Инга Мицова
«Идите и проповедуйте!»
«Идут легко, как-то очень легко, – думал он, следя за Путниками. – А ведь до ближайшего поселения не близко. Путники, – повторял про себя Никодим, – Путники, – повторял он, неизвестно чему радуясь. – Путники».
Он встал и направился навстречу.
– Вот жена как раз готовит молодого козлёнка, – сказал он.
Лик Иисуса встал перед ним, и Никодим вдруг увидел, что нет троих, а стоит один Иисус.
– Как же? – спрашивал Никодим, радуясь до того, что у него дрожали руки. – Вас ведь было Трое?
– Да, трое. Это Мы – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Я и Отец – Одно. Я же говорил ещё в Храме.
– Слышал, слышал, – улыбался Никодим. – Знаю, Ты и Отец одно.
Лик Иисуса склонился над ним и дохнул.
– А это – Дух Святой, – произнёс Он. – Помнишь? Дух дышит где хочет? Помнишь? Ты ещё спрашивал в доме Марка-Иоанна?
– Давно это было, давно, – улыбался Никодим. – А Ты разве не умер? Я ведь Тебя хоронил.
Никодим говорил и сам ужасался своим словам.
А Трое Путников уже сидели на подушках, вокруг циновки, и жена подавала жареного козлёнка, маслины и лепёшки, и они ели и запивали еду из медных чаш отваром из слив и изюма.
Когда Никодим пришёл в себя, наступало утро, звёзды гасли, золотистый рассвет вместе с запахом роз вливался в окно.
Он встал, поднял валявшийся на полу свиток Торы, расправил его, долго задумчиво держал в руках.
Откровение, посетившее его ночью, сейчас, ранним утром, казалось ещё более страшным.
– Было ли? Возможно ли? – шептал Никодим. – Не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю, – твердил он как заклинание, всем своим видом показывая, что он сомневается, не верит, на всякий случай отгораживая себя от гнева Господа. – Он поцеловал свиток Торы и уложил его в ковчег. – Знаю только, что Всевышний подарил ещё одно утро на Его земле. Благословенно будет Его имя.
Глава 6. В поисках истины
Никодим сказал Ему в ответ: как это может быть?
Иисус отвечал и сказал ему: ты учитель Израилев, и этого ли не знаешь?
Евангелие от Иоанна
Никодим страдал. Страшное беспокойство владело им. Он не отдавал себе отчёта, что нуждается в учениках Иисуса, и только по тому разочарованию, даже испугу, которые ощутил, не найдя их в Храме, он понял, как рассчитывал на встречу. Никодим медленно обошёл внешний двор. Повсюду уже стояли снопы первой жатвы, лежали хлебы, испечённые из зерна нового урожая, – те, что завтра священники положат перед алтарём. Праздничное воодушевление царило вокруг. Звучала разноязычная речь, будто в подтверждение той легенды, что глас Божий, даровавший Закон на горе Синай, прозвучал на семидесяти языках. (Праздник Шавуот приходился на день дарования Закона.) Понимая, что надежда на встречу мала, Никодим всё же сквозь толпу двинулся к притвору Соломона.
– Конечно, конечно, – шептал Никодим, время от времени поднимая голову и зорко оглядываясь по сторонам. – Нет. Их нет. Я опоздал.
Медленно Никодим направился к мосту Ксиста, но, не дойдя до южных Иоанновых ворот, решительно повернул к подземному ходу, ведущему к воротам Олдамы, намереваясь через священнический пригород Офель пройти в Нижний город.
Он решил разыскать тот дом, где когда-то в лунную ночь разговаривал с таинственным и непостижимым Незнакомцем из Назарета и где, по его мнению, должны были находиться Его ученики.
Хотя Никодим считал, что очень хорошо помнит дорогу, он всё же заблудился, но, поплутав немного, вышел наконец на узкую глухую улочку и стал медленно подниматься вверх. Оказавшись у дверей дома, он заглянул внутрь и тут же узнал комнату – да, здесь тогда горел очаг, и здесь он, Никодим, сидел, слушал и сомневался. И опять вспомнился тихий, чуть задыхающийся от волнения голос, старающийся объяснить ему, Никодиму, в чём состоит крещение Духом Святым.
