Инга Мицова
«Идите и проповедуйте!»
– Осторожно!
Началась давка.
– Что же нам делать?
– Что нам делать теперь?
– Мы не верили Назарянину, но вот Его ученик, и ему мы верим, от него исходит сила, как от древних пророков. Что делать? Что нам делать?
Удивительно быстро люди сообразили, что произошло, к чему клонит Пётр и что грозит им за содеянное.
За спиной Никодима двое стариков плакали навзрыд. Став на колени, они, как слепые, на ощупь искали камушки или пыль, чтобы посыпать голову, почитая себя самыми грешными во всей земле Израильской.
Стенания смешивались с восторгом. Крик стоял невообразимый.
– Не заблуждайтесь! – кричал Матфей. – Бог есть огонь! И огонь пришёл! И Он бросил его на нас! А в тех, кого он зажёг, он устремляется вверх, как большое пламя, и достигает до небес, и не даёт возгоревшемуся быть праздным или спокойным.
– Что же делать? Что делать?
– В его словах воистину сила Духа Божия!
– Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Хрис та для прощения грехов, и получите дар Святого Духа. Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш, – покрывая шум, раздался голос Петра.
– Креститься! Ведь Иисус говорил: «Иди ко Мне и пей!» – закричал вдруг старик из Хеврона.
– Креститься! Сейчас! Здесь!
– Говорил: «Вода, вода живая». Сейчас, сейчас, – кряхтел старик из Хеврона, вставая с колен. – Если огонь, входя внутрь железа, делает его огнём, отчего оно начинает светиться, если огонь действует так беспрепятственно, то чему удивляться, что Дух проникает внутрь души?
Он был первым, кто подхватил предложение креститься. Спускаясь по скользким ступеням к Силоамскому пруду, старик в упоении повторял: «Он говорил: “Вода живая, иди ко Мне и пей”».
И вместе со всеми, придерживаясь за стену, спускался к каменной аркаде, где ручей образует Силоамское водохранилище, тот исцелённый в Вифезде. И скользила перед ним тень Незнакомца, который предстал перед ним в то утро.
В тот день в Иерусалиме крестилось во имя Иисуса Мессии более сотни человек.
* * *
Вечером два мудреца, потрясённые тем, что увидели, сидели в саду, и Иосиф после долгого молчания сказал:
– Не знаю, как ты поймёшь это? И не знаю, что было на самом деле? И не знаю, вправе ли я рассказывать об этом тебе? Но сегодня такой день. Мне хочется рассказать тебе об одном сне… о том, что произошло со мной… Мне некому больше рассказать. Не с кем поделиться, но это поможет нам жить дальше и жить правильно и в истине, поэтому послушай, что я скажу тебе.
Иосиф наклонился к Никодиму и тихо продолжил:
– Я пребывал в молитве среди ночи, субботней, после погребения. Вдруг весь дом как бы поднялся на воздух, и я увидел Иисуса, как молнию, и в ужасе пал на землю. Иисус взял меня за руку, поднял над землёю, и облако покрыло меня, и, коснувшись лица моего, Он облобызал меня и сказал: «Не бойся ничего, Иосиф, взгляни на Меня и узри, что это Я». И я посмотрел на Него и воскликнул: «Ты Равви – Илия?» И Он мне сказал: «Я не Илия, Я Иисус из Назарета, тело Которого ты предал погребению». И я ответил Ему: «Покажи мне гроб, в который я положил Тебя». Иисус взял меня за руку, привёл в место, где я Его погребал. И Он показал мне плащаницу и плат, который я возложил на главу Его. Тогда я узнал, что это был Иисус, и я поклонился Ему и сказал: «Благословен грядущий во имя Господне!» Иисус, держа меня за руку, привёл меня в дом мой и сказал: «Мир тебе, и сорок дней не выходи из дома твоего, а Я вернусь к Моим ученикам в Галилею».
Иосиф замолчал. Никодим ошеломлённо смотрел на него.
– Послушай и ты меня, – наконец проговорил Никодим.
* * *
…Два учёных мужа беседовали, ночь шла своим чередом, Никодим тихо приобщал друга к своим размышлениям.
