Ирина Дерновая
Никтошка
Прямо в ухо, ввинчиваясь сквозь кости в мозг, раздалось низкое жужжание. Касьяна дёрнулась в одну сторону, махнула рукой, отбиваясь от источника звука. Стукнулась кистью о скользкую поверхность: да это же телефон! Её собственный, который она зачем-то под щёку подложила! Додуматься ведь надо было.
Касьяна привстала на локте, с мучительной гримасой глядя на не прекращающий гудеть телефон. Хорошо хоть на беззвучном режиме стоит, а то на входящие звонки она в своё время поставила «Имперский марш»! Заодно девушка определилась, где же она. По счастью, у себя дома – вот её диван, а она сама рядом с ним, на полу. То ли свалилась, то ли изначально так задумала.
Смартфон умолк, и на Касю обрушилось испытание внезапной тишиной, аж в ушах зазвенело. Она села, стискивая виски ладонями, зажмурилась, пытаясь восстановить вчерашний день, так и норовивший разлететься на осколки (почему-то непременно бутылочные). Точно! Она вчера била бутылки: одну вторую, третью… Пять. Одну за другой. А шестую, откупоренную держала в руке, временами прикладываясь к горлышку, хрипло смеялась, тут же начинала плакать, потом – кричала…
Где это было, и зачем она это делала?! И что за запах – у самого пола, навязчивый и приставучий? Вытеснивший даже пивной? И вызывающий одно желание – броситься к унитазу и попробовать протошниться.
Снова раздалось настырное гудение, к нему добавилось и мигание экрана, по которому прыгала стилизованная телефонная трубка. Мучительно щурясь, Касьяна попыталась с расстояния определить, кто звонит. Три шестёрки на конце номера и подпись: «Всадник Апокалипсиса».
– Борька… Твою ж в качель…
Кася знала приятельницу, та будет трезвонить, пока не разрядится телефон. К тому же, как раз Борислава и могла дать хоть какие-то разъяснения по поводу упрямо расплывающегося вчера. Может, это они с ней пиво пили и били бутылки? Тогда пусть хоть повод приведёт, свадьба была или похороны и чьи!
«Презентации твоей», – усмехнулся недоброй усмешкой внутренний голос за секунду, как девушка ответила на вызов. Острое ощущение пронзило солнечное сплетение до позвоночника. Кася начала хватать ртом воздух, поэтому и не смогла задать Борьке встречный вопрос.
– Блин, ответила, наконец-то! Жива, люлить тебя коржом! Жива, господи, ЖИВА!!! Господи, а мы уже не знали, что думать! Думали, что и ты! А ты!..
– БОРЯ!!! – взвыла Касьяна, доползая до дивана и опираясь об него спиной. Навязчивый кисловатый и одновременно сдобный запах снова стал лезть в ноздри. – Боря, для начала, заткнись. А потом говори. Я тут не понимаю, что со мной, как я дома оказалась… И почему это я не должна была быть живой?!
– Да тут такое! – снова начала заводиться собеседница, закашлялась, видимо, поперхнувшись от избытка эмоций и слов. – Полнейший Армагедец и рваная пилотка! В офисе пожар был!
– В каком офис? – тупо переспросила Кася, глядя на настенный календарь – один из тех, что дарили всем сотрудникам фирмы. В голове что-то зашевелилось. А почему она, Касьяна, не на рабочем месте? Не в офисе?
– В нашем, едрить в кудыть! – Голос Борьки звенел, и явно не от восторга. – Кого там! Ночью пыхануло, аж два верхних этажа закоптило! Слава Богу, народ уже разошёлся, и пожарники быстро приехали, загасили всё, дальше не загорелось… – Тут дизайнер икнула, потом всхлипнула. – Тут всех на уши поставили, всех вызвонили, кроме тебя. Ты ведь как не вышла в офис, ну, после этой херни с презентацией, так и всё…
– А что с…
Запах, этот запах – подкисшего и словно бы с гнильцой, какая бывает, если в воде надолго забыть цветы. И едва уловимо – аммиачный сквозь расплывчатый запах розы. Касьяна сумела подняться, не отводя взгляд от календаря. Смотрела на давно поднадоевшую картинку (на фоне звёздной туманности стоят бутыльки аромадиффузоров и слоган витиеватым шрифтом: «Наши ароматы достигают до звёзд»). Слушала, как пыхтит, кашляет и шмыгает Борислава, оставаясь на связи.