«Кажется, я понимаю, – думал Никодим, оглядываясь и никого не видя, – кажется, я понимаю, почему Он открыл им, именно им, ам-хаарецам, Свою тайну. Они поверили Ему сразу и безгранично. Если правду сказать, сколько бы я привнёс своего понимания!»
«Как может человек родиться во второй раз, будучи стар? Неужели он может в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» – вспомнил Никодим свои слова. Краска стыда проступила на его старческих щеках. Ведь он ясно понимал, что речь идёт не о рождении женщиной… Но желание услышать то, что его интересовало, заставило схитрить, прикинуться непонимающим и вынудить Незнакомца ответить подробнее.
«Истинно, истинно, – говорю тебе, – отозвался тогда Иисус, – если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божие».
Никодим обнял обеими руками посох, склонил голову, пожевал губами:
«Да, Он выбрал их, а мог выбрать меня. Но я оказался недостойным. Возможно, благодаря им слова Равви останутся жить. Без изменения. Без изменения. Да, Господи, велики Твои дела, Ты всё видишь, всё знаешь, всё понимаешь».
Он наконец услышал какой-то шум в доме. Отдёрнув покрывало, приложил руку к уху – и ясно услышал чей-то голос. Никодим вышел во двор и стал медленно подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, остановился, держась за сердце, и открыл дверь. Комната была полна народу. Он сразу увидел Петра, который пре рвал на полуслове свою речь. Никодим несколько смешался под взглядами, обратившимися на него. Сделав над собой усилие, переступил порог, плотно закрыл за собой дверь и твёрдо произнёс:
– Шолом.
Наклоном головы поблагодарил за оказанное ему внимание и сел, тут же у двери, всем своим видом давая понять, что готов слушать продолжение речи Петра. Исподтишка оглянул сидящих. «Все галилеяне, – пронеслось в голове. – О! И женщины!» Стараясь не показывать удивления, он устремил взгляд на Петра, но слушал плохо.
– Иуда был сопричислен к нам, – говорил Пётр, – и получил жребий служения. Но приобрёл землю неправедною мздою, и, когда низринулся, рассеклось чрево его, и выпали все внутренности его.
Пётр приостановился, взглянул на Никодима, от которого вчера впервые услышал эту новость, встретил внимательный и спокойный взгляд и продолжил:
– И это сделалось известно всем жителям Иерусалима, так что земля та теперь названа «землёю крови». В книге же псалмов написано: «Да будет двор его пуст, и да не будет живущего в нём, и достоинство его да примет другой». Настало время принять жребий сего служения и Апостольства другому, чтобы идти в своё место, – произнёс Пётр.
– Он удалился в своё собственное место! – вскричал Иоанн, заливаясь краской, лицо его приобрело тот же оттенок, что и рыжие волосы. – Он удалился в своё собственное место, как Валаам вошёл в своё собственное место, как сказано в Священном Писании. И нам известно, что то собственное место – это и есть геенна.
У Никодима вдруг явилась шальная мысль: «А что, если вдруг его сейчас изберут, его, старейшего члена Синедриона, всеми уважаемого?»
Но он сразу же отринул эту мысль и даже устыдился: опустив голову, стал пристально рассматривать орнамент на циновке.
– Говорят, что никто не может пройти мимо того места, не зажав нос руками. Такой приговор свершился над ним и на земле через его плоть, – сказал кто-то сидящий с другой стороны двери, и Никодим не мог его видеть. – Иуда предал Иисуса из любви к деньгам, но я верю, что Иуда считал, что Иисус избегнет рук злодеев. Не раз это ведь происходило на глазах Иуды. – Кто-то говорил быстро и запинаясь, скороговоркой, как бы стыдясь, что он здесь произносит слова в защиту Иуды. – Не думайте, я его не защищаю! Как можно! Только я хочу сказать, как же мог Иисус выбрать Себе такого ученика?