Глава 8. Первое чудо Петра
И сказал им: …Уверовавших будут сопровождать сии знамения:
…возложат руки на больных, и они будут здоровы…
Евангелие от Марка
О, этот стол! Каждый раз перед ними вставала одна и та же картина – последний вечер с Учителем: луна, глядящая в окно, комната, как фонарь, плывущая в уединении над городом, треск светильников. Учитель, возлежащий за столом. Они вокруг. По правую руку от Него – Иоанн. А по левую – Иуда!
Как же это могло быть?
– Как же мы могли терпеть предателя? – задавал вопрос Пётр.
Тихий Андрей накинулся на брата:
– Как ты можешь произносить это имя здесь! Его нет! Его нет! За столом сидит другой. Такой же достойный, как и ты!
Да, они даже сохранили прежний порядок, сейчас не могло быть споров насчёт места, и только место Учителя оставалось незанятым, и место Иуды сейчас занял Пётр.
Кроме учеников в этой же комнате находился Иаков – брат Иисуса и Элиазар, последовавший за ними из Галилеи, Марк-Иоанн, сын хозяйки дома Марии, сама Мария, Мария из Магдалы, которая всегда садилась рядом с Матерью Равви, будто то, что она присутствовала при казни, давало ей право находиться рядом. За столом сидела и тётка Саломея, мать сынов Зеведеевых, Мария Клеопова и Иоанна, жена Хузы.
Вот уже несколько дней они продолжали крестить желающих, и казалось, что желающим не будет конца. Теперь они совершали крещение не только в Силоамском пруду, но и самом храме, в бассейне-микве, устроенном для омовений. Люди стояли под палящим солнцем, страстно желая лишь одного – обрести благодать Святого Духа.
Пётр преломил хлеб, передал каждому. Затем пустил по кругу чашу с вином, каждый делал глоток и передавал её другому. Все совершалось в полном молчании, и каждый ощущал присутствие Учителя. Он сидел рядом с ними на своём месте.
«Приимите и ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое… Сия есть Кровь Моя, за вас изливаемая», – звучал Его голос в каждом сердце.
– Приимите и ядите…
И хотя женщины находились за другим столом, они также принимали хлеб от Петра, также передавали чашу с вином по кругу. Мать сидела опустив голову, будто Ей не под силу было слышать слова, произнесённые Сыном за этим столом, всего два месяца тому назад… Не поднимая головы, Она брала хлеб и чуть прикасалась к чаше, спеша передать её дальше.
Ученики вновь и вновь предавались воспоминаниям о последней ночи перед распятием – слова Учителя, уход Иуды, со жгучей болью вспоминали тёмный Гефсиманский сад и Учителя, выступившего вперёд в кроваво-красном полыхании факелов и произнёсшего священную фразу: «Аз есмь». Матфей всякий вечер, так уж повелось, доставал пергамент и читал проповедь, сказанную в то благословенное лето на горе Курн-Хаттин.
– Маран-афа, Господь придёт, – вставая, говорил тихо Пётр. – Господь говорил: «Не успеете обойти городов Израилевых, как придёт Сын Человеческий».
– Маран-афа, – вставая вслед за Петром, торжественно повторяли ученики.
В этот вечер, уже после того, как, совершив молитву и омовение, все поднялись и собирались укладываться на ночлег, снизу, со двора, раздался голос. Пришёл сосед, живущий в доме наискосок, по ту сторону улицы. Это был плотный, даже, скорее, полный мужчина с чёрной угольной бородой и большими добрыми глазами.
– Мария, Марк, – позвал он.
И, медленно выговаривая слова, покачивая большой головой, сказал, что видел сегодня в Храме, как крестились люди, и вот он, Иосиф бен Лаккуда, стеклодув, имеющий большую лавку в Нижнем городе, решил, что он тоже примет крещение из рук учеников, но сегодня он просит гостей расположиться на ночлег у него.
– Я буду счастлив предоставить свой кров для всех, кто пожелает.
После его ухода Варфоломей предложил бросить жребий, кому идти в другой дом, но Пётр сказал:
– Нет, друзья, давайте всё же не расставаться. Пока. Мне кажется, мы все должны быть вместе. Что, если опять явится нам Господь? Давайте держаться под одним кровом.
