Ирина Дерновая
Дем Санд. Странствия меча

Полная версия

Глава 6

И я открыла глаза. Первое, что я увидела – это полузвериная физиономия урсолака, перекошенная и побагровевшая. Он сипел и пыхтел так усердно, что у меня возникли крайне неприличные предположения. Потом я разглядела свою правую руку, намертво сомкнувшуюся на окованной металлом рукояти секиры, которую полуоборотень безуспешно пытался у меня отнять. Я начала хмуриться, но именно в этот миг над плечом урсолака появилась синеносая мордочка Тихонького Мя.

– А, деточка, таки ты наконец-то очнулась! – несмотря на нарочито бодрый тон, я не могла не заметить, как нервно дрожат кончики его замечательных ушей.

– Что… – просипела я, кашлянула и повторила попытку. – Я успела что-то… сломать?

– Ой, да нет, душечка! – натянуто улыбнулся фир дарриг и быстро облизнул длинным язычком мордочку.

– Просто… ты немножечко побуянила, немножечко раньше освободилась от пишога, да. Такая проказливая девочка! – И он погрозил мне окровавленным пальчиком.

Я нахмурилась сильнее. Обычно, Мя успевал смыть кровь с рук к моменту моего пробуждения и вообще устранить все следы проведенной операции.

– Что, я прямо посреди извлечения начала… отбрыкиваться? – предположила я, пытаясь понять, что мне так мешает. Потом встретилась с горящими глазами урсолака и сообразила, что все еще стискиваю рукоять его секиры. – А он что тут делает?

– Ой, Армуф весьма приличный мальчик, чтоб ты там не думала. – Наконец-то, к Мя вернулась его обычная манера общения, исчезла дрожь и погас тревожный блеск в глазах. – Он заходит к старому Мя за тем же вопросом, что и ты, деточка. Такой милый юноша, он не отказал в помощи старому Мя, когда одна хорошая девочка попыталась свернуть мне голову. Армуф не пожалел любимой секиры, чтобы только бедный Мя смог закончить все дела с буйной деточкой.

Я вытаращила на него глаза и почувствовала, что к щекам стремительно приливает кровь. Вполне можно было ожидать, что руки начнут работать на рефлексах. Ну, ладно бы просто отмахивалась, но попытаться сломать Тихонькому шею… Я снова посмотрела на пальцы правой руки. Да, счастье для всех нас, что рукоять секиры была обита хорошим железом, а не декоративной жестью. Похоже, и дерево рукоятки отличалось изрядной прочностью, раз все еще было цело. Однако будут Армуфу теперь на любимом оружие памятные отметины – пять глубоких вмятин от моих пальцев.

Я не без усилия заставила себя разомкнуть хватку. Урсолак в тот же миг отскочил от стола и перехватил секиру уже двумя руками, беспокойно наблюдая за всеми моими действиями. Я же попыталась сесть. Удалось мне это только с третьей попытки, и то потому, что Мя спрыгнул с одной из трапеций и уперся мне в спину всеми конечностями, включая хвост. Я обратила внимание, что мои грудь и живот перепачканы подсохшей кровью и попыталась прибросить, на какой же минуте операции тело начало сопротивляться пишогу. Выходило, на самой финальной стадии… Ладонь тут же метнулась к левой половине груди, зашарила.

– Да вот оно – твоё сокровище, цветочек волшебный, – прозвучал над ухом голос Мя, а перед моим лицом возник давешний стеклянный колпак.

Я моргнула, качнулась назад, всматриваясь под стекло. Сардонический смешок вышел сам собой, и я пробормотала:

– А привези-ка мне, батюшка цветочек…м-мать, желтенький.

Колпак был по нижнему краю густо покрыт рунической резьбой, сейчас пронизанной зеленым мерцанием, то набирающим силу, то гаснущим. Внутри же, повиснув словно на невидимых ниточках, находился «эльфийский подарочек» – золотой ирис-убийца. Все тот же искусно выполненный венчик, мечевидные листья делали бы его произведением ювелирного искусства… если бы он не был заляпан кровью сверху до низу. И если бы не сеть свисающих с нижней части стебля щупалец, конвульсивно сокращающихся и выпускающих стрекальца с хорошо видными крючками. Вот тебе и уточненные Hen Ichanel, бессмертные эстеты!