Никодим вздрогнул и внимательно посмотрел на говорившего. Это был человек молодой, которого он никогда не видел, – по выговору, тоже галилеянин.
– Когда же он увидел, что всё обернулось иначе, то решил покончить с собой, чтобы опередить Иисуса в аду и вымолить прощение. Однако дерево, на котором повесился Иуда, наклонилось, и он выжил, поскольку Бог хотел или его покаяния, или чтобы он послужил для всех примером позора. – Всё это молодой человек проговорил так же скороговоркой, словно боясь, что его остановят.
– Элиазар! Откуда ты всё это знаешь? – посыпались недовольные возгласы.
– Ты ведь с нами был и только сейчас пришёл в Иерусалим.
– Учитель всё знал! – кричал Иоанн. – Он сказал на седере: «Ядущий со Мной хлеб поднял на Меня пяту свою. Я знаю, которых избрал, не о всех вас говорю, но да сбудется Писание». Я помню Его слова. Я был ближе всех к Нему.
Возбуждение нарастало, но Пётр прекратил его решительно:
– Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во всё время, когда пребывал с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознёсся от нас, один из тех, кто был вместе с нами свидетелем Воскресения Его, заменил место Иуды.
Никодим всё ещё рассматривал рисунок на циновке.
– Я думаю – и думаю, что вы согласны со мной, – Пётр говорил странно медленно, – это Иосиф Варсава, который прозван Иустом, и Матфий.
Никодим разглядывал сидящих, пытаясь угадать названных. Один из них, маленький, щуплый и, видимо, очень взволнованный, покрывшийся сразу ярким румянцем, в высокой шапке, привлёк его внимание. Никодим подумал, что это и есть Иосиф Варсава, названный первым.
Но Никодим ошибался. Это был бывший сборщик податей в Иерихоне, Закхей, тот, что бежал, себя не помня, перед толпой, сопровождавший Иисуса. Тот, который ухватился ловко за сук и повис на ветке, раскачиваясь, словно обезьяна, готовый сорваться вниз, и который-таки сорвался вниз, услышав слова: «Закхей, сойди с дерева, ибо Мне сегодня надо обедать у тебя». Тот, кто в беспамятстве восторга кричал: «Половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо!»
Да, Закхей последовал за Равви и оставался рядом с Ним вплоть до распятия.
– Здесь написаны имена их. – Пётр поднял и показал два камешка, которые на глазах всех опустил в подол своего одеяния.
– Давайте помолимся, и пусть Господь, Который, я верю, сейчас с нами, поможет нам сделать выбор.
– Ты, Господин Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, кого ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в своё место, – произнёс Пётр.
Тишина повисла в горнице. Казалось, все присутствующие прислушиваются к ответу.
Никодим почувствовал, как лёгкое дуновение пронеслось над ним. Подняв голову, увидел открытое окно, под окном сидела женщина, и её губы беззвучно шептали молитву. Лицо женщины до половины было прикрыто чёрным платком.
– Всемилостивый! – вздрогнул Никодим. – Ведь это Его Мать!
Почему он это понял, он не мог сказать.
Пётр встряхнул полу своей одежды, один из камешков выпал на пол.
– Матфий! – подняв камушек, крикнул Пётр срывающимся от волнения голосом. – Теперь ты с нами будешь от ныне и до века!
Пётр обнял Матфия за худенькие, как у подростка, плечи, а тот, закрыв лицо руками, заплакал.
Никодим сидел, всё так же опустив голову… Он спешил сюда, чтобы ещё раз услышать о Святом Духе, но сейчас говорить об этом было бы вряд ли уместно. Уйти сразу же он считал невозможным. Сдвинув густые седые брови, Никодим погрузился в воспоминания о ночи, которую он провёл три года тому назад в комнате, расположенной, как он понимал, прямо под ним. Вспомнил лицо Незнакомца, его задыхающийся то ли от волнения, то ли от желания объяснить голос, очаг и прохладный ветерок, гуляющий по комнате. Опять услышал слова: «Дух дышит где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа. Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может увидеть Царствия Божия», – слышал Никодим, и опять на щеках старца выступила краска, опять он вспомнил свои слова: «Как может человек родиться, будучи стар?»