И тогда Саломея заявила, что просьбу надо уважить и она и кто-нибудь из женщин пойдут ночевать к стеклодуву.
Мария Магдалина вопросительно взглянула на Мать Равви, но Та молчала.
Вместе с Саломеей ушли Мария Клеопова, Иоанна и Элиазар.
На следующий день с утра Пётр и Иоанн, стоя один подле другого, крестили в Силоамском пруду. Молча подходили люди, тихо погружались в воду. Шепча молитву и благословение, Пётр и Иоанн возлагали руки на головы крестившихся.
Когда солнце стало клониться к западу, они направились в Храм, на вечернее богослужение, было три часа пополудни. Поднявшись по лестнице, они миновали двор язычников. Пахнуло теплом хлева, запахло навозом, и тут же из-за угла донеслось встревоженное блеяние овец, мычание быков и крик торговцев. Откуда-то сверху тянуло запахом свежей крови. Пётр и Иоанн, не останавливаясь, миновали клетки с голубями и, спеша, стали подниматься по широкой лестнице к Красным воротам, ведущим во внутренний двор. Огромные литые ворота, обитые медью, были распахнуты настежь, вбирая в себя молящихся, спешащих в Храм.
У ворот, за которые проход для калек был запрещён, сидел мужчина лет сорока. Обнажёнными, худыми, как щепочки, ногами он преграждал путь и протяжно завывал:
– Подайте искалеченному на пропитание!
Постоянная просьба о помощи сделала его равнодушным к происходящему, он не думал ни о каком занятии, ни об изменении своей судьбы. Он был обречён до конца дней сидеть у ворот во внутренний двор и жаловаться на свою жизнь.
– Люди добрые! Вы спешите совершить вечернее сожжение, идёте приносить Господу жертву. Я не могу этого сделать сам, с рождения я не хожу, и мои родители каждый день приносят меня сюда. Принесите жертву и мне, подайте на пропитание, – протягивал он такие же худые, как и ноги, руки к проходившим мимо людям. – Сорок лет! Сорок лет я сижу здесь!
Пётр остановился и внимательно осмотрел калеку.
– Взгляни на меня, – неожиданно для себя сказал Пётр.
Глаза калеки были устремлены мимо Петра на богато одетого паломника.
– Взгляни на меня! – снова приказал Пётр.
Искалеченный оторвал взгляд от монетки, брошенной паломником, поднял голову и встретил взгляд Петра, твёрдый и внимательный.
– Гляди! – приказал Пётр. И, помолчав, будто на что-то решаясь, добавил: – Серебра и золота у меня нет, а что имею, то даю тебе. – Пётр быстро поднял руки и, раскрыв ладони, словно толкая слова к сидящему на полу, крикнул: – Во имя Иисуса Христа встань и ходи!
С этими словами Пётр схватил калеку за худую руку и сильно потянул кверху.
Подчиняясь властному взгляду, калека встал. Ноги дрожали, как у только что народившегося ягнёнка, казалось, колени даже стукались друг от друга. Он странно возвышался над Петром, не замечая, как холодный пот застилает глаза, струится за ворот хитона, стекает ручьями под колени.
– Я никогда не видел внутренний двор, – потрясённо бормотал он, – теперь я могу проникнуть туда… Сейчас, сейчас, – торопился он, всё более поражаясь происшедшей с ним перемене. – Сейчас я куплю на эти деньги, – он вытряхнул монеты, полученные за день, и начал торопливо пересчитывать их. – Сейчас, сейчас, – бормотал он, но вдруг остановился и высыпал деньги на лестницу. – Что мне делать? – взмолился он. – Что мне надо делать? Возложить жертву для всесожжения?
Потрясённые происшедшим Пётр и Иоанн молчали.
Внезапно ставший здоровым калека приседал, ощупывал колени, поглаживал ноги, рассматривал руки и вдруг закричал сиплым от волнения голосом:
– Он меня исцелил! Он меня исцелил! Вы видели меня, когда шли мимо! Сейчас смотрите! Я хожу! – Он спустился на ступеньку ниже и попытался обнять Петра. – Как мне отблагодарить тебя за чудо?
