Вадим Антона все учил,
В какой руке держать нож и вилку;
Антон из себя важного мнил,
Но после заказа, видимо, лишней была бутылка:
– Антон, тебе все с нуля,
Надо учить и запоминать.
Вот, взгляни на меня.
– Брат, тебе знать, тебе знать.
О смотри, какие дамы, -
И взгляд его на них нагрянул.
И, вправду, за соседним столиком сидели
Две дамы, пили, блюдо ели.
– Мм, ведь сколько мне лет,
А я уж забыл застежку корсет.
– Ну, братец, времени много,
Я и сам был мало у куртизанского порога.
– Такие хорошие, я и не верю,
Буквально еще месяц назад
Рядом сидеть – ума потеря.
А сейчас, ля-ля, тополя…
Вадим, они смотрят на тебя.
– Что ты Антон? Да и впрямь, ну да ладно.
В краску вгоняешь, как в детском саде.
Эх, мой дорогой ты друг,
Помню наши гулянья.
Сквозь дверной стук,
Девичьи расставания.
Вчетвером за руки держались,
В лазурных лучах купаясь.
Над девственными чувствами смеясь,
Наивно, но добросовестно улыбаясь.
И как бестревожны времена,
Лились так скоро,
Но скорость перерастала,
Бывало, небольшие ссоры.
В отместку на неприличных дам,
Выполняя совокупленья,
Что причиняло ран
Такое необдуманное решенье.
И ворчали за затеи плохие,
И совесть царила в нас.
А теперь весельем лихие
Воспоминаниями на этот час.
Знаю, дела были дурные,
Но теперь мы другие.
Вот так две недели путь их длился.
Вадим не раз тут удивился;
Антон вообще мало с другом говорил,
Все с кучером песенки ныл.
Кучер же тоже был удивлен,
Что такой барин был тут объявлен.
А ж менял об интеллигенции мнения,
Думая, разные бывают.
Но появилось терпение,
То, что барин рот затыкает,
А Антон все начинает.
Песни поет во весь темный лес,
Про сатану, про бес.
В поле народные песни,
В городе стихи интересные.
А средь низшего класса едут,
Несет чушь и бредни,
Называя философией он:
– Вадим, ну справедлив мой тон?
– Друг, право, дело не мое,
Что мещанину, что для кого.
– А ты, ямщик, скажешь чего?
Господа за столом сидели,
Пили вина, блюда ели.
Как два господа вмиг вошли,
Замерли, потом отошли.
Вадим все это видел,
Глядя на них, немного выпил;
А Антон рядом сидел,
О чем-то душевном галдел.
А те господа, отвернувшись,
Будто в другие разговоры окунувшись,
Но часто взгляд их встречался.
Вадим немного испугался,
Но был больше поражен:
Фотографию увидел в руках,
А там его друг запечатлен.
И тогда сразил страх,
Как же он был жесток,
Что вскочил Вадим тогда:
– Откуда у вас этот снимок?
Отвечайте, откуда же, а? -
Те два барина оторопели,
Такого слышать не хотели.
– В чем дело, друг? -
Ворвался Антон в момент.
– Представляешь, помнишь нам по 18 лет? -
Под звоном чашек и бутылки,
– Этот снимок я увидел с затылка.
– Просим прощения, – сударь проныл, -
Простите за наш хамский пыл.
Это фотокарточку мы нашли,
И вас похожих издали увидели, сюда принесли.
Сидели и смеясь как безумные,
Вы – не вы, все думали.
– А где она валялась? -Антон говорит,
А второй все молчит.
– Да вот, недалеко отсюда, вон, -
В окно взглянул Антон.
Вадиму неловко как-то стало,
Но и этого ему было мало:
– Странно. И откуда она здесь валяется? -
А румянец над его щеками издевается.
Антон понять все не мог,
Что это так Вадима раздражает;
Ведь ему уже было невдомек,
Об одной только водке думает, скучает.
Друзья решили до ноября отдохнуть.
Один, после далеких поездок, воздуха глотнуть,
Другой, после долгих переживаний,
Набирал новое в свое сознание.
По театрам, и оперы посещали,
В общем, не до печали.
Разве что не до интересных дел,
Антон Петрович храпел;
А так, дома сидели, разговаривали,
Вадим объяснял другу светские морали.
Но уже через неделю-полтора,
Антон уж и сам ходил гулять,
Не помешают холодные ветра.
Втихаря водки повыпивать.
Вадим знал, что тот наливает,
Но ни в чем его не упрекает.
Но ведь ныне не так, как десять лет назад,
А в полной мере не пятнадцать лет.
Далеки стали от дружбы, вот так
И не дать им совет.
Далеки теперь от брата,
Что сказать, великая досада.