Презентация. Отменилась. Безвкусный раф. Птичий помёт. Бултыхающиеся в синем шарики тапиоки…
Воспоминания не выстраивались в цельную картину, так – коллаж образов, вырезки, слайды. А Борислава снова начала бубнить, без своего обычного напора.
– Тут такое было, такое!.. А ты не отвечаешь. Мы, то есть, я и подумали, что и ты, того…
Голос Борьки в трубке словно задохнулся. Потом она закашляла, сплюнула, ругнулась. Шмыгнула. Кася вдруг поняла, что приятельница плачет. Или приходит в себя от недавних рыданий. В груди девушки начало всё стягиваться от даже не предчувствия – понимания. Воспоминания, которое должно было вот-вот проявиться.
– Бориска, что-то ещё случилось? Кроме пожара? – Кася удивилась, насколько ровно звучал её голос. А ведь обычно она легко поддавалась чужим эмоциям, и сейчас, наравне с дизайнером, должна была бы уже всхлипывать, даже не зная причины.
– Вызвали всех, – словно через силу ответила та. – Всех, кто в тот день в офисе был, типа, свидетели или виновники… Начальство, само собой… А Миланы-то нет, свинтила Милана-то. И не отвечает на звонки, мы ей все тут обтрезвонились. – Борька замолчала, но судорожный вздох был слышен очень хорошо: бравая «офис-факер-леди» едва сдерживалась от слёз. Кася начала медленно обходить диван, придерживаясь одной рукой за спинку. Мимолётно отметила, что спала в верхней одежде, даже ботинок не сняла. Вот ноги-то, наверное, как две подушки сейчас…
– А тут из Москвы – встречный звонок, – прошмыгавшись, продолжила дизайнер. – Мне звонили, я ж типа замом числюсь, ага. Хотя зам Стас, но он тут вообще в истерике катался – выгорело ж всё, все документы, образцы, компьютеры… Мне, значит, звонят и спрашивают, знаю ли я Милану Игоревну Туманову, когда последний раз видела, то да сё. А я что? Что она мне сказала, то я и ответила, в командировке по делам фирмы. И тут мне и представляются, следователь по особо тяжким такой-то сякой-то, а Милка… А она…
«Мертва», – хихикнул в голове Каси всё тот же недобрый голос, когда девушка, наконец-то, обогнула диван и обнаружила источник запаха.
Пицца так и лежала на полу в коридоре, уже не просто заветрившаяся и прокисшая – блин теста был покрыт слоем чёрно-зелёной, скользкой даже на вид поросли. Роза тоже выглядела так, будто уже несколько дней валялась на полу, да ещё и в невысыхающей луже воды – коричневатая, с расползающимися листьями и бесформенным комком на месте бутона.
«Чёрный Никтошка,
Выгляни в окошко,
Помоги немножко…»
Касьяна, онемев, смотрела на разлагающиеся пиццу и розу, а в ушах голос – её голос – продолжал раз за разом повторять дурацкий стишок. И раз за разом – без четвёртой строчки.
–…предполагают, взрыв был, – сквозь это бормотание пробился голос Борьки, какой-то беспомощный и тоскливый. – Прямо в номере что-то шарахнуло, сказали. Хотя непонятно, тогда осколки бы наружу полетели, а они говорят – всё внутрь. И Валентин… – Тут Борька спохватилась, что проговорилась, снова раскашлялась.
– Тоже мёртв? – так же ровно и бесцветно уточнила Кася. Вопрос был даже не вопросом, она и так всё знала. Вспомнила.
– Д-да… Они ж с Милкой вместе… Кася, ты прости. Мы ведь знали, ну, все почти знали, или догадывались, что они – вместе, Валька с Милкой…
«И я – теперь знаю», – мысленно ответила ей Касьяна, не обнаружив в себе ни капли того разрывающего сердце отчаяния и горя, что погнали её к старой заброшенной пятиэтажке.
