Ирина Дегтярева
Менеджеры халифата
Горюнов лежал на боку и спал, поджав ноги в новых клетчатых тапочках, уткнувшись носом в шелковое золотистое покрывало рядом со спящей дочерью. Во сне у него лицо нисколько не расслабилось, и он измученно хмурился.
Саша переложила дочь в кроватку и села рядом с ним. Она уже знала, что он не просто военный переводчик, как Петр представился в первые дни их знакомства. Генерал провел разъяснительную работу с молодой женой Горюнова, растолковав степень ее ответственности в качестве жены разведчика.
Александра провела рукой по шраму на его виске и ощупала рубец, пытаясь понять, насколько он большой, запоздало испытав страх, от которого сдавило сердце.
Петр поморщился во сне и пробормотал что-то по-арабски. А уже через полчаса он и вовсе проснулся – с головной болью и ощущением, что уже не уснет до утра. Саша еще не ложилась, предчувствуя бессонную ночь. Эти полчаса Петр спал тревожно, что-то непонятное говорил во сне. Открыв глаза и оглядевшись, он спросил о чем-то по-арабски и, рассмеявшись, перешел на русский с сильным акцентом. Она и раньше обращала внимание на этот акцент, но теперь он заметно усилился.
– Сколько времени? Мне завтра к девяти надо быть на службе, – он не стал уточнять про полиграф.
– Ты шутишь? – изумилась Саша. – Они что, обалдели, что ли?! Совсем тебе передышки не дают.
– Они дадут! Догонят и еще дадут. Ты не трогала сумку? Там вещи Зарифы. Она просила их сохранить. – Он помолчал, подошел к комоду, над которым висело зеркало, заглянул в него, как в окно. И добавил. – А Зары нет больше. Я ее похоронил в горах. Там такое уютное кладбище, – он, продолжая говорить, задумчиво смотрелся в зеркало. – Вот где бы я хотел…
Договорить Горюнов не успел, получив кулаком между лопаток, и довольно крепко.
– Полегче! – возмутился Петр. – У тебя же силы немерено. В каком ты там обществе состояла? Рыболов-спортсмен? – Он вспомнил, как она в день их случайного знакомства ехала с рыбалки, а ее спиннинг в брезентовом чехле Петр вначале принял за винтовку. – Эй! – Он получил еще один тычок.
Саша вдруг обхватила его сзади так крепко, что он все никак не мог повернуться, только чувствовал, как она плачет, вздрагивает и прижимается к его спине щекой.
– Ну что ты? – он наконец сумел перетянуть ее в зону видимости. Но она опустила заплаканное лицо. – Сашка, что со мной сделается? Я здоровый, как лось!
– Угу, – пробормотала она, спрятав лицо теперь у него на груди, и неожиданно засмеялась. – И пахнет от тебя, как от лося.
– Не знал, что ты знаешь толк в лосях, – не стушевался Петр. – Если хочешь знать, от меня пахнет ветром дальних дорог.
– Да ты, Петечка, романтик, – она чмокнула его в щеку и прошептала. – И колючий, как лось. Только не смей говорить, что я целовалась с лосями! – Ее губы переместились к его губам.
Горюнов стал потихоньку теснить Сашку к кровати. Но она, с неохотой оторвавшись от его губ, сказала:
– Иди мойся и брейся. Не хочу, чтобы у меня в кровати гулял ветер дальних дорог. Я сквозняков боюсь.
– Ну и пендинка ты! Я приму душ, меня разморит, и я усну.
– Ничего, я тебя взбодрю, – показала ему свой маленький кулачок Александра и, когда он стянул рубашку, увидела на его плече новый шрам, рядом с прежним, но более уродливый и даже не до конца заживший. Тут она уже не сдержалась, ахнула и, шагнув к Петру, принялась осматривать его многострадальную руку. – Петька, это что такое?
– Ты спрашиваешь меня как нашкодившего пацана. Задело-то чуть, по касательной. Ну чего ты опять ревешь? Все ведь позади, – он погладил ее по голове как маленькую. – Ребенка разбудишь.
– Манька не плачет почти. Скрипит только, когда хочет есть. Вся в тебя. Ты хоть рассмотрел ее? – сквозь слезы, всхлипывая, спросила Саша с материнской обидой. – Какая хорошенькая наша Маня.