Никодим было собрался покинуть комнату, сделал движение, чтобы подняться, но Откровение, что посетило его ночью, нахлынуло с новой силой: «О, Всевышний, если я что-либо понимаю, так то, что Отец и Сын Одно. Если верить Иисусу из Назарета, если Ему верить…»
– А веришь ли ты Ему? – спросил чей-то голос.
Никодим испугался, оглянулся по сторонам, взглянул на учеников. Казалось, сейчас им станут известны его сомнения, а с такими мыслями нельзя находиться среди них. Но ученики продолжали шумно приветствовать Матфия.
Никодим чувствовал боль в пояснице, в спине, в шее, он вытянул ноги, пошевелил ими и решил было опять встать, как услышал:
«Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»
Кто-то невидимый то ли говорил с Никодимом, то ли так отчётливо вставали слова в памяти. Он оглянулся опять и опять понял, что никто ничего не слышит.
«Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлёт Отец во имя Моё…» Никодим напрягся, желая услышать продолжение, но более ничего не слышал.
«Значит, Утешитель не одно и то же, что и Сын? Так же как и Отец не одно и то же, что и Сын? А как же Иисус говорил, что Отец и Сын – одно? Что делать? Как понимать? Тут надо или верить, как они, или не верить. Ведь в Священном Писании нигде не говорится о Духе Святом? А о Сыне? О Сыне разве говорится? – вздрогнул Никодим. – Нет, я не могу это вместить».
– Да, да, – шевелил беззвучно губами Никодим. – Да… Существует Бог Отец, есть Сын… и есть Дух Святой…
Он был рад, что никто не слышит его мыслей. «Прости меня, Всевышний, что усомнился в Тебе!»
Никодим страдал почти так же остро, как ночью. Он стал дышать медленно и глубоко, более всего боясь, что сейчас потеряет сознание.
«Опозорюсь, опозорюсь», – думал Никодим, чувствуя, как его заливает волна страха.
Он медленно поднял голову и вдруг встретил внимательный взгляд Женщины, сидящей под окном. Глаза, как два серпа луны, мягко светились. Не отрывая взгляда от Её лица, Никодим медленно приподнимался, он видел, как в Её лице все явственнее проступают черты Сына. Слепо нащупал посох, выпрямился и, не сознавая, что делает, поклонился до самого пола. Затем, не произнеся ни слова, покинул комнату.
На улице Никодим прибёг к своему обычному способу спасению от душевных бурь. Он стал читать псалмы.
– «Блажен муж, – начал он первый псалом, – который не ходит на совет нечестивых…»
Начал второй:
– «Зачем мятутся народы…» – Когда дошёл до слов: «Господь сказал Мне: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя», на душе стало легче. Но он дочитал псалом до конца, и в конце его ждало успокоение: – «Почтите Сына, чтобы Он не прогневался, и чтобы вам не погибнуть в пути вашем, ибо гнев Его возгорится вскоре». Равви, Равви, прости меня! – не сознавая, что впервые просит прощения не у Всевышнего, а у Учителя из Назарета, не делая различий. – Мне надо покориться. Мне не под силу всё понять. Да и возможно ли человеку это вместить? Да и надо ли? Прошу Тебя, Господи, дай мне такую же веру, которой Ты наградил Своих учеников!
Глава 7. Сошествие Святого Духа
И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать.
Деяния апостолов
– «От жилищ ваших приносите два хлебовозношения, которые должны состоять из двух десятых частей эфы пшеничной муки, и должны быть испечены кислые, как первый плод Господу. Вместе с хлебами представьте агнцев без порока, однолетних, и из крупного скота одного тельца и двух овнов без порока. Да будет это во всесожжение Господу, и хлебное приношение, и возлияние к ним, в жертву, в приятное благоухание Господу», – читал Матфей.