Борислава не могла слышать её мысли, но, видимо, по молчанию, всё поняла, и нервно затараторила:
– Кась, мы на твоей стороне были, слышишь? Все! И с презентацией твоей всё было нормально, я проверила вечером, ну, перед тем как из офиса ушла. Хотела тебе позвонить, а ты – трубу не берёшь, и не берёшь, я думала, ну, спать легла, расстроенная такая… А потом – вот это всё, и Милка – мёртвая… У меня в голове и помутилась, думала, ты тоже что-то узнала, и… А следак тот сказал, что не исключена версия жестокого убийства. Они ж там, Милка и Валька, они ж оба, их там… – Голос Борьки сорвался на совсем истеричное: – В клочья обоих! Следак так и сказал: в клочья! Вальку стеклом измолотило, а Милану…
«Пусть его сомнёт и размажет так же, как он меня растоптал! Пусть ослепнет от горя! А она! Она!.. Пусть её разорвёт от горя, пусть будет десятикратно больнее, чем мне! Пусть она переживёт такую потерю, какая и не снилась! Слышишь, Никтошка?! Эй, выгляни в окошко!»
–…дверь изнутри закрыта, никаких следов в номере, – продолжала частить Борислава, лишь бы заполнить невыносимое молчание со стороны Каси. – Через окно, но тут, говорит, уже версии, только версии. Это ж почти семьдесят этажей, кто б залез-то?! Склоняются к взрыву, а то как бы двоих людей – в такое месиво…
– Это я их убила.
Слова слетели с губ легко, без надрыва или вызова. Борька умолкла так резко, что Кася решила: телефон разрядился. Даже отняла трубку от уха и убедилась – соединение не разорвалось, тикают секунды продолжительности звонка и, оказывается, не прошло ещё даже десяти минут.
– Ты ходила к проклятому дому. – Голос Борьки звучал тихо и твёрдо, ни следа недавней истерики.
– Ну да, ты ж мне сама про него столько нарассказала… – Очередная догадка собрала, наконец-то, чудовищный паззл минувшего дня. – Ты специально мне про него рассказывала. Все эти ссылки, статьи. Ты хотела, чтобы я его призвала.
– Никто не докажет, что это ты! – горячо, понизив голос чуть не до шёпота, произнесла дизайнер. – Ты здесь была, в городе, а эти двое… Короче, ты никак не могла – пешком по небу, что ли?! – добраться до Москвы и в номер попасть! Они получили своё, Кась, слышишь?! Всё правильно! Считай, это карма!
«Кар-кар-кар!» – издевательски расхохотался внутренний голос, и Касьяна невольно вслух повторила, кривясь в больной улыбке: -Кар-кар-карма, м-мать! – И снова удивительно спокойно, без обвинений и намёка на панику сказала: – Молодец, Борька, подбила меня на убийство. Двойное.
– Это – справедливое воздаяние, – буркнула та и снова зашептала: – И это была не ты, а он! Он только выполнял твою просьбу! Никтошка! Считай, и нет его, никаких следов не найдут, ничего не докажут. Он же выдумка, детская фантазия, городская страшилка!
– Да какая разница-то? – Кася устало присела на подлокотник, ей уже хотелось закончить этот абсурдный разговор. – Они-то мертвы повсамделишному. – Называть предавших её людей (покойников) по именам язык не поворачивался.
Борька засопела, выругалась в сторону, чем-то заскрипела, захрупала. Касьяна, прикрыв глаза, чтобы не возвращаться раз за разом взглядом к отвратительному «натюрморту» на полу, собралась уже нажать отбой, не прощаясь.
– Что ты ему пообещала? – неожиданно спросила Борька в последнюю секунду.
– Что – пообещала? – Кася хотела только одного – опрокинуться на диван и снова заснуть, и чёрт с ними с ботинками, курткой, дрянью в коридоре, мертвецами, местью…
– Никтошке нужно пообещать что-то за его помощь. Что-то такое, за что он и выполнит просьбу. Ты что, до конца не дочитала статьи?
Кася, полузапрокинувшись назад, упёрлась свободной рукой в диван и теперь широко открытыми глазами смотрела в потолок.
«Чёрный Никтошка,
Выгляни в окошко,
Помоги немножко,
Дам тебе…»
Вот как полностью звучал призыв, обрываясь многоточием. Баш на баш, Никтошка, ты мне, я – тебе, и отомсти немножко.
– Каська! – В окрике Бориславы слышалась напряжённость. – Что ты ему пообещала?! Давай, вспоминай, ну?!
«Эй, там, в окошке! Пива хочешь?! Нет?! А за здоровье твоё – н-нна! На счастье, хочешь?! Н-на-а!!!»
И пять бутылок, одна за другой, разлетаются о просевшее крыльцо. Пивная пена, брызги, бутылочные осколки – такой вот фейерверк. Но никто не высунулся в окна, посмотреть на дебоширку – ни в окна жилых домов по соседству. Ни в одно единственное, зияющее плотной чернотой окно под крышей заброшки.