– По-моему, на тебя похожа, – подойдя к кроватке, Петр взглянул на дочь. – Я еще не видел ее глаза. Какие они?
– Такие же, как у тебя, – голубые. И подхалимские. Иди мойся!
Остаток ночи они то спорили, то бурно мирились, то Петр утешал плачущую Сашу. Нервы ее расшатались от ожидания ребенка и ожидания его, Петра. Бравада Саши, которая удивила Горюнова сегодня, когда они встретились, растворилась в сумерках комнаты – горел только слабый ночник около кроватки дочери. И Александра стала слабой, как этот тусклый свет, мягкой, покорной.
Девочка проснулась лишь однажды, и Саша ее покормила, потребовав, чтобы Петр отвернулся. Но он бесцеремонно подглядывал из-под локтя, которым якобы прикрыл глаза. Она чувствовала его взгляд на себе, однако не сердилась.
В четыре утра, измученные и довольные друг другом, они пошли на кухню есть. Это был то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Большая кухня с новой мебелью с красными пластиковыми фасадами, стол у окна, тюль в три четверти, срезанный по низу полукругом, клетчатые шторы в тон клетчатой скатерти. Петр удивился, с каким вкусом Саша все организовала, когда успела все так обставить.
– Оборотистая ты, Александра, – он начал есть жареную свинину с картошкой, подумав, что сейчас не отказался бы от горячего леблеби в сыром зимнем Ираке, по дороге домой из своей цирюльни. – Небось все деньги потратила? – Его зарплату получала она, пока он был за границей.
– Что ты теперь будешь делать? – ушла она от щекотливой темы.
Сведения о сфере его деятельности ей сообщили весьма приблизительные. Но она понимала, что в основном Петр может работать за границей. С его познаниями в арабском, турецком, английском, курманджи и персидском…
Горюнов призадумался, но не над тем, как ответить, а подумал про жену Мура. Она с детьми уехала в Болгарию и там жила. Ее отправили в Софию, видимо, по просьбе Сабирова. Иначе видеться с ней Мур и вовсе не смог бы. Считаясь погибшим для соотечественников, в Россию ездить он не должен. Во всяком случае, до тех пор пока церэушники считают его своим надежным агентом. Как долго он будет вести свою игру? Впервые после смерти Зарифы, в которой Петр, по большому счету, винил и Мура, он подумал о Теймуразе без ярости, а даже с некоторой долей сочувствия и… зависти.
– Без работы не оставят.
– Вот это и пугает, – огорошила его Саша. – Ты должен к маме съездить. Я ей звонила, предупредила о твоем возвращении.
– И как она отреагировала? – с непонятной для Александры усмешкой спросил Петр.
– Она сказала, что ты найдешь массу причин и дел, чтобы не приезжать. Побежишь спасать мир, как обычно. И тебе не стыдно? Глядишь прямо в глаза.
– Я просто сплю с открытыми глазами, – Петр натурально зевнул и злорадно подумал, что не стоило назначать проверку на полиграфе человеку, несколько месяцев не видевшему молодую жену. Как же, выспится он!
Ранний телефонный звонок застал Петра врасплох. Не открывая глаз, он начал искать сотовый рядом, думая, как это у него в горах Кандиль мог оказаться мобильный телефон? Он точно помнил, что не брал его туда. Функционировал в горах только спутниковый. Карайылана из-за телефона чуть там не прикончили – турки отслеживали его перемещения. Горюнов не хотел давать лишний козырь своим «друзьям» из MIT – возможность отслеживать его перемещения.
Вдруг откуда-то из рассветной темноты ему ткнули в руки трубку городского радиотелефона.
– Петька, да проснись же ты! – требовал знакомый женский голос. – Твой Александров!
– Сколько я спал? – Петр сел на кровати, прижав трубку к груди и ежась от утренней осенней прохлады, сочившейся в приоткрытое окно.
– Час, наверное, – хмыкнула Саша. – Да ответь же ты!
– Слушаю, – буркнул Петр в трубку.
Александров многозначительно покашлял в ответ и после паузы велел:
– Приезжай к девяти в управление.