Я опять нервно провела ладонью по груди и трудно сглотнула. Да уж, вовремя Армуф явился в домик Мя и сунул в мои шаловливые пальчики свою секиру. Урсолак с нескрываемым отвращением смотрел на упрятанный под надежную защиту магического колпака цветок. Потом коротко угрюмо глянул на меня, покачал головой и наконец опустил свое грозное оружие. А после и вовсе стал пялиться куда-то в угол, фыркая и невнятно ворча. До меня постепенно дошло, что я все еще наполовину раздета. Подсохшие кровавые разводы не сойдут даже за боевую раскраску, которая некоторым островным племенам успешно заменяет одежду.

– Ой, деточка, ты засмущала славного Армуфа! – хихикнул Тихонький, держа колпак со злосчастным ирисом, как великую реликвию. – Таки сходи, ты же знаешь, где у старого Мя умывальник. Твоя одежка уже там, ты не сомневайся. Иди-иди, твои голые телеса возбуждают единственное желание – тебя накормить!

Урсолак, не оборачиваясь, только хмыкнул на это замечание. Я пожала плечами, не испытывая приступов девичьего стыда, перекинула только косу на грудь. Коса, кстати, изрядно растрепалась, напоминая мочало. Я поворчала на этот счет, после примерилась, спрыгнула на пол и побрела в дальнюю часть комнаты, где за высокой, чуть ли не под потолок ширмой располагался «уголок отдыха» Тихонького Мя. Здесь находилась похожая на большую люльку плетеная кровать самого фир даррига, письменный стол, заваленный кипами бумаг. И самый настоящий умывальник, подсоединенный к хитроумной водопроводной системе. Я наклонилась к украшенной затейливой резьбой раковине, коснулась рычажка, открывающего воду, и начала плескать на себя, прислушиваясь тем же временем к голосам Мя и урсолака. Говорили они, впрочем, на родном языке Армуфа, так что я понимала из десяти слов, дай боги, два, и то, не зная прочих, могла не угадать смысл.

Смывать присохшую кровь всегда трудно, так что я полностью сосредоточилась на этой процедуре, заодно внимательно слушая свои ощущения. Легкий звон в ушах, да немного, совсем чуть на вдохе с левой стороны саднит, там, где отвратительные корешки колдовского ириса оплетали легкое. Я не сомневалась, что чудо-лапки Тихонького сделали все возможное, чтобы извлечь цветок с наименьшим для меня вредом. Ручки Мя были не просто золотыми – бриллиантовыми. В этом замечательном Мире услуги хороших целителей, пользовавших как традиционное лечение, так и магию, ценились высоко. Но то, что с помощью искусства хилера³⁶ творил синеносый фир дарриг, было доступно единицам. Поэтому здесь, в Дэрхастоне, где ввязаться потасовку было проще, чем сосчитать до десяти, Мя был очень важной и ценимой фигурой. Обидеть Тихонького – значило навлечь на себя гнев и месть предводителей всех местных крупных банд и картелей. Поэтому его холили и оберегали, и отдали в его полное распоряжение весь Змеиный Хвост.

Размышляя о том, какие бы возможности мог получить фир дарриг за пределами вольного города, я решила, что за обладание таким врачевателем могли разгореться самые настоящие гражданские войны. Так что пусть это ехидное сокровище сидит себе под прикрытием загадочной магии местных гор, собирает диковины со всех уголков Мира и байки слушает.

Наконец-то удалось оттереть последние бурые потеки, попутно вымочив косу чуть не на половину. Теперь волосы липли к телу и противно холодили кожу. Я передернула плечами, распрямилась над умывальником… И снова невольно передернулась, увидев напротив привидение. Мгновением позже я опознала отражение собственного лица. Зеркало, будь они все не ладны. Я всегда старалась избегать этих беспощадных стекол, в последние годы активно заполнявших жилища многих обитателей Мира или лавки торговцев побогаче. Но вот не удалось в кои-то веки улизнуть от встречи – с самой собой.