Пётр и Иоанн молча стали спускаться вниз. За ними, осторожно ступая, шёл исцелённый и кричал не переставая:
– Глядите, глядите! Он исцелил меня!
Молящиеся провожали их глазами, уступали дорогу, и многие, разворачиваясь, шли следом.
Пётр, который всё ещё не мог оправиться от потрясения, направился к правому крылу притвора Соломона. Именно здесь, в нише, когда-то сидел Учитель и, как бы говоря сам с собой, повторял: «Овцы знают голос Пастыря…»
Именно здесь теперь ежедневно собирались галилеяне, именно здесь Пётр держал речь о Духе Святом, именно на этом месте люди принимали решение креститься. Когда Пётр и Иоанн подошли ближе, толпа заметно выросла. Отовсюду слышались возгласы:
– Это тот, что говорил о Духе Святом!
– Те, что крестят, вместо Иоанна!
– Они, как и пророк Иоанн, – от Бога!
– Их Учитель вышел из Назарета! Это галилейские назаряне!
– Чему учат?
– Это – гассидим. Секта такая.
– Вовсе нет! Каждый день проводят в Храме! Очень благочестивы!
– Они проповедуют о своём Учителе. Уверяют, что Он воскрес!
– Да может ли это быть?
– Говорят – может.
– А вот саддукеи, они знают! Недаром заседают в Синедрионе, говорят, что никакого Воскресения после смерти не может быть!
– А фарисеи, которые тоже сидят в Синедрионе, учат, что есть!
– Саддукеи продались римлянам, а верные люди – это фарисеи! Их надо слушать! Они говорят, что воскресение ждёт каждого истинно верующего после смерти!
– Мужи израильские! – покрывая гомон, раздался голос Петра.
– Молчите! Молчите! Слушайте! Он только что исцелил! Ему надо верить!
Люди становились на цыпочки, забирались на ступени. И уже за спиной Петра и Иоанна стали кольцом, теснили со всех сторон. Кто-то даже, обхватив ногами колонну, взобрался вверх, чтобы разглядеть Петра.
– Что дивитесь, что смотрите на нас, как будто мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит? Именем Иисуса был исцелён только что этот человек. – Тут Пётр потянул к себе исцелённого и поставил рядом с собой. – Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись пред лицом Пилата, когда он предлагал освободить Его. Но вы от Святого и праведного отреклись и просили вам даровать человекоубийцу. А Начальника жизни убили.
– Какого человека-убийцу?
– Варавву! Разбойника!
– Вот, вот, он опять проповедует про Иисуса! Слушайте!
– Можно ли ему верить?
– Как не верить, когда стоит рядом с ним тот, что сидел сорок лет?! Он его исцелил! Ты что – можешь не верить? После всего?
– Не слушайте его! – кричал левит из храмовой стражи. – Соблюдайте порядок.
– А Начальника жизни убили! – повторил Пётр.
– Начальника жизни? Что он говорит?
Головы лезли друг на друга. Раздался крик – толпа припёрла к колонне какого-то мужчину.
– Покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши! Моисей сказал отцам: «Господь Бог воздвигнет из братьев ваших Пророка, слушайтесь Его во всём, а всякая душа, которая не послушает Пророка Того, истребится из народа».
– Правильно говорит! Моисей предупреждал нас о ложных гадателях и прорицателях Хананейских и от лица Бога обещал, что у нас всегда будут пророки истинные, которых мы должны беспрекословно слушать!
– Вот так! Вот так! – проговорил старик из Хеврона. – Истинная правда! Я знал, что это Господь. Мои внуки могут это подтвердить! В израильском народе родился Спаситель мира! Всевышний обещал Аврааму: «В семени твоём благословятся все племена земные». Всё так, именно так! – повторял старик.
– Что ты говоришь? Опомнись!
– Моисей заповедал израильтянам во всём слушаться грядущего Пророка, которого Бог воздвигнет из его среды!
– Верно, – согласно кивал подошедший фарисей, – во Второзаконии сказано: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь, Бог твой, Его слушайте…»
– И все пророки от Самуила и после него также возвестили дни эти. Бог воскресил Сына Своего Иисуса, к вам первым послал Его благословить вас, отвращая каждого от злых дел.
– Вот-вот, я же говорил!