– А полиграф?
– Позже. Твоих будущих сослуживцев заинтересовала тетрадка, которую ты нам передал весной. Они до сих пор с ней возятся, не все разобрали в почерке твоего приятеля и в его своеобразной терминологии. Поскольку в ближайшее время ты перейдешь к ним, я дал добро на вашу личную встречу. Иначе бы потребовал от них письменный запрос. Напрямую светить тебя не стал бы. А если ты сочтешь нужным, ускорим запрос твоему приятелю – автору тетрадки, чтобы получить уточнения.
Речь шла о тетради, которую трясущимися руками почти полностью исписал в иракском кафе турецкий инженер Недред Ердек бесценными сведениями о террористах ИГИЛ[9], действующих на территории России. В Стамбуле Недред работал в порту и по совместительству был координатором ИГИЛ[10] – направлял добровольцев в Сирию, а оттуда, уже подготовленных в тренировочных лагерях, распределял в основном по России и по странам Европы.
Горюнов, после того как повоевал в Сирии, выполнил основное задание Центра – добыл в одном из тренировочных лагерей в Эр-Ракке копии паспортов граждан России, Узбекистана, Таджикистана и других бывших союзных республик, пересекся с Недредом и получил от него задание в качестве бойца ИГИЛ[11]. Так и познакомились.
Затем Недреда его игиловское руководство направило в Ирак, для того чтобы активировать «спящих» боевиков в Багдаде для проведения там терактов. Недред решил соскочить, почуяв опасность. Он небезосновательно опасался, что его ликвидируют, и обратился за помощью к Кабиру Салиму. И Горюнов помог, по-своему, конечно, – обеспечил Недреда фальшивыми документами на имя Рашада Сафира Назира и устроил Недреда на работу в порт Умм-Касра, попутно завербовав Ердека. Пускай поработает теперь на благо мира, а не на войну.
Горюнов тогда уже понимал, что вскоре придется стать «погорельцем» поневоле, но не думал, что содержимое этой заветной тетрадочки ему удастся осваивать самому, работая в ФСБ…
Перевод в Управление по борьбе с терроризмом длился довольно долго из-за проверок, доскональной медкомиссии и улаживания всех формальностей. Параллельно Петр фактически уже начал работать, занимаясь расшифровкой тетради Недреда для коллег.
* * *
Дома у Горюнова теперь пахло не жильем холостяка и вечного странника, что было естественно для полковника нелегальной разведки, долгие годы прожившего под личиной цирюльника из Багдада – Кабира Салима. Нынче тут стоял тревожный запах детской присыпки, памперсов, а в ванной висели ползунки и комбинезончики – они, мокрые, норовили проехать то по носу, то по макушке Петра, пытавшегося контрабандно курить в ванной. На лоджии громоздились коробки, оставшиеся после переезда, – Петр порывался курить там, но не смог пробраться к перилам.
Сашка же начала активную кампанию против его пагубного пристрастия к табаку. Но последние недели и месяцы нахождения в Кандиле Петр стал курить столько, что создавалось ощущение, что он не просто курит, а дымится постоянно. Курды в большинстве своем заядлые курильщики, так же, как и арабы и турки, среди которых Горюнов жил много лет. Бросать он не собирался, смирившись с невыносимой потребностью в никотине.
Ему необходимо было отгулять отпуск, положенный ему в своем прежнем ведомстве, но его просили выйти уже на новую работу. Пришлось опять откладывать поездку в Тверь, а с матерью общаться по телефону. Он услышал порцию наставлений вперемежку с мамиными слезами. Теперь уж хоть родительница не требовала от него жениться и внуков. Она профессионально начала разрабатывать его в отношении Мансура. Допытывалась, кто его мать и как так вышло, что Ее сын спутался с иностранкой. Да и вообще, его ли, Петечкин ли, это отпрыск? Она пообещала приехать сама, но Горюнов знал, что после смерти отца, известного в Твери психиатра, она стала тяжела на подъем. Удивительно, что Сашке удалось ее заманить в Москву. Наверное, природное любопытство заставило Марию Кирилловну покинуть уютную квартирку с окнами, глядящими на Волгу. Кого там ее Петечка выбрал себе в жены?
