меня нет. А еще у нее на скуле был синяк, как будто кто-то двинул кулаком под глаз. По ее словам, она просто в овраг свалилась, но как можно упасть в овраг и удариться лицом? Вот такая история.
Я замолчал, наблюдая за Наташиной реакцией. Девчонка сидела, подперев ладонью подбородок и задумчиво устремив взгляд в потолок.
– Может, она кого-то покрывала?
– Я тоже сразу так и подумал! Но все равно она вела себя странно и успокаивала зачем-то меня.
– Конечно, странно, если это она тебя заколдовала и привязала к себе.
– Кажется, ты хотела услышать, что скажу я, а не Саня! Вот я и говорю тебе как есть, без всякой этой ролевой фигни, – откликнулся я немного резко, но, заметив, как расширились Наташины зрачки, поторопился сдать назад: – Пожалуйста, не нужно смешивать игру и то, что было на самом деле.
– А вдруг то, что вы пили из котла, было какое-то галлюциногенное?
– Думаешь, лагерь практикует подобные методы вовлечения в игру? Я скорее поверю в приворот, чем в наркотики.
– А Ева сама тебе ничего не давала?
– Только жвачку.
– Так, может, дело в жвачке? Но зачем ей скармливать тебе галлюциногенную жвачку? У вас с ней что-то было? Поэтому ты на нее так запал?
– Нет! Не было. Ни до лагеря, ни после.
– Но если предположить, что тебя все же чем-то накачали, а крики и люди – лишь плод твоего воображения, то как ты можешь с уверенностью утверждать, что ничего между вами не было? И что синяк тоже не твоих рук дело? – Наташа на секунду задумалась, а потом с новым воодушевлением выдала: – А вдруг это ты сам на нее напал, а потом все забыл? Так бывает, если человека мучает совесть.
– Издеваешься?
– Ну а что? Смотрел фильм «Сердце Ангела»?
– Смотрел! – отрезал я. – Еще немного – и я пожалею, что рассказал тебе обо всем.
– Кстати, мне ответила одна девушка, Рина, с которой Ева снимала квартиру. Где сейчас Ева, она не знает, но разрешила ей позвонить.
– Что же ты молчала! – Я негодовал и в то же время был готов расцеловать Наташу. – Давай позвоним ей прямо сейчас?!
Мы устроились на кухне. Сели рядом и, включив громкую связь, положили телефон перед собой на стол.
Был час дня, и Рина ответила на звонок бодрым голосом. Судя по звукам на заднем плане, она находилась на улице.
– Рина, доброе утро! Скажите, пожалуйста, вам сейчас удобно говорить? – задорно выпалила Наташа голосом, каким обычно разговаривают надоедливые рекламные агенты, и тут же поторопилась пояснить: – Меня зовут Наташа. Я по поводу Евы. Я собираюсь снять комнату в одной с ней квартире и хотела бы немного о ней узнать. Вы уж простите, что я к вам обращаюсь, но сейчас такое время. Лучше все заранее проверить.
– Я понимаю, – дружелюбно отозвалась Рина. – Тут такое дело, Ева отличная девчонка и замечательная соседка, особых претензий никаких. Но есть один нюанс, из-за которого я бы не могла с чистой совестью советовать вам ее как хороший вариант для совместного проживания.
Наташа насторожилась:
– Какой нюанс?
– У нее какие-то проблемы то ли с парнем, то ли с семьей. Точно не знаю, но она постоянно от кого‑то прячется и боится, что ее найдут. Потому часто переезжает и порой делает это внезапно. Вот как в моем случае. Взяла и уехала, не предупредив. Потом позвонила и сказала, что нашла себе другую квартиру. А мне что прикажете делать? За два дня я новую девочку не найду, а всю квартиру оплачивать для одной слишком дорого. Кстати, не хочешь ко мне? Я обязательная и чистоплотная. Только у меня кот.
– Большое спасибо, – ответила Наташа. – Та квартира мне больше по расположению подходит.
– Ладно, как знаешь, но я тебя предупредила. Если Ева свалила, то все. С концами. Она вон у меня даже чемодан свой оставила и ключи не торопится отдавать, зараза.
– А парень у нее есть?
– Трудно сказать. Мы не особенно близки и про личную жизнь друг другу не рассказывали. Но в квартиру она его точно не приводила.
– А где она учится или работает?
