Инна Истра
Черная линза
Он держал чашку двумя руками и пил с явным наслаждением.
– Кто она? – спросил Морковкин.
– Линза. Моя великолепная, бесподобная черная линза.
И он ласково похлопал по кожаному кофру, с усмешкой глядя на наши вытянутые лица.
– Вижу, вы в недоумении, – сказал он и протянул чашку Морковкину. – Можно еще кофейку?
– Да, конечно.
– И ваш сын, и ваши племянники стали добычей моей линзы, – сказал Гляденин, принимая чашку у Юрия Константиновича.
– Что за бред! – возмутилась я.
– Не бред!
Гляденин отставил чашку и подался ко мне. В это время Морковкин щедро плеснул в его чашку коньяк.
– Вы просто ничего не понимаете!
– Ну так вы объясните нам, – миролюбиво сказал Юрий Константинович. – Что за линза такая? В чем принцип работы? Облучение?
Фотограф откинулся на спинку стула. Он выглядел слегка нетрезвым, хоть и выпил всего-то ничего.
– Ладно, – сказал он. – Я вам ее покажу.
Он открыл кофр, внутренности которого были обшиты бордовым бархатом с мягкой подложкой. В нем, словно редкая драгоценность, лежал странный предмет, похожий на большой кубик с объективом. Гляденин достал его и любовно погладил.
– Мне пришлось его немного переделать под мою черную красавицу.
– Это фотоаппарат? – изумилась я.
– Да, – ответил фотограф. – «Салют» называется, производство 1957 года. Никогда таких не видели? Это понятно. Молодые еще. А я-то еще на «ЭФТЭ» начинал работать. Неубиваемая была машинка. Ну да ладно.
Он ловко, одним движением, отделил объектив от корпуса.
– Объектив состоит из набора линз, среди которых основной является двояковыпуклая линза, – начал было Гляденин, но увидел наши глаза и усмехнулся. – Отложим лекцию. Вот посмотрите сюда.
Он протянул Морковкину объектив.
– Для большего эффекта посмотрите через объектив на улицу.
Юрий Константинович подошел к окну.
– Посмотрев в обычный объектив, вы ничего не увидите, – продолжал Гляденин. – А тут перед вами откроется другой мир. Тот, который могла бы сделать моя линза. Но она слишком мала, чтобы изменить так много, и поэтому мы с ней меняем людей.
Морковкин отвернулся от окна и посмотрел на нас. Он был бледен, его руки слегка дрожали.
– О! Вижу, вы впечатлились, – сказал фотограф и растянул губы в мерзкой улыбочке.
– Дда, – чуть запинаясь ответил Юрий Константинович, – а на вас я могу посмотреть через него?
– Конечно!
Гляденин вскочил со стула и подбоченился, отставив ногу в сторону, явно кривляясь. Морковкин поднес объектив к лицу и замер. Его руки затряслись, и он выронил объектив. Я не уловила момента, когда стоящий рядом со мной фотограф, вдруг оказался около Морковкина и подхватил объектив почти у самого пола.
– Что вы делаете? – дико заорал он, выпрямляясь и глядя в лицо Юрию Константиновичу. – Идиот криворукий!
– Извините, извините, – бормотал Морковкин, прижимая руки к груди, – я… я сам не знаю, как это произошло.
Гляденин вдруг расхохотался.
– Вы меня увидели, да? Ну и какой я в ее глазах?
Юрий Константинович замотал головой и что-то нечленораздельно промычал. Фотограф развеселился.
– Сейчас я вам ее покажу. Мою красавицу. Я даже имя ей придумал. Линда.