Горюнов после полученной отсрочки испытал облегчение и стыд. Облегчение оттого, что мать не увидит его таким иссушенным, испепеленным иракским солнцем, событиями последних месяцев и потерями. А стыд из-за того, что совершенно бросил ее. Посылаемые ей деньги нисколько не оправдывали его.
Он торопился выйти на работу – дома не мог найти себе места. Не привык сидеть без дела, от ничегонеделанья ругался с Сашкой из-за своего бесконечного курения или из-за навязчивого арабского акцента. Не осознавая специфику его профессии, она считала, что нельзя настолько погрузиться в чужую языковую среду, чтобы забыть родной язык. Думала, что он рисуется, а Петр и не пытался оправдываться, просто не замечал свой корявый русский.
Александра особенно стала наседать на него после того, как вывела его «в свет» – похвастаться мужем своим студенческим подругам и их мужьям. Там Петра приняли за египтянина, которого Сашка легкомысленно подцепила в поездке на море. А поскольку его истинную профессию она назвать не имела права, ее раздирали противоречия.
Ссорился Петр и с Мансуром. Мальчишка отлынивал от школьных занятий и уроков с репетитором русского. Пару раз Петр заставал его с сигаретами – жизнь Мансура среди курдов, боевиков РПК, давала о себе знать. Если бы не лояльность Александры, успевшей узнать Мансура ближе, чем родной отец, то Петр уже несколько раз от души налупил бы сына.
Они орали друг на друга в основном по-турецки. И Горюнову было так проще, и, само собой, мальчишке. Саше оставалось только догадываться, что делят ее горячие турецкие парни, и бдительно следить, чтобы муж не хватался за ремень. Она пресекала подобные поползновения.
– Всегда считал себя сдержанным человеком. Никогда столько не орал и не скандалил за всю жизнь. Странно быть здесь и понимать, что это твой дом и твоя семья, когда мой дом совсем в другом месте, – как-то в порыве откровенности выдал Горюнов.
– Ты привыкнешь, – с жалостью взглянула на него Александра.
От одного ее взгляда, сочувствующего настолько, словно она сама испытывала ту боль и смятение, что ощущал он, Петру стало легче. Во всяком случае, его не осуждают, а пытаются понять. Они с Сашей слишком быстро сошлись прошлой осенью. У Горюнова не было времени на свадьбу, притирку. Все будет теперь.
Зима, 2014 год, г. Москва
Незадолго до выхода на новую работу Петра вызвали в Кремль для награждения. Наверное, впервые после окончания ВИИЯ он надел форму. Она сидела на нем слишком свободно из-за сильной худобы.
Саша впервые увидела его при параде и охарактеризовала грустно: «Ты как лист из старого гербария – остались только кости, мышцы и кожа, сожженная солнцем».
Он надел награды, достав их из сейфа, и позвякивал ими, когда ходил по комнате, собираясь, рассовывая по карманам телефон, удостоверение, сигареты, наглаженный Сашей носовой платок, бумажник. Ключи от машины он взвесил на ладони и положил обратно на комод.
Петр успел купить джип «Тойоту», попытался ездить на нем по городу, но после того, как машину у него эвакуировали, Петр понял, что отстал от жизни и московских реалий. Поездил по пробкам, отчаянно ругаясь по-арабски, поминая шайтана часто и в разных интерпретациях, и довольно быстро пересел на общественный транспорт.
Сейчас он планировал взять такси. Не тащиться же через весь город при таком параде.
– У тебя столько наград, – удивилась Саша. – А тебя всегда в Кремле награждали?
Мансур вился около отца, вытягивая шею, чтобы рассмотреть получше отцовские медали и ордена.
– Нет. Но орден «За заслуги перед Отечеством» II степени вручает только Президент.
У Саши на лице отразилась досада, что нельзя тут же позвонить друзьям, знакомым, родственникам и похвастаться.
– Я из-за тебя поседею раньше времени, – с укором взглянула она на мужа. – Меня доконает необходимость сдерживаться, все утаивать.
– Ты вроде не болтушка, – пожал плечами Горюнов. Он начал слегка волноваться перед предстоящим мероприятием и не слишком прислушивался к словам Александры и репликам Мансура, привычно произнесенным по-турецки.