– Нигде не учится. Во всяком случае, у меня такой информации нет. С сентября работала в частной кондитерской. А до этого – официанткой в стриптиз-клубе, но это не точно. Больше мне тебе сказать нечего. К тому же я уже пришла. Надумаешь стать моей соседкой, звони.
Рина отключилась, и Наташа вопросительно уставилась на меня.
Я улыбнулся:
– Ты – прирожденная актриса.
Глава 11
Я никогда не жил иллюзиями. Мне нравилось читать, но в отличие от большинства детей, сбегающих в вымышленный мир, я осознавал, что это просто истории. Чьи-то чужие фантазии, красочные, увлекательные, но ненастоящие. По этой же причине страшилки меня не пугали, а межгалактические полеты не захватывали воображение. С одинаковым интересом читая о пиратах, попаданцах, интригах королевских династий и боевое фэнтези, я всецело оставался там, где находился, не додумывая исход этих историй самостоятельно и разумно следуя за повествованием автора.
А еще я не выносил того, что вмешивается в работу сознания: вызванный высокой температурой бред, общий наркоз, алкоголь, а теперь и магический лес со всеми его штучками. Потеря контроля над собой давалась мне мучительнее, нежели физическая боль.
Я и напился-то в жизни единственный раз, когда мы с Игорем в пятнадцать лет напробовались виски из коллекции его отца. И сначала бесились, скача под музыку, потом поливали прохожих с балкона из водяных пистолетов, а потом уснули за просмотром «Гравити Фолз», и маме пришлось прийти за мной, чтобы позорно отвести домой. Мои родители, как и родители Игоря, отнеслись к случившемуся с иронией, но сам я долго потом чувствовал невыносимый стыд – и не только перед ними, но почему-то и перед Игорем, который, наоборот, вспоминал о нашем «отрыве» со смехом и предлагал повторить. Но я категорически отказывался добровольно превращаться в идиота.
Ладно, допустим, Ева зачем-то (зачем?) подсунула мне галлюциноген и я выпал из реальности. Но хоть какой-то эпизод или картинка должны же были остаться? Даже если предположить, что я по каким-то необъяснимым причинам ударил Еву, даже если предположить, что по каким-то необъяснимым причинам я ударил девушку в принципе, то этого невозможно не запомнить! Хоть что-то должно было в голове остаться. Мне могло казаться, будто на меня набросился монстр или ведьма или будто я – это вовсе не я, однако реальность, которую я тогда видел, не имела никаких искажений. Мне не чудились призраки, за мной никто не гнался, и я не собирался ни на кого нападать. Просто пошел на крик, и все.
Вместе с тем Ева сама сказала, что я должен что-то вспомнить, но больше ничего объяснять не стала. И что, в таком случае, это могло значить?
Столь же абсурдной представлялась и версия колдовства, которая легко объясняла влюбленность в Еву, но не ее падение с обрыва лицом вниз.
Мне стоило расспросить ее о случившемся в «Дофамине», когда мы пили чай или смеялись, пытаясь свернуть ковер, но я не мог и предположить, что на следующий день она так резко исчезнет. Не хотел торопить, упрекать, ставить в неловкое положение. Пытался держаться благородно. Надеялся, потом как-нибудь она сама об этом заговорит, а я такой: «Какая ерунда, я уже и не помню, что там было» или «У тебя там была назначена встреча? Ха-ха-ха! Тогда все понятно. Я не в обиде».
Стоп. Назначена встреча. А ведь это самое нормальное и разумное объяснение. И почему я раньше до него не додумался? Меня охватило возбуждение. Ева просто отошла с кем-то поговорить, вот и все. Условилась с этим человеком заранее, потому и привела меня к озеру. Какой же я осел!
Похоже, я произнес это вслух, потому что Митя на соседней кровати вытащил наушник и спросил:
– Что?
– Ничего. – Я отвернулся к стене.
Уже давно пора было заснуть, но я все ворочался.
– Зачем ты назвал себя ослом?
– А зачем переспрашивать, если ты слышал?
Брат глухо усмехнулся.