Он попросил у Морковкина чистый лист бумаги, положил на него объектив, вытащил из кармашка кофра маленькую отверточку и начал откручивать внешнее кольцо. Работал он ловко и быстро, и через несколько минут показал нам свою «красавицу». С первого взгляда, это была обычная линза, только черного цвета, как дымчатый кварц или горный хрусталь, но если присмотреться, то можно было заметить, что в глубине ее мелькали разноцветные искорки, зеленые, красные, золотые, как у редкого черного опала. Гляденин осторожно держал линзу за краешки, поворачивая туда-сюда, и огоньки внутри словно кружились в волшебном танце. Она пугала и притягивала одновременно. Морковкин вздохнул и потянулся, чтобы взять линзу, но фотограф отдернул руку.
– Не трогайте, – взвизгнул он.
– Извините, – пробормотал Морковкин.
Гляденин быстро собрал объектив.
– Очень необычная линза, – сказал Юрий Константинович, тяжело опускаясь в кресло. – Никогда не видел таких. Как же она фотографирует, такая черная и с огоньками?
Гляденин усмехнулся. Он взял чашку с остывшим кофе и сделал большой глоток.
– Я купил линзу в Праге, на блошином рынке. Вообще-то, я не ее покупал, а шкатулку-бонбоньерку, для подарка одной знакомой. Прежде чем дарить, я решил шкатулочку почистить, в процессе нажал на какую-то завитушку, она щелкнула, открылось потайное дно, а внутри лежала линза. Шкатулку я отдал, а линзу оставил себе. Я сразу понял, что она непростая.
Гляденин допил кофе и отставил чашку. Было ясно видно, что он слегка захмелел. Его речь все больше становилась похожа на шипение.
– Сначала я просто посмотрел через линзу и увидел, что она изменяет мир. Я развлекался, разглядывая людей, и понял, что вижу их суть, их темную подноготную. Так забавно! Вот, например, милый человек, обходительный, вежливый, а посмотришь через линзу, а у него высокомерная рожа, вся так и сочится презрением ко всем окружающим. У другого глазки бегают, и пальцы длиннее раза в два становятся и двигаются суетливо. Это, значит, воровские наклонности. Так-то он в жизни придавлен правилами, воспитанием, боязнью наказания, но сущность-то воровская никуда не делась!
– Сказки какие-то, – возмутилась я. – Вы смеетесь над нами.
– Нет, – вдруг подал голос Морковкин, – это правда. Я видел.
Я с удивлением посмотрела на него. Юрий Константинович был бледен и серьезен. А Гляденин продолжал.
– Я пытался найти какие-то упоминания о волшебных линзах, колдовских стеклах и тому подобных вещах. Мне очень хотелось раскрыть тайну линзы, и я это сделал!
Фотограф откинулся на стуле и с гордостью посмотрел на нас.
– Вот так просто взяли и нашли все в интернете? – я попыталась съехидничать.
– Нет, не просто так. – Гляденин обидчиво поджал губы. – Это было совсем не просто.
– Как же вы докопались до сути? – миролюбиво спросил Морковкин и пнул меня ногой под столом. А подвыпившему фотографу очень хотелось похвастаться своими успехами. Видимо, он так долго носил в себе эту тайну, опасаясь поделиться ею с кем-то, что сейчас, под воздействием кофеина и алкоголя, его просто прорвало.
– Я начал со шкатулки, – гордо возвестил он. – Я стал антиквариатом, ой, то есть антикваром. Я выяснил, кому принадлежала шкатулка, я шел по ее следам внутрь истории.
Он замолчал, уставившись на нас тяжелым взглядом.
– Ну и что же вы выяснили? – мягко спросил Юрий Константинович.
– Что вы знаете о французских, точнее, Парижских кладбищах? – вдруг задал вопрос фотограф, глядя мне в глаза.
– Ну, – замялась я, – есть там кладбище Сент Женевьев де Буа, Пер-Лашез…
– Да, есть такие, – согласился Гляденин. – И еще много других. Городские кладбища Парижа, например, кладбище Сент-Инносан, в прошлом или позапрошлом веке, ну не суть, были переполнены, источали зловоние и было решено перенести их за городские стены. Реформа кладбищ! Архитектор Пьер Жиро предложил свой проект загородного некрополя. А еще он предложил витрификацию трупов!