В Кремле Петр старался держаться незаметно. В ожидании выхода президента он встал у окна и теребил край присборенной атласной шторы. В форме и в такой обстановке он чувствовал себя незащищенным.
– Петька, ты, что ли?! – вдруг раздался за спиной знакомый голос.
Горюнов обернулся и увидел улыбающееся круглое лицо Кольки Юрасова – однокашника по ВИИЯ. Дружили втроем, вместе с Сабировым.
Колька схватил Петра за локоть, и тот непроизвольно скривился. Юрасов догадался:
– Ранен? Извини, дружище. А я бы тебя и вовсе не узнал. Стыдно быть таким загорелым посреди московской зимы – товарищи завидуют. Но ты так характерно наклонил голову, исследуя швы на этой замечательной шторе… – карие глаза Юрасова излучали иронию, он словно всегда подсмеивался то ли над тем, что сам говорит, то ли над словами собеседника. – По этому наклону я тебя и признал. Ты точно так же смотрел на девиц в мини.
Горюнов слышал, что Николай служит в ГРУ – ныне Главном управлении Генштаба, догадывался, что однокашник работает по Турции, – турецким языком Юрасов владел не в пример лучше самого Горюнова.
– Что Сабиров? Я слышал… – он замялся. Взял Петра снова под локоток, но уже за здоровую руку. Николай был из тех людей, что все время держат собеседника за пуговицу на рубашке или за локоть, похлопывают по плечу, сокращают дистанцию до минимума. Горюнов вспомнил об этой его привычке, когда Юрасов уже шептал ему на ухо, как змей-искуситель. – Он вроде погиб.
Петр ограничился кивком головы. Его никто не уполномочивал сообщать, пусть и коллегам, о том, что Мур живее всех живых.
– Как же это вышло? Вы же вместе служили! Неужели не знаешь подробностей?
– Я давно не был в России, – пожал плечами Горюнов. – Сам только узнал. А ты здесь какими судьбами?
– Наверное, теми же, что и ты! – засмеялся Юрасов, тут же переходя от уныния по поводу утраты к веселью по поводу предстоящего награждения. – Я за «Мужеством» пришел.
У Горюнова вертелся на языке каверзный вопрос: «Что, своего не хватает?» Но спрашивать, конечно, не стал.
– Ты скоро уезжаешь? – не отставал Юрасов. – Хорошо бы встретиться. Вспомнить учебу, всех наших…
– Пока в Москве, – он решил не выкладывать все карты.
Петр испытывал неловкость из-за своего провала – сторонние люди подумают, что дело в его непрофессионализме. Но к тому же сидела в подсознании мысль – Юрасова он не видел слишком давно, прежнее доверие слегка поугасло. Да и раньше Петр общался больше с Муром. С Колькой постольку-поскольку. Юрасик (так они звали его между собой) сам приклеился к их тандему.
– А ты где территориально? У меня твои старые адреса-телефоны. Оставь мне новые.
– Погоди, – Петр отвел его рукой в сторону. – Нас уже зовут. Потом.
Но «потом» не состоялось.
На банкете для награжденных Петра посадили за стол с незнакомыми ему офицерами. Знакомиться, впрочем, между собой они и не собирались. Вели ни к чему не обязывающий разговор. На Горюнова его невольные собеседники смотрели с любопытством, потому что Президент к нему проявил особый интерес. И во время вручения ордена довольно долго полковнику Горюнову о чем-то говорил. А тот слушал, чуть склонив голову, и смущенно улыбался.
Юрасов подавал Петру знаки из дальнего угла зала и, наконец не выдержав, поднялся и устремился к нему. Слегка полноватый, он ходил мелкими шагами, однако очень целеустремленно.
– Товарищ полковник, – Горюнова тронули за плечо. Он обернулся и увидел офицера кремлевской охраны. – Пройдите, пожалуйста, со мной. Мобильные же отключены. А вас срочно разыскивают по телефону.
Офицер увел Петра из зала. Юрасов, не успевший подойти к Горюнову, досадливо похлопал себя по бедрам ладонями и неторопливо побрел обратно к своему столу.
Петра провели коридорами и впустили в одну из комнат за высокими резными дверями. За такой представительной дверью должны были оказаться царские покои, но там находился обычный кабинет с современным столом, компьютером и несколькими телефонными аппаратами, в том числе и правительственной связи. Одна из трубок лежала на матовой черной столешнице в ожидании Горюнова. Петр глазами вопросительно показал на трубку. Офицер кивнул и вышел, плотно притворив дверь.
– Петр Дмитрич, – в телефонной трубке нетерпеливо или просто одышливо сопел генерал Александров, – понимаю, что сегодня ты именинник, поздравляю, но прошу, чтобы ты как можно скорее приехал ко мне.
– Ну, через часик мероприятие закончится… – начал было Горюнов, однако Александров бесцеремонно, впрочем, как обычно, перебил:
– Сейчас же выезжай!
– Есть, – машинально ответил Петр и, уже повесив трубку, разозлился: «У меня теперь другое начальство, чего это он командует?» Тут же мелькнула мысль, что такая спешка может быть из-за Мура, и тревожно защемило сердце.
Однако речь шла о другом их с Александровым знакомом, о Ясеме Тареке.
– Этот твой иракец требует встречи с тобой лично. Каков? А? Багдадский вор! – Евгений Иванович прохаживался по своему кабинету в воинственно накинутом на плечи пиджаке, как в бурке. Поглядывал на Горюнова в парадной форме, при наградах, стоящего около стола для совещаний. Сесть ему пока не предложил.
– При чем тут вор? Это у него украли и его обожаемого Саддама, и его родной Ирак. Украли те, кому безразлично и то и другое. А к чему спешка? Я мог бы насладиться банкетом в полной мере. Сами же сказали, именинник…
– Ответить надо сейчас. Эмре скован временными рамками. Тарек твой чего-то торопит. Через Эмре передал, что речь идет о турке, который заходил к вам в цирюльню в Багдаде. Кого он имеет в виду? Галиба или Ердека?
– Недред не заходил ко мне в цирюльню, – задумчиво проговорил Петр. – Так сказать он мог только про Галиба.
– Ну, – поторопил Александров взволнованно, – что ты тянешь? Это для нас плохо?
– Для нас? – хмыкнул Горюнов, вспомнив о своем переходе в ФСБ. – Так я же теперь ВОС[12].
– А воз и ныне тут, – скаламбурил генерал, прекрасно понимая намек. – Все оговорено с твоим новым руководством из УБТ.
– Так легко согласились? – лукаво посмотрел Петр на бывшего шефа.
– Приняли с пониманием и… навязали своего сотрудника для участия в предстоящем мероприятии – Зорова. Он, собственно, как я понял, будет у тебя в подчинении и в дальнейшем. Ты будешь руководить направлением. Твой любимый ИГИЛ[13]. Но и встреча с Тареком связана так или иначе с той же темой. Я всех карт, конечно, фээсбэшникам не раскрывал, и ты повоздержись. То, что не касается твоего направления, оставь за скобками. Приедешь, отчитаешься в первую очередь передо мной. А там поглядим что и как. Постарайся вывести Тарека на полноценную работу с Эмре, чтобы нам тебя не дергать.
– Объяснить ему, куда я перешел?
– Чего ты ухмыляешься? Сядь ты! Не надо ему всего говорить, как-нибудь обтекаемо. Впрочем, ты его лучше знаешь.
– Мне придется гримироваться? – Горюнов намекал на невозможность выезда за границу.
– Тебе придется ехать в Ростов-на-Дону. О загранице речи нет. Тобой никто не станет рисковать. Исключено! – Александров сбросил пиджак с плеч на диван в углу кабинета и устремился за письменный стол, поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер. – Костя, все в силе. Пусть назначает встречу. Да, как мы с тобой обговаривали. Двое. Два билета. Второй? Мирон Зоров. Тебе перешлют коллеги его данные. Когда? – Александров поморщился и повесил трубку. – У тебя есть время заехать домой, собраться – и в «Шереметьево». Полтора часа – и ты уже там. Необходимо, чтобы ты оказался в Ростове загодя. Неизвестно, когда туда сможет прибыть Тарек. Надо быть готовыми. Ты с этим Зоровым хотя бы знаком? – генерал увидел, что Петр кивнул. – Что он из себя представляет?