Я попытался сложить воедино все, что имел. Рина сказала, что Ева кого-то боялась и постоянно переезжала. Мог ли человек, который схватил ее возле подъезда, быть тем, от кого она все это время убегала? Конечно мог. Собственно, скорей всего, так оно и было. А вдруг Ева замужем? Почему нет? Ей двадцать четыре, она свободная и самостоятельная. Но ее муж – деспот и тиран, и она от него сбежала. Или он богатый и влиятельный, запер ее в четырех стенах, как игрушку, и она не вынесла заточения. Или он – ведомственный сотрудник, или криминальный авторитет, или мусульманин с гаремом, в котором Ева пятая жена. Вариантов было множество.
У Рины остался Евин чемодан – вдруг в нем есть подсказки?
Я прямо-таки злился на себя, что не могу перестать об этом думать. Со мной такое случилось только однажды. Мы с отцом ездили сплавляться на байдарках с его друзьями, и на одной из стоянок я потерял телефон. Выронил, пока собирали чернику. Но это выяснилось позже, когда через день в конце маршрута мы пересеклись с группой профессиональных байдарочников, которые шли за нами и останавливались в том же месте. Они подобрали телефон и спрашивали о нем у всех, кого встречали по дороге. Но до этого момента я без конца прокручивал в голове варианты, где мог его посеять и как это произошло. То ли он выпал при посадке в лодку, то ли возле костра, то ли когда папин друг подсаживал меня на кедр, чтобы я достал шишки. Папа успокаивал и обещал купить новый, но мне важно было знать, как я так облажался, – ведь это был мой первый собственный телефон, и я очень его берег.
С кем Ева могла встречаться в лесу ночью? Либо с тем, кто очень хорошо знает местность, либо с обладателем такой же рации, как у нее. Но точно не с одной из девушек-теней – с ними она могла поговорить в любое время. Скорее всего, Ева не хотела, чтобы ее видели вместе с этим человеком.
Похищение Евы возле подъезда и встреча в лесу. Могло ли это быть как-то связано или я просто сваливал все в одну кучу, потому что и то и другое касалось Евы?
Митя уже заснул, а я мучился до тех пор, пока не переключился мысленно на Наташу. Вспомнил притчу о поиске хлеба, заливистое хихиканье из-за показанного ее папой пальца, непослушные волосы, шаловливые замашки, с какой легкостью она разговорила Рину, и не заметил, как заснул.
Однако приснилась мне снова Ева. Она шла через лес в этой своей желтой шапочке и, оборачиваясь на меня, призывала следовать за ней. Я все хотел сказать, что мы идем в неправильном направлении, но лицо закрывала ковидная маска, и из-за нее я не мог произнести ни слова.
Потом вдруг стемнело и стало как тогда, на самом деле в лесу.
«Мы пришли в Аид, – сказала Ева. – Ты не должен смотреть назад! И искать меня тоже, иначе горбуша пережарится и тебе придется оставить ее в чемодане».
Потом Аид сменился чем‑то еще не менее сумбурным. Все впечатления последних дней перемешались и сыпались, как разноцветные конфетти из хлопушки. А проснулся я от того, что на меня стал падать огромный, величиной с автобус, свадебный торт. И в момент приземления его на мою голову я открыл глаза.
Было утро субботы. Брат еще спал, и я тоже планировал провести день в дремотном безделье. Даже проверять записку в двери не хотелось.
За окном разыгралась очередная снежная катавасия, родители тоже еще не встали. Я прикинул шансы успеть приготовить творожную запеканку к общему завтраку, но поленился.
Мама говорит, что, если бы не врожденное чувство ответственности и не ее пинки, я бы никогда не поднимался с кровати. Конечно, она сильно преувеличивает, но во мне точно не сидит та заноза, которая побуждает моего брата постоянно куда‑то бежать, с кем-то встречаться, тусоваться, заниматься спортом, крутить романы, участвовать в школьных мероприятиях и этих дурацких квестах. Мне нравится покой и предсказуемость. Я люблю ясность, надежность и комфорт. Выбирая между модными узкими джинсами и спортивными штанами, я всегда выберу штаны. И в магазин хожу не в тот, что дешевле, а который ближе к дому. И если можно что‑то не делать, например не гладить футболку, надевая ее под свитер, или не чистить морковь, потому что она мытая, то я не буду. И готовлю я не когда голоден, а потому, что нравится сам процесс.
Многие, с кем я только знакомлюсь, наивно принимают меня за спортсмена, полагая, что широкие плечи и мышцы – результат изнуряющих физических тренировок, и каково же бывает их удивление, когда они узнают, что дело просто в хорошей наследственности и крепкой деревенской породе Чёртовых.