Наступал вечер, наступал праздник Пятидесятницы, или Праздник Седмиц. Одиннадцать учеников вместе с новоизбранным Матфием сидели наверху в горнице, в доме Марии, матери Марка-Иоанна.
– «Приготовьте также из стада коз одного козла в жертву за грех, и двух однолетних агнцев в жертву мирную. И созывайте народ в сей день, священное собрание да будет у вас, никакой работы не работайте, это – постановление вечное во всех жилищах ваших в роды ваши».
Матфей читал и кивал, подтверждая всякий раз, что всё это они уже выполнили и теперь ночь открыта и ожидает их молитва. О, они все знали полагающиеся молитвы в эту ночь.
Ведь именно праздник Седмиц, или Пятидесятницы, праздник первых плодов, был тем днём, когда чествовали Закон, дарованный на горе Синай.
Да, после Исхода из Египта три месяца Всевышний носил бывших рабов на орлиных крыльях по пустыне и, чтобы освятить их и сделать сей народ Своим «избранным народом», принёс к Своему святилищу.
В страшном величии возвышались священные гранитные скалы подобно исполинскому престолу Господа. Гора Синай дымилась, и восходил от неё дым, оттого что Господь сошёл на неё в огне, и вся гора сильно колебалась. И звук трубный становился все сильней и сильней, загрохотали удары грома, раскатываясь от утёса к утёсу. И «вострепетал народ», и с замиранием сердца смотрел на открывающуюся перед ним величественную картину. И среди громовых ударов доносился голос Моисея, и Бог отвечал ему. Именно там, под сенью священной горы Синай, под одной из её вершин – Рас-Сафсафех, Иегова дал Закон.
– «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской. Да не будет у тебя других богов. Не делай себе кумира, не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог Твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода. Не произноси имя Господа, Бога Твоего, напрасно, помни день субботний, почитай отца твоего и мать твою, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не произноси ложного свидетельства, не желай дома ближнего, не желай жены ближнего…»
Они не успели перечислить все десять заповедей, как гул потряс горницу, комната понеслась кругом и осветилась огнём. Огонь ворвался в комнату. Горящий пламень дышал в лицо, ученики пали на пол, прикрыв голову руками. На миг показалось, что они на горе Синай – вот сейчас ударит гром, разобьётся среди скал, раздастся голос Господа.
Ослепительный свет рекой лился в окно. Трепещущие языки пламени горели, но не жгли… Святой Дух подобно ветру пронёсся по комнате, прогнал всё земное, всё смутное, что было в душах, изгнал всю тяжесть тела, оторвал от земли, и ученики, слыша никогда доселе не изречённые слова, возносились на небо, сами став светом. Естественная жизнь стала мертва, и душа под пылом духовного озарения трепетала жизнью сверхъестественной, в теле или вне тела – знал лишь Бог. Преобразующая сила Духа пребывала с ними, и Тот, Кто покинул их на земле, оставался с ними на веки вечные.
Свершилось сошествие обетованного Христом озаряющего Духа Божия, свершилось крещение Духом Святым и огнём.
Постепенно свет ослабел, сжался, и ученики пришли в сознание.
– Что было только что? Что? Господи, мы видели такой свет тогда на Ермоне, – шептал Пётр, наклоняясь к Иоанну и всматриваясь в его лицо, от сияния которого ломило в глазах.
Пётр перевёл взгляд на Матфея, Иакова, на Андрея. У всех он видел разливающийся по лицам свет, и над каждой головой брызгало, будто огненным языком, пламя.
Они обнимались, кричали что-то, вытирали слёзы. Сейчас все были сильнейшими из всех сильных, более великими, чем цари, и чистейшими из всего видимого не только на земле, но и на небе.
– «Когда же придёт Дух истины, то наставит вас на всякую истину». – лепетали ученики. – Что мы понимали тогда? Ничего! Только сейчас Ты открываешь нам истину, Ты не оставил нас, как и обещал, да святится имя Твоё!