Касьяна как со стороны видела эту сценку: себя, пьяную не от пива, а от невероятной злости, ненависти и отчаяния. Вот она пролезает через отогнутую жесть забора, чудом не ободравшись. Ныряет под обвисшую строительную сетку, взбирается на крыльцо, искрошившееся, перекошенное, покрытое пятнами мха или лишайника, больше похожими на чёрную плесень. Шальными глазами рассматривает слой граффити, обрамляющий наглухо заваренную входную дверь и стены вокруг той. Даже пинает пару раз: «Тук-тук, есть кто дома?». И сначала робко и неуверенно, а потом уже – истошным криком призывает Никтошку. Предлагает напиться пивом, а потом – бьёт бутылки, все кроме одной. Жадно пьёт, захлёбывается, снова пьёт, давится пеной и рыданиями. Почти сразу её вырвало, а когда приступ заканчивается, Кася оседает на самую нижнюю ступень. Плачет уже без слёз, вынимает из кармана телефон, не зная, то ли звонить кому, то ли туда же – к бутылкам. Как в чёрное зеркало, смотрит в его экран. Активирует и видит окно ватсапа – и последние чаты: Борька. Милана. Валентин. Стискивает телефон так, что будь посильнее, раздавила бы. И начинает бормотать те самые слова, которые несколько часов спустя воплотятся в две страшные мучительные смерти…
Телефон уходит в режим ожидания, снова становится зеркально-чёрным…
И в этом кусочке зеркальной тьмы Касьяна видит – над головой её отражения, высоко, на уровне пятого этажа, из чердачного окошка выползает Рука. Огромная, длинная, жутко изломанная в нескольких местах, чёрная, словно обожжённая страшным огнём. Ткнувшись пальцами, похожими на лапы паука в строительную сетку, отдёргивается, распластывается по стене. А пальцы – так и продолжали шевелиться, щупать, шарить, выгибаться под немыслимыми углами, и суставов там было гораздо больше, чем у человека.
Не мигая, Касьяна всё смотрит и смотрит на этот кошмар, и помертвевшими губами шепчет:
«Чёрный Никтошка,
Выгляни в окошко,
Помоги немножко,
Дам тебе…»
– Кася? Касьяна, что с тобой?! Каська, ответить, твою в качель!!! – Голос Бориславы звучит из невероятного далёка, из другой жизни, из другой Вселенной. Где всё в порядке, Милана и Валёк живы, и всё случившееся – нелепый розыгрыш. На улице – тёплый день начала осени, кофе очень вкусный, Борька, как всегда, собрала все самые дурацкие сплетни города. И вот-вот состоится презентация…
Это другой мир. Не тот, зеркально-чёрный, в котором сверху к Касе всё ближе и ближе опускается огромная рука чудовища, чьи пальцы шевелятся жадно, алчно, словно облизываются.
– Каська! Что ты ему пообещала?! Говори, можно ведь исправить! Можно же?! Ты же читала правила?!
Не читала – сама додумала, как в детстве, когда любые правила только так и создаются. Вот Кася и придумала, и сказала:
– А я – посижу вместо тебя, хочешь?
Касьяна вскинула голову от переставшего зеркалить дисплея. Из далёкого далёка выл Борькин голос: «Кася! Я уже к тебе!.. Ты где, Каська?!».
Никтошка навис над ней, закрывая всё – стену пятиэтажки, ряд чердачных окон под крышей, осеннее небо в прорехах сетки. Девушка не ощутила, как выпал из пальцев телефон. Не успела даже и слегка удивиться: как она снова оказалась тут, на просевшем крыльце заброшки?
Она смотрела в центр громадной ладони, в которой сгустилась непроглядная, непостижимым образом зрячая тьма. Многосуставчатые пальцы застыли, изломавшись под тошнотворными углами, словно прислушивались.
И когда смартфон, наконец, ударился о землю, – чёрная Рука упала вниз – на Касьяну.
––
…Борька изрядно перепугала и так напуганных коллег и усталого инспектора. Вынеслась из дежурной части, не обращая внимания на окрики в спину и даже – вот смеху-то! – трель свистка (ну кто в наше время в свитки свистит?!). Телосложением она была довольно крупная, стриглась коротко, выглядела как бывшая дзюдока5 или фанатка иного какого «неженственного» вида спорта (хотя она ленилась даже гимнастику по утрам делать). Так что с её пути шарахались все – снесёт и не заметит.