Я ненавижу спать на жестком, мокрую одежду, какофонию звуков, суету, психологическое давление, излишнее внимание к своей персоне, пустые споры, нерешительность и вранье. А еще я всегда довожу начатое до конца, потому что жалею уже потраченные силы. В детстве частенько бывало, что Митя на энтузиазме затевал починку застревающего джойстика от приставки, начинал клеить воздушного змея или выращивать из косточки апельсиновое дерево, но для завершения этих, как и многих других, дел энергии в нем не хватало, он быстро остывал и переключался на новые идеи, так что мне приходилось собирать разобранный джойстик, винтики от которого я находил у себя в постели, доклеивать жалкого брошенного змея, поливать засыхающий апельсиновый росток… Все это привело меня к закономерным выводам о том, что бурная жажда деятельности ничуть не лучше разумной лености, ведь мерилом успеха является результат. А в этом смысле я всегда был эффективнее Мити.
«Мои собираются подарить мне на Новый год путевку в Красную поляну на двоих. Хочешь поехать со мной?» – пришло сообщение от Инны.
Ее семья была обеспеченная и легко могла позволить себе такой подарок. Папа владел большой кейтеринговой компанией, а мама работала у него управляющим директором. Предложение звучало соблазнительно, но, увы, согласиться на него я никак не мог. Во-первых, это означало бы продолжить отношения, которых я не хотел, а во-вторых, отдыхать за чужой счет было не в моих правилах.
К тому же в нашей семье было принято встречать Новый год дома, и даже Митя мужественно соблюдал эту традицию.
«Прости. Не могу» – от лаконичности моего ответа слегка веяло грубостью, ведь по идее я должен был поблагодарить Инну и пожелать ей отлично провести время, но мне не понравилось, что она действовала так, словно собиралась меня купить.
Отправив сообщение, я непроизвольно перешел на открытую в другой вкладке страничку Евы. Я не собирался снова залипать на ее фотографиях и накручиваться. Но залип.
– Все ясно, – раздался голос брата у изголовья.
Вздрогнув, я поспешно убрал телефон. Митя нарочно тихо подкрался, воспользовавшись моей сосредоточенностью, – он обожал так делать.
– Можешь не прятать, я уже все видел. – Сладко потянувшись, он принялся размахивать руками, исполняя нечто вроде зарядки. – Хочешь мое мнение?
– Нет!
– У нее ринопластика. Лучше бы себе сиськи сделала, чем нос.
– Пошел к черту! – Я попытался достать его ногой, но Митя весело увернулся и вылетел из комнаты в одних трусах, весело голося на всю квартиру: – Пап, он меня к тебе послал!
После завтрака, который приготовила мама, я все же пошел проверять записку. Она по-прежнему торчала из двери, только как будто немного пожелтела.
Я отпер квартиру. Спокойно снял куртку, повесил ее на деревянную вешалку, разулся. В этот раз решил не торопиться. Если Ева до сих пор не вернулась, то вряд ли нагрянет прямо сейчас, чтобы упрекнуть меня в вероломстве.
Первым делом я направился в комнату и высыпал содержимое Евиной сумочки на кровать.
Две помады, флакон духов размером с шариковую ручку, чеки, мелочь, одна прокладка, упаковка бумажных платков, перцовый баллончик, портативная пепельница с защелкивающейся крышкой, еще одна связка ключей с брелоком-котиком, «Алхимик» Коэльо в мягкой обложке, пластиковая карта таро с изображением падающей башни вместо закладки и апельсиновая жвачка.
Я бестолково полистал книгу, словно мода оставлять заметки на полях не закончилась полвека назад, покрутил в руках карту и сложил все обратно в сумочку.
Кассетный магнитофон Ева переставила на подоконник.
В подкассетнике стояла кассета. Я нажал кнопку включения, и загорелась красная лампочка, означающая, что магнитофон работает. Похоже, Ева вставила в него батарейки, и едва я надавил на тугую клавишу «play», как комната наполнилась шипящим звучанием электронной мелодии.
Немного убавив звук, чтобы у соседей не возникло вопросов, я перемотал кассету на начало и развалился в продавленном кресле.
Все в этой комнате напоминало мне о том дне, когда мы делали перестановку.