– Мы сияем… мы сияем… Ты рядом, и Ты – этот Свет, изливающийся на нас, – шептал Пётр и вдруг запел, запел не своим голосом, запел, как заика, тщательно и медленно выговаривая слова. И, вторя Петру, запел Иоанн, за ним Иаков, Матфей, Фома…
– Господи, неужели Ты стал Сыном Божьим, явился на землю, чтобы нас… чтобы нас сделать сынами Божьими? – выводили они на неведомом языке, и лица их сияли дивным светом.
* * *
Со стен Иерусалимского Храма уже давно прокричали положенное: «Наступает день. На востоке уже светло!» Прозвучал вопрос: «Светло ли уже до Хеврона?» И приказание принести ягнёнка из ягнятника. Шло приготовление к первому жертвоприношению.
Когда ученики, славя восторженно Господа, покинули дом, зазвучала стоголосая магрефа, и жертву Ягве бросили в огонь. Началась праздничная служба.
Славя Господа, распевая на непонятном языке, маленькое братство, хавурот, спустилось по узкой глухой улочке, миновало Нижний город.
* * *
Известный раввин Гамалиил вынужден был посторониться, когда галилейские рыбаки с пением шагнули на ступени, ведущие на Храмовую гору.
Двенадцать учеников, восторженно славя Господа на неведомом наречии, спешили, будто имели перед собой определённую цель, и остановились лишь тогда, когда достигли притвора Соломона.
Никодим с Иосифом Аримафейским медленно, с достоинством отвечая на приветствия, направлялись к лестнице, ведущей к Красным воротам. Никодим с грустью думал, что он опять не решился рассказать Иосифу о том откровении, что посетило его несколько дней тому назад. В белом праздничном одеянии, с большими теффелинами на лбу, подпоясанные шелковыми голубыми поясами, оба раввина проходили мимо притвора Соломона, когда услышали странные голоса. Поначалу показалось, что хор заик поёт молитву. Да, что-то происходило в Храме, потому что вместо того, чтобы спешить наверх, во внутренний двор, толпа стояла неподвижно, словно зрелище, открывшееся их взору, было сильнее предписанных Законом правил.
Странное ритмическое славословие, непонятная последовательность звуков, напоминавших одновременно бряцание кимвал и пение свирели, доносилась оттуда… Голоса были необычайны по высоте, тону, переливам, по своей проникающей, властной силе.
Никодим уже собрался войти в одну из комнат, где находились левиты, которым полагалось следить за порядком, как вдруг явственно услышал:
– Господи, неужели Ты сегодня явился в мир, рождая нас свыше благодатию Духа Святого? Второе рождение! Я чувствую, как все члены моего тела становятся светоносными, я сам источаю свет! Лицо моё сияет!
Никодим пошатнулся и ухватился за посох обеими руками. Голова закружилась. Нет, он не забыл, конечно, свой давний вопрос и ответ Иисуса, три года тому назад. Разве можно такое забыть? Тогда Иисус пытался объяснить ему второе рождение от Духа.
– Господи, Всевышний, – шептал Никодим, не замечая обеспокоенного взгляда Иосифа, изо всех сил стараясь преодолеть волнение и не упасть. – Всевышний! Вот и ответ на мой вопрос!
Никодим сделал шаг, протиснулся к колонне и, упёршись в неё спиной, попытался встать на цыпочки. Он совсем забыл об Иосифе.
«Пётр или не Пётр?» – разглядывал Никодим мужчину, из уст которого лились эти слова, и тут только понял, что говорит этот мужчина на странном языке. Он попытался понять на каком, но так и не понял. Тут была смесь и арамейских слов, и греческих, и латинских, и какого-то неизвестного Никодиму языка. «Наверное, какой-то очень древний, – мелькало в голове. – Но как же я, как же я понимаю всё, что он говорит?»
– Кто из нас может жить при огне пожирающем? Кто из нас может жить при вечном пламени? – пел Пётр.
А слева от Никодима Матфей пел, восхваляя Иисуса Господа. Но на каком наречии?
