Игорь Николаевич Крончуков
Печальный Пастатов
Я думаю, он загадочен и уныл…
– Ну, что вы? Загадка, не загадка.
Но наука вечна…. Эх, да ладно!
Пока лекарство против смерти не изобретут…
– А что, возможно?.. Сделать, тут…-
Лидия Михайловна оторопела.
– Не знаю. Не для моих умов, а значит не мое дело.
– Ну, что ты!? Племяш, уж так.
– Истина! Есть истина. Каким бы не был впросак.
– Говорят, можно и холеру лечить? -
Дядя посмотрел на племяша и сам начал говорить:
– Да! Да! Все…. Да, можно…
– Дядюшка! Дядюшка, только осторожно.
Если болезнь эту, затянуть… -
И дядюшка злостно, успел леди мекнуть.
– То болезнь не излечима!
А если не тянуть резину…. Не едина! -
Пастатов сделал подавленное лицо.
Леди пожалела, что спросила про то.
– Простите, мне надо отойти.-
И назад убрал руки.
– Странно, такую привычку не замечал…-
Скромно дядя, про Вадима сказал.
Вот и март снова настал.
– Ровно три!.. – Пастатов начал:
– Я уже здесь, так сказать, пребывал!
Ну, не считая, того что я тебя покидал…
И решил оставить селенье…
– Врасплох! Взял ты меня, с этим веленьем.
– Да! Дядюшка, да.
Не уезжал я?.. От того что, взаимно жаль мне и тебя!
А тут заметил: Лидия Михайловна есть,
Мешать ни кому не буду. Вот и вся «честь»!
– Что ты? Что ты, говоришь!?
– Право дядя. Я знаю, не уследишь.
Но все, же хватит, я устал.
Тихое селенье, но такого здесь узнал!
Видывал: чувства любви, тоски,
А также печали и ненависти.
Хватит дядя, я устал.
Хотелось бы, что б я, новую жизнь начал!
Все мне здесь!.. Напоминает о плохих днях!
Вот что, я хотел объяснить в этих словах.-
– И когда?.. Ты едешь, и когда?
– Завтра. С самого утра.
– Так ведь надо проводины построить…
– Гости, выпивка, застолье…
Нет, не надо. Тихо-смирно я
Поеду к центру, там жизнь моя!
Там у меня карьера, там дела…
А здесь, не держит, ничего меня.
Лишь ты меня держишь. Вот и все.
Вам с Лидией Михайловной, желаю: «О-го-го!»
– Ну, племяш! Ты меня расстроил чуть-чуть.
Тем чуть-чуть, что тебе нужен этот путь.
– Ничего дядя, ты теперь не один:
Няня, господа, да господин!
Если мне здесь остаться жить,
Состарюсь быстро и молодость не увидеть.
Пойдем дядя, домой
Холодно, чего-то. О-е-ей!
– Пойдем, племяш. Пойдем.
Нянечка, нас накормит супом.
– Дяденька, если ты женишься…. Пиши!
– Что ты, племяш! Уж, ни шути!..
– Вот ведь, есть плюсы и минусы, что приезжал!
Плюс! Понял: любовь, тоску, тебя повидал,
Лето хорошее, было у нас!
Вот больно мне здесь. Это минус как раз.
– Ну, племяш, как знаешь. Как знаешь.
– Хорошо хоть, дядя, ты меня понимаешь.
– Вот, племяш, сколько ты здесь был!
А у Нестерова, так ничего и не купил.
И в гостях ни у кого не побывал…-
Слеза выскочила, и он замолчал.
– Да, дядя. Я виноват. Оставил тебя в тот раз,
Уехал, и смерть Светланы свела нас.
– Ну, племяш. У тебя еще вся жизнь впереди!
– Дядь! Не старь себя, раньше времени!
– Сам говоришь: «Истина!» и так…
– Ба! Порой сам себе я мостак..-
Дядя с племяшом, упоенно шли.
Дом был не близок, и они успели поговорить про «мечты».
– Дядь. Вот у меня в детстве, была мечта
Что буду великим полководцем я!
Но внедрился в «историю»…. Да, ну
Думаю, еще помру…
– А у меня мечта была, что б поэтом я был!
Но так, ничего и не сочинил.