По ту сторону зеркальной глади на меня мрачно взирало узкое, вытянутое, если не сказать – лошадиное лицо. Я попыталась улыбнуться. Ну, ничего так, можно смотреть, не шарахаясь. Подавшись к зеркалу поближе, я всмотрелась в глаза отражения. Несколько тяжелые веки делали взгляд вечно утомленным, а временами – скорбным. Зеленым цветом радужки и вертикальными зрачками в этом Мире никого нельзя удивить, хотя временами вспыхивающий внутренний серебряный огонь заставляет видевших его обмирать. Я показала себе язык, сморщила длинный хищный нос. Пошевелила ушами. Уши у меня, кстати, смешные: оттопыренные, с заостренными кончиками, почти как у эльфов. Только кончики эти не торчат гордо вверх, а словно бы увяли и оттого находились чуть не параллельно плечам. И мочки отсутствовали. Зато я умею ушами шевелить…

Да уж, при таком портрете и росте под два метра, назвать меня «милой девочкой» способен только Тихонький Мя. Хотя, наверное, по меркам фир даррига, любой, не принадлежащий к его племени, заслуживал какого-нибудь утешающего прозвища. Взять хотя бы «милого юношу» – Армуфа.

Я повозила пальцем себе по скулам и лбу. Ухватилась за кончик носа и попыталась сделать «пятачок». Вздохнула, отступила на шаг, прищурилась, всматриваясь. Конечно, после операции хилера, не осталось ни одного шрама, хотя я весьма смутно представляла, как длинные пальчики Тихонького проникали за грудину, раздвигали ребра, распутывали паутину корешков… Брр!

– Насмотрелась, деточка? Убедилась, что старый Мя не утратил своего умения лечить неосторожных девочек?

Я оглянулась через плечо. Тихонький висел, уцепившись одной рукой за верхнюю часть ширмы, и разглядывал меня со смесью гордости и придирчивости, как художник – новый шедевр. В общем и целом, он имел на это полное право: справиться с перехватываемой эльфийской магией, убрать цветок-убийцу, не навредив пациенту, да еще и от самого пациента успеть увернуться…

– Прости, дорогой друг, – виновато улыбнулась я. – Я так тебе и не рассказала, как схлопотала Zarchalei Illar.

– Ой, да вот чтобы мне спать крепче, этого не зная, – отмахнулся он, качнулся всем телом и перебросил себя прямехонько на письменный стол. Хвост его был свернут бубликом, удерживая ворох одежды. – Возьми-ка подарок от старого Мя постоянному пациенту. – Он захихикал, довольный собственным остроумием. Потом нахмурил брови и пояснил: – Пришлось твоей одежкой от моих паучков отмахиваться, когда ты пишог сломала. А то малыши решили, что ты таки хочешь напасть на старого Мя.

Я вспомнила огромные хелицеры ананси и легко представила, в какие лохмотья они превратили тунику и жилет. И скорее всего плащ постигла та же участь, поскольку он был неосторожно сброшен на пол. Хорошо, что портупея с мечом никак не могли пострадать, загодя подвешенная повыше от суставчатых паучьих лап.

– Ой, да не горюй ты так из-за тряпочек, – по-своему истолковав мое молчание, сказал Мя. – Такими поношенными тряпочками только полы можно было мыть, а нисколько не носить в приличном обществе.

– Это где ж ты тут, в Дэрхастоне, приличное общество нашел? – улыбнулась я, подходя поближе к столу.

– Ай-ай, золотце, как можно? Разве станет бедный Мя лечить скверных мальчиков и девочек? – Фир дарриг легонько ткнул меня пальцем в живот и сморщился, словно разжевал что-то кислое. – Фи, деточка, как можно так себя довести?! Ну-ка, быстро одевайся и бегом кушать в таверну «Графский приют»!

Бесполезно было ему доказывать, что мое телосложение не зависит от количества потребляемой пищи. А вот к рекомендации отправиться именно в «Графский приют» надлежало прислушаться и следовать без лишних вопросов. Мя распрямил хвост, вытряхивая на столешницу одежду, и повел в воздухе ручкой, приглашая меня к переодеванию. Я не без удивления и некоторого смятения рассматривала красивую шелковую тунику, черную с муаровым узором и искусно расшитыми воротом и рукавами. К ней прилагалось мужское блио, тоже черное, мягкие штаны-леггинсы, широкий кушак, шейный платок и пригоршня украшений – кольца, перстни, браслеты, парочка серег. И такие затейливые, из тонкой серебряной проволоки сделанные штуки, очень похожие на те, что князь Агест с себя снял. Брови у меня поползли вверх. Не оставалось сомнений, что оба украшения – дело рук одного мастера. Только вот мне-то они зачем? Мя прекрасно знает, что я не ношу ни подвесок, ни простеньких браслетов-«тревожников», ни паче прочего – что-нибудь в ушах. У меня и мочек-то нет, у ушей-то…

– Ну что таки так смотришь, как милый девственник на опытную даму из квартала Небесной Гривы?! – нетерпеливо сказал Тихонький Мя, отвлекшись от шуршания бумагами. – Поскорее одевайся, ты расстраиваешь старого Мя своими отнюдь не святыми мощами!

Я вовсе не бросилась тут же натягивать на себя явно эльфийского кроя вещи. Меня все больше разбирало подозрение, что Тихонький откуда-то уже в курсе, за каким делом меня принесло в Дэрхастон.

– Тихонький, откуда у тебя одежда эльфийского стража?! – воскликнула я, опознав, наконец-то, узор вышивки на тунике и блио. Да и груда украшений, соблазнительно сверкающих поверх складок кушака – тоже из дорогой ткани и со сложным вышитым мелким бисером орнаментом на концах – была типично эльфийской.

– Шо тебе не нравится?! – возмутился в ответ фир дарриг, так всплеснув руками, что часть бумаг полетела на пол. – Ты таки думаешь, тебя в квартал Небесногривых вот просто так в твоем рванье пустят?! Фи!

– И что я забыла в этом рассаднике проституции?! – огрызнулась я. – Девочек тамошних веселить игрой «Угадай, какого я полу»?! И там что, только эльфов пропускают?!.. – И тут меня как громом поразило.

– Да у нас уже которую неделю все сладостные кварталы эльфами наводнены, – проворчал Тихонький Мя. – Приволоклись-таки – и девочки всех Дворцов Наслаждений от восторга пищат, цацками эльфийсками щеголяют, и знать не хотят других хороших мальчиков!

У меня же в голове стремительно складывался план дальнейших действий. Ай да, Тихонький! Ай да, умница! Сложил в одну кастрюльку события последних недель, изобилие эльфов на улицах Дэрхастона, мое явление с коварным «подарочком» перехватываемой магии правящего Дома Dol Zarhalet. Вскипятил, перемешал, соединил в одну гущу – и вот уже готовит меня к вылазке, с указанием конкретного адреса! Не имело теперь значения, как к нему попала одежда и украшения стража. Маскировка получится на славу, особенно если идти в квартал Небесной Гривы под вечер, когда большая часть клиентов пьяным пьяная, а стоящие на входе вышибалы пропускают только представителей Hen Ichanel.

Я молча низко поклонилась фир дарригу. Тот внимательно посмотрела на меня поверх своих крошечных очков, цокнул язычком и мягко сказал:

– Я сделаю вид, что ко мне не приходила никакая Дем Санд, и ничего я ей не помогал. Заглядывал молодой глупый вельможа, да, который подцепил мужскую глупую болячку на свою мужскую гордость. Добрый Мя помог глупенькому мальчику, а потом посоветовал идти в квартал Небесной Гривы, где девочки все здоровы и радостны. И чтобы глупенький мальчик добрался до своих остроухих друзей без проблем, старый Мя попросил милого юношу из племени урсолаков проводить дурачка. За разумную плату. И вообще, славный юноша из племени урсолаков согласился показать вельможику наш прекрасный город! А уж как развлекаются глупенькие богатые мальчики – это бедному, мудрому Мя уже таки не интересно.

Пока он это говорил, я быстро облачилась в принесенную им одежду, обернула вокруг талии кушак, замешкавшись с узлом. Тихонький Мя тут же оказался рядом и в четыре конечности изобразил из концов кушака какой-то немыслимой сложности науз³⁷ на моем левом боку.

– Волосы они так не носят, – раздался вдруг у меня за спиной низкий, с хрипотцой голос. – Которые Высшие. Ведьмачьи только в косы-то волосы кладут, и то, потом еще раза в три вокруг головы намотают. Чтоб вместо шлема были.

Я оглянулась. Армуф, «славный мальчик» из племени урсолаков, выглядывал из-за ширмы, сопел и дергал мохнатыми, скругленными ушами. Лицо его, наполовину звериное, выглядело скорее смущенным, чем сердитым. Желтые глаза из-под густых, почти сросшихся бровей блуждали по «уголку отдыха», пока не остановились на россыпи украшений на столе. Толстый волосатый палец с заостренным черным ногтем ткнул в ту самую витую штуку из серебряной проволоки.

– Это вот – на уши одевают, да так, чтобы цепочки на затылок ложились.

– Я не ношу серьги, – сухо заметила я своему будущему «провожатому по чудному городу Дэрхастону».

– Это не серьги, – буркнул Армуф и, получив утвердительный кивок Тихонького, протиснулся к нам. Осторожно взял ажурное украшение, действительно снабженное тремя рядами длинных цепочек, повернул так, чтобы заиграли искрами граненные бусины, искусно вплетенные в витки проволоки. – Они его называют… это…как его?.. А вот – Elli’thaa aep’ Nertash Sa-War'ch.

– Лепестки Полночного Леса? – удивленно перевела я, вдруг вспомнив, как такие удивительные украшения на уши именовались на моей исторической родине. Каффы³⁸, конструкция которых позволяла умельцам создавать не только «манжет на ухо», но и сложные изделия, соединяющиеся в настоящие венцы.

Вот как этот, что крутил в лапищах урсолак. Или тот, что лежал в моей сумке.

Я покачала головой. Пижоны они все-таки, эльфы Высшей Крови! Законодатели здешней моды, понимаешь… Из-за ширмы тем часом показались шарящие по воздуху педипальпы³⁹ кого-то из ананси, и я вспомнила, что оставила походную сумку на каком-то невысоком табурете.

– Ах ты ж, зараза! – С этим воплем, едва не сбив с ног опешившего Армуфа, я бегом бросилась обратно в комнату.

– Деточка, шо такое?! – в след мне взвизгнул Тихонький.

Я перепрыгнула распластавшегося от неожиданности по полу ананси, перемахнула низкий длинный столик, едва не посшибав парад кристаллов всех мастей и конфигураций на его столешнице. Подлетела к «операционному» столу. Меч так и висел на петлях, как я его там и оставила. На полу же, помимо ошметков моей одежды, растерзанной пауками, обнаружился здоровенный кокон из паутины. Над ним вздыбился второй из ананси, но я так зыркнула, что арахнид предпочел с обиженным писком нырнуть под стол. Там третий из сторожей Мя задумчиво мусолил мои сапоги. У меня кончились приличные слова, и я перешла на речь гоблинов, изобилующую сочными и многоэтажными ругательствами. Примчавшиеся за мной Тихонький и Армуф не прерывали меня. Урсолак внимал с благоговением, а Мя даже умудрялся что-то записывать в прихваченный свиток и только восхищенно крутил ушами.

Наконец, я иссякла и выразительно посмотрела на фир даррига, трагическим жестом простирая руки к скрытой в паутинном коконе сумке.

– У меня ж там!.. Деньги! Лекарства! Личные предметы, в конце-то концов!

– Золото у тебя там есть? – деловито поинтересовался Тихонький Мя.

– Конечно!.. – начала было я и возмущенно воззрилась на него. – Тихонький! Это называется вымогательство!

– Это называется гнездо! – невозмутимо отозвался фир дарриг. – Ананси обожают вить гнезда для своих будущих деточек на сокровищах, особенно на золоте. Санда, душечка, что там у тебя? Таки я не удивлюсь, если корона подгорной империи!

– Очень смешно, – буркнула я, находя в россыпи всякой мелочи на полу какую-то костяную спицу и осторожно ковыряя ею кокон. Спица тут же прилипла, не оторвешь. Хорошо, что я пальцем не попробовала… – Я собиралась, раз уж дорожка легла мне в эти края, наведаться на Пестрый рынок. А для этого нужно иметь достаточно сбережений.

Фир дарриг с усмешкой в круглых глазах посмотрел на меня поверх очков и сказал:

– Судя по выбору моих деточек, у тебя сбережений там столько, чтобы купить целый дом в Нескучном квартале!

– Или нескучно провести несколько месяцев в Благоуханном Дворце, – хмыкнул Армуф. Мя с интересом взглянул на него и захихикал.

– Тихонький, мне очень нужно то, что лежит в моей сумке, – закипая внутренне, с нажимом прорычала я. – ВСЁ, что там лежит.

– Армуф, мой милый мальчик! Забери эту грубую девочку на улицу и сделай из неё приличного эльфа. Я таки тебя умоляю! – Тихонький изобразил страдание от невоспитанности некоторых, начиная с кончика хвоста. – Когда такие грубые девочки начинают плеваться и шипеть как сердитые кошки, старый Мя начинает плохо думать! Когда старый Мя начинает плохо думать, то не может найти простого решения! Когда старый Мя не может найти простого решения, то начинает раздражаться и имеет желание кого-нибудь наказать!..

– Я понял! Понял! – поторопился прервать его тираду урсолак, придвинулся ближе ко мне и пробурчал, вращая глазами: – Пойдем, что ли, на воздух. Нужно твой наряд подправить.

– Моя сумка!.. – упиралась я. – И сапоги! Эти восьмилапые проглоты сожрали мои любимые сапоги!

– Армуф! Мальчик мой! Я сейчас начнут весь свирепеть и сердиться! – Тихонький искрами синими по шерсти замерцал. – А оно вам надо?! Будут-таки ей сапоги, только уведи её с глаз бедного Мя, а то я совсем перестаю прилично думать!

– Ничего с твоим барахлом не приключится, пойдем же! – Армуф, на свой страх и риск, уперся мне в спину ладонями и стал подталкивать к выходу. – Мя что-нибудь придумает. Только ему для этого надо одному побыть. Пойдем, а то пишог схлопочем! – И понизив голос, добавил: – Мне хватило одного раза, когда он… Он… меня… А я… В общем, я теперь женщин очень уважаю.

Почему-то меня это убедило. Я перестала упираться и сама, без понуканий, вышла за порог дома. Урсолак умудрился проскользнуть вперед меня, и дверь с треском захлопнулась за нами, чуть не прищемив мне кончик косы. На грохот тут же заинтересованно оглянулся Буцефал, оторвавшись от медитативного обгладывания шиповника.

Я кивнула жеребцу, отметив, что кусты он объедал очень аккуратно. И я бы даже заметила: художественно. По крайней мере, тот кустарник, над которым потрудился найтмар, теперь силуэтом сильно напоминал какое-то животное. Или рыбу?

В доме тем часом что-то бумкало, бряцало, звенело… Право слово, за все время нашего знакомства, я еще ни разу не видела фир даррига рассерженным. И вот довелось довести его до белого каления собственноручно. Одно из круглых окошек неожиданно распахнулось, и оттуда едва ли не со свистом что-то вылетело, звучно плюхнувшись под копыта Буцефалу. Армуф проявил незаурядную прыть, оказавшись у выброшенного из дома свертка быстрее, чем черный конь успел нагнуть голову. Я проявила прыть еще большую, едва успев подскочить к урсолаку и с силой отдернуть его назад. Страшные зубы найтмара щелкнули в воздухе ровно в том месте, где мгновением назад было левое ухо наемника.

– Ты совсем спятил, мужик?! – встряхнув Армуфа за шиворот, воскликнула я. – У найтмара что-то отнимать!

– Н… не подумал, – просипел тот, таращась на дивный оскал Буцефала, который для наглядности еще и клыки выпустил. – Однако!

Потом урсолак обнаружил, что я его чуть не на весу удерживаю, крякнул и стал вырываться. Прежде, чем выпустить ворот его замечательной зеленой безрукавки из кулака, я все же оттащила его подальше от Буцефала, хищно раздувавшего ноздри и не сводящего с полуоборотня плотоядного взгляда. Особенно пристально жеребец приглядывался к меховым шортам урсолака. Я показала коню кулак и потащила Армуфа дальше.

В тенистой части дворика нашлась крепкая скамейка с резной спинкой: взвившиеся на дыбы единороги и грифоны, оплетенные искусно вырезанными плетями винограда и плюща. Здесь я отпустила взъерошенного урсолака, села на край скамьи и хмуро посмотрела на «яблоко раздора» в его руках. Это оказался объемистый узел, сделанный из какого-то пестрого платка с богатой бахромой.

– И что это? – мрачно поинтересовалась я, прислушиваясь к доносящемуся из домика тарараму.

Армуф уставился на свою ношу так, будто впервые увидел. Потом взялся двумя руками за концы, встряхнул – и движением фокусника развернул платок прямо по траве. В середине в третьей танцевальной позиции⁴⁰ возвысились сапоги с высоким голенищем и чуть задранным, по-эльфийской моде носком. Вокруг же, словно гадальные костяшки, рассыпались все те же украшения, костяные гребни и – боги мои! – местные достижения в косметике: баночки с тенями и пудрой, стерженьки для подводки глаз и парочка помад. Надо полагать, глаза у меня стали достаточно ошалевшими, чтобы Армуф, деловито начавший сортировать все это, пояснил:

– Чтоб ты стала на Эльфа хотя бы Северных земель походить – а только у них лица, как у тебя, вытянутые и словно дверью прищемленные – надо рожу тебе подправить.

– Я тебе сейчас сама подправлю, – угрожающе отозвалась я, но тут урсолак проявил напор.

Ткнув в меня когтистым пальцем, он хрипло сказал:

– Тебе интерес в квартал Небесной Гривы попасть без лишнего шума или коню твоему?! Можешь, конечно, с мечом наголо там скакать и прыгать! Но я тебя предупреждаю: там вместе с эльфами и парочка драконов постоянно крутится. Им ты тоже по мордасам бить будешь? – И он так насупил брови, что глаз почти не видно стало.

Я поджала губы. Ну, в общем-то, я могу и таким радикальным путем выловить блудного принца Дэйшу наэ'Тиэ, имея при этом шансы разнести не только веселый квартал, но и часть Дэрхастона. Благо, походная сумка под завязку забита эльфийским, чистейшим золотом. Но если есть путь наименьшего сопротивления…

– Драконы, говоришь? – криво усмехнулась я, рассматривая рассортированные кучками вещи на платке. – То есть, считай, весь Дэрхастон в курсе, что за птица с золотыми яйцами обосновалась в квартале сладких девочек?

– С золотыми – это точно! – расплылся в зубастой улыбке Армуф, ловко скручивая с баночек с косметикой крышечки и принюхиваясь к содержимому то одной, то другой. – С яйцами! – И заливисто заржал. Буцефал вторил ему, запрокинув голову.

– Жеребцы, – буркнула я, по очереди глядя на обоих. – Что делать-то собираешься?

Урсолак с прищуром посмотрел на меня, пожевал губами и, не глядя, схватил одну из пузатых баночек темно-красного стекла.

Далее последовал час каких-то невообразимых манипуляций, которые проделывал с моим лицом и головой Армуф. Я даже не могу точно сказать, от чего я была больше в потрясении: от самих косметических процедур, или от того, что их совершает грозный видом, волосатый урсолак! Буцефал подошел поближе и пялился на нас с нескрываемым интересом, временами фыркая и встряхивая головой. Правда, когда дело дошло до расплетания косы, Армуф чуть второй раз не попался найтмару на зубок.

– Не трожь, я сама, – удерживая ручищу полуоборотня подальше от своей головы, спокойно сказал я. – Бед не оберешься, если попробуешь расплести.

– Какие тонкости! – чуть обиженно буркнул он, однако отошел на всякий случай подальше. И таки был всецело прав, как сказал бы Тихонький, будь сейчас рядом.

Свои волосы заплетать и расплетать по необходимости могла только я сама. Того же, кто рискнул бы посвоевольничать, ждал бы не только укус от Буцефала. Не знаю, где я подцепила эту особенность, но распущенные не моей рукой, без моего разрешения, волосы начинали душить все, что попадалось на расстоянии их длины…

Армуф закряхтел, заходил кругами, ероша себе мех за ушами. Потом показал на то, что мне самой видно не было:

– У эльфов Высшей Крови седины не бывает. Как прятать-то?

– А я буду таким эльфом-выпендрежником, – усмехнулась я. – Законодателем нового стиля – седина в голову, дракон в штаны!

Урсолак часто заморгал. Потом рот его растянулся в улыбке одобрения.

– Теперь можешь заплетать, как там положено – у каких, говоришь, Эльфов? – я села на землю, чтоб ему было сподручнее колдовать над моей головой.

– Шеверныф фемель, – запихав в рот пучок шпилек, невнятно ответил Армуф и умолк еще минут на двадцать.

Я терпела. Я вспоминала канон Аарок и Кодекс. Я старалась не шипеть, когда урсолак чуть не с корнем рвал одни пряди и больно натягивал другие. Что он там творил со шпильками и какими-то подвесками, я могла только догадываться.

Из дома к этому времени тремя многоногими снарядами выскочили ананси, изобразили паучью качучу⁴¹ перед зашипевшим на них найтмаром и ловко влезли по стене на крышу, там затаившись. Буцефал подошел к распахнутой двери и даже сунулся головой за порог. Я увидела, как по его лоснящейся шкуре прокатилась волна, потом хвост три раза качнулся. И, ступая чуть не на кончиках копыт, жеребец подался назад. На его шее, крепко держась всеми конечностями, висел Тихонький Мя, волоча на хвосте мою сумку.

Я не могла головы повернуть, ибо именно в это время Армуф прилаживал на моих ушах витое сокровище – Elli’thaa aep’ Nertash Sa-War'ch, и расправлял цепочки на затылке, что-то бормоча и всхрапывая.

– Ой, ты ж богинька моя Лунная! – всмотревшись, воскликнул Тихонький Мя, и в его голосе не было слышно ни нотки раздражения. – Таки что это за эльфийский мальчик?! – И подтянувшись, он заглянул в морду Буцефала. Тот извиняющееся фыркнул, мол, сам первый раз вижу. – Ты представляешь, такой славный мальчик аж из северных земель, из этих их продуваемых неуютных княжеств – и у старого Мя в гостях! Поднеси меня поближе, мой большой дикий друг. Я имею интерес поздороваться с этим милым юношей!

Да что же там такое со мной Армуф сотворил-то?! И что Мя нашептал Буцефалу, что тот терпеливо и бережно таскает его на своей шее?! А урсолак уже оставил в покое и мои уши, и волосы, быстро растрепал узел на кушаке и перевязал на другой лад, впрочем, не менее затейливо.

– Такой науз правильнее, – прокомментировал он свою работу, отступая на шаг. – Теперь знающие язык родовых узлов не будут спрашивать, откуда ты. Сразу увидят: благородный Страж из Крайней Цитадели. Этих не спрашивают. Их уважают. И девчонки обожают!

– Да ты поэт, – кисло улыбнулась я, наконец-то поднимаясь с земли. Виски и уши непривычно холодило, хотя надо отдать должное мастеру-ювелиру – Са-Вархи не давили нигде и не отягчали голову. Так же непривычно было ощущение распущенных волос по шее и спине, хотя казалось, урсолак мне там макраме все это время заплетал. Я потрогала родовой узел, подумав, что на досуге надо будет освоить и это искусство, глядишь, пригодится. Потом перевела взгляд на мужское собрание, рассматривающих меня, как именинный торт. Разве что тарелочек в руках – и копытах не держат!

– Очень убедительно, – наконец вынес свой вердикт Тихонький Мя. – Я бы даже сказал, что наложение пишога в этом случае было бы менее удачным вариантом.

Армуф отвесил низкий поклон, расплывшись в самодовольной улыбке. Только Буцефал смотрел с плохо скрываемым скепсисом. И вообще, вид у него был, такой, что я испытала беспокойство: даст ли в седло сесть?

– Ну, что ты стоишь босиком, как плясунья их храма Блаженной Грар?! – прикрикнул на меня Тихонький, роняя на земь сумку и грозя мне пальчиком левой ноги. – Эльфийские вельможики северных краев ходят босиком только в покоях своих невест и на похоронах! Мы что, женить тебя будем или меня хоронить?!

– Долгие лета! – хором произнесли мы с Армуфом, совершая защитные жесты. Я добавила: – Не шути так, дорогой друг. Накаркаешь.