«Всевышний! И он тоже точно и так ясно чувствует своё новое рождение, о котором так тщетно пытался объяснить Иисус той ночью мне!» – подумал Никодим.
Рядом ученики выкрикивали непонятные и знакомые слова, звуки рождались, сталкивались, вылетали, словно птицы, из их уст – и устремлялись к людям. Никодиму прежде никогда не доводилось видеть таких одухотворённых и выразительных лиц!
Старый мудрец из Синедриона, прильнув телом к прохладному камню, будто желая вжаться в колонну, раствориться, заплакал. Он не мог бы сказать, от чего текли слёзы – от ревности, от счастья или ещё от чего-то, чему нет названия.
– Эти поющие не все ли галилеяне? – услышал Никодим и с трудом понял, что спрашивает Иосиф.
– Все! – крикнул кто-то восторженно.
Экстаз охватывал присутствующих. Поведение учеников, их ликующее пение, их радостные голоса, их движения, наполненные искренним восторгом, – всё передавалось людям, и они тоже кричали в ответ, размахивали руками, целовались, смеялись и напряжённо, дрожа всем телом, всматривались в лица учеников.
– Вот эти из Египта, а эти двое из Рима, я знаю точно. И они, конечно, не должны понимать языка галилеян, – слышал Никодим.
– Не должны, – вторил кто-то рядом, – но понимают. Ты же видишь – понимают. Как и мы.
«Господи, эти люди покорены не богословскими доводами, – думал Иосиф. – Нет, не богословскими доводами».
Божье слово не имеет собственного языка, оно свободно и не связано ни с каким наречием, оно передаётся без всякого переводчика, поэтому мы все понимаем, что они говорят, – думал Иосиф. – Возможно, это молитва к Святому Духу на языке, который известен только Богу».
– О! Эти галилеяне до странности похожи на пророков… ясно, Кто говорит их устами, ясно, что к нам обращается Сам Господь! – проговорил Иосиф Никодиму, но тот не слышал.
«Что же это такое?» – думал Никодим, оглядывая людей и убеждаясь, что они также всё понимают, и всё более и более приходя в возбуждение от всего виденного и слышанного. Никодиму казалось, что сейчас и он сам запоёт таким странным голосом.
Воздев руку к небу и призывая Всевышнего на помощь, Никодим вдруг вспомнил – или кто-то ему шепнул? Никодим даже оглянулся.
– «И духа Святого не отыми от меня».
– «И Духа Святого не отыми от меня», – да, да, Псалом пятидесятый, – шептал Никодим, вглядываясь в Петра. «Неужели? – думал он. – Неужели? Да может ли быть такое? Неужели Господь послал нам Духа Святого? Всевышний, ведь в Писании почти не говорится о Нём?»
– Ты можешь сказать мне, что такое схождение Духа Святого? – услышал Никодим.
Иосиф Аримафейский всё же протиснулся сквозь толпу и опять приблизился к Никодиму. Вид его был испуганный и вместе с тем торжествующий.
– Скажи мне прежде, что такое нерождаемость Отца? – тут же отозвался Никодим. – Ты лучше не допытывайся знать того, что нам не дано.
– «И почит на нём Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия!» – то ли пел, то ли лепетал рядом Андрей.
Взглянув на Андрея, Никодим подумал, что уже не важно, на каком языке говорит тот и что только что произнёсший слова пророка Исайи – тоже ученик Господа.
«Он был у меня дома третьего дня», – думал Никодим.
– Зерно горчичное, зерно горчичное… помнишь? Помнишь притчу о зерне горчичном? Так вот это и есть Дух Святой. И Он и есть Царство Небесное… – пел Иоанн. – Равви! – взмолился вдруг он, простирая кверху руки. – Мы ничего не могли понять тогда из Твоих слов, но Ты не оставил нас. Ты среди нас! И сейчас мы поймём гораздо, намного больше, чем раньше. Зерно горчичное, жемчужина, закваска! – кричал Иоанн и размахивал руками.
Он производил впечатление не то пьяного, не то потерявшего разум.