– Говорил, говорил. Слушай, что говорит этот ученик!
– Откуда они?
– Из Галилеи, галилеяне.
– Их называют ноцрим – назаряне.
– Его называют Сыном Человеческим. Говорят, Он Себя так называл.
– А как звать того, что проповедует?
– Симон бар Иона, Кифа, – это его так назвал Учитель: потому что он крепок, как камень, – вмешался в разговор Иоанн, хранивший до этого молчание. До сих пор он только слушал, что говорит Пётр. Приклонив голову, Иоанн думал, что, видно, Учитель, когда позвал Петра следовать за Собой, многому того научил. «Иначе откуда такое явное знание? Откуда такая смелость? Я ведь не ощущаю в себе этого, несмотря на то что Святой Дух снизошёл и на меня, – думал Иоанн, теребя покрывало на голове и прикрывая им лицо. – Да, Пётр теперь показал, что сила духа не только в слове, но и в деле».
Внезапно Иоанн ощутил опасность. Он увидел, как в толпу врезались сразу с четырёх сторон несколько левитов – стражей Храма. И среди толпы по открытой левитами дороге медленно шествовал саган – их начальник, Ионатан, сын Ханана, тот, что присутствовал в Гефсиманском саду при аресте Учителя, второй человек после Первосвященника. Иоанн не мог оторвать взгляда от лица Ионатана и всё яснее видел, насколько оно полно угрозы. Иоанн испугался. Он ринулся к Петру, но не успел ничего сказать, как Ионатан схватил за плечи Петра.
– Какое ты имеешь право? Ты, неуч, ам-хаарец, проповедуешь то, чего сам не знаешь? Здесь книжники и священники, образованные люди, учат народ.
Кто-то из толпы крикнул:
– Он только что исцелил калеку!
– Какого калеку?
– Вот этого!
– Того, что сидел у Красных ворот. Не ходил уже сорок лет!
– Верно! Верно! – раздалось сразу несколько голосов. – Мы видели и шли за ними.
– Запрещено же подниматься с посохом на Храмовую гору, как же вы говорите, что он сидел в Храме? – недовольно повернулся Ионатан к говорившим.
– Его внесли на носилках! – закричал кто-то. – Ты что, первый раз в Иерусалиме?
Но Ионатан, казалось, не слышал. Он только крепче схватил Петра за плечи и кивнул левиту, стоявшему за его спиной.
Исцелённый растерялся. Каждый день начальник Храма проходил мимо, каждый раз калека замирал – вдруг потребует покинуть это место у ворот, вдруг скажут, что пыль на ногах, или маленькую кружку, в которую кидают деньги, назовут сумкой. Этот всемогущий начальник, сын Ханана, владелец многочисленных лавок в Храме, сейчас стоял перед ним. Исцелённый отступил в сторону, стараясь стать незаметным. Но кто-то из толпы подтолкнул его к сагану. Крикнул:
– Смотри, вот тот, что сидел всегда у Красных ворот! Не мог ходить, а сейчас сам пришёл сюда без помощи! Божеское дело сотворил тот, кого ты схватил за плечи!
Исцелённый, дрожа, кивал молча, следя испуганными глазами за стражей, будто в их власти было лишить его возможности ходить. Бросил взгляд на Петра, уже крепко схваченного одним из левитов, и, наконец решившись, сделал шаг вперёд.
– Да, – кивнул он. – Это я. – И хотя он смотрел на сагана и указывал на ноги, видно было, что он боится и всё, что произнёс, далось ему с величайшим трудом.
– Уводите! – крикнул саган, обращаясь к левитам. – Завтра Великий Синедрион разберётся – исцелил или нет. И если исцелил, то какою силой? Нет ли здесь колдовства? – А страже приказал: – Ведите в комнату у Южных ворот. Сегодня поздно созывать Синедрион. Пусть посидит там до утра.
Стража, окружив, повела Петра. Кто-то из толпы крикнул, указывая на Иоанна Зеведеева:
– А этого чего не забираете? Он ведь тоже с ним был!
– Да, да! – подхватил ещё один голос. – Тот тоже с ним был, они втроём пришли сюда.
– Куда ведёте? – крикнул старик из Хеврона. – Они божеское дело сделали, помогли больному.