– А у меня мечта была, всегда при деньгах!
Без них, нищенство и крах!-
Ворвался Земельных и мимо прошел.
– Умный! Вроде как мол.-
Посмеялись, дядя и племянник.
Вдали воздался собачий лик.
Двое в дом они зашли.
И в полночь голоса утихли.
И свет затем погас в окне.
Спят господа, спят во тьме.
С утра по раньше, что есть мочи
Петух кукарекнул, потом короче.
Пастатов глаза свои открыл.
– Петухи – он провыл.
Дядю тоже, застал врасплох,
– Да чтоб, у петуха язык отсох!-
И ведь знал: что рано вставать,
Надо было пораньше, лечь спать.
В комнату донесся запах супа,
Няня ходила по кухне, смотря тупо.
По утрам она всегда не хотела:
Ни говорила, не пила, не ела…
Пастатов одевшись, дядю встретил
Взор его, глубоко метил.
Дядюшка не ел, все на племяша глядел,
Сам еще не проснулся, от сонности бел.
– Что, племяш? То же не выспался ты?
– Это нам на всю жизнь уроки!
Если рано ехать, – зевнув,
– Надо рано ложиться – на горячий чай подув.
Беседа все не развивалась за едой:
Пастатов вздыхал, дядя ныл: – «О-еей!».
Разговаривали так, будто и не расстаются.
Одевшись, далее обуться.
Вышли на холодную улицу, во двор.
Коровин, с утра пораньше, хлопал ковер.
– Ариведерчи! Ариведерчи!– кричал он.
– Да, да – сквозь дядюшкин стон.
Повозка уже была наготове.
Воздух стал холодней, суровей.
– Ну, племяш! Дядьку своего не забывай!
Сколько лет не виделись! А тут снова: «Получай!»
– И ты дядюшка, не забывай, мне писать. –
Обнялись. Стали друг друга целовать.
«– Не уезжай! Не уезжай!» – лезли мысли у дяди,
Затем: «– Есть ли смысл? Да, ладно…».
– Ну, племяш. Раз, ты решил!
Значит, ты не погрешил!
Ну, давай! С богом! Мой родной!
– Пока, дядюшка! Вскоре письмо и «Приветик мой!»-
Пастатов взобрался на коня, слегка в опаску,
И дорога почудилась как сказка.
И воздух стал свежей, не как раньше.
И ветров нет и как то слаще…
– И дорожка в пути ведет!
И ямщик свою песню поет:
«– Эй, гражданин! Ну, же! Что ты!?
Дай на булку хлеба и водку!» -
Пел Коровин, звук отдалялся все дальше и дальше.
Пастатов вспоминал, что было раньше…
Подумал, что новая жизнь впереди!
Отдаляли его от селенья, все дальше, кони вели.
Пастатов повернулся назад
И стал довольно- таки рад:
Дядюшка махал рукой,
А нянюшка позади, дрожала «ходьбой».
Коровина уже было, не услыхать,
Зато можно было увидать:
Как он хлопал свой коврик.
И лишь доносился одинокий лик…
У Пастатова в голове промелькнуло
Остаться, но мысль в лето канула…
Пастатов все, так же грустил,
Держал в душе странный пыл.
И вдруг капнула слеза…
Последний услышал звук он, от села.
Как вдали прозвенели колокола.
– Вся жизнь- игра! Вся жизнь- игра!-
Проговорил вдруг, на удивленье.
Повернувшись, опять назад, на селенье…
Но его было уже не видать,
Белые холмы, давали о себе знать…
Все дальше Вадим, увозил тоску, печаль.
Все едет он, в необъятную даль.
******
И часы все шли, не предвещали нам весны,
Месяц март, а все дуют те ветры.
Сия и небо было отчетливо и сине,
На земле расположен слоем иней,
По пустырю, по белому, крик был: – «Эгей!»
Молодой парнишка вел коней.
Снежная пыль поднималась наверх
Мчались кони, мчали без помех…
Промчался мимо пустыря и в лес,
Как и не было никогда, тот исчез.
Следы вели от не богатеньких дворов
Сквозь возгласы собак и петухов,
Что значило.… Утро было раннее тогда.
А по дворам все шастала зима,
И не хотела она уходить,
Любит она реветь и ныть.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора
