Ирина Дегтярева
Менеджеры халифата
Конец ноября 2014 года, г. Стамбул
Тарек проснулся в просторной светлой комнате и увидел записку, оставленную хозяином, координатором ИГИЛ[18] Атмаджи Озбеком. Тот написал Тареку, где его найти в Гранд Базаре. А оттуда они вдвоем поедут на встречу, которую полковник ожидал уже больше недели…
Остальные гости Озбека ютились в двух других комнатах. Газовый баллон, висевший на балконе, едва обогревал квартиру. Все спали на полу, мерзли, и только полковнику из Ирака предоставили низкую оттоманку. Зимний свет падал наискосок на стену, где висела фотография хозяина в Сирии, обвешанного оружием, с воздетым к небу указательным пальцем. Он там проходил обучение в одном из специальных лагерей.
За окном виднелась мечеть. Муэдзин надрывно зазывал уже на вторую молитву. Надо было соответствовать званию религиозного фанатика, и Тарек, торопливо сделав омовение, вместе с остальными обитателями квартиры совершил положенный салят, мыслями витая далеко, думая о предстоящей встрече.
По его просьбе Алим перебрался в Сирию, обосновав это перед игиловцами в Ираке тем, что в Сирии он сможет быть более полезен в обучении новых воинов джихада. Несмотря на увлечение наркотиками, Амин оставался верен Тареку, вытащившему его в свое время из жуткой нищеты и сделавшему достойным офицером, состоятельным человеком. Тарек женил его на двоюродной сестре своей жены Бадры. В общем, всем ему был обязан Алим. А когда понял, что от его оборотистости зависит благополучие уважаемого Ясема-сайида, он и вовсе взял себя в руки. Для всех окружающих оставался расслабленным, увлеченным наркотиками, а на самом деле практически не употреблял, а понимая, что и собственной жизни, и будущности Тарека его задурманенный мозг стал угрозой, он и вовсе завязал.
С Тареком держал связь по интернету, шифруя тщательно все свои послания. По его же наущению он приехал в Алеппо, где находился тренировочный лагерь «Шейх Сулейман», состоящий примерно из семидесяти человек. По информации, полученной из Центра Тареком, именно в этот лагерь больше всего приезжало выходцев из стран бывшего СССР. Лагерь принадлежал группировке «Джейш аль-Мухаджирин валь-Ансар»[19], которая вместе с «Фронтом ан-Нусра» принимала участие в боях за Алеппо.
Алиму предстояло быть там инструктором. А сам Тарек, побывав и в Алеппо, и в Харитане, где располагался еще один тренировочный лагерь джамаата[20] «Имарат Кавказ» («Кавказский эмират»), и в Атме, в распределительном пункте, куда прибывали новобранцы, направился в Турцию для подбора кадров из прибывших в Стамбул радикалов и для участия в своеобразной сходке главарей ИГИЛ[21].
В загородном домике собрались деятели ИГИЛ[22] со всей Турции. В самом деле, Тарек добился много больше, чем год назад Горюнов в своем «сирийском походе». Но если бы Петр имел такую игиловскую биографию, он бы тоже не растерялся…
Особняк с белым ажурным металлическим забором вроде бы выглядел обычной виллой богатого стамбульца. Но был нашпигован камерами, датчиками движения. Решетчатый полупрозрачный забор мог ввести в заблуждение своей открытостью, но с дороги виднелись только мощенные розовой плиткой площадки для машин, за ними плотная живая изгородь – не продерешься, не подглядишь. С другой стороны – огромная веранда над Босфором с зонтиками от солнца, вмонтированными в бетонные круглые подставки, чтобы не улетели от ветра. Сейчас, осенью, зонты были сложены и напоминали каждый в отдельности пику Дон Кихота.
Выросший в нищете, Тарек паталогически страдал от нехватки образования и наверстывал упущенное в зрелые годы. Собрал приличную библиотеку в том доме, который разбомбили американцы и где сгорели и жена с дочерями, и библиотека, и тот самый известный «Мерседес» от Саддама. Он читал и «Дон Кихот» Сервантеса, изумляясь сумасбродству идальго, а увидев напомнившие пики сложенные зонты, подумал, что в наше время с Дон Кихотами только так – закатают в бетон, и никто не станет выслушивать их нравоучения. Он с пикой, а ему из «Стечкина» в лоб.
Собравшиеся мужчины выглядели, пожалуй, даже чересчур солидно. Никаких тебе бород, фанатичного блеска в глазах! Только у двоих в руках Тарек заметил четки. Их всех можно было охарактеризовать как менеджеров среднего звена, банкиров, портовых инженеров. Солидные костюмы темных оттенков, рубашки, галстуки. Озбек, к счастью, предупредил Тарека о дресс-коде, и он не испытывал неловкости.
По сути эти люди и были управленцами – менеджерами войны и смерти, далекими от религиозности, как неандерталец от фуги Баха. Планирование, мотивация, контроль, организация – все как в солидной фирме. Только на выходе не продукция, а цинковые гробы, которые они переправляют родственникам, чьи дети, мужья погибли в чужой стране за мнимое толкование Корана, за черный халифат и власть бандита-халифа, за похищенные в сирийских музеях и церквях ценности, посланные через Турцию на Запад коллекционерам за немалые деньги. Отправляли цинки не всегда, чаще безымянные, без документов тела растаскивали по косточкам одичавшие собаки в зоне боев, а белые обглоданные черепа безглазо взирали на белое сирийское солнце. Счастье из пустых глазниц не лучилось. Остались дома матери, отцы, жены, дети, живые, родные, осиротевшие, порицаемые соседями, что воспитали боевика. И нет райских кущ, а есть застывший в разверстых глазницах страх, предсмертный и запечатлевшийся навсегда.
Смерть за веру – святость во все времена. Никто не отменял величие подвига – умереть за Родину, за веру, за семью, за честь! Радикальные исламисты опошлили и это.
Тарек считал, что его сын Наджиб погиб именно так, отдав жизнь за Родину и за семью. Стиснув в кулаке военный медальон своего сына, Тарек вечерами молился ему как святому, разговаривал мысленно с ним. Но не хотел принять бессмысленные смерти в Ираке, в Сирии, произошедшие во имя того, чтобы эти (Тарек исподлобья окинул взглядом «менеджеров») наслаждались осенним вечером у Босфора, ели и пили, приезжали сюда на роскошных японских и немецких машинах…
Души погибших не будут свидетельствовать о рае. Отнюдь! Они могут свидетельствовать только о глупости их обладателей. Да и есть ли души у людей, способных отрезать голову другому человеку, пытать, издеваться над стариком – директором музея, над ребенком, женщиной, монахинями, разорять чужие храмы?
Тарек прошел войну, повидал всякое, да и после войны работал не в богадельне. Слыл человеком жестким и даже жестоким, но он не принимал идеологию черного халифата, считая ее сродни фашистской. Чем не та же расовая теория, теория превосходства? Только вместо расы «правильный» ислам. В свое время именно арабы поддерживали Гитлера, они создали организацию наподобие «Гитлерюгенда» – «Al Futuwwah». Тогда уже подбивали молодежь на агрессию, выбрав возрастную категорию, благодатную для обращения в свою веру. Дисциплина, обучение стрельбе из всех видов оружия, конспирация – какой мальчишка и юноша откажется от игры в войну, да еще с настоящим оружием, когда у тебя власть в руках, пахнущая порохом и страхом более слабых?
В конце тридцатых и в первой половине сороковых аль-Хусейни[23] усердствовал. Власть и тщеславие – вот что было движителем этого человека. Что движет нынешними провокаторами? Они также привлекают молодежь и вооружают ее, обещают праведную жизнь и рай после скорой смерти. А никто в смерть не верит, особенно молодые… Но все-таки как им удается так воздействовать на людей, что они едут как зомби в Турцию, затем в Сирию, в Ирак? С одной стороны, у современной молодежи большая степень информированности – доступ ко всем возможным источникам – телевидение, интернет. А с другой – в этом и заключено зло – через интернет как раз и вербуют бойцов для черного псевдохалифата. Компьютерные сети окружены ореолом истины в последней инстанции, дескать, нет там цензуры. Зато есть ощущение сопричастности к истине, которая для избранных, тех, кто «понимает», создает абсолютное доверие ко всему там написанному. И всеобщая недообразованность мешает здраво рассуждать. Cui prodest?[24]
«Кто в этом мире станет так настойчиво бороться за души других? – рассуждал Тарек. – Со своей бы разобраться. Да еще армии сколачивают…»
Он сел за столик на веранде вместе со своим координатором. Суть загородной встречи заключалась в том, что «менеджеры» общались друг с другом. Прямо конференция по обмену опытом!
Подходили и к ним, знакомились, обсуждали с Озбеком что-то про автоматы для Ваиза и Джари, находящихся в Бухаре. Как обеспечить их «длинными стволами» и не засветить.
Тарек понимал, что Ваиз и Джари – это не подлинные имена, а псевдонимы, которыми боевиков-радикалов называли в учебных лагерях Сирии для конспирации. Вычислить их по таким именам практически невозможно. Только если отследить по переписке, по СМС, по интернету. В любом случае сам факт, что эти парни собираются вооружиться в мирном городе «длинными стволами», принесет много проблем властям Узбекистана.
В дальней части веранды, у самой воды, готовили шиш-кебаб, замариновав баранину в йогурте – так она становилась гораздо мягче. Дымок от стационарного мангала то стлался по-над водой, то ветерком его загоняло на веранду и раздразнивало аппетит. Тарек озяб от ветра, хотелось пересесть поближе к мангалу и погреть руки – от углей исходил сухой ровный жар. Он так и сделал: прошел к ажурному парапету и, облокотившись, стоял рядом с мангалом, ощущая жар боком и глядя на пролив.
Вдруг он почувствовал что-то тревожное… Обернулся. На веранду в этот момент вышел мужчина в шикарном костюме, темно-сером, с легким блеском ткани, поверх пиджака была легкая куртка, кожаная, отличной выделки. Мясистый нос и низкий лоб не портили его, даже, пожалуй, придавали некую мужественность смуглому лицу.
Тарек отвернулся, без труда вспомнив, где видел этого фактурного турка. Теперь он думал как быть: подойти, поприветствовать, напомнить об их встрече в Багдаде? Или… Полковник припомнил, что Кабира не слишком обрадовал визит турка. Что, если у них контры? Не стоит так рисковать до выяснения у Центра деталей общения Кабира и носатого турка.
Бочком, бочком, словно любуясь видами Босфора, Тарек, не поворачиваясь лицом к турку, но краем глаза держа его в поле зрения, добрался до Озбека.
– Атмаджи, мне надо уехать. Есть срочное дело. Еще утром планировал, но не знал, что тут все так затянется. А отсюда не свяжешься ни с кем. – Тарек достал из кармана выключенный мобильный телефон и потряс им с досадой. – Важный разговор, понимаешь?
Из-за конспирации присутствующие не принесли телефоны с собой или держали их выключенными, поврозь с сим-картой и батареей.
– Слушай, я ведь хотел познакомить тебя с интересными и полезными людьми, – разочарованно вытянулось и без того узкое, продолговатое лицо Озбека. – Что за срочность?
– Надо успеть до семи связаться с моим командиром в Алеппо. Иначе у меня будут неприятности, – Тарек решил напустить побольше туману, лишь бы уйти быстрее.
Декабрь 2014 года, г. Ростов-на-Дону
– Ты когда-нибудь видел, как кот ловит мышь? – неожиданно спросил Петр, когда Тарек закончил рассказ о своей встрече с Галибом.
– Как-то не ставил перед собой задачу наблюдать за животными. Хватает заметок из жизни людей.
– Занимательно, – Горюнов поерзал на диване и непроизвольно погладил себя по плечу: побаливало от стылой морозной погоды. – Кот бьет мышь лапами, перекидывает через себя. Ну и у мыши свой шкурный интерес – выжить. Она притворяется мертвой: закатывает глаза, пасть приоткрыта, лапки кверху. Молится своему мышиному богу, чтобы кот охладел к ее персоне и не слишком покалечил. И ждет, ждет. А кот все еще катает «труп», подминает под себя так, что мышь слышит биение сердца своего убийцы. И ждет, когда стоит попытаться рвануть во все лопатки. Один шанс на тысячу, что сбежит. А иначе кот несколькими игривыми движениями переломает кости и хребет, – Горюнов помолчал, перекатывая сигарету из угла в угол рта. – Я сам был в роли этой мыши.
– Судя по всему, ты попал в тот один процент. Или кот не столь проворный?
– Отнюдь! Речь о нашем общем теперь знакомом. – Горюнов сказал, а сам подумал: «Кто шуровал под личиной кота, это еще большой вопрос». На поверку Петр оказался интеллектуальной мышью. Сделал Галибу козью морду. Интересно, турок хоть получил нагоняй от руководства? Может, в должности его понизили? По идее, он теперь должен рвать и метать от злости, хватать лапами воздух.
– Я гляжу, у тебя побрякушка Зарифы, – указал желтым прокуренным пальцем Тарек. – Никак не успокоишься?
Горюнов в самом деле достал из кармана браслет Зары еще в начале разговора и перебирал в руке, как четки. Спохватившись, спрятал его в карман. Поразмышлял, нужно ли говорить, и все-таки сказал:
– Это он ее… Не сам лично. Но с его прямого приказа.
– Хочешь, я его придушу? – ласково спросил Тарек.
Поглядев в глаза иракца, Петр понял – тот не шутит, да и знал, что он способен. На его руках хватало крови. Но в то же время Горюнов не сомневался: Тарек не будет совершать поспешных и необратимых поступков даже из большой любви к Кабиру Салиму.
В преданность и любовь Тарека Петр, конечно, не верил. Слишком опытный и битый жизнью этот полковник Ясем Тарек. Он также пребывал в роли мыши до сих пор. Правда, кот, к которому он попался в лапы, оказался умным, и с ним удавалось договориться до поры до времени. Тарек нашептывал в мохнатое ухо ласковые слова и информацию, где сметана и сосиски. Араб сам кормил кота. И всех все устраивало. Но в любой момент коту может показаться, что его обманывают, или мышь взбунтуется.
– Успеется. Надо прикинуть, что мы выгадаем, если ты с ним войдешь в контакт, – Горюнов вдруг почувствовал себя в шкуре Александрова – каково это принимать решения, которые не только влияют на судьбу разведчика, но и, вероятно, на серьезные внешнеполитические решения в обозримом будущем.
– О ком вы говорите? – поморщился Мирон. – Кто этот турок?
– Он служит в MIT.
– Любопытно, – Зоров почесал затылок, взъерошив аккуратно уложенные черные волосы. – Что же, он пришел открыто на эту встречу игиловцев?
– Ну почему открыто? Не сомневаюсь, какая-то легенда у него имелась, – Горюнов закурил новую сигарету и выпил арак с навязчивым анисовым вкусом. – Хорошо бы узнать какая. И под каким именем он там крутится. Еще лучше было бы сфотографировать его на фоне всех этих, в костюмчиках, чтоб уж если скомпрометировать, так наверняка.
– Обижаешь, – Тарек тоже выпил и закусил фиником. – Твои снабдили меня хорошей миниатюрной камерой. Все их рожи в цифровом формате я переслал в Центр, в том числе и Галиба… Чего ты боишься? – Тарек задумчиво посмотрел на опустевшую бутылку из-под арака.
– Опасаюсь, – Горюнов хмурился, пытаясь просчитать возможные варианты. – Он не поверит, что я приблизил к себе человека, обстряпываю при нем дела в цирюльне, а он, этот человек, ни сном ни духом…
– Но так ведь и было три года, – развеселился вдруг Тарек, хлопнув себя по колену.
– Короче, я не могу сейчас единолично принять решение, – Горюнов покосился на Мирона. – На месте Центра я бы тебя и вовсе отозвал. Игра с Галибом может стать слишком опасной. Не заметишь, как окажешься в турецких застенках. Они достойные правопреемники Османской империи в том, что касается методов воздействия на арестованных, – он вспомнил о Дилар, которую арестовали и довели до предательства, да она к тому же была беременна Мансуром. Мысль о сыне еще больше омрачила Петра. – В случае, если Центр начнет настаивать на контакте, невзирая на твою ценность для нас, надо будет максимально обезопасить тебя надежной легендой. Особенно по поводу общения со мной. Это камень преткновения. Галиб, прежде чем затевать какие-нибудь дела, будет тщательнейшим образом проверять. Обжегшись на молоке, станет дуть на воду. Ты ведь поживешь в Ростове хотя бы несколько дней? Как ты обосновал свой отъезд в Россию? – Петр покачал головой. – Если Галиб узнает об этой поездке…
– Я работаю по вербовке кадров для ИГИЛ[25], и мой визит сюда вполне обоснован, в том числе и для Галиба. Я должен встретиться здесь с двумя потенциальными кандидатами, перед тем как они поедут в Турцию, а оттуда в Сирию. Одно дело общение с ними по интернету и совсем другое – личный контакт. Не надо на меня так смотреть. Я, разумеется, информировал Центр и об их установочных данных, и о месте встречи, и даже о паролях, которые будут произнесены при встрече. Я просил сделать так, чтобы их не брали тут в Ростове, да и вообще, лучше воздержаться от ареста. Иначе я засыплюсь. Не хотелось бы. Только начал копать. Надо побольше наработать связей, адресов, подлинных фамилий. Они ведь так любят скрываться за арабскими псевдонимами, будь то узбек, татарин или кавказец. Все они Абдуллы, Мохаммеды и тому подобное. Попробуй их потом вычисли. Да и в тренировочных лагерях парни, которых готовят для диверсионной работы в России или других странах, носят маски все время. Их лица видят только командиры.
Горюнов хмыкнул удовлетворенно, понимая, что такая конспирация в собственном лагере говорит о серьезном страхе перед разведчиками, внедренными в ряды радикалов. Петр сам внедрялся и догадывался, что он не один такой. Теснят боевиков в их логове, теснят.
– И главное, – Тарек потер шрам на тыльной стороне руки между указательным и большим пальцами – памятку от Удея. – На этом сборище, до появления Галиба, я услыхал крем уха, что в Россию, на Кавказ, сейчас заслана группа, подготовленная в Сирии. Они скоро начнут действовать. В ближайшие месяцы. Их задача на данный момент аккумулировать средства, оружие.
– Ты сообщал об этом в Центр?
– Разумеется.
Горюнов понял, что благодаря этой информации они с Зоровым сейчас здесь. Александров хотел, чтобы он получил сведения из первых рук. Дело не терпит отлагательств, а пока сведения передадут в Управление по борьбе с терроризмом, да еще переведут с арабского, да еще начнут фильтровать информацию, дабы не вывести никоим образом на источник… Время утечет безвозвратно.
Неспроста генерал пошел на то, чтобы организовать этот контакт.
– Детали, хабиби, нужны те детали, которые выведут нас на этих типов. Кавказ большой.
– Если начну расспрашивать, меня заподозрят. За такие вопросы не только язык, но и голову отрежут.
– Ну ты, по-моему, никогда не был робкого десятка. Да и умеешь спрашивать так, чтобы комар носа не подточил. Что еще? Есть хоть какие-нибудь зацепки? – Горюнов посмотрел на наручные часы и на опустевшую бутылку.
– Ну если считать это зацепкой… – Тарек задумчиво собрал лесенкой морщины на лбу, где еще заметна была светлая незагорелая полоска от ношения гутры – без платка он выглядел в глазах Петра словно бы неодетым. – Я так понял, что один из этой группы был в 2012 году в Египте и учился там в мечети языку и углубленно осваивал ислам.
– А кроме года? Может, месяц? Название мечети?
– Слишком много хочешь. Какая-то каирская мечеть… Да, и вот еще… Ваиз и Джари – эти двое в Бухаре.
– Какая связь с нашими делами? Где Бухара, а где Кавказ.
– А те двое обучались вместе, в одном тренировочном лагере в Алеппо, в 2013 году. Ты же был там как раз в 2013 году.
Уже когда Тарек заговорил о банде в России, на Кавказе, члены которой прошли обучение в Сирии, Мирон затаил дыхание, а уловив, что новый шеф тоже побывал в Сирии, и вовсе окаменел – само внимание.
– Я был в Эр-Ракке, – неохотно при Зорове напомнил Петр. – Считаешь, Ваиз и Джари могут знать что-то о наших клиентах?
– Дело за малым – найти Ваиза и Джари, учитывая, что их имена – псевдонимы.
– Ты сможешь под благовидным предлогом выйти на тех, кто обсуждал проблемы этих боевиков в Бухаре и на Кавказе и вывести их на откровенность? Кто там из Турции руководит нашими доморощенными боевиками? Это один и тот же человек?
– Ты мне даешь поручение? – в голосе Тарека звучали ядовитые нотки. Он уже понял, что Горюнов не имеет полномочий, как прежде, и подначивал.
– Иди ты, хабиби! – беззлобно послал Петр, с досадой вспомнив, что и в самом деле не может ни о чем просить агента. Только Александров через Эмре или еще через кого-то, с кем на связи Тарек, о ком Горюнов и знать-то не должен. – Мне надо связаться с руководством, и тогда… Черт возьми, теперь все затянется. А что бы ты делал как контрразведчик на моем месте?
– Бывший контрразведчик. Последние годы я служил в ССБ, как ты знаешь. А там наша работа сводилась к принятию более грубых решений. Схватить, допросить, охранять. Это как если бы охотничья собака и сторожевая.
– В ССБ ты был сторожевой? – с усмешкой спросил Горюнов. – Похож. Особенно усы.
– Не зли меня, хабиби! Я имею в виду по уровню интеллектуальности задач в Мухабарате и в ССБ. Короче, есть у меня в Египте люди. Тестюшка организует. Разузнают, что смогут, прочешут мечети.
– Тестюшка твой ведь из ХАМАС? Они с ИГИЛ[26] вроде бы одной крови.
– То, что сунниты и в чем-то радикалы, – да. А остальное… У хамасовцев сейчас проблема, их молодняк рвет в ИГИЛ[27], подпав под болтовню пропагандистов. Их не просто сманивают, а грозят, когда захватят Израиль, разобраться и с ХАМАС. Брат моей жены поддался пропаганде, да так и пропал безвестно, дорогой тесть не позволил ему вернуться. А парень все же понял, куда влип…
– Жестоко, – вздохнул Горюнов, прикидывая, как сам бы поступил в такой ситуации, соберись его сын участвовать в джихаде.
– А как твой сын? – вдруг спросил Тарек и, когда Петр с недоумением посмотрел на него, то пояснил. – Ты же говорил…
– Не припомню, – холодно отрезал Петр по привычке таить все связанное с личной жизнью от кого бы то ни было. Но Ясем смотрел открыто. – Он упрямее ослика, – решил отшутиться арабской поговоркой Горюнов, что, в общем, отражало действительность. Ему хотелось поделиться с кем-то своей озабоченностью по поводу перспектив Мансура в нелегальной разведке, вернее, как он считал, их отсутствия. Но не с Тареком.
– И ничуть не жестоко. Пусть знают, что обратной дороги нет. Билет лишь в один конец, – араб пригладил усы, и взгляд его стал совсем саддамовский, из-под бровей, темный, свирепый. Горюнов помнил этот взгляд Хусейна, когда иракский лидер выступал по телевидению и чехвостил персов или израильтян. – Хочешь победить врага – воспитай его детей. Воистину! Они воздействуют на молодежь, выхватывают ее из привычной среды. И среда, как болото, благополучная. Скучно им, понимаешь, живется, не хватает остроты ощущений. Или наоборот, терять нечего. А вообще, к шайтану их всех! Слушай, а водки в этой вашей берлоге нет? Где ваше русское гостеприимство?
– И правда, – Горюнов повернулся к Мирону и спросил уже по-русски. – Где водка?
– Товарищ полковник, ну что вы? Мы же на конспиративной квартире. Вы же знаете правила. Вы что, шутите?
– О таких вещах я не шучу. К тому же когда речь идет о моем старом багдадском друге.
– Вы уже и так выпили, я закрыл на это глаза. Но устраивать тут пьянку… – Мирон покашлял от растерянности.
– Кто говорит о пьянке? Не поверю, что тут нет заначки, – Горюнов обвел взглядом комнату. – Хотя лучше сбегай купи. Мы не будем одалживаться, – он достал из кармана бумажник и вручил несколько купюр Мирону. – Не ломайся ты как барышня!
– Товарищи, вы же мусульмане! – почти взмолился Зоров, чувствуя, что с этими полковниками он наверняка попадет в переделку.
Оба отмахнулись похожими движениями. «Чертовы арабы! – мысленно охарактеризовал их Мирон и поймал себя на том, что назвал и Горюнова арабом. – И в самом деле, его не отличишь. Вот ведь вжился в образ».
– Если не можешь остановить безобразие, возглавь его, – на корявом русском провозгласил Тарек и перешел на арабский. – Так, кажется, говорил ваш полководец Суворов?
Горюнов рассмеялся:
– У тебя каша в голове. Это Макиавелли говорил и в другом смысле: «Не можешь победить толпу, возглавь ее».
– Вот-вот. Ты, юноша, должен уважать наши седины. Мы, возможно, никогда не встретимся с Кабиром. Надо же как-то отметить его благополучное возвращение на Родину и наше с ним сотрудничество.
В следующие часа три Мирон наблюдал, как эти арабы пили. За окном повалил снег. В комнате стало совсем темно. Зоров задернул шторы и включил свет. Эти двое вроде бы не пьянели, но их арабский становился все менее понятным для майора. А они прекрасно понимали друг друга. Курили, пили, хрипло хохотали над одними им понятными шутками, переходили вдруг на персидский и снова смеялись. Зоров смотрел во все глаза на шефа, таким его он себе совсем не представлял.
Затем внезапно разговор снова вернулся в абсолютно трезвое русло, как будто им надоело играть роль пьяных и настало время поговорить всерьез. Зоров не успевал отслеживать мгновения, когда происходили метаморфозы.
– Сколько времени у тебя займет запрос в Египет? – спросил Горюнов.
– Терпение – ключ к облегчению, – отшутился Тарек. – Как только, так сразу, как любят говорить русские. Да не сердись! Сделаю как можно быстрее. Но сам же понимаешь, если торопиться, значит, действовать в открытую. А это чревато. Пойдет слушок, что искали по школам при мечетях. Нет, тут надо на цыпочках. Да еще и вопрос с этим Галибом… Как бы мне и в самом деле не пришлось сворачивать все дела в Стамбуле. Вдруг он все же меня там видел? Вдруг сам выйдет на меня? Сделать вид, что я его не узнал? В общем, предстоит думать и думать. Твоему Центру, – добавил он с улыбкой.
– А что если такая версия? Кабир тебя кинул, цирюльня в долгах, и тебе пришлось сбежать из Багдада, поскольку денег нет, и ты подался в ИГИЛ[28], – вмешался в разговор Зоров. – Ты очень зол на хозяина цирюльни. Мечтаешь отомстить, но не можешь его никак отыскать. Должно сработать.
– Вряд ли, – подумав, ответил Горюнов. – Слишком откровенная попытка откреститься от меня. Вот если, наоборот, он с пеной у рта будет убеждать Галиба, какой я чудесный парень, спас его несколько лет назад, когда за ним гнались американцы. Утверждать, что Кабир стал бы отличным командиром – верный, опытный, повоевал в ИГИЛ[29], но что-то у него там не заладилось. Вернулся в Багдад. Ну чего ты? – он заметил ироничный взгляд Тарека.
– Не знал, что за тобой водится дар восхвалять самого себя. Не волнуйся, я найду слова для проклятого врага, чтобы восхвалить друга. Хотя согласен с твоей подачей наших взаимоотношений. Нам оставалось только пожениться, чтобы закрепить наши теплые взаимоотношения.
– Старый ты… – выругался Петр. – Я тебе дело говорю.