– Завтра выясним, какою силой он это сделал, – повторил саган.
* * *
Спустя несколько часов в дальних покоях дворца бывшего Первосвященника Ханана бен Шета встретились двое. Ханан возлежал в маленькой полутёмной комнате, без окон, освещённой всего двумя светильниками. Он держал в руках грелку и перекатывал её из рук в руки, ноги тоже покоились на грелке. Кайафа сидел напротив и внимательно слушал.
– Явились и смущают народ! Крестят! Пророки! – говорил Ханан, катая в руках горячую грелку. – Они что – забыли конец Иоанна Ха-Матбила? Напомним! Ам-хаарецы проповедуют в Храме! До чего дожили! Да нет, нет, они трусы! Завтра пугнём, и разбегутся в Галилею. Там пусть ходят по городам, но здесь им делать нечего! – Продолговатое, почти безбровое бледное лицо Первосвященника дрожало от гнева.
О, ни Ханан, ни Кайафа не забыли того, что произошло всего два месяца тому назад. Свежо было воспоминание о суде, облик Того Человека стоял перед глазами, и известие о том, что ученики опередили стражу и выкрали тело Распятого, мучило своей тайной. А если не выкрали?
– Нет, этого, конечно, не может быть! – вскрикнул Ханан, останавливаясь перед Кайафой и своими узкими глазами впиваясь в широкое лицо зятя. – Те, кто постыдно бежали, оставив Учителя, не смогли пойти на такое – выкрасть – и когда? Ночью! В праздник! Когда запрещено покидать дом?! И откуда? Из какой-то пещеры? И кто знал, где эта пещера? Кто? – спрашивал Ханан, опять принимаясь бегать из угла в угол.
– Я слышал, это Иосиф Аримафейский предоставил пещеру, – сказал Кайафа.
– Да, знаю! Знаю! – зашипел Ханан. – Уж не его ли рук это дело? Спросить у Иосифа? Невозможно. Не скажет. Допросить? Не скажет.
– Применить допрос с заклятием? – опять прервал тестя Кайа фа, намекая, что именно этим удалось добиться ответа у Того Человека.
– Невозможно! – крикнул Ханан, опять останавливаясь перед Кайафой. – Иосиф – всеми уважаемый член Синедриона.
– А Никодим… Никодим? – Кайафа глядел, как в серых узких глазах Ханана зажигается огонёк.
– Но он трус! Трус! Побоялся бы!
Ханан, казалось, устал. Он сел напротив Кайафы, вытянул ноги, взял грелку, прижал её к груди, другую грелку подложил под обе ноги.
– Я предсказывал – выкрадут тело, а потом начнут рассказывать небылицы про воскресение, – заговорил Ханан, тяжело дыша и заставляя себя успокоиться. – Всё ложь! А вот народ верит! Что делать с ними? – Он вздохнул и неожиданно крикнул: – Чтобы духу не было от Того Человека! Выгнать Его галилеян из города! Заставить замолчать!
– Говорят, они исцелили того, кто сидел у Красных ворот. Попрошайка. Родители его приносили каждый день. Вроде ноги не ходили. Может, видел?
– Сейчас ходит? – усмехаясь, спросил Ханан.
– Ходит, – передёргивая плечами, будто озноб Ханана передался и ему, сказал Кайафа, – и, конечно, весть эта уже распространилась по всему городу. Ты же знаешь наш город! Чуть какое чудо – все знают!
– Иосиф, – неожиданно Ханан назвал зятя по имени, – ты что хочешь сказать? Повторяется история с Тем? – Он угрожающе повысил голос, будто Кайафа нёс ответственность за случившееся.
Кайафа пожал плечами.
– Повторяется история с Тем? – повторил Ханан, внимательно следя за выражением лица зятя и избегая называть Иисуса по имени.
– Ну, утро вечера мудренее, – наконец примирительно сказал Ханан, наклоном головы отпуская Кайафу. Казалось, он устыдился своей горячности. Ему было неприятно, что зять стал свидетелем его слабости. – Завтра соберём наш Великий Синедрион, чтобы положить этому конец.