– Майор. Молодой. Бьет копытом. Фонтанирует идеями. А так вроде толковый парень.
Горюнов отвечал, а сам думал о том, почему Александров согласился на участие ФСБ в спецмероприятии, проводимом разведкой. Даже внутри ведомства управления и отделы неохотно делятся информацией, сохраняют герметичность в отсеках, если выражаться терминологией подводников, и таким образом удерживаются на плаву. Мало ли где какая течь. Конспирация во всем. А тут контакт с агентом! И подключают майора Зорова. Для себя Петр мог это объяснить только тем, что хитрый, дальновидный Александров планирует и в будущем задействовать его, Петра, поэтому согласился на условия ФСБ.
«Интересно, – подумал Горюнов, глядя на пухлого, херувимистого генерала, – что шеф замыслил? Опять комбинирует? Играет со мной втемную? Черт его разберет, матерого лиса!»
– Где мне с ним встречаться там, в Ростове?
– С Тареком? На конспиративной квартире.
– Чьей? – уточнил Горюнов, начиная понимать ход мыслей генерала.
– На их, конечно! – имея в виду ФСБ, отрезал Александров с таким холодным выражением лица, что Петр не рискнул спрашивать еще о чем-то.
Он и так уже догадался, что Зоров необходим для пущей конспирации. Зачем светить лишний раз свою явку, если можно использовать чужую? Но почему генерал не доверяет Тареку? Вот это было непонятно Петру и в какой-то степени неприятно. Он, и только он, знал Тарека и мог его оценить наиболее полно и решать вопрос о доверии или недоверии. Обидно стало – замордуют его напарника и дружка подозрениями. Петр улыбнулся, опустив голову. Не так-то просто вывести из себя Тарека. Тот живет по принципу «вытягивай ноги по длине своего ковра» и не просто декларирует это на словах, но старается и на деле не тянуть на себя одеяло. Он умеет быть партнером, хотя и руководить способен. Слишком умен, чтобы быть излишне тщеславным. А своего не упустит.
– Вы знаете, я никого не люблю рекомендовать и никогда этим не занимался – дело неблагодарное. Но напрасно вы ему не доверяете, товарищ генерал.
– Ладно-ладно, – отмахнулся Александров. – Тебя до дома довезут, я распорядился. Володин подъедет в аэропорт, проводит и передаст мобильный, с которого будешь держать связь со мной. И прошу тебя, без самодеятельности. Все, свободен.
– Два слова, товарищ генерал. Насчет Мансура…
Евгений Иванович помрачнел еще больше и молча ждал продолжения.
– Я прошу вас со всей серьезностью – перестать окучивать Мансура. Если не хотите со мной ссориться.
– Ты мне сейчас угрожаешь? – Александров встал из-за стола и, хмурясь, уперся кулаками в столешницу, как в трибуну. – Запомни, дорогой, не стоит этого делать. Твой сын почти с тобой не жил. Он имеет право на собственный выбор, и незачем тебе ломать ему жизнь.
– Вот и я о том же. Про сломанную жизнь. Он не знает достоверно, к чему вы его подталкиваете. А я в курсе, и я лично нахлебался. – Петр встал и одернул китель, звякнув наградами. – Для него такой жизни не хочу. И все же я выбирал осознанно. Он – мальчишка, у него ветер в голове – машинки, компьютеры вперемежку с идеями Че Гевары, жаждой приключений, стремлением казаться взрослым, бороться за справедливость и быть крутым бойцом РПК, какой была его мать. Помани его вербовщики ИГИЛ[14], он и туда бы ринулся, сам говорил про пацанов, которых готовят в Башакшехире и Пендике для переправки в Сирию.
– Не прав ты, Петр, – покачал головой генерал. – Вижу, и в самом деле ты сына не знаешь. Он тебя за ориентир держит. И все прекрасно осознает. Ну да никто тебя не торопит с принятием решения. Пока не торопит. Пусть языки не забывает, и иногда мы можем его на стрельбище брать, кое-какие навыки исподволь прививать. В жизни все пригождается, даже если он не станет нелегалом. Да и легенда подходящая понадобится, и ситуация сейчас переменчивая. Везде свои люди нужны, но в некоторых районах особенно. Тем более со знанием турецкого, курманджи.