Рано утром, сну помеха,
Вадим вошел: – Мне надо ехать, -
Антон только глаз открыл.
– То есть как? – жалобно проныл.
– Дела, друг, дела меня не ждут.
Вот получил конверт, я тут.
Все уже знают, все уже знают,
Что господы ныне приезжают.
А ведь помнят, кто я такой.
Неделю там и домой, -
Далее Антон его не слышал,
А Вадим все говорил:
– И храп тому виной, было бы лишне, -
Вадим горестно проныл.
– Да, брат, сон дороже дружбы, -
Опустив голову вниз, одеваться пошел.
Выходя на застывшие лужи,
Нечаянно наступив, к повозке побрел.
«Ладно, чего уж обижаться.
Ну пусть, обидно мне.
А что обижаться, чего смеяться?» -
Так Вадим нес грусть в себе.
Как не пытался Антон не пить,
Все к «Прохору» шло;
Пару дней пытался так жить,
Но нет, все равно.
И в безмятежности он был,
Как друг уехал, тот вскочил,
Из шкафа бутылку он схватил
И жадно глоток испил.
В одиночестве уж не привыкать,
По дому стал он блуждать.
Выйдя на улицу, решил он прогуляться,
И дождь стал во дворе проливаться.
Наконец, у фонтана остановился
И ничуть не удивился.
Господин подошел:
– Триста лет уж фонтану, -
Руки развел,
– Мал по малу.
Господин, видно, в тоске был,
Или пародируя ее.
Антон подумал, деньги пропил
И нет больше ничего.
– Знаете ли, небось,
Каждый год все эти дела проверяют?
С этим делом у них гвоздь, -
А тому не нравилось, что тот скучает.
– Ха-ха-ха, знаете ли, сколько здесь гуляем,
Ни разу не видел, сам знаю.
– А может, они дела делают в ночи,
Дабы не портить городу репутацию.
И в подвале работник не стучит.
Или проводится секретная акция.
– Да, дорогой друг, ну у Вас и мотивация.
Вам бы детективы писать, боевики,
Премии получать за статьи.
– Ну что Вы?! В нашем-то классе,
В наше-то время это опасно, -
Антон засмущался, скорей б исправиться.
– Да с Вами только забавиться.
Кстати, меня Николаем Петровичем зовут.
– Антон Петрович, по отчеству также тут.
– А откуда Вы, сударь? Не видывал Вас я.
– Издалека, Господин, издалека.
– А какие науки для Вас?
Видел бы гражданин Антониных глаз.
– Медицины? Или химии?
Или предметами иными?
– Да я чертежными делами.
Работал было над проектами, домами.
– Архитектор значит?! А что, неплохо.
У меня есть здесь вопрос.
Николай без конца говорил, что от такой суматохи,
Антон поседел на пару волос.
– Ну, что я могу сказать?!
По этому поводу мне есть, что взять.
И Антон чего-то говорил.
Чего он и сам-то не знал.
И из последних сил:
– Надеюсь, идею Вам дал.
Замечательно! Честно говоря.
Я тут сам ничего не понимаю.
В этом деле, «ой ля-ля»
Знаю, как не знаю.
И слов-то вставить не смогу.
– Ну, Слава Богу!
– А знаете ли Вы? У нас есть клуб,
Картежных игроков.
Вы то хоть как тут?
К этой игре не суров?
– Что вы?! Это игра по мне.
Самая лучшая, что есть на земле.
– А не желаете ли Вы поиграть?
Карты раскинуть, время занять.
– Обязательно! Я здесь знаток.
Неизвестный, право, но знатный игрок.
– Вот и узнаем. Каждый день,
Идет в нашем клубе игра;
Не для всех. Закрытый теперь,
По блату найдется стульчика два.
Идемте, идемте со мной.
– Извиняю-с, зайду-с домой, -
Адресат дал он того клуба.
У Антона задрожали губы.
– Игроки! Игроки! Тут мне.
И это уже не был покорной судьбе;
Как схватила за глотку та страсть,
Денежных фартом, банков напасть.
В темно-суровых тонах,
Комната злачная была;
В томных запахах табака
Перегаром она цвела.
Четыре картежника в карты играют,
То в тишине, то в гуле,
То вслух рассуждают:
Кто выиграет, а кто на нуле.
Другой помычит, другой воскликнет,
Третий молчит, четвертый утихнет.
Большие думы, большие ставки,
У всех азартные давки.
Шулер руку вниз потащил,
Честный выиграл игру,
Другой от несчастья проныл,
Другой будто сел на иглу.
Нервно, говоря уж: – Пас.
Карты кидая на стол;
Для кого-то жесток этот час,
Для кого-то счастливый, вроде как мол.
Для кого-то лучезарным светом, прекрасный мир,
А для кого-то грязный сортир.