Старик так и не встал проводить гостя и только тихо и как можно увереннее проговорил вслед:
– Посмотрим, насколько они окажутся храбрецами. Пригрозим, уверен – отрекутся от всего, да ещё навлекут на себя проклятие, сознавшись, что прибегли к колдовству.
Уже у дверей Кайафа оглянулся. Старый Первосвященник сидел, прижавшись спиной к стене, и на Кайафу глядели горящие волчьи глаза.
«Это отражается огонёк светильника», – успокоил себя Кайафа. Он молча поклонился, старик махнул рукой. В этот раз Кайафа усомнился в словах тестя. Умный, конечно, Ханан, умный! Но тут, кажется, ошибается.
«Дай, Всевышний, чтобы Ханан был прав, – думал Кайафа, поднимаясь в гору к своему дому. – Пропала ночь, не смогу заснуть. Опять в Иерусалиме начнутся разговоры, опять начнут вспоминать казнь Того Человека».
И вдруг до слуха Первосвященника донеслась песня, кто-то неподалёку, смеясь, распевал:
– Горе мне от рода Ханана, горе от их шипения! Сами они Первосвященники, их сыновья – казначеи, их зятья – смотрители Храма, а их слуги бьют народ палками.
Кровь прихлынула к лицу Кайафы, но он даже и не подумал преследовать наглеца.
Заседание Синедриона состоялось на следующее утро в Зале тёсаных камней, Лишкат-га-газит.
Несмотря на то что, казалось, вопрос о проповедях ам-хаарецев в Храме был не такой уж важный, на заседание были созваны все члены Великого Синедриона, в который входили, кроме первосвященников, представители привилегированных саддукейских семей, из членов которых назначались первосвященники, книжники, старейшины. Всего семьдесят один человек: Ханан, Кайафа, Иоанн, сын Теофила, Ионатан, сын Ханана, фарисейские законоучители во главе с Гамалиилом, а также Никодим, Иосиф Аримафейский, Иоханан бен Заккай, Александр, богатый брат знаменитого мыслителя Филона Александрийского, и остальные. Кайафа сидел на возвышении, посередине, как судья Праведный, судья Вяжущий и Разрешающий. Сверкала золотая дощечка на пышном головном уборе: «Святыня Господня».
– Какою силою или каким именем вы это сделали? – Кайафа задал вопрос, и голос даже ему самому показался слишком величественным и громким.
Пётр и Иоанн в измятых хитонах, грязных после ночи в темнице, ярко освещённые двумя высокими свечами в высоких серебряных подсвечниках, стояли на возвышении в середине полукруга. Рядом с возвышением стоял вчерашний исцелённый. Казалось, он не очень понимал, зачем его сегодня сюда привели. На Петра и Иоанна он не смотрел. Два положенных судебных писца находились по обе стороны от них. Писец справа записывал слова Первосвященника. Второй изготовился записывать ответ обвиняемых. Он насмешливо смотрел на Петра.
– Начальники народа и старейшины израильские! – начал Пётр. – Если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному, как он исцелён, то да будет известно всем вам и всему народу израильскому, что именем Иисуса Назарянина, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мёртвых. Им поставлен он пред вами здрав.
Писец поднял изумлённый взгляд на Первосвященника. Ему показалось, что в Иерусалим явился древний пророк. Он не знал, записывать ли это?
– Он есть камень, – продолжал так твёрдо и спокойно Пётр, что писцу захотелось записывать эти слова, – пренебрежённый вами зиждущими, но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения. Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись.
Писец записал и опять взглянул на Кайафу.
Кайафа был зол и растерян. «Вот! Испугались!» – думал он, косясь из-под кидара на Ханана.
В Зале нарастал гул:
– Это опять ученики Иисуса? Они что – забыли, что стало с их Учителем?
– У ам-хаарецев память коротка, – послышался чей-то насмеш ливый голос.
– Они осмеливаются в нашем присутствии поучать? Или я ослы шался?
Никодим с самого начала испытывал страшные муки. Опять и опять он задавал себе вопрос: надо ли ему встать на защиту Петра? Конечно, он должен что-то сказать в их оправдание. «Господи, – молился Никодим, – научи, как поступить. Но могу ли я открыть сейчас перед всеми, что я был у них в доме? Что приглашал их к себе? Могу ли? Господи, посуди Сам, мне это не под силу – сейчас признаться, что я уже принял решение креститься во имя Твоего Сына – Иисуса Назарянина».