Вокруг слышались прерывистые вздохи, казалось, сердца не выдержат радость восторга и счастья упоения, разорвутся, но было уже всё равно, ибо каждый сознавал – можно умереть, потому что только для того и стоило жить, чтобы слышать этот детский лепет, этот разговор на Божественном языке, обращённый напрямую к Богу.
– Да они просто напились сладкого вина, – вдруг проговорил кто-то громко, указывая на Иоанна.
– Любовь, радость, мир! – лепетал Филипп, не обращая внимания на слова.
Никодим уже понял, что произошло, и холодная испарина покрыла его с головы до ног. Он стал клониться к полу, а кругом кричали:
– Эти галилеяне напились сладкого вина!
– Упились дешёвым вином! – облегчённо и радостно, будто снимая с себя тяжкую ношу, крикнул кто-то и тоже засмеялся.
Скользя по колонне, цепляясь руками за гладкий мрамор, Никодим выпрямился. Нет, он не позволит насмехаться. Он поднял посох, призывая к вниманию, но тут раздался медленный и низкий голос, как показалось, незнакомый.
Кто-то говорил, и говорил спокойно.
– Мужи иудейские и все живущие в Иерусалиме! Они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь девять часов, благословенный час молитвы. То, что вы видите, – это есть предречённое пророком Иоилем: «И будет в последние дни, – говорит Бог, – изолью от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать, видеть видения и сновидениями вразумляемы будут. И покажу чудеса на небе и знамения на земле… солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде чем наступит день Господень. Тогда всякий, кто призовёт имя Господне, – спасётся».
Голос говорившего был слышен ясно сквозь рокот толпы и пение левитов, доносящееся сверху. Он как бы накрыл колпаком гудевшую площадь перед притвором Соломона.
«Всевышний, что с ним сталось? – думал Никодим. – Он похож на древнего провидца, он похож – страшно вымолвить! – на пророка Амоса или Исайю. – Я могу предположить, что он знает Писание, но не до такой же степени. Пётр спокойно и торжественно, будто не он только что смеялся и пел, объясняет, что сейчас произошло, – исполнение пророчества Иоиля, излияние Духа Божия – чему мы все очевидцы».
В это время Пётр поднял голову и вдохновенно глянул куда-то поверх толпы, покрывало на голове сбилось назад и приоткрылись курчавые волосы, низко сползавшие на лоб.
– Мужи израильские! Выслушайте! Иисуса Назарянина, засвидетельствованного вам от Бога, силами, чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него, Его, по предвидению Божию, вы убили. Но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти…
«По предвидению… Он что, снимает с нас вину? – шептал Никодим. – Не своею силою сделали то, на что дерзнули, потому что Он Сам соизволил это и это определено было свыше».
– Мужи братия! Да будет позволено сказать вам о праотце Давиде, что он и умер, и погребён, и гроб его у нас до сего дня. – Пётр с какой-то тоской и в то же время с решимостью качнул головой налево, в сторону горы Сион, где была гробница Давида.
– Да, да, да, Давид погребён и не воскрес! – прошептал кто-то горячо рядом с Никодимом.
– Давид, будучи пророком и зная, что Бог обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Мессию и посадить на престоле Его, Давид сказал о воскресении Мессии, что не оставлена будет душа Его в аде и плоть Его не увидит тления. Сего Иисуса – Мессию Бог воскресил, чему мы были свидетели.
«Да, я понимаю, цель его речи – доказать, что этот Дух был сегодня излит Мессией Иисусом», – думал Никодим.
Пётр остановился, спазм сдавил ему горло. Затем, устремив взгляд опять поверх голов, куда-то вдаль, продолжил:
– Итак, Он был вознесён десницею Божиею, и принял от Отца обетование Святого Духа, и излил то, что вы ныне видите и слышите. Итак, твёрдо знай, весь дом Израилев! Бог соделал Господом и Мессией Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Последние слова Петра испугали слушающих. Сотни голов громоздились одна на другую, давя друг друга, и уже пронёсся крик:
