Ирина Дерновая
Монохром
Со всех четырёх углов кадра полилась тьма, поглощая кусочки мозаики и прочие полутона, стягиваясь к Лине. Та слишком медленно двигалась, пытаяся что-то сделать. Словно непроглядная вода стала затапливать кадр снизу, поглощая тело Лины, её руки, грудь, шею.
Её глаза, расширенные с громадными чёрными зрачками, смотрели прямо на Лейлу. Когда чернота уже подступила к подбородку, залила рот и нос, глаза – всё смотрели. И Лейла, мысленно вопя так, что кричи она по-настоящему – окна бы повылетали, видела: над левым плечом подруги, попавшей в чудовищную ловушку, из темноты проступает нечто ещё более чёрное. Словно от черноты отслоилась ещё более непроглядная тень, без лица, без черт, но – повторяющая Лину один в один.
Лейла силилась преодолеть паскудный паралич, но снова оказалась парализована первобытным ужасом, когда на том месте, где могло быть лицо, у Тени – прорезался слепой, белый-пребелый глаз. И откуда-то пришло знание – если эта тварь увидит Лейлу, зацепит взглядом хотя бы вскользь – то всё…
Глаза Лины выглядывали поверх неумолимо затопляющей весь экран черноты. Вдруг – на миг стали обычными и шёпот, звучавший лишь в ушах Лейлы, хлестнул: «Бросай!!!». Это слово хлестнуло по заледеневшим нервам, током пронеслось по мускулам и сухожилиям, ввинчиваясь горячими иглами в суставы пальцев.
И рука Лейлы – сама, отзываясь на жгучий импульс, с неконтролируемой силой обрушила телефон вниз. Ровно за миг до того, как чернота – полностью затопила лицо Лины, а у чёрной твари посреди белого глаза проклюнулась точка зрачка. Удар экраном пришёлся на край столешницы. Раздался отчётливый, едва ли не бокальный звон и хруст. Шансов, что стекло уцелеет, не было никаких. И Лейла – наконец-то закричала…
Месяц спустя (вместо эпилога).
…вокруг всей осенней палитрой полыхал октябрь. Переливался жёлто-оранжево-красным, стыдливо маскируя всё более заметные прорехи: облетевшие кроны. Раньше всех сдались липы и торчали теперь в своей почти чёрной наготе на фоне по-особому синего неба.
Лейла стояла и смотрела на этих бесстыдниц – череда деревьев походила на старые телеграфные столбы. Они выглядели чуждо и неуютно рядом с берёзами и рябинами, по которым словно бездымное пламя переливалось от каждого дуновения ветра. Жёлтые берёзовые листочки, как чешуйки, усыпали дорожку, насколько хватало глаз. Дворники сюда захаживали редко, так что извилистые тропки – явно дело ног возвращающейся из школы ребятни. Кто из детей откажется пошуршать по листьям, прокладывая змееобразные траектории? Они с Линкой так тоже делали…
Лицо Лейлы на миг исказила гримаса быстрой внутренней боли. Они так делали… А ещё – обожали валяться в кучах листьев, хохоча до изнеможения, подбрасывали в воздух золотые шуршащие фонтаны и напрочь игнорировали недовольные окрики бабушек. Кто бы их остановил и в восемнадцать, вздумай они рухнуть в листвяную кучу?..
Лейла почувствовала, как на глаза опять наворачиваются слёзы, и сердито провела по лицу ладонями. Смотри не смотри, но по дорожке никто не прибежит – как бывало, когда они уславливались о встрече после школы. Но она и стояла и смотрела – из настоящего в прошлое, на двух подружек-школьниц: одна тоненькая, как стрекоза, светлая, словно совсем выцветший осенний листик. Вторая – круглая, шумная, яркая на фоне подруги даже в школьной форме. Смотри не смотри…
Лейла понимала, что надо уходить, но ноги словно приросли к асфальту. Разрывающая сердце тоска – и неявный страх – вдруг схлынули под натиском какого-то нового чувства. Надежда? Решимость? На что?! Для чего?! Отца, воспитывал в ней не только в дух спортивной соревновательности. Он научил её слушать вот такие – неописуемые «звуки своего нутра», то, что другие называют интуицией. То, что на ринге помогало ей внезапно угадать действия противника ещё до того, как тот начинал двигаться.
Лейла шумно, с силой вдохнула носом, задержала дыхание, давая тем самым «звукам нутра» звучать громче рассудка. Вот именно сейчас, глядя вдоль засыпанной листьями дорожки, соединяющей воспоминания детства с настоящим, Лейла нащупала путь. Даже ещё не сам путь – а намёк, ускользающий из-под прямого взгляда знак направления.
Девушка закусила губу, прикрыла глаза, взглянула на дорожку из-под ресниц. Они с Линкой так часто баловались: через приопущенные ресницы смотрели на пятно солнца над кронами, или фонарь, или окна. Тогда всё немного расплывалось, делалось зыбким, «нетуточным», как хихикали подружки, тут же начиная фантазировать на тему другого, более сказочного мира. Иногда удавалось так прищуриться, что вокруг фонарей или окон получались лучики, которые, если смотреть прямо, никогда не видно.
«Почти…»
Голос подруги прозвучал еле слышным шёпотом на фоне шелестящей листвы. Лейла вздрогнула, округлила глаза, но не стала лихорадочно озираться или убеждать себя, что ей послышалось. После того, как подруга исчезла почти на её глазах… а дисплей Лейлиного телефона – залило чернильной чернотой, в которой утонуло лицо со снимка… после того, как поиски пропавшей девушки не увенчались успехом, а судя по всему, скоро заглохнут… Лейла единственная не бросила этих поисков, всё время ожидала услышать этот нетуточный шёпот.
– Где?.. – одними губами спросила она, не отводя глаз от дорожки, такой светлой и безмятежной, озарённой мягким светом октябрьского солнца.
«Между…»
Шёпот, звучавший только в ушах Лейлы, словно обрёл физическое воплощение: ветерок скользнул с деревьев вниз, взметнул опавшие листья, прокатил зыбкой волной до обочины дорожки, рассыпал вдоль теней от деревьев. Чересполосье света и тени нарезало асфальт неровными фрагментами, напоминая сетку витражей.
Лейла смотрела до боли в глазах, но больше ни листика не шевельнулась. Или всё-таки она переутомилась, от частых рыданий и чувства вины – и что-то всё-таки сместилось, и теперь ей чудится всякое?..
«Смотри… Свет… Тень… Рядом…»
Лейла всмотрелась и хватанула ртом воздух: на миг почудилось, что в том месте тени, листья, дорожка, сам солнечный свет – потеряли краски. Лишь на миг – но этого хватило, чтобы в памяти Лейлы из казалось бы нереально далёкого вечера всплыло: Монохром. И обрывки разговоров на кухне, над тарелкой пельменей и кружкой – одной на двоих – с коньяком. И Линкин ультиматум: «Пообещай, что никогда, слышишь, НИКОГДА не станешь просить тебя сфотографировать. Обещай. ОБЕЩАЙ!»
– Вот я дура! – прошептала она, вспомнив побелевшее лицо подруги на последнем кадре. – Вот же я дура!..
Она зашарила по карманам куртки и джинсов. Облилась холодным потом, пока не отыскала «кирпич» смартфона. Тот лежал там же, где и всегда – в сумке-банане через плечо.
Лейла отметила, что у неё дрожат руки, пока вытаскивала телефон. Это был совершенно новый смарт, купленный отцом. Тот едва ли не силком заставил дочь принять телефон и несколько дней следил, чтобы та не выбросила гаджет. Предыдущий Лейла с такой сил навернула о край стола, что пострадал не только экран. Телефон, когда его подняли с пола – разломился в руках охранника кафе на две половинки. Эти жалкие обломки ей вернули в зип-пакете уже после того, как она несколько часов провела в допросной. Эти часы девушка помнила смутно. Да и не старалась вспоминать, как и лицо отца, примчавшегося в полицейский участок её выручать. Потом ведь было ещё несколько визитов, когда у неё брали показания и расспрашивали о Лине. Всякое спрашивали, гадкое. Была ещё беседа с психологом. Потом – встреча с родичами Линки, и вот тогда-то Лейла сорвалась: в крик, в истерику и чуть ли не в драку, когда те понесли околесицу о «психическом состоянии пропавшей дочери»…
Она старалась всё это забыть. Но помнить о по-настоящему важном.
Сама себе удивляясь, Лейла не с первой попытки открыла приложение фотокамеры. Навела телефон на дорожку, задержала дыхание. Внутри вдруг засвербел мерзкий червячок сомнений и скепсиса, мол, и что это ты делаешь, что собираешься проверять?!
Лейла знала, что это зудит страх, тот самый, который подталкивал её прогулять уроки, если планировалась контрольная, потому что в математике она никогда не была сильна. Тот же самый страх липко обволакивал её перед первыми соревнованиями, предлагая придумать какую-нибудь болячку, лишь бы не выходить на ринг. Та же мерзость сейчас цеплялась за её пальцы, шепелявила в уши оправдательное, что исчезновение подруги – вовсе не её, Лейлы, вина, это и следователи сказали, и психолог. Это она себя накрутила и слила в один образ – сцену в кафе, из которого подруга вдруг убежала, и её пропажу, и чувство собственной вины, что за полтора года ни разу не связалась с Линкой…
Лейла ответила страху, как отец научил: крепким посылом «через север, через йух». Способ не для впечатлительных гимназисток, но страх и прочее – отпали тут же. Лейла усмехнулась и решительно нажала на сенсорную кнопку.
Ничего не произошло. На снимке приветливо золотилась листва на дорожке к старой школе, чуть подальше белели берёзы, так и не ставшие за годы выше. В вышине сквозь прорехи в кронах голубело небо.
«По-другому…»
– А то я не сообразила бы, – буркнула Лейла, а пальцы опять перестали слушаться, норовя то соскользнуть с сенсорного экрана, то ткнуть не туда. Наконец, ей удалось выбрать нужный режим съёмки. Девушка вскинула смарт перед лицом, как щит, и замерла, поражённая тем, что увидела на дисплее. Посмотрела поверх телефона, потом снова – на экран.
По дорожке словно рассыпался серебристо-серый пепел, выступили тени, которые глаз почему-то не воспринимал глаз в раскрашенном спектре. Всё там замерло совсем иной неподвижностью, чем обычная цветная фотография. Лейла медленно вдохнула и выдохнула, потрясла головой. Алхимия чёрно-белой съёмки была подобно болевому приёму на сустав: чувствуешь, что не можешь и шелохнуться, бессильный в хватке оппонента. Только и остаётся ладонью по ковру стучать, признавая поражение.
– А хрен тебе, – ухмыльнулась Лейла, снова переводя взгляд на чёрно-белый («Монохромный», – подсказала бесплотный голос) снимок. Она ещё не представляла в полной мере, как вернуть подругу. Но путь Линка ей показала – и попробуйте-ка теперь их остановить!
Конец(?)
Екатеринбург, сентябрь-ноябрь 2023