– Знаю я эти «районы»! – сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не наорать на Александрова, процедил Горюнов. – Он или в стычках с полицией голову сложит, либо свои порешат, если полезет куда не следует. Сразу авторитетным не станешь. Авторитет нарабатывать надо. А опыт – это кровь, и твоя, и на твоих руках.
– Недооцениваешь ты парня. Я с ним говорил и наши спецы… Не морщись. Все без излишнего энтузиазма. Прощупали слегка. У него и психика устойчивая, и цели определенные, и мыслит он ясно. Так что насчет возможности его стремления к радикальному исламу – это ты зря. Не пошел бы. Слишком здраво рассуждает.
* * *
– Так ехать не хочется, – Петр стоял между кроваткой Мани и комодом, прислонившись к стене спиной и затылком.
Саша торопливо собирала ему сумку в дорогу. Укладывала рубашки, бритвенные принадлежности. Она дернула плечом и предупредила:
– Имей в виду, Петечка, будешь там очередную Зару или Дилар кадрить, я больше твоих детей не приму. Хватит с меня Мансурчика!
– Я же по работе, – скромно напомнил Петр, любуясь тем, как Саша ловко складывает его рубашки. Так их лишь на фабрике упаковывают, не хватало только булавками скрепить…
– Мансура ты тоже в рабочее время произвел. У тебя, можно сказать, безотходное производство.
– Во-первых, это до тебя было, а во-вторых… обещала же не попрекать.
– Я не попрекаю. Просто Мансур опять две двойки принес. Непослушный он!
– Выпорю его, – грустно пообещал Петр и, вспомнив разговор с генералом, мрачно добавил. – Если в мое отсутствие объявится Евгений Иванович или кто-то от его имени и станут куда-нибудь Мансура зазывать, скажешь, что Горюнов категорически запретил… – Петр выдвинул ящик комода, посмотрел в него задумчиво. Он увидел лежащее там зеркало Зарифы и забыл, что хотел достать. – Ты сказала ему о Заре? – Петр не оборачивался, но чувствовал взгляд Саши на своем затылке. Он поднял глаза и увидел в зеркальном отражении, что жена в самом деле смотрит. Сочувственно, а не ревниво.
– Как она погибла? И почему именно я должна ему сказать?
– Ты – женщина. У тебя мягче получится. А у меня и так с ним напряженные отношения. Он догадается, что я виноват.
– Если ты его налупишь, у вас не станут лучше отношения.
– Ты не понимаешь. Мальчишка рос в мужском мусульманском обществе и понимает одну лишь силу. Поэтому тянется к Александрову, подсознательно чувствуя, что тот наделит его этой силой.
– Он слишком похож на тебя. Он не потерпит насилия или унижения. Ты сказал, что он догадается о твоей вине… А ты разве виноват в смерти Зары?
– Она погибла у меня на глазах, а я ничего не смог… Значит, виноват, – он достал из ящика браслет Зарифы, составленный из множества старинных динаров. Он купил его у того же скупщика краденого, что и свои часы. Цепочка браслета была из золота, и на нее нанизаны древние монетки. Странно, как не задержали с этим украшением на таможне.
Петр положил браслет в карман пиджака. Саша проследила взглядом за его манипуляциями, однако тактично промолчала, убежденная, впрочем, что все у него с Зарой было, но предпочитая не бередить душу ни себе, ни ему и не собираясь сражаться с тенью погибшей курдянки.
Горюнов уже сменил парадную форму на спортивного кроя светло-синий пиджак, черные джинсы и черную рубашку. Два новых, полученных в Кремле ордена убрал в сейф и взял оттуда пистолет, разрешенный к ношению, но не табельный, а иракский ТТ. Этот пистолет он передал через связного Тобиаса в Москву из Багдада по дипломатическим каналам с одобрения руководства. С одной стороны, в качестве трофея, а с другой – генерал уже тогда рассматривал перспективу работы Горюнова только в России. Такой пистолет вещь незаменимая в случае внедрения. Многое скажет о своем владельце.