– Что? – одновременно спросили мы с Морковкиным.
– Витрификацию трупов, то есть превращение трупов в стекло, – ответил Гляденин.
– Но зачем? – удивился Юрий Константинович.
– Во-первых, утилизация останков, а во-вторых, из стекла можно было бы изготавливать брелоки, медальоны, бюсты.
Мне стало нехорошо, к горлу подкатил ком. Неожиданно фотограф схватил со стола бутылочку с коньяком и сделал большой глоток прямо из горлышка.
– Идея не взлетела, – сообщил он, не выпуская бутылочки из рук. – Общество не оценило предложение господина Жиро.
– И это неудивительно, – буркнула я себе под нос.
– Но, если верить старинному дневнику, найденному мною в библиотеке замка-музея, по крайней мере один такой эксперимент был произведен. Очень богатый вельможа, увлекающийся оккультизмом, смог получить стекло из трупов.
– Но как? – Морковкин был явно заинтригован. – Как это возможно?
– Тела помещали в щелочь, чтобы растворить плоть, – начал Гляденин.
– Нет! – крикнула я. – Не надо подробностей!
Фотограф пьяно рассмеялся.
– Какие мы нежные! Да ладно, это неважно – как получили стекло, важно – из кого!
– Из кого? – прошептал Морковкин.
Гляденин наклонился к нему и сказал громким шепотом:
– Из двух убийц и одной ведьмы, – и сделал еще глоток. – Потом вельможа провел несколько магических обрядов, то есть поколдовал над стеклом и сделал запись в дневнике, что результат превзошел его ожидания.
– А дальше?
– Ой, – махнул рукой Гляденин. – Там начались войны, революции, всякие бонапарты и республики. Следы потерялись. Где и как скиталась моя красавица – неизвестно, но спустя много лет встретилась со мною в Праге.
Он задумчиво покачал головой.
– Она почувствовала меня, доверилась мне. Она позвала меня, подсказала, что надо сделать.
– Позвала? Кто, линза? – спросила я.
– Ну да. Я слышал ее голос.
Он поднял голову вверх, уставился в потолок и продекламировал:
– Опустоши сосуд души
Наполни злом его.
Покрепче душу привяжи,
Не бойся ничего.
Дай силы мне, а я тебе
Сторицею воздам.
Спокойно сможешь ты, мой друг,
В глаза смотреть годам.
– Он сумасшедший, – подумала я и покосилась на Морковкина. К моему изумлению, я увидела, что он очень внимательно слушает безумного фотографа.
– Что это было? – спросила я.
– Стихи, – просто ответил Гляденин. – В шкатулке вместе с линзой лежал листок с этими стихами. На латыни. Я перевел, но у меня вышла чушь какая-то. Типа – вылей из сосуда душу и налей туда зла и так далее. Но однажды я принял морфий, сидел, вертел в руках линзу и как-то незаметно уснул. И во сне я услышал эти стихи и понял, что нужно сделать.
Гляденин рассказал, что, следуя указаниям полученным во сне, переделал объектив под линзу и начал снимать людей.
– Если честно, я и сам не понимаю, как это действует.
– Она пьет душу, – неожиданно сказал Морковкин. – И вы все прекрасно понимаете.
Гляденин посмотрел на него поверх очков и усмехнулся.
– Вы проницательны, несмотря на комичный внешний вид. Да, она опустошает душу, впитывает душевные силы человека. Человек ощущает психический дискомфорт, пытается заполнить пустоту разными способами.
– Какими? – спросила я.
– Сможете ответить? – фотограф глянул на Морковкина.
– Да, – Юрий Константинович снял очки и стал их протирать. – Кто как может, так и пытается исправить свой душевный дискомфорт. Кто в церковь бежит, кто к друзьям, кто в волонтеры записывается, кто по свету болтается, а кто убийцей становится. Так?
– Так, – рассмеялся Гляденин. – А есть еще такие, кто ничего не может сделать и просто сходит с ума.