В это время заговорил Иосиф Аримафейский:
– Они исцелили того, что стоит рядом. Взгляните, это тот, что сидел все годы у Красных ворот.
Исцелённый стоял, всё так же опустив голову.
В зале произошло движение, и более половины присутствующих подались вперёд, чтобы разглядеть его.
Ханан недовольно морщился.
– Выведите их из зала, – приказал он страже.
Трое левитов приблизились к Петру и Иоанну и, подтолкнув в спину, указали кивком на дверь, будто те не понимали слов. Позади плёлся исцелённый.
– Что нам делать с этими людьми? – спросил Кайафа, стараясь не глядеть на Ханана.
– Всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего.
Проговорив это, Кайафа наконец взглянул на Ханана и с облегчением увидел, что тот одобряет его слова.
– Чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об этом. – Кайафа поднялся с места и сейчас возвышался над сидящим рядом Хананом.
«Что он такое говорит? – думал Никодим. – Нет, не похоже на Первосвященника. Противоречит сам себе. Говорит, что всем известно чудо, свершённое Петром, и тут же предупреждает, чтобы не разгласилось это в народе. Да, сегодня уже весь Иерусалим собрался у ворот поглазеть на чудо».
Но Кайафа не заметил противоречий в своих словах.
Гамалиил, внук мудреца Гиллеля, громко и веско произнёс:
– Оставьте теперь этих людей в покое. Насколько мы можем видеть, они – жертва безвредного заблуждения. В их деятельности нет ничего мятежного, в их учении нет ничего опасного. Но если бы и было что-нибудь такое, нам нечего бояться их. Нет надобности в насильственных мерах предосторожности. Фанатизм и обман живут недолго, даже если они поддерживаются народным возмущением. Но во взглядах этих людей, возможно, заключается больше того, что мы видим теперь, – говорил Гамалиил. – Быть может, малый зародыш истины, какой-то луч откровения возбуждает в них веру, и бороться с этим – значит бороться против Бога. Огонь неразумного фанатизма гаснет, когда на него не обращают внимания.
Устремив взгляд в конец зала и отыскав там стражей, Кайафа приказал:
– Введите обвиняемых.
Пётр и Иоанн опять встали на помосте. С великим облегчением Никодим видел, что и Пётр и Иоанн не только не чувствуют никакого страха перед представительным собранием, но ведут себя так, как будто находятся среди своих друзей или равных себе людей.
– Мы тут обсудили, – начал низким голосом Первосвященник, пуская специально для устрашения хрипотцу, – мы тут обсудили и решили, что можем вас отпустить, при условии, что вы не будете разглашать произведённое исцеление и ни при каких обстоятельствах… Слышите? – повысил он голос. – Вы ни… при… каких… обстоятельствах, – произнёс он раздельно, – не будете упоминать имя Того Человека.
Кайфа взглянул наконец прямо на Петра и, к удивлению своему, встретил недоумевающий, если не сказать возмущённый, взгляд.
Пётр пожал плечами:
– Судите: справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? – Он с удивлением глядел в глаза, зло блестевшие из-под пышного кидара.
– Мы не можем не говорить того, что видели и слышали, – громко произнёс Иоанн, делая шаг вперёд.
– Это что, сын Зеведея, который поставляет к моему столу рыбу? Или мне кажется? – перегнувшись через подлокотник, громко спросил Ханан. Внезапно он вскочил. – Ступайте вон! – кричал Ханан высоким старческим голосом. – И поберегитесь! Мы вас предупредили! Это я вам говорю, Ханан бен Шет!
Казалось, Первосвященника покинула выдержка, он сделал шаг вперёд и махнул рукой страже.
– Уведите их! – приказал он.
* * *
Уже вечером, когда за столом расположилось маленькое братство, совершив омовение, Пётр преломил хлеб и произнёс неизменное:
– «Примите и ядите, сие есть тело за вас ломимое», – и, передав чашу с вином, пустил её по кругу со словами: – «Пийти из неё, она кровь Моя, за вас изливаемая».
